Тихая / Quiet

Со дня моего дня рождения прошло около недели. До конца учебного года оставалось совсем немного, но я уже не могла дождаться, когда, наконец, наступит лето и всем этим школьным будням придет конец. Но давление в школе не прекращалось. Мне по-прежнему было не комфортно среди людей, особенно одноклассников. Я чувствовала себя будто бы в клетке, стенки которой постоянно сжимаются и когда-нибудь раздавят меня вовсе. Как только я переступала порог класса, мне хотелось бежать отсюда как можно дальше. И с каждой минутой постоянно нарастало напряжение среди меня и моих одноклассников. Они открыто выражали свою неприязнь ко мне, особенно после того случая с фотографией. Постоянно перешептывались, переглядывались, как только я попадала в поле их зрения. Это, правда, невозможно терпеть. Я буквально чувствую, как начинаю задыхаться. Но он помогал мне. Дилан старался как-то поддержать меня или поговорить, мне действительно становилось легче, когда он находился рядом. Я даже могла разговаривать спокойно. Но, как только я оставалась одна, все ухудшалось с каждой секундой, и я вновь ощущала себя загнанным зверьком. Это действительно ужасно. В такие моменты я пытаюсь придумать, чтобы такого мог сказать Дилан, что могло бы помочь мне успокоиться. Наверное, он покачал бы головой и сказал, что эти люди слишком глупы, потому что не стараются понять других. Или просто перевел бы тему. Я все еще слишком плохо знаю его, чтобы судить о том, что он мог бы мне сказать. Но мне почему-то нравилось представлять, как мы беседуем с ним на ту или иную тему, и мне нравилось то, что из этого выходило. Получалось как-то похоже на реальность, от этих фантазий оставалось легкое послевкусие и на душе становилось тепло. И сейчас, заходя в класс, я пыталась нафантазировать что-то еще. Мне срочно нужно было отвлечься, потому что эти шепотки и взгляды доводили меня до края. Каждый раз, когда они начинали шептаться, мне хотелось выпрыгнуть в окно, сбежать отсюда. Сделать хоть что-нибудь. Я не знаю, почему не делала. Прохожу в конец класса, направляясь к парте, за которой обычно сижу. Ставлю рюкзак на стол, достаю учебник и кладу на уголок парты, после чего за лямку опускаю рюкзак на пол и присаживаюсь на стул. Поворачиваю голову в сторону окна, кидая мимолетный взгляд на класс, в котором велась какая-то оживленная беседа. Неужели им не надоело обсуждать всякую белиберду? Облокачиваюсь на спинку стула, вздыхая, продолжая смотреть в окно. Как всегда мне хочется спать, как всегда противно тут находиться. И вроде бы все как всегда, только вот я чувствую, что внутри меня что-то изменилось. Чувствую, что что-то не так, как раньше. Будто бы вся темнота, которая была во мне раньше, куда-то уходила. Я просто стала чувствовать себя не так паршиво, как раньше. Наблюдаю за тем, как в класс входит Бредли и его компания. Парень скалиться, словно хищный зверь, что-то рассказывая своим друзьям. Я усмехаюсь, когда вижу, с каким интересом он разглядывает длинноволосую блондинку, которая сейчас точно так же, как и Джон, что-то рассказывала своей компании. Интересно, надолго ее хватит? И тут взгляд Бредли перемещается на меня и нечто, похоже на улыбку, сразу исчезает с его лица. Сразу видно, что ему противно. А мне еще больше, ведь такой урод, как он, учится со мной в одном классе. Говорит что-то своим дружкам и те заливаются хохотом. Закатывая глаза, ведь ничего другого ожидать и не следовало. – Эй, Паркер, чего пялишься? – выкрикивает Бредли на весь класс, я даже готова поспорить, что специально. Не хватило прошлого раза, когда историю наших «обжималок» обсуждала вся параллель. Молчу. Глупо говорить ему что-то, ведь он устроил все это лишь для того, чтобы посмеяться. – Чего молчишь, глупое создание? – с нескрываемым презрением говорит Бредли, буквально выплевывая эти слова, демонстрируя то, как ему противно даже дышать со мной одним воздухом. – Или я так сильно тебе нравлюсь, что ты даже рот открыть боишься? И все смеются, опять. Я продолжаю молчать. Ведь, даже если я что-то скажу, он унизит меня еще больше. А мне хватит этого дерьма на всю оставшуюся жизнь. – Странно, Паркер, – смеется, – в прошлый раз ты была более сговорчива, даже целоваться лезла. И в этот момент, когда класс разражается новой порцией смеха, я чувствую, как внутри все похолодело. Бредли это специально. Он мстит за то, что