***
Засучиваю по локти рукава, беру в руки чашку и подхожу к раковине. Так странно хозяйничать там, где ты не живешь. Быть где-то, где тебе уютнее, чем в родном доме. Вздыхаю, поворачивая вентиль крана. Теплая вода начала падать, ударяясь о дно раковины. Мочу руки, после чего начинаю мыть чашки. Здесь пусто, одиноко, тихо. Но так уютно, по-домашнему, что хочется остаться надолго. И я бы осталась. Жаль, что нельзя. Так давно искала место, которое будет домом. Я его нашла. Место, где живет человек, который меня… что? Предал? Нет, к Дилану это не относилось. Я сама уже запуталась в своих тараканах и обвинениях к нему, не знала, как буду смотреть в глаза. Я ничего не знала.***
Дилан сжимает кулаки, представляя, как избивает Эрна до кровавых отметин на своих руках, до такого состояния, что кровь будет повсюду. Такой же ненормальный, как и Хейли. Усмехается. Даже в такую важную минуту он думает о ней. Что это такое? Он не знал. Но думать об этом сейчас совершенно глупо, ибо нужно в начале решить проблемы. Давай, О’Брайен, будь мужиком и потерпи чуть-чуть, а потом думай об этой Паркер столько, сколько тебе заблагорассудиться. – Ты хотел поговорить, – начинает Дилан, замечая, как Джеф скидывает капюшон с головы, – так говори, чего молчишь. Или без своих дружков и слова больше сказать не можешь? Даже вон, на обычную деловую встречу притащил их с собой, – издает приторный смешок, слыша тяжелое сопение врага. Он злится. Этого Дилан и хотел. – Все еще помнишь нашу последнюю встречу, да? – Эрн не отвечает, а О’ Брайену этого и не нужно. Достаточно увидеть реакцию на его слова. Все. Большего не нужно. – Так может быть сразу спустишь на меня свои псов, раз сам… – Заткнись, чертов маменькин сынок! – прорычал Джеф. Дилан улыбнулся. Да. Это то, чего он хотел. Именно этого он так долго ждал. – Где бабки, сукин сын? Ты год бегаешь от меня, может, уже вернешь долг и забудем обо всем? – рычит. Дилан молчит. Он не знает, как ответить. Позлить Джефа Эрна еще больше и уйти довольным или же, наконец, договориться вернуть деньги и забыть обо всем? – Сумма та же? – процеживает сквозь зубы О’Брайен. Нужно с этим покончить. И по быстрее. – Для тебя, крошка-Дил, повышаю процент, – кривая усмешка вновь озаряет изуродованное лицо Джефа. Что он задумал?***
Медленными шажками захожу в небольшую, но довольно-таки милую и уютную комнату. Она его. Это комната Дилана. Прохожу вглубь комнаты, огладывая по сторонам. Посередине комнаты стоит большая двуспальная кровать, которая занимает практически все свободное место, а по бокам – две небольшие тумбочки, на одной стоит бутылка с газировкой, а на другой лежит планшет. Черный лакированный шкаф, два больших окна по обеим сторонам кровати, такого же цвета жалюзи, что и остальные предметы интерьера. У подножия кровати лежит черный «махровый» коврик. Подхожу к небольшому шкафу. Не знаю, что делаю. Руки сами тянутся к ручкам, тяну на себя и открывая дверцу. В нос буквально бьет запах чего-то цитрусового с примесью пряного… Корица? Беру одну из вещей, лежащих на полке шкафа, сразу же подношу к носу, глубоко вдыхаю и… будто оживаю. Легкие наполняются этим приятным пряным и одновременно цитрусовым запахом, по коже пробегают мурашки, каждую клеточку тела начинает едва ощутимо покалывать. Эту вещь надевал он. Она пахнет им…***
