Отторгая жизнь

      Тихо тикали часы классического вида. Арабские цифры черным шрифтом на белом фоне и стрелки, черные спицы, царапающие своим движением слух, показывали почти десять. На секунду мне стало не по себе: дня или вечера? Здесь не было окон.       Я в комнате допроса.       И, что забавно, оказывается, теперь мне доступно состояние аффекта. Вот и сейчас я просто плакала, понимая, что мои эмоциональные реакции не соответствуют важности стимула: да, я испытывала — на прочность — привязанность к Фушими, но то, как он поступил, не стоило этих ручьев; так же я знала, что они не сделают со мной ничего страшного, я даже не была пристегнута наручниками. Хотя тут было отверстие, явно предназначающееся для того.       Сейчас мне больше всего следовало волноваться за саму себя и о том, как бы не усугубить свое положение. Если я вдруг войду в состояние, исключающее мою вменяемость… ну, это будет смягчающим обстоятельством. Но я не хочу убить кого-то, кто просто будет неаккуратен со словами, особенно, если мне просто так покажется. Мне следовало взять себя в руки. Но я физически не могла.       Послышался звук — электронный замок распахнул дверь, и под лампы предстал совсем мне незнакомый человек в соответствующей синей форме, идеально сидящей по фигуре. Он шуршал бумагами (как старомодно, на фоне с высокими технологиями помещения) и не обращал внимание на меня ровно до тех пор, пока не услышал мой тщательно подавляемый всхлип. Его очки, имеющие иную оправу, нежели я обычно видела у Фушими или увижу у их короля, блеснули, и теперь этот блеск у меня ассоциировался с неприятными людьми. «Клан очкариков», — со всеспасающей иронией подумалось мне.       — Так, добрый день, Натсуми-сан, — его приятное лицо отобразило слабое удивление, он даже забыл представиться, хотя явно намеревался, — что-то случилось? Вам… — он, по-видимому, строил предположения, что со мной не так. И начал с худшего, наверно: — С вами были грубы при задержании?       — Н-нет… — промычала я, ощущая негнущийся стыд, который был вызван именно тем обстоятельством, что мне не нравилось быть слабой у кого-либо в глазах. В любой другой миг было бы рационально сказать, что это херня собачья, стесняться нечего, но сейчас это лишь добивало мое шаткое эмоциональное состояние — состояние нестояния. Так я снова зашлась в рыданиях. — Мне просто страшно, — и никогда раньше я так не заикалась.       И это было правдой. Я сильно боялась вседозволенности органов власти, и хотя я мало что помнила с прошлой жизни, было похоже, что выкорчеванные корни этого страха брали свое начало именно оттуда.       — Вам не следует бояться, — он с вежливой отрешенностью сделал голос мягче, похоже, решив, что может работать и с таким человеком. Его шаги были твердыми и неторопливо размеренными; темный кафель, такого же цвета, как стены, впрочем, и тот факт, что помещение маленькое, создавали громко стучащее в моих ушах эхо. Хотя я была уверена: оно в пределах допустимого. Синий цвет отвечал за спокойствие и физическую составляющую ощущений. Как полная противоположность красному.       Длинная тень остановилась, человек навис надо мной, что не делало лучше. Сознание начинало сужаться. Тело — гореть.       Мне же стало ясно, что если что-то пойдет не так, а оно запросто пойдет, то им придется заковать меня.       И что делать?       Не позволить им приступить к работе, выбить себе время на передышку всеми силами.       Обуздать. Себя.       — Вы разве имеете право допрашивать меня без моего представителя? — я без труда начала гиперболизировать свое детское поведение, вытирая слезы, без конца стекающие по лицу, но, поскольку в такое время года не имела длинных рукавов, лишь их размазывала. Севший напротив… допустим, детектив потер лоб, возвращаясь на главную страницу моего досье, где четко была написана дата моего рождения, затем его взгляд соскользнул по мне, и куда-то в мою грудь прошли раскаленные иглы узнавания: его внимательный, не иначе, вследствие профессиональной деформации, взгляд зацепился за шрамы. Они были еще красными, на бледной коже узорами вырисовывая крик о помощи прошлой владелицы.       «Мне нужна помощь и поддержка», — говорил мой вид.       И молодой человек, даже если когда-то видел резню, пожалел меня.       Пусть и начал со лжи:       — Мы не смогли дозвониться до вашего представителя. Но, если желаете, я мог бы позвать ваше доверенное лицо. Вы же хотите домой побыстрее?       Имя Яты тот час же пришло мне на ум. Но он бы вряд ли спокойно ко всему этому отнесся, скорее всего с большим желанием и вероятностью предпочтя устроить здесь погром. Хотя, если бы он смог просто и сразу меня забрать, это было бы очень хорошо.       — Вы ведь знакомы с Фушими Сарухико? — улыбнулся он, зная ответ.       Это предложение представляло собой сущий бред: он тут работал, он вряд ли представлял бы тут мои интересы, даже если бы вдруг вошел сюда в штатском. Он вряд ли хотел, чтобы я вернулась домой. Он не любит красных, с которыми я вожусь. И, очень вероятно, он не смог проникнуться ко мне ничем иным, кроме как раздражения.       Но я хотела взять себя в руки. Можно было заметить, что мебель прикручена к полу, но для меня это могло и не стать проблемой путем порванных, может, сухожилий на руках. Я была действительно сильна.       — Было бы хорошо. Надеюсь, вы дадите мне время привести себя в порядок, — моя заплаканная мордашка, якобы сильно обрадованная найденному компромиссу, расслабила человека передо мной, хотя и до этого его напряжение не были видно слишком сильно.       — Конечно. Вы можете воспользоваться вот той комнатой — это уборная, — по направлению его руки, сложенной в аккуратном жесте открытой ладонью, я действительно рассмотрела неприметную дверь серого цвета.       — Благодарю, — вежливо опустила голову.       Мы разошлись, хоть и не навсегда: он, безымянный, на желаемую мной сейчас свободу, я — в холодную комнату без горячей воды. Может, я не чувствовала, но я все равно знала, что тут холодно. Похоже, с анализом поступающих от нервов импульсов все же было что-то не так.       У меня есть решение. Мне просто нужно время и некоторые ресурсы.

***

      Сарухико поправил очки, вглядываясь в программу базы данных. Натсуми не такое уж и редкое имя, если так посмотреть, но на руках у него было ее досье. Увы, почти пустое. Документы из школы, характеристика школьного психолога — тот максимум, который можно было достать, пользуясь ордером на получение данных. Но у этой девушки было прошлое — весьма весомое прошлое, знакомство с красными, которые, по всей видимости, и подсуетились — подчистили материал.       — Тц, — Фушими из принципа не нравилось пребывать в неведении. Поэтому он открыл и вчитался в то, что есть.       «Интроверсия, подавленное состояние, склонность к деструктивному поведению», — ничего необычного, букет каждой второй жертвы костедробилки системы современного образования. Информация про неполную семью звучала интереснее на фоне этого.       Тот инцидент с ее матерью под их дверью… Фушими в раздражении перелистнул страницу, понимая, что записи кончились. Похоже, автор просто ушел из этой школы. И никто не удосужился взять замену.       Дальше шли документы десятилетней давности. Та причина, из-за которой все это и началось. Регистрация устарела; она (как и все другие документы, ставшие им доступными после передачи полномочий Скипетру-4 — скандал с Исследовательским центром не прошел бесследно), хранилась на их серверах, и никто не трогал те с древних времен. Все было бы в порядке, приди Натсуми на возобновление в течение установленного месяца, и не попадись лейтенанту полицейские сводки именно в тот день, когда автоматически составлялся список на розыскную деятельность.       Ее дом сгорел. Спаслись мать и дочь.       И виной всему, судя по тому, что Кусанаги говорил ему при личном разговоре, только Хомра.       Будет глупо, если ее заставят сознаться в том, чего она бы при всем желании даже сделать не смогла.       