фотографию увидела чуть ли не вся школа, что на ней была я. Но его куриных мозгов не хватает на то, чтобы додуматься – я тут вообще не при чем. Ведь это все он. Сам ко мне полез, сам приставал. А теперь унижает. Опять. – Иди к черту, Бредли, – выплевываю я. Противно даже отвечать ему. Очень противно. Даже описать не возможно, насколько противно. Джон медленными шагами подходит ко мне. Краем глаза я отмечаю, что за этой маленькой «разборкой» наблюдает весь класс, да еще с таким нескрываемым интересом, будто это какое-то шоу или спектакль. – Ну, что ты, малышка, – улыбаясь, произносит он, – ты очень даже ничего. Я люблю таких, только по ночам с вами интереснее, чем днем, – приподнимает брови, с явным намеком. – Так что могу сделать тебя женщиной и снять клеймо позора, Паркер, – ухмыляется, а меня практически рвет от этих слащавых отвратительных слов, – не переживай, – говорит более тихо, делая вид, что хочет, чтобы только я это услышала, – я об этом никому не расскажу. И подмигивает. А внутри меня все клокочет от злости и презрения, мне так хочется высказать ему все, что накипело за долгое время, хорошенько врезать ему и послать к черту. И чтобы это был наш последний разговор. – Свои услуги мальчика на ночь предлагай не мне, – отвечаю я. – Не думаю, что тебе хочется, чтобы все знали о твоем новом способе зарабатывать. Он собирается еще что-то сказать, явно не хорошее, потому что от Бредли ничего оптимистичного ждать нельзя. И я уже морально готовлюсь к тому, что мне придется вновь убегать со слезами на глазах, потому что иначе это закончиться не может. Они всегда выходят победителями. – Бредли, тебе, что, баб не хватает? – слышу знакомый голос со стороны двери. – Найди себе ту, что с радостью раздвинет ноги, а ее оставь в покое. В груди будто что-то защемило, прикрываю глаза, чувствуя неописуемую благодарность. Спасибо, Дилан. – О-о, смотрите, защитничек нашелся – вдруг громко говорит Джон. – Паркер, а ты кому еще дала, чтобы он тебе защищал? – спрашивает все так же громко, выделяя каждое слово. – Тебе, что, не ясно? – к нему подходит Дилан и, хватая за плечо, разворачивает к себе. – Оставь ее в покое. Я замираю, наблюдая за тем, как два человека чуть ли не дерутся из-за меня. И мне почему-то так противно, потому что это Дилан, он из-за меня лезет в неприятности с Бредли, который все равно не отступит. – Иначе что? – бросает, будто бы с вызовом. Будто бы, если что, сам будем махать кулаками. – По роже мне дашь? – смеется. – А завтра она раздвинет ноги перед Калебом, чтобы он ее защитил, и что тогда? Противно. Очень. – Да пошел ты к черту, идиот, – вскакивая с места, вскрикиваю я. Дилан и Бредли стоят практически напротив меня. – Не показывай всем, насколько ты туп. Если бы не твой папаша, с тобой бы никто и не общался, а про другое я вообще молчу, – буквально выплевываю ему это в лицо. – Не позорься, Бредли. – А ты мне не указывай, – резко хватает меня за плечо, но тут Дилан реагирует практически мгновенно и с размаху бьет Бредли по лицу. Тот со стоном хватает за нос, изрядно поливая матом О’ Брайена. Мне противно. С каждым разом их унижения все более жестокие, все более извращенные. Если сейчас мода спать с каждым, кто только предложит, то это не значит, что все такие. Меня безумно раздражает, что люди гребут всех под одну метелку, что они судят других по себе. Разве это правильно? Оглядываю класс, в котором мертвая тишина сменилась озабоченными шепотками. Некоторые пытались помочь Бредли, который чуть ли не плакал от боли. Некоторые осуждающе смотрели на меня, на Дилана. Кто-то еле сдерживался, чтобы не высказать свои гнусные, совершенно не нужные мысли. Я никогда не понимала общество, людей в целом. Они такие странные. Думают, что лучше всех, считают себя семи пядей во лбу. Это странно. Если один человек не нравится другому, то он сделает все, что только можно, чтобы смешать его с грязью, чтобы над ним все смеялись, а ты вышел героем. Только это дурная слава, совершенно не нужная. Но почему-то общество считает иначе. Для него все это как естественный отбор, биологический процесс, заложенный в нас природой. Побеждает сильнейший, а слабый проигрывает и остается ни с чем. Слабого все ненавидят и унижают, всем доставляет удовольствие наблюдать за тем, как другой страдает. Извращенное удовольствие. Я никогда не понимала людей. Зачем столько жестокости?

