***
Дверь в мою комнату была чуть приоткрыта, я слышала сквозь сон, как кто-то выходил. Живот ужасно болел, мне хотелось вновь потерять сознание, как тогда, в ванной. Это было блаженное чувство. Чувство, будто ты проваливаешься в сон, но не по своей воле. Как по венам растекается какая-то вязкая, непонятная теплота, совершенно не свойственная ранее, когда я пила по паре таблеток. И мне хотелось вскочить с кровати и найти еще одну баночку у себя в столе, которая подарила бы наслаждение. Я решительно начала садиться на кровати, не обращая внимания на ноющую боль в животе и головокружение, которое сопровождалось легким потемнение в глазах. Такое бывало иногда, когда я резко вставала, но быстро проходило. Может быть, побочный эффект моей болезни. Я замерла, когда услышала голоса. Один совершенно точно принадлежал моему отцу, а другой был смутно-знакомый, я была уверена, что где-то слышала его. Несколько раз моргаю, вытаскивая из руки иголку и вешая ее рядом с бутылью капельницы. Откидываю одеяло, становясь босыми ступнями на холодный пол. – Вам разве не достаточно того, что она натворила сегодня? – спрашивает знакомый мужской голос. – Вы не понимаете, – это уже говорил отец. Его голос я бы узнала из тысячи. – Ее мать совершенно недавно от нас ушла, у Хейли стресс и не больше. Скорее всего, она просто хотела выпить успокоительного, но забыла, что пила его совершенно недавно. Она часто все забывает, это же один из признаков ее болезни, вы сами говорили. – Она чуть не умерла, – говорит мужчина. – Еще бы час – и мы бы не успели. Я выпишу вам другие таблетки, их нужно будет принимать утром и вечером. Советую держать их при себе, если не хотите, чтобы такие случае участились. Она не просто чуть не умерла, а искалечила себе желудок. Теперь еще ей нужно сидеть на специальной диете, чтобы не навредить себе еще больше. Я фыркнула, когда услышала последнюю фразу. Мне показалось, что они это услышали, из-за чего сердце начало громко отбивать чечетку. Только бы не услышали. Послышались удаляющиеся шаги. – И, да, – голос того мужчины был едва слышен, – сделайте все возможное, чтобы подобное не повторилось, иначе вашу дочь заберут на принудительное лечение. Вы же понимаете, что с ней там будет, да? Внутри меня все оборвалось. Я держалась рукой за комод, на котором стояла мамина любимая ваза с цветами, которые уже давно завяли. Все не хватало духу их выбросить. Делаю пару небольших шагов, хватаясь рукой за комод. Голова продолжает кружиться, мне не по себе. Я громко дышу, в глазах вновь темнеет, а виски ужасно пульсируют. Я чувствую, как начинаю падать, поэтому пытаюсь схватиться хоть за что-то, но ничего не вижу, хватая воздух. Я не вижу. Не вижу. Черт возьми, верните мне зрение. Резко тянусь рукой к комоду и хватаю что-то круглое, дергая на себя. Но это оказывается эта злосчастная мамина ваза, которая падает, как и я, и разбивается. Вода выплескивается на ковер, попадает мне на руки. Я продолжаю моргать, упираясь руками в пол, чтобы хоть как-то сидеть. И начинают чувствовать, как пульсирующая боль в голове начинает утихать, картинка немного проясняется, но вместе с этим что-то покалывает в затылке, будто бы моя голова онемела. На самом деле, это страшно. Когда ты в какую-то долю секунды перестаёшь видеть, когда перед тобой лишь чернота. Такая же непроглядная и тягучая, как внутри тебя, которая вовсе не желает отпускать тебя. Запрокидываю голову, шумно дыша в потолок. Внутри все сжимается от каких-то странных чувств, что вместе с болью вызывает лёгкое чувство тошноты. Ложусь на пол, смотря в потолок. Мне так непривычно, что я даже не знаю, что сделать, чтобы вернуть себе прежнее состояние. А потом снова появляется