Тихая / Quiet

Открываю глаза и вскакиваю с кровати, так резко, что кружится голова. Мне нужно несколько секунд, чтобы понять, что я нахожусь не у себя дома. Воспоминания о вчерашнем вечере вспыхивают обрывками в моей голове и одно из них – я с каким-то голубым напитком в руке. Морщусь, вспомнив довольно омерзительный вкус этой непонятной жидкости. И как я могла ее пить? А еще то, как мы танцевали. Я позволила эмоциям взять верх, расслабилась и стала веселиться, что не делала очень-очень давно. Не помню точно, сколько я выпила, но, видимо, этого было достаточно для сильной головной боли и жажды воды. Это ведь называют похмельем? И последним воспоминанием стал Дилан. То, как мы стояли и мило разговаривали, так необычно и по-дружески, такого не было в моей жизни тоже давно. Не было друзей, тех, на кого я могла положиться. Хотя, если подумать, то я сама никого не подпускаю к себе, а это неправильно. Все ошибаются в людях, всех бросают, но почему-то я считаю себя единственной, кого предали. Этот дикий эгоизм, которого во мне слишком много, дает о себе знать каждый день, виден в каждом моем действии. И проблема в том, что я это осознаю, но не знаю, как бороться. – Привет, Хел, – сонная Кесси, которая, видимо, спала, подняла руку и помахала мне, улыбаясь. – И тебе доброе утро, – я кивнула и присела на край кровати. – Как спалось? – спрашивает она, садясь. – Будь добра, дай ту бутылочку, – продолжила Кесси, указывая на сосуд с прозрачной жидкостью. Я взяла бутылку с зеленой, практически черной тумбы, ручки от ящичков которой поблескивали от солнечного света, проникавшего через открытое окно, и протянула ее девушке. Лицо Кесси было помятым, косметика размазалась, а волосы спутались. Блондинка одной рукой прятала глаза от солнца, а другой прижимала бутыль к губам, жадно глотая такую желанную для нее в тот момент жидкость. – Спасибо, – прошептала она, вытирая губы ладонью. Я кивнула в ответ. – Так как спалось? – продолжает она расспрос, а я начинаю разглядывать комнату. – Нормально, – снова киваю. Солнце сильно бьет в глаза, я щурюсь. Створки большого окна открыты, одернутые шторы темно-зеленого цвета слегка колышутся от несильного весеннего ветра, но в комнате все равно душно. На небольшом круглом коврике того же цвета, что и шторы, лежащем рядом с кроватью, разбросаны вещи. И только взглянув на вещи, я вспоминаю, что сейчас одета не так, как вчера. На мне была голубая футболка больше меня размеров на пять. У кого-то я уже видела такую, но вопрос заключался в том, зачем я переоделась, да и вообще, что делаю тут, а не дома, ведь родители должны были приехать сегодня утром. Интересно, они волнуются? – Классно потусили, правда? – спрашивает девушка. – Если честно, я не помню, что вчера было, – я виновато опускаю глаза в пол. – Может быть, ты просветишь? Кесси улыбается, явно пытаясь вспомнить события вчерашнего вечера. Кажется, для нее «хорошо» означает «много выпить», что весьма нормально для такой заядлой тусовщицы, как она. – Ну, для начала, ты выпила слишком много мартини. Я, конечно, в начале предложила тебе кое-что другое, но Ди сразу же отобрал у тебя бокал, – она засмеялась. «Ди» – то есть Дилан? – Потом, когда ты стала немного повеселее, я вытащила тебя танцевать, – вспоминая, продолжала говорить Кесси. – Что было потом – не помню, но ты очень просила нас не вести тебя домой, – я удивленно вскинула брови, явно не понимая, почему вдруг так не хотела возвращаться. – Да уж, – пробормотала я, почесав затылок. – Я явно не умею пить. – Ты выпила меньше меня, – попыталась меня заверить Кесси и я, в принципе, ей поверила, потому что для того, кто пил алкоголь в первый раз чего-то не помнить вполне нормально. – А вот Дилан не пил, можно у него спросить, что там было. – Я думала, он любит клубы, – говорю я. – Раньше любил, – она кивает, – а теперь ненавидит. И это меня заставило немного задуматься. Для человека, который ненавидит клубы, он слишком сильно пытался заставить меня туда пойти. Да и вообще, если человеку что-то не нравится, он старается сделать все, чтобы не принуждать себя. – Думаю, нужно пойти позавтракать, – зевая, проговаривает Кесси. – Пошли, маленькая обезьянка, – она улыбается, вставая с