***

После последнего урока я сразу направилась в кабинет нашего класса, чтобы отбываться наказание. Кто-то из моих обожаемых одноклассников наплел с три короба, что я заварила всю эту кашу и из-за меня началась драка. И ему поверили. У них, видимо, даже крайней мысли не возникло, что из-за меня никто не будет драться, что такая, как я, никому не нужна. Что, даже если я захочу, никто не пойдем у меня на поводу. Однако теперь я обязана оставаться целую неделю после последнего урока, и мыть классный кабинет. Неужели завуч реально думает, что уборка как-то поможет в дисциплине? Абсурд. Захожу в кабинет, прикрывая за собой дверь. Кладу на первую попавшуюся парту книгу, которую до это держала в руках. Подхожу к окну и открываю его, так как в кабинете слишком душно, чтобы можно было спокойно провести здесь хотя бы минут пятнадцать. Жадно «глотаю» кислород, чувствуя, как буквально каждая клетка моего тела наполнилась воздухом. Головная боль, мучавшая меня последние уроки, сразу прошла. Я вздохнула с облегчением, слегка высовываясь из окна наружу. Пусто. Совершенно. Все уже разъехались по домам, разве что учителя остались доделывать какие-то дела. Такой школа мне нравится больше. Тихой, спокойной. Когда никто никого не трогает, когда ты можешь быть спокоен – никто тебя не тронет. Слегка прикрываю глаза и пытаюсь представить, что было бы, если бы я была здоровой, не такой замкнутой. Одним словом – нормальной. Наверное, я бы пыталась с кем-то сблизиться, обзавестись большим кругом друзей, праздновать свой день рождения, приглашая половину школы, устраивая шумные дискотеки. А еще, я бы, наверное, хорошо училась. Учеба весьма интересна, когда твоя голова не забита извечными вопросами, на которые ты уже миллион раз нашел ответы, но все равно продолжаешь что-то додумывать. И когда тебе не до самобичевания, потому что ты нравишься себе и считаешь себя в принципе нормальным человеком. Если бы ко мне тянулись люди, я бы вряд ли тратила столько времени на пустые размышления. Но это все фантазии, которые явно не про меня. Мне противна сама мысль, что я могла бы быть общительной. Это как-то странно и дико. Ведь я не люблю все это, да? Конечно. – Хейли? – вздрагиваю от неожиданности, слыша хриплый голос Дилана, и по коже пробегают мурашки. Черт, он всегда будет появляться так неожиданно, и называть меня так по-особенному? – Я думала, ты уже ушел, – разворачиваюсь к нему лицом. Он усмехается, заходя в класс, прикрывая за собой дверь. – Нам обоим придется мыть этот класс, – парень пожимает плечами. Это выходит у него так непринужденно и просто, что я даже удивляюсь. Он такой простой. Без всяких выкрутасов и подводных камней. Без этого никому не нужного эгоизма. Без всяких тайных умыслов. Дилан настолько простой, что мне в начале казалось, что он слишком сложный. Что он не такой, каким хочет показаться. Но я так сильно ошиблась. Я отталкивала его, думая, что делаю благое дело, но на самом деле, я лишь сильнее разжигала свой собственный интерес к нему. «Нельзя, Хейли. Ты не умеешь общаться». «Зачем тебе друзья?» Запретный плод сладок. Даже слишком. Только вот запрещать себе общаться с ним было глупо, потому что он не собирался оставлять меня в покое. Или мне только так показалось? – Не надо было ввязываться в эту разборку с Бредли, – говорю я. – Он этого не стоил. Дилан молчит. И как всегда эта тишина слишком сильно давит на уши. – Ты права, – усмехается. – Но я ведь не мог оставить тебя разбираться с этим одну. – Но… – начинаю я, но О’ Брайен резко меня прерывает: – Хейли, когда ты уже поймешь, что я не такой козел, каким кажусь сначала? И я стою, открывая и закрывая рот, словно рыба, пытаясь придумать, что сказать. Сказать, что я давно это знаю, но я просто не хочу, чтобы у него были