На грани

Просто хочу выразить благодарность Not.used.name - спасибо ♥ ___ Иллюстрации от Nekomell 1. https://pp.vk.me/c631325/v631325115/1d2f0/30U16UOjoPU.jpg 2. https://pp.vk.me/c628128/v628128115/46799/AbXD9YXXwTs.jpg ___ В какой-то момент Максу показалось, что жизнь, к которой он привык, начала возвращаться в привычное русло. Бурная горная река зазмеилась в низине, пойманная травянистыми берегами. Что-то изменилось даже дома, поскольку Джесс внезапно стала гораздо спокойнее. Как если бы у жены был переключатель настроения, и его поставили в положение «хорошее». Ну, или «гармоничное». В любом случае, давящих разговоров стало меньше, и это поспособствовало тому, что супруги стали проводить больше времени вместе: совместная готовка и походы в кино, воскресный пикник в парке. Но даже это никак не мешало второй жизни плохого полицейского – он успевал не только оттачивать мастерство вождения, необходимое для гонок, но и периодически выбираться на дикие заезды вместе с Фуриосой. Оно и к лучшему, ведь безумный гонщик Сакс должен быть в отличной форме. В конце концов, если каким-то чудом удастся вытащить с собой вечно занятого в последние дни Джима, то наверняка часть нагрузки по обучению новобранца ляжет на его плечи. Похоже, не только Максу удалось пересмотреть своё мировоззрение – иначе Рокатански не прожил бы эти месяцы так, как получилось – но и его принципиальная напарница всё же пошла против собственных правил. В последний раз отчитав полицейского за то, что он вообще хернёй страдает, имея такую замечательную жену, Фуриоса вновь идёт на сближение. Именно в моменты, подобные этому, люди понимают, насколько ценными могут оказаться кажущиеся будничными вещи. Так и важность этой, казалось бы, мимолётной интрижки, была переосмыслена. А самое дерьмовое, что Рокатански привык к тому, что близкие люди его обычно слушались. Но Тот Парень не уступал – неуловимая гонщица умудрялась оставаться при своём мнении. Чёрт побери, если им обоим по духу то, чем они занимаются, и ситуация под контролем, то почему нет?! Хотя разве эти мысли не говорят о том, что он стал размышлять как настоящий преступник? В любом случае, рядом с подругой Максу было и хорошо, и интересно, так что славно, раз гонщица перестала соблюдать дистанцию. Это же не дорожное движение, мать его! Кажется, будто они даже стали ближе после их официального противостояния. Да, пускай имя призёра было очевидно ещё когда офицер только подумал сделать ей предложение соревнования, но что-то не дало полицейскому отказаться от затеи. Это желание быть лучшим? Желание доказать равенство? Жажда отыграться за все те квитанции в адрес Того Парня? Или же Рокатански просто хотел показать, что от него так просто не избавиться?.. Кто знает. Как бы то ни было, свой «приз» он уже получил – и теперь оставалось жить в ожидании приговора от победителя. Единственное, что пока омрачало течение дней – это внезапная пропажа информатора. Выждав около недели, Макс всё же попытался дозвониться, надеясь, что вероятная угроза, нависшая над ним, сошла на нет. Парнишка сначала не снимал трубку, а затем голос автоинформатора и вовсе сообщил, что данный номер больше не используется. После этого в ход пошёл второй контактный телефон, с которого офицеру поступил последний звонок. Однако Макса вновь встретили те долгие гудки, иногда сменяющиеся на обозначение занятой линии. Если честно, то такое способно заставить поволноваться даже офицера! Слава богу – пусть Рокатански этого совсем не ожидал – ему наконец ответили, отчего мужчина аж вздрогнул, уже не надеясь достучаться до абонента. – Вам не стоит сюда звонить, сэр, – настойчиво предупредил приятный женский голос. Пришлось хорошенько напрячься, чтобы вспомнить, как там звали пассию Накса… – Вейстин? – на всякий случай уточняет полицейский. Определить, кто же оказался его собеседником, несложно – о возлюбленной информатора не знали только мёртвые. Слепому можно показать, глухому – тоже, а немого и спрашивать не придётся. Но подобный информационный мусор