Фушими вновь бросил взгляд на документ регистрации, откуда была скопирована добрая часть досье:       «Ямомото Натсуми. Статус: стрейн. Класс способностей: поисковая деятельность, дополнительно требует уточнения».       Уточнений приложено не было. Хмыкнув, Сарухико чисто ради интереса открыл «секретную» часть базы, оставшуюся от незаконных экспериментов над детьми и животными, получившими способности. Она представляла собой обрубки информации: часто сами же ученые и чистили.       Тем не менее поиск не дал результатов. Ожидаемо, в конце концов стрейнов обычно именовали «объектами», которым присваивали номер.       Надо было проанализировать…       — Фушими-сан, — Тацуя Эномото, вечно наблюдающий за его работой с самого первого дня Сарухико, сейчас необычайно серьезно глядел сквозь свои очки (судя по толстоте и изгибу, небольшая близорукость), оттягивая так нужное загадке внимание.       — Что? — тон Фушими прозвучал резко, но подошедший, достаточно хорошо его изучив, лишь выдохнул: стоило признать, у Фушими-сана редко бывало хорошее настроение.       Может, подумал он, человек перед ним просто расстроен, что ему приказали привести эту девочку сюда против ее воли. Если последняя регистрация проходила десять лет назад, то она могла даже не осознавать, кто она такая, ведь все документы делал ее отец. А отец умер несколько лет назад.       — Фушими-сан, — повторил он как можно мягче, — давайте оформим вас, как представителя Ямомото Натуми?       Фушими аж передернуло от этой мысли: только этой работы ему, конечно же, не хватало. Он перевел взор на коллегу, но этот взгляд был полон холодной ярости, так что Тацуя в принципе понял, что вряд ли сможет познать причины такого поведения и мотивы.       — Берете и вызваниваете ее мать, — отсек он и, не желая продолжать диалог, отвернулся к монитору вновь.       — Фушими-сан, у нас режим секретности, — конечно же, как и всем здесь, ему не хотелось остаться ночевать на работе, как и не оставлять незаслуживающих этого стрейнов на ночь, чтобы выплачивать потом компенсацию, или, отпустив, не искать их вновь, что порой становилось настоящим геморроем. Вызванивать мать девчонки, потом еще ждать ее — не ясно, сколько на это потребуется времени. — Мы сделаем бумаги, вы сможете забрать ее домой, — черт Сарухико дернул за язык: всего лишь пара слов смогли навесить на него кучу ярлыков. И вряд ли кто-то готов был верить, что они друг другу просто как брат с сестрой или друзья. Все будто бы уже понимали, что Фушими не способен на такие чувства. И тем паче было страшно подумать, что они могли нафантазировать о сути их отсутствующих отношений.       С другой же стороны, это последнее, что вообще могло волновать его.       Он не хотел забирать ее домой. Он хотел напугать ее до трясучки, вернуть ее к красным, и хотел, чтобы она не отсвечивала.       Это было проще.       — Фушими-сан, — у обоих уже было ощущение дико неуместного повтора. Одному — потому что уговаривал, другому — потому что его фамилия не была тем, что он страстно любил слышать. — Она напугана.       И это было чем-то замечательным. Фушими бы не соврал, если бы признался, что ее уверенный и вечно спокойный взгляд бесил. Она чувствовала покровительство. Но это не та ситуация, когда Хомра сможет подсуетиться.       — У нее отобрали средства связи?       — Да, она имела право на звонок, но не воспользовалась им. А что? — совсем не настораживающе, с иронией подметил Эномото, но все равно решил, что не будет в это лезть.       — Дашь мне поговорить с ней?       — Неужели хотите дать ей дельный совет? Надеюсь, он будет состоять в том, чтобы она не врала, — но тем не менее мужчина повеселел, заведомо получив согласие, совсем не пожалев, что не стал припираться.       «Посмотрим, как выглядит твой страх», — ткань формы натянулась и взмыла в воздух с характерным звуком, когда Сарухико резко последовал в подвальные помещения здания. В принципе, нечего было терять. Достаточно вести себя так, как он себя и чувствовал: достаточно безразлично.       Он снова думал, что действует логично.