эта ужасная головная боль, я практически не чувствую рук, не чувствую себя. Мне кажется, что я проваливаюсь в сон, медленно, осторожно, и так желанно. А когда закрываю глаза, вижу его лицо. Бледное, со множеством родинок, растрепанные волосы и всегда искрящиеся чем-то ясным и таким родным карие глаза, напоминавшие молочный растопленный шоколад. Он сжимает губы в тонкую полоску, неодобрительно качая головой, мол, не нужно этого делать. И в этот момент мне так хочется коснуться его лица, что, кажется, я забываю обо всем на свете. Даже об этой ужасной боле, что спазмом отдавала в животе. И тогда появилась чернота.***
Я снова открыла глаза и почувствовала ту же самую боль – нечто щемящее, тягучее и донельзя противное узлом завязалось в моем животе. Я скорчилась, сжав в руке простынь. – Хейли, ты как? – спросил отец, который, видимо, сидел со мной все это время. Я открыла глаза, рассматривая свою комнату в миллионный раз, пытаясь вспомнить, что со мной было. – Б-больно, – одними губами говорю я, смотря на отца. – П-папа, мне очень б-больно. Он хватает меня за руку, другой поглаживая по растрепанным волосам. – Я могу дать тебе таблетки, – говорит отец . Если хочешь. Я несколько раз моргаю, закусывая губу. Потом киваю, набирая в лёгкие как можно больше воздуха. Отец сразу же убирает от меня руки и открывает дверцу моей тумбочки, достаёт оттуда таблетки и даёт мне, чуть приподнимая мою голову. После чего берет с тумбочки стакан воды и подносит к моим губам. Я начинаю жадно глотать прохладную жидкость, только сейчас осознавая, как сильно мне хотелось пить. – Спасибо, – говорю я, когда моя голова касается подушки. Эта забота мне чужда, я ведь редко попадала в такие ситуации. А сейчас отец делает все, чтобы помочь мне. В принципе, как и раньше, но чувствовалось в его заботе что-то, что настораживало мен, заставляло задуматься. – Хейли, нам нужно поговорить, – говорит отец, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. – Это важно. По привычке я вскидываю бровь, собираясь бросить какую-нибудь едкую фразу, но что-то останавливает меня, и я просто киваю. Это был своего рода некий барьер, который не давал моей второй «ненормальной» стороне брать верх и командовать надо мной. И я не привыкла к такому, все ещё стараясь быть прежней Хейли Паркер. Так было привычнее и... проще. – Ты зашла слишком далеко, – говорит мужчина, на что я вскидывая вопросительно бровь, всем своим видом стараясь дать понять, что не понимаю, отчем идёт речь. Хотя это было ложью. Врать же так привычно. Только так я могла держать все личное в себе. – Хейли, я понимаю, что ты переживаешь из-за матери, – продолжает он, на что я фыркаю. Нет, я совершенно не переживала из-за неё. Это её решение, она сама выбрала свою жизнь. Тем более, эта женщина никогда не было мне матерью. А меня никогда не считала своей дочерью. – Не делай больше ничего подобного, как вчера. Это все может очень плачевно сказать на тебе. Ты и так стоишь на учете в психической клинике. Они могут забрать тебя у меня, – он нервно сглатывает и мне почему-то становиться жаль отца. Такого доброго и любящего, иногда делового и вечно спешащего в свою фирму. Я не хотела, чтобы ему было больно. – Я не справлюсь с этим, Хейли. Кроме тебя у меня никого нет. Его глаза слегка краснеют и внутри меня все сжимается от тревоги за отца. – Пап, я никогда тебя не брошу, – я хватаю его за руку, несильно сжимая её. – Обещаю. И все же я не могла этого обещать. Вчера у меня был приступ, но не такой сильный, как обычно. Просто в этот раз я не осознавала, что делаю. Мне всего-навсего хотелось освободиться от себя, от этой ноши, от своего больного тела. Ведь мой разум здоров? Или я больна