Рокатански предпочитал отсеивать, хотя его подсознание сработало профессионально – имя собеседницы всё же удалось вспомнить. Если окажется, что это она, можно будет отследить сигнал и поговорить с девушкой лично. Наверняка та больше других знала, что произошло с гонщиком, – Он в порядке? – Да. Да. Но мне не нравится, что с ним происходит. Пожалуйста, не звоните нам. * * * Это продолжало случаться. Наверное, стоило ещё тогда согласиться на справедливое наказание, потому что методы Несмертного хотя бы искореняют тебя раз и навсегда, если провинность достаточно суровая. А сейчас творилось нечто абсолютно иное. Похоже, что Слит совсем поехал после того случая с наложницей, и его долгое время копившаяся ярость всё-таки нашла выход. И под руку попался его бывший друг. В те мучительно долгие часы, наполненные болью, унижением и наркотиками, Слит периодически кричал что-то о том, что парень будто бы не замечает абсолютно ничего за пределами своего волшебного розового мира. Но они были друзьями, и Накс бы ни за что не пропустил что-то важное в жизни близких людей! Или всё же пропустил? Через пару дней ежечасовых побоев и прочих издевательств пришлось поверить парню на слово. Согласиться стоило хотя бы для того, чтобы фактом признания вины растопить смоляное сердце мучителя – всё это время Накс не ел, поэтому стоило добиться от друга хоть какого-нибудь сочувствия, пока гонщик не умер от голода. Несколько раз ему приносили воды, чтобы промочить саднящее горло. Но люди не могут жить без питания долго, тем более, в таких условиях. А состояние пленника и без того не было приятным. И, чтобы облегчить вернувшиеся к нему боли – в это хотелось верить, чтобы не совсем разочароваться в бывшем друге – Слит периодически пичкал больного товарища чем-то: оно было жидким, твёрдым, вдыхалось, как порошок или дым. Дурман, смешанный с голодом, болью и очень странным удовольствием. Вкус крови, рвоты и другой мерзости. Свет пробивается через доски, прячущие улицу от тёмной пыльной комнаты, и что-то искрится в воздухе – не то ангелы, не то галлюцинации. Сколько дней это продлилось? Сложно судить о времени, когда живёшь за его пределами. Здесь было всё – и даже немного еды; однако, уже выбравшись из заточения, Накс чувствует раздирающую боль в желудке, подозревая открывшуюся язву. Как он добрался до дома? Почему Слит всё же решил его отпустить и не убил прямо там? Лучше бы убил. Чуть позже, уже придя в себя, гонщик будет уверен в том, что даже рак в тысячу раз милосерднее того, кого он называл лучшим другом. А сейчас, в остаточном дурмане, мучимый жаром, Накс буквально падает в руки возлюбленной. Этот мир кажется таким же ненастоящим, как и всё, что происходило с ним до этого. Вот только наутро все ссадины и кровоподтёки на том бледном парне из зеркала заставляют вспоминать. Дрожащие пальцы изучают тело, расписанное чужим безумием, словно карту, побывавшую в руках конкистадора-первопроходчика. Книга, написанная кровью и болью, и её текст выведен так броско, что пробуждает воспоминания, похороненные под множеством дури. Но никаких слёз не хватит, чтобы вытравить их из себя. Приходится врать Вейстин. Его огненноволосая богиня не заслуживает лжи, но и правду ей знать не стоит. «Я попал в аварию. На меня напали парни из одной группировки. Нет, нет, милая, я не по своей воле всё это принял!» И долгие часы отходняка и ломки, выворачивающей наизнанку. Серьёзно, сколько времени он провёл там, наедине с чудовищем? Страшно спрашивать. Поэтому ещё некоторое время Накс в ужасе отворачивается, завидев календарь – на самом деле, знать точный срок ему совсем не хочется. Он теперь вообще всего избегает: выходить из дома – но самоназванные каникулы вот-вот закончатся, ведь очень скоро Джо понадобятся его лучшие ребята, чтобы осуществить курьерскую поставку в другой город, смотреться в зеркало – там слишком много воспоминаний, курить у окна – весь остальной мир, кроме Вейстин, кажется враждебным и опасным. Наверное, стоит сходить к какому-нибудь специалисту с корнем «псих-» в названии, но душевная слабость сильнее его. Поэтому пришлось пойти на такое, из-за чего Накс был готов сам себя убить – выбраться в свет даже ради предоперационного осмотра и самой операции гонщик не мог. Не в силах превозмочь иррациональный ужас, парень просит Вей что-нибудь с этим сделать, и поэтому подруга улаживает дела с больницей, придумав историю про ангину после поездки на побережье. О, если бы! Но всё же его ангелу пришлось лгать ради него. Так больно смотреть, как его ненаглядная переживает, но старается не говорить о чём-то, способном расстроить возлюбленного. – Тебе нужна помощь, – иногда говорит девушка, и её мягкие руки выглаживают из головы страх, – Я знаю хорошего специалиста. – Ты – мой специалист, – возражает пропитанный ужасом гонщик, в его мире закрытых глаз нет места другим людям. Только не все так считали. Поэтому в какой-то момент, когда Вейстин отлучается в магазин – ведь потерпевшему действительно требовалось немного иное питание, чем раньше – в дом проникает Слит. Это уже уголовная ответственность, тем более, в совокупности с другими его «шалостями». Но мучитель с лёгкостью переводит тему. – Пойдёшь к легавым, и я запросто превращу твою жизнь в Ад. В твоей крови столько всякого дерьма, что никто, никто не поверит в твои слова, даже этот блядский коп. Но Макс бы мог поверить, особенно после того, о чём они беседовали в прошлую встречу. Возможно, что офицер помнил о том, что его нездоровый информатор ни на чём тяжёлом не сидел – это повышает шансы откинуться, а Накс очень хотел жить. И сейчас перспектива остаться без операции из-за того, что Слит запрячет его – его, а не сядет сам – в тюрьму, угнетала гонщика едва ли не больше, чем воспоминания о жизни в другом мире. Мире крови и боли. – А после этого мы выловим твою шлюху. Сам знаешь, что с ней будет. Я потом запись принесу. На свиданку, ха-ха! – злорадствует бывший друг. На мгновение, до того, как волна всепоглощающей паники захлёстывает его, Накс задумывается – а в курсе ли Джо о том, что за хрень творится? Стоило сказать ему. Сказать Максу. Намекнуть Императору. Рассказать хоть кому-нибудь. Где Вейстин? Почему её так долго нет? Она оставила его? Или пацаны уже схватили рыжего ангела? – Тебе стоит быть хорошим мальчиком и играть по моим правилам и дальше. Я отпустил тебя домой, но это не даёт право ослушаться меня. Кивни, если согласен. И Накс кивает. Он мог бы сделать что-нибудь, но в глазах напарника горело что-то настолько ужасное, что для противостояния этому нужно будет убить парня. Впервые за всю свою недолгую жизнь гонщик осознаёт настолько ужасные вещи. Убийство – это слишком! Сам он никогда не решится. Однако рисковать близкими он не мог, так что приходится согласиться и снова отправиться следом за бывшим другом. Что же ждёт Накса в конце пути? * * * Да тут даже Эйс не поможет. Вся эта ситуация была ошибкой. С самого начала стоило просто отмудохать выследившего её полицейского, а затем залечь на полгода в Гараже. Мужики бы прикрыли. Ладно, пропустим этот шаг. Можно было послать Макса к чертям собачьим в один из первых визитов, до того, как обоюдный интерес стал слишком опасным. До того, как они познакомились. Но Рокатански оказался чем-то совершенно новым – своеобразным глотком свежего воздуха в затхлой жизни вынужденной преступницы. Его плюсом было то, что офицер принял её с имеющимися недостатками и не задавал лишних вопросов, хотя, казалось бы, работа обязывает. В связи с чем и Фуриоса не проявляла особого интереса к тому, о чём друг не рассказывал сам. И правда, к чему все эти формальные вопросы наподобие «год рождения/место учёбы/работы/семейное положение», когда есть сотня других, более интересных тем? Как оказалось, вопросы не были такими уж бесполезными... Сейчас было поздно рассуждать о неправильном выборе, темах, которые вовремя не подняли, или собственном поведении. Но сложно взять и перестать, и за этим занятием крайне быстро утекает время. Это началось после встречи с Гусом. Тогда, еле сохранив спокойное лицо, гонщица