Двое парней наносят пару ударов Дилану в живот, он скрючился еще сильнее, издавая едва слышный стон. Черт, нахера разозлил этого придурка? – Ну, что, крошка-Дил, договорились? – к парню приближается Джеф, с чьего лица по-прежнему не сошла эта долбанная ухмылка, которую хочется выбивать до того, пока этот придурок не отключится. А потом еще, и еще. И так до тех пор, пока не надоест. Только проблема была одна. Эрн знал все слабые стороны Дилана, а тот, в свою очередь, его. Джеф легко мог предугадать каждое действие, как и Дилан. – Я не слышу, Дил, – шипит Эрн. А Дилан молчит, продолжает играть на нервах бывшего друга. Весьма извращенная игра, особенно, в его положение. Еще один сильный удар и живот пронзает острая боль. Едва слышно стонет. Кивает. Эрн заметил? – Вот и отлично. Даю время до двадцатого, не позже. И в заключение пинает Дилана еще раз, за старые обиды. За старые предательства. Но тот, старый Дилан, определенно бы сейчас не лежал тут, на земле. Не пытался побыстрее отделаться от бывшего друга, не пытался бы скорее решить проблемы. Но кое-что осталось. Дилан по-прежнему любит злить Джефа. Это по-прежнему доставляет ему несказанное удовольствие. Дожидается, пока эти ублюдки уйдут, лишь тогда переворачивается на спину и стонет от боли, раздирающей весь живот. Лицо саднило, по щеке скатывалась горячая вязкая жидкость. Вроде бы, били не сильно и всего пару раз. Тело парня уже дано отвыкло от борьбы. Целый год прошел. Тянется рукой к заднему карману джинсов, пытаясь достать телефон. Ему нужно посмотреть, от кого пришло сообщение. Мало ли что-то важное. Теперь Джеф Эрн отошел на второе место, у Дилана есть время. Открывает в телефоне сообщения. От Кесси. Господи, и что ей опять нужно? Неужели Кайл отменил свидание и теперь он вновь стал для нее последним ублюдком? До какого момента? До завтрашнего «бурного» примирения на их диване в гостиной? Открывает сообщение, пробегает глазами и резко останавливается. Хейли. Там что-то связано с Хейли. А это заставляет его живот свести еще сильнее, но уже не из-за боли от недавних побоев, нет. От волнения. Что, это, черт возьми, такое? Хейли дома. У него. И она ждет. Его, черт возьми. Улыбается, как последний осел. Хочет назвать себя как-нибудь погрубее, но не выходит, ведь в голове сейчас только ее имя. Нужно подняться с этого сырого асфальта и поехать к ней. Нельзя заставлять ее ждать. Это же Хейли.***
Заходит внутрь, хлопая входной дверью. Колокольчик, весящий на двери, едва слышно «дзынькает». Дилан снимает кроссовки и проходит внутрь, отмечая про себя, что здесь, именно в этом месте, где он сейчас стоит, пахнет шоколадом. Едва уловимым запахом Хейли. Тогда, в клубе, когда они впервые танцевали вместе, он почувствовал этот тонкий запах шоколада, исходящий от нее. Жаль, что она этого не помнит. Проходит дальше, замечая стоящую на мойке чашку, из которой Паркер пила в прошлый раз, когда была у них. А он помнил. Он помнил абсолютно все, что касалось Хейли. Всегда. Просто потому, что это Хейли. И вот она, лежит на диване, слегка запрокинув голову назад и спит. Одна рука свисает с дивана, рукава толстовки засучены по локти, волосы раскиданы, ноги согнуты в коленях. Он запомнит то, как она спит, и часто будет вспоминать. По крайней мере, этого ему никто не может запретить. Подходит к ней ближе, аккуратно наступая на ламинат, который скрипел в кое-каких местах. Дилан не помнил, в каких, это было не важно сейчас. Садится на корточки, продолжая разглядывать мирно-сопящую Паркер. Она смешно сморщила нос, вздохнула. Дилан тянется рукой к ней, смахивает только что опавшую на ее