полностью? Мне стало вдвойне не по себе, когда в голове начал проноситься воспоминания вчерашнего дня. Сегодняшнего утра. Это было ужасно. Если только вспомнить то, как я хотела уйти, моё желание к этому, которое буквально рвалось наружу из меня, то я была готова стереть себе память, если такой способ вообще был. Но один вопрос мне не давал покоя. Что, если бы у меня получилось? Что, если бы они опоздали? От этого мне стало в несколько раз противней. Я ведь эгоистка. Я думала лишь о себе. Все это время я не думала ни о ком, кроме себя. Я не подумала об отце, о Дилане и Кесси. Я думала лишь о своём желание и мне стало противно от самой себя. Впервые в жизни я почувствовала отвращение к тому, кем являюсь. Я больше не хотела быть эгоисткой.***
Прошло несколько дней с того момента. Отец очень сильно беспокоился из-за меня, поэтому не разрешал ходить в школу. Возвращался с работы раньше, чем обычно, что вообще не было ему свойственно, мы ужинали вместе, а потом смотрели какой-нибудь фильм по телевизору. Это напоминало мне тихие семейные вечера, когда в нашей жизни все было хорошо. Когда я была здорова. В основном я сидела в своей комнате и читала, иногда спала. Мне нравилось так проводить время – просто тратить его. Потому что я знала, что в любом случае буду недовольна своим прошлым, иначе быть не могло. Ведь люди такие. Они вечно всем недовольны, им вечно все не так, и даже тогда, когда все так, как хотелось, они найдут причины, чтобы испортить это и снова быть недовольными. Просто люди так устроены. Они не могут долго пребывать в хорошем настроение, радоваться своему счастью. Для остроты ощущений им нужна драма. К сожалению, в моей жизни её хватало. И, поверьте, если бы у меня была возможность, я бы все не усложняла. Просто радовалась. И была счастливая. Дверь в мою комнату со скрипом открылась, и я сразу же поняла голову. Это был он. Его волосы по-прежнему взъерошены, глаза светятся, как и всегда. На нем была бордовая футболка, которая слишком сильно обтягивала его мускулистое тело, из-за чего я непроизвольно закусила губу. Чёрные джинсы сидели на бёдрах, а из кармана торчал мобильный телефон. – Привет, – его губы тронула едва заметная улыбка. – Привет, – тихо лепечу я, поджимая губы. – Как ты? – спрашиваю я, запрокидывая голову к стене. – Я-то нормально, – он быстро проходит в середину комнаты и садиться рядом со мной, на край кровати, – а вот что ты успела учудить за это время. – Ничего особенного, – опускаю глаза вниз, вновь закусывая губу. И это от него не укрылось. Его лицо озаряет улыбка, от которой у меня сжимается сердце. – Брось, Хейли Паркер, – говорит Дилан слегка насмешливо, – я все знаю. Я громко вдыхаю кислород. В комнате было душно, вокруг витало напряжение. Я молчала. – И что конкретно ты знаешь, Дилан О'Брайен? – спрашиваю я, по обычаю вскидывая бровь. – Не нужно было глотать столько таблеток, Хейли, – вздохнув, говорит он. – О чем ты вообще думала? – Только не говори, что собрался мне мораль читать, – усмехнувшись, говорю я. По венам пробежало тепло. Я злилась. – Для этого у меня есть отец. – А я тебе для чего? – этот вопрос застаёт меня врасплох. – Ты мой... друг, – замешкавшись, говорю я, чувствуя, как щеки начинают гореть огнём. И мне сразу становится неловко, странно и как-то прохладно, когда я осознаю, что от злобы не осталось ничего. Совершенно. – Вот именно, Хейли Паркер, – его ответ заставляет меня возмущённо выдохнуть. Значит, для него эти «поцелуи» ничего не значат? Глупышка, для тебя тоже. – Хейли, я хочу помочь тебе, – горячая ладонь Дилана накрывает мою. Я смотрю на него и меня буквально прошибает током, когда наши глаза встречаются. В его взгляде не было ничего