осознала, насколько сильно она теперь в заднице. Когда всю более-менее взрослую жизнь тебя окружают тачки и опасные мужики, так или иначе связанные с тачками, очень просто забыть о том, как тяжело в своё время далась та первая влюблённость, которую частенько воспевают поэты. Было бы что воспевать! Серьёзно, дерьмо какое-то. Так что к сложившейся ситуации Фуриоса готова не была. Поначалу-то всё ещё неплохо начиналось: приподнятое настроение, адреналин, эндорфин, приятный туман в голове… А потом всё полетело в кювет на высокой скорости. Если посудить объективно, судьба и без того была к ней излишне жестока, но, когда выяснилось, что Макс не был свободен, на данном этапе жизни это показалось особенно несправедливым. «Да и на что я могла надеяться? Из Гаража либо на кладбище, либо в мешок», – вряд ли бы опекун оценил её желание уделять больше времени личной жизни. Но иногда так хочется забыть о том мире, в котором она оказалась не по своей вине, и выхода из которого не видел никто. Мало кому были по душе роли, отведённые Несмертным в театре его величия. Хорошо, что Фуриосе ума хватило не высказать свою привязанность. Хотя, казалось бы, что в этом такого? И справилась она с этим хорошо, раз полицейский считал, что такие мужчины, как он, не в её вкусе. (Но это хотя бы не Гус с его нетрадиционными догадками). Да, кто-то серьёзно вляпался. И сейчас нужно было делать хоть что-то, пока самое деструктивное чувство в мире ещё не мешает нормально жить. Ни этот человек, ни его жена не должны столкнуться с проблемами из-за того, что она, Фуриоса, о чём-то не знала. На первый взгляд Джессика показалась ей хорошей женщиной, не заслуживающей подобного от супруга, а перед Максом гонщице и вовсе было стыдно: разгадка его рабочих терзаний всё это время была гораздо ближе, чем он думал. Думал, потому что она убедила его в этом. Но отрицать свою вину перед другими – не значит избавиться от неё, и Фуриоса до сих пор находилась среди всех этих людей, которые торгуют наркотой, похищают людей и убивают неугодных. Помогала им, смирившись с тем, что это часть её жизни. Боясь оказаться одной из полицейских находок. Она была таким же преступником, а, значит, офицеру Рокатански не стоило пачкаться. Поэтому гонщица набирает короткое сообщение с предложением встретиться и идёт умываться, размышляя, поможет ли горсть таблеток справиться с дурацким горьким чувством в груди. К такому Макса жизнь не готовила. Согласившись выпить с подругой, он представлял себе немного другое развитие событий. Однако что-то пошло не так с самого начала, когда полицейский остался без ставшего привычным приветственного поцелуя. Несмотря на то, что Фуриоса выглядит всего лишь чуть более уставшей, чем обычно, наученный недавним горьким опытом с этими женщинами Рокатански задумывается: а всё ли в порядке. И всё идёт более-менее нормально: они заказывают по стаканчику, занимая любимое место в заведении, и гонщица молчит, словно бы её что-то опечалило на работе. Это ведь нормально, когда люди недовольны рабочим процессом. – Я думаю, нам стоит перестать общаться, – переведя дыхание, произносит она так, словно только что резюмировала длинный монолог в своей голове. Да, это бы всё объяснило, – Совсем. – Что? – только и может переспросить ошарашенный Макс. Это прозвучало так неожиданно и необоснованно, что копу кажется, будто он ослышался. На всякий случай мужчина вспоминает советы Джима и пытается разглядеть в хмурых бровях что-то такое, о чём говорил напарник. Но взгляд поймать не удаётся, как полицейский ни старается. Разве они не расставили все точки над «i»? Разве всё не было хорошо? – Я думаю, нам нужно перестать общаться, – чуть тише повторяет гонщица, продолжая смотреть куда угодно, только не на него. Макс изучил гонщицу достаточно хорошо, чтобы помнить – «Я думаю» означает «Я решила», и в целом её решения отличались глубокой продуманностью, но иногда в них проскальзывало нечто необъяснимое, как ни глянь. – А я думаю, тебе нельзя решать всё за нас двоих, – в языке офицера