дивана, который, кстати, был светло-светло-зеленого цвета и чем-то напоминал траву. Я удивленно вскидываю бровь, надеясь, что девушка меня поймет без слов и, кажется, поняла. – Слушай, когда ты зашла в мою комнату, назвала себя обезьяной и стала прыгать на кровати, так что я тут не при чем, – она подняла ладони к груди в жесте «сдаюсь», после чего, пожав плечами, вышла из комнаты. Немного постояв в этой небольшой, но довольно уютной зеленой комнате, я пошла следом за ней. Дом Коллинзов оказался очень большим, чем-то похожим на наш. Я спустилась по лестнице вниз, следом за Кесси. Для человека с похмельем она выглядела вполне неплохо, даже уверенно держалась на ногах, чего явно не скажешь обо мне. Я несколько раз успела споткнуться на ровном месте и нашла порог там, где его нет. Собственно, даже с «почти» похмельем я не отличаюсь от себя обычной, что не удивительно. Кухня Коллинзов оказалась намного больше, чем я себе представляла. Стены комнаты были покрашены в серый цвет, пол и потолок – белые, а мебель в светло-оранжевых тонах, что смотрелось, на мой взгляд, вполне не плохо, очень уютно. На белом подоконнике в оранжевом горшке стояла орхидея, мой любимый цветок, ее легкий аромат витал в воздухе. Я шумно вдохнула едва уловимый запах любимого цветка, чуть прикрыв веки. За столом сидел Дилан, облокотившись на спинку стула, и пил что-то из кружки, но явно без особого удовольствия. Он смотрел в стену, видимо, размышляя о чем-то серьезном. По крайней мере, мне так показалось. Просто за то время, что я общалась с Диланом, мне не может прийти в голову такая мысль, что этот парень может думать о какой-то ерунде. Хотя, все возможно, ведь он мог попросту строить из себя такого серьезного и умного мальчика, а на самом деле оказаться таким же, как и его сестра. – Доброе утро, – пропищала Кесси, садясь за стол напротив брата. – Эй, Земля вызывает, приём, – шутливо проговорила она, но Дилан лишь кивнул ей. Блондинка, явно ожидавшая хоть какой-то реакции на ее шутку, обиженно надула губы. – Привет, Хейли, – сказал Дилан. Я кивнула в ответ. Меня позабавила реакция обиженной Кесси, которая почему-то была задета реакцией брата на нее. Он попросту ее игнорировал. Кивал, хмыкал, молчал. Но не вымолвил и слова за то время, что я наливала чай. Его задумчивость передалась и мне, теперь я сидела за столом напротив изумленной Кесси, которая допивала свой кофе. Мне бы очень хотелось вспомнить то, что было вчера вечером. Особенно то, что заставило меня выпить алкоголь, зная, что утром я буду корить себя за это. Но еще мне хотелось узнать, что же вчера произошло, из-за чего Дилан теперь дуется на Кесси, а та, в свою очередь, на него, но уже из-за этого пустого игнорирования. Раньше я предпочитала забывать о проблеме до тех пор, пока она не исчезнет и мне это вполне удавалось. Но теперь я поняла, что проблемы нужно решать, иначе какой от них смысл вообще. Так почему бы этим ребятам не обсудить все тихо и мирно, чтобы исчерпать конфликт? – Дилан, – тихо позвала я, когда Кесси ушла в свою комнату. Парень мгновенно отозвался. – Что вчера было? Он недолго помолчал, наверное, думая, что сказать. – Ты напилась и ушла веселиться с Кесси и ее друзьями, – ответил он. – Я думал, что ты будешь помнить хоть что-то сегодня с утра, а оказалось, что нет. – Я не об этом, – помотала головой я. – Ну, извини, я не читаю твоих мыслей, – раздраженно проговорил Дилан. – Можно и поконкретнее спрашивать. Я удивленно вскинула бровь, облокачиваясь на спинку стула и делая большой глоток чая. Я задумчиво покрутила в руках черно-белую чашку, которая, как мне показалось, не вписывалась сюда совершенно, после чего перевела взгляд на Дилана. – Ну, извините, мистер-раздражительность, – в тон ему отвечаю я, – впредь буду выражаться яснее, дабы не заставлять вас напрягать ваши голосовые связки. Я поставила чашку на стол, после чего отодвинула стул и встала, собираясь пойти в комнату Кесси. Мне нужно было найти свои вещи, узнать, как далеко я от дома и позвонить маме, которая наверняка сейчас ненавидела меня, но это было вполне привычным. Это так она проявляла ко мне свою любовь, которую все так ищут, которую я так сильно ненавижу. За все то время, что я убегала из дома, она