лицо прядку волос, продолжает смотреть на нее. Улыбается. Он так давно хотел к ней прикоснуться. Медленно проводит кончиками пальцев по нежной коже лица, Хейли опять морщит нос, а Дилан резко отдергивает руку. Но девушка продолжает мирно спать. Смотрит на нее внимательно, разглядывая каждую клеточку тела, до мелочей. Все это такое новое и знакомое одновременно. Кажется, ему никогда не надоест смотреть на нее. Аккуратным движением берет Хейли за руку, свисающую с дивана, медленно проводит кончиками пальцев вверх, по тонкой кисти, к локтю. Пальцы натыкаются на что-то огрубевшее, неприятное. Поворачивает руку Хейли, разглядывая то, что так привлекло его внимание. Порезы, свежие, даже не начавшие заживать. И белые-белые шрамы, много-много, что он вздыхает. Ожидал от нее нечто подобного, но все равно удивлен. Парадокс. Вся жизнь состоит из парадоксов. Кладет худую кисть Хейли с выступающими косточками на живот, смотря, как едва заметно вздымается ее грудь, прислушиваясь к тихому сопению. Дилан берет со спинки дивана сложенный плед, раскладывая его и накрывая спящую девушку. Он готов смотреть на то, как она спит, вечно. Делает большой глоток, опустошая чашку. В комнате тихо, лишь едва слышное сопение спящей Хейли Паркер нарушает эту идеальную тишину. А Дилану нравится это. Все это кажется каким-то новым, но при этом родным и… давно желанным. Но при этом, он не знает, как назвать всю ту ерунду, что происходит с ним. Вернее, знает, просто это слово не подходило для него. Этого не могло случиться с ним. Дилан слышит, как Хейли задышала чаще, начала ворочаться. Просыпается? Присаживается, потягиваясь. Он видит лишь ее спину, но почему-то уверен, что она зевает. Улыбается, но сразу же одергивает себя и пытается быть серьезным. Нужно же что-то сказать, да? Да. Нужно что-то сказать. – Как спалось? – откашлявшись, говорит Дилан. Чувствует себя дураком, ей Богу. Всего-то пару часов назад пытался вывести из себя своего бывшего друга тире врага, а сейчас не знает, стоит ли ему сказать что-то Хейли или нет. Просто боится облажаться, как пацан, прыщавый подросток. Но… Проблема в том, что он и был подростком. Закатывает глаза своим же мыслям. Девушка резко подскакивает с дивана и дергает вниз рукава толстовки. Дурочка, он уже видел твои шрамы. Удивился. Не потому, что считал тебя все-таки нормальной. А потому что ты, это ты. – Нормально, – тихо ответила Хейли. Она выглядела сонной, уставшей. Наверное, даже не понимала, когда успела уснуть. Дилан не предположил это, он знал. Знал Хейли, а еще он хотел, чтобы она узнала его. Сама этого пожелала. А она хотела, дурак. Просто сама этого не понимала. – Чай будешь? – глупее вопроса и быть не может, но О’Брайен понимал, что нужно что-то сказать. А что можно было вообще сказать спустя две недели молчания? Он не знал. Кивает. Черт, Паркер, да скажи ты ему что-нибудь. Скажи. – Дилан, я… – запинается, одёргивает толстовку вниз. – Прости, – мямлит, опуская вниз глаза. Эти слова явно не дались ей тяжело, просто, как ему показалось, Хейли никогда не извинялась, а тут, вдруг, решила. Но она не была виновата передним. И сам Дилан тоже. Просто они – два идиота, которые не знают, как им общаться. – За что, Хейли? – спрашивает, даже не зная, какой эффект это произведет. Она вздрагивает, когда слышит звук собственного имени, вздыхает, бегает глазами по комнате, будто в поисках какого-либо спасения. – За то, что накричала тогда, – он пытается поймать ее взгляд, но