подобного тому, как он смотрел раньше. Сейчас в его золотисто-карих глазах плясали какие-то огоньки, вперемешку с... беспокойством? – Может быть, для тебя я всего лишь друг, но ты для меня нечто большее, малышка. Я прикрываю глаза, прокручивая последнюю фразу раз за разом. «Малышка» – так Дилан меня назвал? И мне, черт возьми, это нравилось. Мне нравилось все, что было связано с этим чертовым О'Брайеном. Его улыбка, его голос и глаза, его волосы, которые находились в вечном беспорядке и... его забота. Он был одним из немногих, кто по-настоящему хотел заботиться обо мне. И он не отвернулся от меня, когда узнал о том, кто я на самом деле. Дилан догонял меня, когда я убегала, и оставался на месте, когда я его прогоняла. Он не слушал меня. Он просто был рядом. – Ты не понимаешь, – говорю я, громко сглатывая. – Я могу сделать что-то с тобой. Навредить тебе, понимаешь? И он усмехается, будто я говорю бред. Хотя прекрасно знал, что это правда. Знал, что в порыве приступа, когда я не разбираюсь, что к чему, могу причинить ему вред. И ему было все равно. И это ломало мою логику, ведь другой нормальный человек давным-давно бы сбежал от меня, даже не обернулся бы. А Дилан остался. Он всегда оставался. Тогда почему я пытаюсь прогнать его, зная, что он не уйдёт. – Ну так давай, навреди мне, – говорит О'Брайен, резко хватая меня за талию и притягивая к себе. – Ты ещё не поняла, Хейли Паркер? – он говорит мне в самые губы, обдавая моё лицо своим горячим дыханием, – я никогда не уйду, малышка. Я всегда буду с тобой. Я уже заметил тебя. Отпускать не собираюсь. – Обещай, что не бросишь меня, – тихо шепчу я, прижимая его к себе, держа за затылок. – Пожалуйста, никогда. – Обещаю, – говорит Дилан, прежде чем касается своими губами моих губ. Робко, аккуратно, будто спрашивая разрешения. И теперь я сама притягиваю его к себе за шею, обнимая ещё сильнее. Этот поцелуй не был похож на те, другие, оставленные впопыхах или вообще не оставленные. Робкие и несмелые, аккуратные и первые. Я никогда не думала, что можно целовать кого-то вот так. Быстро, страстно и так желанно. Как будто его губы были кислородом и жизнь без них была невозможна. И только теперь я поняла, что по истине нуждалась с этом. Нуждалась в нем. Рука Дилана нежно ложится на мою талию, он притягивает меня к себе ещё ближе. Я слегка отстраняюсь, проводя руками по его прекрасному лицу, которое готова была видеть каждый день. Провожу руками по шее, слегка накаченному торсу, хватая край этой бордовой футболки, которая почему-то мне мешала. – Что ты делаешь, Хейли Паркер? – спрашивает Дилан, усмехнувшись. Я морщу нос, улыбаясь. – Не мешай мне, – целую край его губ, сразу же получая ответ. Внизу живота зарождалось какое-то тепло, из-за чего слегка потягивало. Но это было приятно. И сейчас мне хотелось стянуть эту чёртову одежду с него. Хватаю полы его футболки и тяну вверх. Дилан не сопротивляется, просто наблюдает за моими действиями. И от этого вдвойне неловко, поэтому вновь чувствую, как щеки начинают гореть. Интересно, он это видит? Откидываю его вещь в строну, проводя по голому торсу руками. Закусываю губу, кладя руки на его плечи. Дилан вновь приближает моё лицо к своему, касаясь губами щеки, проводя дорожку поцелуев до моих губ. Я вновь целую его все с той же страстью, что и ранее, прекрасно осознавая, к чему все идёт. Вернее, к чему вела я. И мне хотелось этого. Хотелось почувствовать, какого это быть с ним, какого прижиматься к нему, обнимать и чувствовать его губы на своём теле. Но ещё мне хотелось, чтобы ему было приятно. И этого хотелось больше. Дилан проводит пальцами по краю моей темно-серой водолазки, слегка приподнимая её и касаясь пальцами горячей