из-за меня проблемы. И что он правда стал мне другом, впервые за столько времени. И что мне реально важно все то, что он делает для меня. Но, черт, единственное, что я делаю, это вздыхаю, громко и обреченно, потому что мне буквально не хватает кислорода, чтобы сказать что-то еще, а бешеный стук сердца настолько громкий, что, мне кажется, даже Дилан его слышит. Чертов О’Брайен, прекрати это со мной делать. Прекрати заставлять так много думать о тебе. Постоянно. Каждую секунду. Будто бы дышать этими мыслями. Потому что без них холодно и одиноко. Без них постоянно чего-то не хватает. Без тебя. – Ладно, давай убираться, – пытаюсь сменить тему я, из угла веник. Провожу по доске мокрой тряпкой медленно, будто в замедленной съемке, будто экономя силы. Кидаю взгляд на Дилана, который домывает шваброй полы. Он выглядит каким-то озабоченным, отстраненным, будто находится сейчас не здесь, а в своей голове. Морщит лоб, шумно выдыхает. Он находится не так далеко от меня, но, кажется, я слышу каждое движение, каждую ускользающую из его головы мысль. Подумать только, что этот человек не такой, каким я видела его раньше. Что Дилан настолько не такой, что у меня нет слов, чтобы объяснить это. И то, что мы смогли стать друзьями, смоли общаться. Хотя, если быть честным, со мной тяжело найти общий язык, но он смог сделать это. И меня поразила его настойчивость, ведь обычно никто и никогда не хотел общения со мной. Но этот парень каждый раз ломает мою логику и представление о жизни. Теперь я думаю иначе, чем раньше. Люди не плохие. Они просто скрывают искалеченные, ранимые души под маской жестокости и бессердечности, как бы банально это не звучало. Ты так говоришь, потому что он тебе нравится, Хейли. Ты защищаешь его, потому что Дилан не безразличен тебе. И хватит это отрицать. – Дилан, – зову его, но голос дрожит. Пытаюсь откашляться, после чего вновь зову, – Дилан. И парень будто бы выныривает из-под воды. Смотрит на меня, морща лоб, будто бы спрашивая, что я хотела. А я даже не знаю что сказать. Мне просто захотелось его позвать. Полчаса, проведенные в молчании, сделали свое дело. Я просто не знаю, что сказать. Но понимаю, что надо. По крайней мере, одну вещь я просто обязана сказать. – Спасибо тебе, – буквально выдыхаю эти слова и удивляюсь, насколько легко они мне дались. – За что? – спрашивает, ставя швабру обратно в угол. Я кладу тряпочку на небольшой столик, стоявший около стены, на котором уже стояло небольшое ведерко с водой. Подхожу к парте, на которой лежала моя книга. Прочитала ее совсем недавно, но до сих пор не могу расстаться с героями и перечитываю любимые моменты. Беру книгу в руки, прижимаю к груди. – За все, – короткий ответ, который расстроил бы даже саму меня. – Я не знаю, почему ты хотел со мной общаться, но спасибо, что не оставляешь одну. Мне, правда, это очень важно. Я не чувствовала такой поддержки даже от родителей, но тут появился ты и… – моя мысль обрывается. – Черт, появился и изменил мою гребанную жизнь. Я не знаю, зачем, – мотаю головой, – но спасибо. Это, правда, очень важно для меня. Он улыбается мне. Опять.И сердце пропускает удар. Снова. Мне холодно, но одновременно жарко. Хочется закутаться в плед и не вылезать из него, но одновременно я хочу, чтобы кто-то включил кондиционер. Это невозможно. – Хейли Паркер, – вдруг говорит он. Произносит мое имя все также, по-особенному. Ничего не изменилось. И мне это нравится. – Ты по-прежнему меня удивляешься, – издает смешок. – Это так странно. Конечно, странно. Странно, что я вздрагиваю каждый раз, когда ты находишься рядом и говоришь мне что-то. А я не знаю, что ответить. Просто нечего. Но я чувствую, что должна что-то сказать. И так всегда. Из раза в раз, с каждым твоим словом, вздохом, взглядом, я вздрагиваю