Паркер постоянно отводит глаза, то и дело прикрывает рот рукой, зевая. – Я… я была не в себе. Просто, глупая, слишком близко все принимаю к сердцу, – произносит весьма забитую фразу и смотрит на него, замечая, как уголки губ Дилана взметнулись вверх и… по коже бегут мурашки. Он так близко. Впервые за эти две недели они находятся так близко, смотрят друг на друга и говорят. Говорят тихо, спокойно. А Дилан улыбается ей. Ей, Хейли Паркер, которая слала его к чертям, постоянно, ненавидела, отталкивала. И в голове крутится только один единственный вопрос, ей так хочется его задать, но она не знает, стоит ли… – Все нормально, Хейли, – отвечает О’ Брайен. – Слушай, я давно должен был тебе сказать. Очень многое сказать, – молчит. – Прости, что не поверил. – Слушай, я пойму, если теперь ты не захочешь общаться со мной, – сразу говорит Паркер, отводя взгляд и отступая назад. – Будь я тобой, я бы тоже не захотела с собой общаться, – усмехается, – не знаю, как до сих пор уживаюсь сама с собой, – и смеется. Смех Хейли такой красивый, мягкий, хочется, чтобы она всегда смеялась. Но не сейчас, когда она смеётся над собой, чуть ли не плача. Потому что Дилан не может смотреть на нее, когда она грустит, когда плачет. Вскакивает со стула в ту же секунду и подходит к ней. – Не говори так, – <слишком близко, – я до сих пор хочу с тобой общаться, быть твоим другом. Черт, да ты самый прекрасный из всех людей, которых я знал. Ты очень хорошая, Хейли Паркер, – и вновь О’Брайен замечает, как Паркер вздрагивает от собственно имени. Неужели это из-за того, как он его произносит? Бред, – Я, правда, хочу быть твоим другом. – Звучит так, будто бы он пытается убедить самого себя. Но это ложь. Самая откровенная ложь. Ведь Дилан не хотел быть просто другом, не хотел быть ей другом в принципе, потому что она так сильно привлекала его, что он даже не понимал этого. То, как Паркер прячется в школе, как думает на уроках, даже не представляя, что в этот момент выглядит такой привлекательной, такая тихая, но при это громкая, незаметная, но Дилан видит ее везде. Да черт, просто потому, что это Хейли. Она никогда больше от него не спрячется. Он не позволит. Дилан просто-напросто ее не отпустит. – Да почему ты просто не можешь оставить меня в покое? – его мысли пронзает ее громкий крик. Дилан видит, как лицо Хейли краснеет, глаза наполняются влагой. Нет, он, конечно, представлял, что приступы могут начинаться неожиданно, но не думал, что настолько. Черт, да он только что хотел… – Почему ты не можешь оставить меня в покое?! – вскрикивает, и одна маленькая слезинка скатывается по сухой щеке. Дилан замирает. Глаза бегают по комнате. Он знает ответ. Знает. Но боится сказать это вслух. Просто не может. Черт, ну, почему это так сложно? Потому что это не для него, да? Не для Дилана О'Брайена? – Я… – замирает, не может договорить. Это, черт возьми, очень сложно. Капец, как сложно. Не для него, но Дилан знает, что должен, потому что рано или поздно скажет. Так, почему бы не сейчас? – Почему?! – шепчет, и еще одна слезинка скатывает по щеке. Эмоциональная буря прошла? Или все только начинается? Но Дилан думает не об этом. Совершенно. Он сам на пределе, как и она. Может быть, они оба ненормальные? – Да потому что ты мне нравишься, черт возьми! – вскрикивает так же, как и она, берется за голову и вздыхает. А Паркер вздрагивает, будто ее только что огрели чем-то тяжелым по голове и не знает, что сказать. Просто начинает