кожи. Я закусываю губу, слегка подаваясь вперёд, хотя ближе было некуда. По коже пробегает холодок вперемешку с мурашками. Все это ново. Незнакомо. О'Брайен касается влажными после поцелуя губами моей шеи. Касается нежно, осторожно, едва ощутимо. А потом слегка прикусывает нежную кожу, от чего я вновь закусываю губу, крепко сжимая его плечи. – Скажи, когда захочешь остановиться, – говорит Дилан, прикусывая мочку моего уха, а потом касаясь её языком. – Не хочу.. – выдыхаю я, прижимаясь к нему. – Не хочу останавливаться, Дилан. И он понимает это. Рывком сажает меня к себе на колени, стягивая с меня водолазку. По коже пробегает холодок от прохладного воздуха. Губы Дилана мгновенно накрывают только что открывшиеся участки кожи. Он целует каждый миллиметр моего тела, слегка посасывая кожу ключиц, покусывая шею. Я слегка отстраняюсь, оставляя на его губах лёгкий поцелуй и сама целую его шею. Кожа О'Брайена такая нежная, от него пахнёт мятой и мылом, мне хочется целовать его вечность. Дилан проводит руками по моей спине, задевая застёжку бюстгальтера. Я мгновенно отпрянула, сжав его плечо. На лице парня по прежнему усмешка, вперемешку с чем-то новым. Его глаза буквально горели огнём, такого раньше я не замечала. – Ты боишься? – спрашивает он, крепко держа меня за талию. – Нет, – я мотаю головой. – Просто это в первый раз в меня. И теперь я сама касаюсь застежки бюстгальтера, расстегивая её. Я нарочито медлю, ужасно стесняясь и боясь, что сделаю что-то не так. Снимаю с себя бюстгальтер, сразу же откидывая его в сторону, при этом опустив глаза и закусив губу. Глаза Дилана останавливаются на моем теле, я прикрываю глаза, замерев. Мне показалось, что сейчас мне было страшно. – Ты прекрасна, малышка, – говорит Дилан, опускаясь к моей шее и вновь оставляя едва ощутимый поцелуй на бархатистой коже. – Если бы ты только видела себя моими глазами, Хейли Паркер. Просто не передать словами, как ты прекрасна. Я улыбаюсь, обнимая его за шею и прижимаясь своей обнаженной грудью к его, накрывая его губы своими. Дилан аккуратно кладёт меня на кровать, устраиваясь между моих ног. Мы продолжаем бешено целовать друг друга, в то время как внутри меня бушевал ураган всяких разных эмоций, как внизу живота буквально полыхал огонь. Это было возбуждение. И оно доходило до предела. Дилан проводит рукой по обнаженной коже груди. Я замялась, прежде чем поняла. Я не стеснялась его. Совершенно. Мне было комфортно с ним, я чувствовала себя так, будто все так и должно было быть. По-другому никак. О'Брайен покрывает поцелуями каждый участок моего тела, при этом сжав мои ягодицы. Я ахаю, когда он накрывает влажными губами розовый сосок, сжимая в руке простынь. Это было слишком откровенным и новым, даже не смотря на то, что я практически была обнажена перед ним. И не чувствовала смущения. Пальцы Дилана небрежно расстегиваю пуговицу моих темно-синих джинсов, сразу же стягивая их с меня и отбрасывая куда-то в сторону. Его тело было очень горячим, я буквально обжигалась его прикосновениями. Он был как пожар. С каждым поцелуем, с каждым движением разрастался все больше и больше. Это так нравилось. Я прикусываю губу, когда горячие пальцы парня касаются кромки моих чёрных трусиков-шорт. – Ты уверена? – спрашивает Дилан. – Я почти прямо сказала тебя об этом несколько минут назад, – улыбаясь, не сдерживаюсь от едкого ответа. Но когда он стягивает с меня последнюю оставшуюся частичку от моей одежду, уверенность куда-то исчезает. Почему-то мне сразу становится стыдно, хочется прекратить все это, но уровень возбуждения в моем организме зашкаливал. А ещё я хотела его. И это было странно. Не свойственно мне. Совершенно. Дилан вновь целует