и теряюсь. Это странно, но приятно. Это непривычно, но так необходимо. Я даже не знаю, как жила без этого чувства раньше. – Но почему ты выбрал именно меня? – я задаю этот вопрос ему постоянно. Каждый раз, когда мы говорим на какую-то серьезную тему, это буквально потребность. Я просто чувствую, что должна спросить это. Наверное, потому что еще не получила «нужный» ответ. – Во мне же нет ничего, что могло бы понравиться людям. Во мне нет ничего. Я просто едва заметно мотаю головой, сильнее прижимая книгу к груди. А Дилан выглядит так, будто бы отвечал мне на этот вопрос миллион раз. Но нет, не отвечал. Просто улыбался, говорил, что я хорошая. Но ведь это не так, да? Конечно, нет. – Да как же ты не понимаешь, – кусает внутреннюю сторону щеки, – тебе ведь совершенно ничего не нужно для того, чтобы быть особенной, Хейли. Ты заметна везде. Тебя везде слышно. Ты постоянно в моей голове, глупышка. Ты просто везде, понимаешь? И я слишком громко выдыхаю, когда замечаю, что он подошел ближе ко мне. Как тогда. Шумно сглатываю подступившую слюну, поджимаю губы. Еще сильнее сжимаю в руках несчастную книгу, что твердая обложка буквально впивается в кожу пальцев. Дилан делает ко мне навстречу еще один шаг и такое чувство, будто бы мы стоим, плотно прижавшись друг к другу, будто не хватает тепла. От одной мысли об этом по коже пробегают мурашки. Я сама делаю еще один маленький шажок к нему, но он почти незаметный. Дилан не сводит с меня своего пристального взгляда, каким разглядывал меня раньше. Его карие глаза бегают по моему лицу и мне некомфортно, потому что во мне слишком много изъянов, чтобы он смог найти хоть что-то прекрасное. Его рука мягко ложится мне на талию, я вздрагиваю. И, кажется, что он это почувствовал. Губы О’Брайена слегка приподнимаются в полуулыбке, что у меня на душе становится тепло. Такое знакомое чувство. Которого так давно не хватало. Замечаю, как его глаза с каждой секундой все ближе и ближе ко мне. Вновь задерживаю дыхание, боясь спугнуть такой невероятный момент. Мне так хочется, чтобы все это продолжалось. Хочется, чтобы Дилан всего лишь коснулся меня. Всего один раз. Большего не надо. И я чувствую как мягкие, теплые губы касаются края моих. И умираю. Рассыпаюсь на кусочки. Кончики пальцев приятно покалывает, я практически не чувствую своего тела. Дилан замирает, будто бы ожидая моей реакции. И я слегка касаюсь губами его, чувствуя, как буквально каждая клеточка моего тела умирает, рассыпается на миллион кусочков. Этого всего так много. Всех этих новых чувств, эмоций. Я не успеваю понимать, что к чему. Разжимаю руки, желая коснуться руками его шеи, совершенно забыв о том, что совершенно недавно прижимала к себе книгу. Она с грохотом падает на пол. И я будто бы открываю глаза. Нет. Хейли, нет. Не совершай ошибку. Правильно, ошибку. Чертову ошибку. Не нужно заставлять его думать не о том. Не ломай ему жизнь, глупая. Делаю маленький шажок назад. И еще один. И еще. Я чувствую, как в уголке моих губ еще остался след от его, от этого сердце сладостно сжимается и я готова умереть снова и снова, лишь бы это повторилось. Но я вновь и вновь отступаю назад, пока не дохожу до двери. Сочувственный взгляд Дилана, будто бы он не хотел этого делать, буквально врезается в меня. В глазах противно щиплет. Противно от того, что я такая. Разворачиваюсь и стремглав выбегаю из кабинета, позабыв о злосчастной книге, которая испортила все волшебство. Позабыв о том, что это было так прекрасно. Хотя, по сути, никакого поцелуя и не было. Просто это не для меня. Это слишком хорошо, чтобы быть реальностью. Такие вещи со мной не случаются. Меня невозможно полюбить, ведь я простая. Пустая. Никчемная. Чертов О’ Брайен, прекрати заставлять так много думать о тебе. Прекрати, пожалуйста.