дрожать и истерично плакать, мотая головой. А Дилан стоит. Стоит и молчит. Внутри что-то разливается теплое, тягучее, такое незнакомое ему раньше. Он не знал этого чувства. Но узнал благодаря Хейли, черт возьми. Ты мне нравишься, глупая! Нравишься, понимаешь? Нра-вишь-ся! И хочется твердить это постоянно, потому что одно это слово «нравишься» заставляет «ожить», а то, как легко оно слетело с губ, как освободился этот тяжелый груз, как... А Хейли стоит и плачет, тихо шепча «Нет», мотает головой. Он так долго думал о себе, что забыл о ней. Как она отреагирует на его слова? Паркер не верит. А Дилан не знает, что делать. Черт, да ничего не изменилось. Он до сих пор не знает, что делать. – Хейли? – зовет, тихо. Берет ее за плечи и пытается заглянуть в глаза, постоянно повторяя ее имя. – Хейли, что с тобой? А ведь он даже не знает, что приступ начался. Снова. Спустя такое долгое время. А таблеток рядом нет. Как же ей прийти в себя? Хейли опускается на колени, продолжая беззвучно плакать. Ей так больно, но не одиноко – и это странно. Ее просто преследует мысль, что она ждала этого. Да, Паркер безумно ждала этого, даже не зная, не предполагая, что ждет. Но разве такое возможно? Дилан садится на корточки рядом с ней и притягивает к себе, обнимая. Черт, была бы она в здравом уме, то… То все равно ничего бы не сделала. А объятия Дилана такие теплые, уютные, рядом с ним так безопасно, чувствуешь себя собой, а не ненормальной Хейли. Для него ты Хейли Паркер, которая ему нравится. И, черт, он, наконец, сказал это. – Хейли, – тихий шепот на ушко, по коже пробегают мурашки. Внутри расцветает незнакомое чувство, ей одновременно и хорошо, и страшно. Она чувствует себя защищенной, она чувствует себя с ним. Дилан аккуратно берет ее на руки, закидывая одну руку Хейли себе на шею, а своей ладонью придерживает ее за талию. Паркер такая холодная, как ледышка. А руки Дилана такие горячие. Он сам похож на огненный шар. Несет ее в ванную, смотря под ноги, будто хрустальную вазу. Для него она стала этой вазой. Дилан боится ее разбить. Заходит в небольшую ванную. В помещение прохладно, по коже Хейли пробегают мурашки. Она не знает, то ли это от того, что он так близко, то ли правда из-за холода. Она не владеет собой. Только плачет. И ей хочется вновь резать себе руки, до того момента, пока в глазах не потемнеет, пока лезвие не выпадет из руки, пока кровь не вытечет вся, без остатка. Вдалеке слышит шум воды, обеспокоенное лицо О’ Брайена склонилось над ней. Черт, О’Брайен, как же ты меня бесишь! Ненавижу. Только не отпускай, пожалуйста. Не отпускай меня. Ледяная вода обжигает кожу лица, Хейли моментально приходит в себя и… и смотрит на него. А он умывает ее ледяной водой из-под крана и молчит. Такой обеспокоенный. И Паркер не понимает, послышалось ли ей или нет. В любом случае, Хейли не верила в это. Не верила в чувства. Но при этом сама что-то чувствовала. – Дилан? – шепчет, а О’Брайен вздрагивает. Черт, то, как она произнесла его имя… Черт. Кожа становится гусиной, а сердце сжимается. Хейли никогда не произносила его имени так. А теперь произнесла. – У тебя кровь на лице, – осторожно касается кончиками пальцев щеки, на которой едва виднелся синяк. Дурак, плохо отмыл лицо от этой дурацкой крови, черт. Но она улыбается, и это странно. Хейли слишком странная, слишком сильно взрывает его мозг, но Дилану это нравится. Чертова Паркер, как же ты безумно раздражаешь. Чертов О’Брайен, ты меня безумно бесишь.