могла уже привыкнуть к моим закидонам и понять, что как бы далеко я не убегала, все равно вернусь. По крайней мере, всегда возвращалась. Вряд ли будут исключения. – Хейли, постой, – Дилан схватил меня за локоть и потянул назад, – я не хотел тебя обидеть, – его тон смягчился. – Да что ты, все в порядке, – ответила я, вырывая руку из его ладони. – Впредь больше не буду тратить ваше драгоценное время на себя, мистер, – я театрально поклонилась, – всего доброго. – Хейли, я, правда, не хотел тебя обидеть! – крикнул он мне вслед, но я не ответила. Я правда не понимала его намерений. Дилан так сильно старался со мной подружиться, что даже не замечал, как одновременно пытается оттолкнуть. По крайней мере, я его отталкивала с первого дня нашего знакомства, которое теперь выходит мне боком. С самого этого чертово первого дня, когда я пришла в школу после очередного приступа, с того момента, как он заступился за меня. Я никогда не понимала этих человеческих ценностей в виде дружбы, любви, того, что люди так старательно оберегают друг от друга. Я никогда не понимала, как можно взять и принести себя в жертву другому человеку. Никогда. И вряд ли пойму. Но этот чертов О’ Брайен ломает мои принципы почти каждый день, заставляет нарушать мои же правила. Вчера я захотела узнать его ближе и меня это совсем не радует. Вчера я убрала на время барьер, а сегодня он меня отталкивает. И стоит заметить, что прошло всего пару часов с тех пор, как я решила, что могу попробовать снова. Но я ошиблась. Как и всегда. Разве одинокая Хейли Паркер достойна дружбы? Нет. Хотя бы потому, что ее нет. Но каждый раз, когда он вновь и вновь зовет меня по имени и пытается завязать разговор, мне почему-то кажется, что я должна дать шанс. Не ему, а себе. Шанс попробовать жить так, как живут другие. Чем я хуже других?

***

Пока я искала свои вещи, мама успела написать мне около двадцати СМСок и позвонить несчитанное количество раз. Любой бы другой счел это за заботу и волнение, но я знала, что она боится, вдруг я опять ошиваюсь где-то и вернусь домой только через несколько дней. Наверное, опять запихнет меня в кабинет к психологу, который попробует заставить меня рассказать о своих тараканах. Но это мои «тараканы». Это личное. Как оказалось, денег у меня с собой не было и идти до дома мне пришлось бы самой, а это довольно долго. Кесси пыталась дать мне денег на такси, но я отказалась, сказав, что мне необходимо подышать свежим воздухом, чтобы прийти в себя и родители ничего не заподозрили. И она поверила. Проводить меня до дома вызвался Дилан, и я не отказала. Да и это было совершенно бессмысленным, учитывая его постоянное рвение преследовать меня, он бы все равно увязался следом за мной, даже если бы я тысячу раз сказала «нет». Первую половину дороги мы шли молча, каждый думал о своем. Я больше всего думала о том, как хорошо было бы мне не быть больной. Не пытаться проконтролировать каждую свою эмоцию, что все равно будет бессмысленным, не следить за каждым своим словом и быть откровенной только в своих мыслях. Самым забавным было то, что я настолько сильно привыкла к самоконтролю, что давным-давно забыла, как это – жить без него. Мне всегда хотелось жить так же, как и некоторые герои из фильмов. Быть сумасшедшей, но не в прямом смысле этого слова. Сумасшедшими называют людей, которые не подчиняются чьим-либо правилам, живут так, как хотят они, их жизнь наполнена смыслом. И я сейчас не о психически больных. – Скажи, почему ты разозлилась, когда я пришел за тобой туда, к озеру? – первым нарушил молчание Дилан. Мне даже и задумывать не нужно было, ведь я прекрасно знала ответ. Потому что это место было моим чем-то личным, приводящим меня в чувства. Оно было чем-то наподобие якоря, с ним было связано слишком много воспоминаний. Я там давно не была, давно не рисовала. Давно не приводила мысли в порядок. – Не знаю, Дилан, – ответила я. – Может быть, потому что тогда я была не в лучшем настроении. Частично это было полнейшим бредом, частично правдой. Каждая фраза, сказанная мной, всегда имела такое значение. – Не хочешь сходить туда? – парень кивнул в сторону едва видневшегося из-за кустов озера. Я кивнула. Так спокойно мне не было очень