меня, слегка покусывая и оттягивая нижнюю губу. Я продолжаю отвечать на его поцелуи, стараясь не думать о том, что теперь совершенно обнажена. Но в момент, когда О'Брайен проводит рукой по внутренней стороне моего бедра, это было сделать сложно. Я чувствовала, что больше не могу ждать. Мне хотелось почувствовать его в себе. Хотелось, чтобы он получил наслаждение. Я издала едва слышный стон, когда Дилан аккуратно коснулся пальцами моего центра. Это было непередаваемо. Донельзя приятно. Донельзя стыдно. И хотелось ещё. Он вводит в меня один палец, постепенно начиная двигаться во мне. Я прикусываю губу, сжав в кулаке простынь. Мне хотелось большего. И хотелось именно сейчас. Но мой весьма «храбрый» настрой сразу же пропадает, когда я слышу, как звякнул ремень на его джинсах. Зашелестела упаковка от резинки, взявшейся непонятно откуда, после чего я почувствовала толчок. Медленный, плавный, но болезненный. А потом он замер. Я не могла сказать, что это было ужасно больно, что моё тело разрывалось от этого и мне хотелось это прекратить. Нет. Было просто слегка неприятно. – Скажи, что мне делать, – тихо говорит он. – Просто, делай это медленно, – прошептала я, держа его за плечи обеими руками. Ещё один толчок. Такой же аккуратный и плавный. Я чувствовала это особенно остро. Слишком неприятно мне точно не было, но и удовольствия я особого не получала. Но я прекрасно знала, на что шла. И знала, что Дилану приятно, ведь сейчас он сжимал мои бёдра с такой силой, что я была уверена – завтра могут быть синяки. Постепенно толчки становились быстрее, но неприятное ощущение не проходило. Мне казалось, что что-то идёт не так, что со мной опять-таки что-то не так. Дилан легко касался своими губами моих губ, на его виске пульсировала жилка. Я улыбнулась, когда почувствовала, что он замер. Издал едва слышный хрип, продолжая сжимать мои бёдра. И я улыбнулась. Ему было хорошо. Разве это не главное?***
– Хейли, – тихо говорит он, проводя кончиками пальцев по моей щеке. А я продолжала притворяться, что сплю, лежа на его плече. – Хейли Паркер, – шепчет, – Я люблю тебя, малышка. И я умираю. В прямом или переносном смысле слова. Иначе как назвать то, что моё тело буквально прошибло током от одного его слова? Как назвать то, что... я фактически чувствовала тоже самое? – Ты не можешь любить меня, – мотаю головой. Мой голос был немного хриплым. Проводу рукой по его груди, наблюдая за тем, как дрожат ресницы на его золотисто-карих глазах. – Это невозможно. Нереально. Неужели ты веришь, что любовь существует? – Но как назвать то, что я к тебе чувствую? – немного громче говорит О'Брайен. – Помешательство? – скорее утверждая, чем спрашивая, произношу я, пожимая плечами. – Тогда я помешан на тебе, – Дилан проводит пальцами по моему обнаженному плечу, слегка задирая одеяло. – Так-то лучше, – я усмехаюсь. Но это было не лучше. Он не мог быть помешан на мне или влюблён. Это было невозможно. Дилан казался мне самым лучшим человеком в моей жизни, лучиком света, который стал вытягивать меня из черноты. Но он не мог любить меня. Кто полюбит такую, как я? Больную? – Давай сбежим, – вдруг серьезно говорит он. – Куда? – У меня есть квартира, – парень пожимает плечами точь-в-точь как я. – Я жил там раньше. Вполне уютная и подойдёт для двоих, – Дилан целует меня в макушку. – Избавимся ото всех проблем хотя бы на неделю. Что думаешь, Хейли Паркер? Я поворачиваюсь к нему лицом, ложась на живот. Сейчас все проблемы казались мне пустыми, ненужными. Неуместными. Можно было сбежать на одну неделю. А потом вернуться. И быть счастливой. – Хорошо, – киваю я, издав смешок, когда он целует меня в нос. Теперь я знала, какого быть с ним. Это было невероятно.