тоже существовала такая смысловая подмена, и что-что, а выбирать, что Максу стоит делать, а что нет, должен был он сам. Ну… Или пусть хотя бы объяснит! – Мне казалось, ты перестала размышлять о всяких глупостях после всего, что было. – В твоём положении встречи со мной – отвратительный выбор. Часть из них опасна для жизни, а часть – для брака. – Я это знаю, и я осознанно подписался на это. Фуриоса, твою мать, я взрослый мужик! – Если ты серьёзно всё взвесил, то почему пришёл к такому выводу? У тебя должно быть полно других забот, – она наконец поднимает взгляд, но смотрит так осуждающе, что на мгновение Макс ощущает себя учеником, которого отчитывают перед всем классом. Такие вопросы ставят копа в тупик, и сложно избавиться от ощущения, словно он упускает что-то важное для поддержания этой беседы. Казалось бы, о части его проблем подруга была наслышана, и раньше её не заботило, как он распоряжается собственным временем. И, похоже, из-за растерянности на его лице отражается что-то такое, что умеет читать не только Гус, потому что вскоре буквально сверлящий его тяжёлый взгляд наполняется искренним удивлением. – Так ты не знаешь? Ты серьёзно не знаешь?! – словно готовясь отвечать на незаданный вопрос «Не знаю что?», гонщица поднимается с места и смеётся, – Рокатански, у тебя жена беременна! Каким же мудаком ты ей кажешься, раз она до сих пор тебе не сказала? «У. Меня. Будет. Ребёнок». От неожиданности Макс едва не давится. Он кашляет, пытаясь собрать воедино все эти утомительные плохие настроения жены. Похоже, что он действительно облажался настолько, что Джесс не доверила ему эту важную для их семьи новость. Насколько же абсурдно узнавать о беременности жены от любовницы! Наверное, Джессика говорила с Джимом, а он уже донёс информацию до гонщицы. Хоть кто-то ещё из этих людей собирался посвящать Макса в тайну? «У меня будет ребёнок. Что делать?» – Я не знал… – кое-как давит из себя офицер, чувствуя что-то мощное: шок, удивление, радость и ту странную бездетную печаль, накрывающую будущих отцов. Он ищет ответы в глазах Фуриосы, но там есть лишь буря. Такой подругу Макс не видел никогда. Он и представить не мог, что эта хладнокровная и сдержанная женщина может злиться настолько сильно. И что однажды её агрессия будет направлена именно на него. Гонщица несдержанно отчитывает копа за то, что он не пользовался головой, что думал только о себе, за то, что он не считался с чужими чувствами, и всё оказалось вовсе не под контролем, как он когда-то думал. – А больше всего я не хочу ждать того момента, когда тебе придётся выбирать, – с этими словами Фуриоса бросает на стол смятую купюру – за свой заказ – и покидает заведение под пристальным взглядом невольных свидетелей. Всё произошло слишком быстро и Максу могло показаться, но неужели зелёные глаза блестели вовсе не от злости? * * * Император сегодня не в духе. Она молча врывается в комнату, подобно грозному воину, но её сражение до сих пор происходит где-то за пределами жилища Ангарад. Кажется, словно само присутствие северянки не имеет значения, и гостья просто ищет убежище от собственной бури. А раз так, то стоит дать девушке успокоиться. Поэтому без лишних слов наложница сама устраивается за её спиной, чтобы не смущать излишним вниманием. Молча берёт расчёску и неторопливо проходится по коротким волосам снова и снова, делая это лишь для того, чтобы отвлечь Фуриосу. Та ничего не говорит, а Ангарад не спрашивает – кто знал, стоило ли акцентировать внимание на неожиданности встречи; но всё же женщины не были настолько близки, чтобы встречаться просто так. Пропасть между ними обязывала находить причину для визита, будь то желание помочь адаптироваться или необходимость уберечь «жену» от гнева наследника. Однако на этот раз гонщица не заботится о причинно-следственных связях. Проходит полчаса, затем полтора, и северная красавица успевает отвлечься на множество разных вещей до того, как Император впервые заговаривает. – Помнишь, мы разговаривали о побеге? У меня есть отличный план.