давно. Тихо, умиротворенно. Небольшие всплески воды заставляют меня улыбнуться, и я вспоминаю, как давно не купалась. Хочется нырнуть в воду прямо так, в одежде, и сидеть долго-долго, пока не надоест. А я знаю, что не надоест долго. – Почему ты уверена, что не умеешь дружить? – еще один вопрос. Черт, О’ Брайен, почему ты не можешь просто помолчать? Почему тебе нужно постоянно говорить? – Потому что единственная подруга, которая у меня была, отвернулась от меня, – ответила я. – И с этого момента я разочаровалась в людях и в себе. – И почему… – начинает Дилан, но я перебиваю, так же нагло, как и всегда: – И я не верю после этого в дружбу, потому что для меня это слово – пустой звук. И людям не верю, – шумно сглатываю подступившую слюну, – если тебе хочется узнать, почему не хочу подружиться с кем-то еще, то ответ весьма прост – одного раза мне хватило, а я слишком впечатлительная, чтобы пробовать снова. Но мне хотелось сказать «больная», потому что на каждые весьма обычные для кого-то ссоры я реагирую по-другому. Я могу вскрыть себе вены, выпрыгнуть из окна и много чего другого, лишь потому, что не проконтролировала себя. Для него это все просто, нормально, а для меня все обычное не обычно. Но я так хочу стать обычной. Я хочу быть нормальной. Подхожу к пеньку, под которым прячу свой альбом, в котором рисую тут, на озере. Мне почему-то было плевать, что тут находится Дилан, потому что, как мне кажется, он уже успел понять, что у меня «не все дома», свыкся с этой мыслью и теперь пытается «поставить» мне мозги на место. Но это бессмысленно. Никто из моих психологов не смог этого сделать. А может, не хотел. Но факт того, что я ненормальная – остается фактом. – Покажи, что ты рисуешь, – вдруг говорит он, и я от неожиданности вздрагиваю. Не знаю, что делать, но рука сама протягивает ему альбом. Там все равно не было ничего такого, что смогло бы его удивить. Каракули, непонятные наброски. Личные, да, но личные они для тех, кто сможет их прочитать. А он явно не сможет. – Это странно, – продолжает говорить Дилан, – но красиво, – улыбается. – Похоже на рисунки какого-то художника, очень талантливого. – Спасибо, – отвечаю я, пытаясь забрать свой альбом. И тут он поворачивает голову ко мне. И опять смотрит прямо в глаза, от чего мне становится как-то не по себе. В книжках обычно говорится, что от такого взгляда прошибает током и по коже бегут мурашки, но я не почувствовала совершенно ничего. Мне не нравится, когда на меня смотрят. – Хватит на меня так смотреть, – говорю я. Он улыбается. Так светло и мило. Даже поверить не могу, что всего-то час назад мы успели опять поругаться. И от этого тепло на душе. Тепло от того, что у меня могут быть друзья, что я могу жить нормальной жизнью. – Как? – спрашивает О’ Брайен, продолжая улыбаться. Я усмехаюсь, убрав надоедливую прядь волос с лица. – Ты знаешь, как, – смеюсь. – Серьезно, хватит. – Ты красивая, Хейли Паркер, – совершенно серьезно говорит Дилан и мне хочется смеяться. Долго и заливисто. Потому что это не так. Но я продолжаю улыбаться. Просто потому, что эта чертова улыбка не сходит с моего лица. – Я не красивая, – говорю, пытаясь не засмеяться. – Я обычная. Совершенно обычная, немного «того», а еще терпеть не могу романы. – О-о, – протягивает Дилан, смеясь. – Да тебя нужно занести в книгу Гиннесса, Хейли Паркер. Тебя и твоих тараканов, – я тоже смеюсь. – Я, кстати, абсолютно серьезно. И я тоже серьезно, Дилан. Если бы ты только знал, что я психически не здорова, ты бы сразу же забыл мое имя и обходил меня стороной. Если бы мне только представилась возможность стать нормальной, я бы ухватилась за нее и не отпускала. Но у меня нет шансов, и пока это останется неизменным. А если бы они и были, то я бы предпочла дружить с тобой, О’ Брайен, хоть ты меня временами очень сильно раздражаешь. Даже сейчас, в эту минуту, когда ты смеешься и пытаешься рассмешить меня. Даже сейчас, когда мы вдвоем сидим на моем любимом месте. Даже сейчас, когда я призналась сама себе, что считаю тебя другом. Ты всегда будешь безумно раздражать меня, Дилан О’ Брайен. И, надеюсь, что когда-нибудь ты это поймешь, так же, как и то, что стал моим другом. Только не отворачивайся от меня, когда узнаешь правду, пожалуйста.