Отчего так в Биндюге березы шумят?

Цири влетела в аптеку и кинула на стол перед невозмутимым Регисом тысячную купюру. — Мне валерьянки на все! — Видишь ли, Цири, у меня в аптеке столько нет, — мягко и вежливо ответил Регис. — А что есть? — Смотря, что тебе нужно. — Успокоиться. Лучше так, чтоб насовсем. — У-у, — протянул Регис. — Давай-ка иди в мою чайхану, садись, сейчас заварю тебе травяного чаю… — Да какой чай, дядь Регис… — начала было Цири. — Кто у нас аптекарь, ты или я? — мягко спросил Регис. — Вот то-то. Давай, забирай с прилавка свою тысячу и пойдем. — А чё, думаете, чай поможет? — с надеждой спросила Цири. — Ты же за чаем мне сейчас все расскажешь, ну и полегчает сразу, — уверенно ответил Регис. — Что там у тебя случилось? — Дядь Регис, я, представляете, к этой скотине сама пришла, первая. Я ж с этой сволочью помириться хотела. — Ты думала, что стоит тебе прийти к Эредину, он обрадуется и кинется перед тобой извиняться, а потом у вас все станет, как раньше. Так? — Ну да. А откуда вы знаете, что к Эредину? — Ну-у, деточка, я же не слепой. Да и мозгами меня боги, к счастью, не обделили. Два и два-то я сложить могу. — Ну, в общем, да. Я думала, что он извинится, я его быстренько прощу, и все у нас наладится. — Как я понимаю, что-то пошло не так, — заметил Регис. — Да все не так! — Цири всхлипнула. — Я пришла, а у него там уже другая. И он с ней… Он ее… В общем, трахались они прямо у меня на глазах! — Цири шмыгнула носом и снова всхлипнула. — Дядь Регис, я теперь не знаю, что мне делать-то? Я ж развидеть это не могу. И простить его не могу. А забыть не получается! Вот сидит у меня в башке эльф этот клятый и выкидываться не хочет. И мне его не выпнуть никак. Вот… Вот тут, — Цири приложила кулачок ко лбу. — И, блин, как мне плохо, дядь Регис. Вот ужасненько просто! — По-моему, этот клятый эльф у тебя не тут, — Регис легонько коснулся лба Цири, — а тут, — он взял ее ладонь и приложил к сердцу. — И не выпинывается он у тебя ниоткуда, потому что ты сама его выпинывать не хочешь. — Ну да, не хочу, — призналась Цири. — И что мне с этим теперь делать? Я ведь и видеть тварь эту остроухую не могу! Хотела сначала валерьянкой все это запить, а теперь думаю, знаете чего? Я ему тоже пойду изменю. Да! Точно! С Кагыром. — Цири! — предостерегающе погрозил ей пальцем Регис. — Сядь, успокойся и чепухи сейчас не мели. — А чего? Ему можно, а мне нельзя? — Да и тебе можно, если очень хочется. Только ты подумай, а действительно ли хочется? — Нет, — со вздохом сказала Цири, опустив голову. — Мне вообще ничего не хочется. Жить — и то не хочется. — Ну-у, это ты зря насчет жить. Знаешь, как говорят: живой наживает. — Говорят-то много, только вся эта реченная мудрость ни хрена ни в чем не помогает. — Может, ты сейчас удивишься, но в основном вся эта реченная мудрость и была выдумана в минуты скорби. В счастье она не нужна, потому что человеку и так хорошо. А вот когда тебе плохо, так от тоски сто дум передумаешь. Глядишь, чем и утешишься. — Чем мне утешиться, дядь Регис? — Чай-то пей. Он у меня вкусный, с мятой. — Дядь Регис, зачем он так сделал? — Тебе назло. — Ничёсси! А мне ему назло, значит, сделать ничего нельзя? — Ты опять за свое. Да все тебе можно. Второй вопрос, нужно ли? — А ему? — И ему не нужно. — Так зачем же он делает? — Дурак потому что. — А… — Цири открыла рот. — Бли-ин, дядь Реги-ис. — Что? — Вот про дурака — это вы в точку. Только я его прощать не собираюсь. — И не надо. — А что делать? — Живи дальше. — Без него? — Пока да. Раз ты его сейчас прощать не собираешься. — Я его вообще никогда не прощу. — А вот на «никогда» ты лучше не замахивайся. — Почему? — Тут есть один секрет. Видишь ли, оно имеет обыкновение не наступать и в нем ничего не случается. — Ой, дядь Регис, это вы сказали чё-то такое умно-заумное, что я ни хрена не поняла. — А и ладно. — Ну как ладно. Что мне с Эредином-то делать? Мне же отомстить ему как-то надо! — Цири, скажи-ка мне лучше, только честно, тебе Эредин нужен? — Нет! — возмущенно выкрикнула она. — Я просил честно. — Да, — с тяжким вздохом признала Цири. — Тогда зачем ты хочешь ему мстить? — Потому что он нашел мне замену! Мы только утром поссорились, а вечером он уже с другой в койке кувыркается! Или, по-вашему, я его поблагодарить за это должна? — Нет, благодарить — это лишнее. Но посмотри с другой стороны: вы поссорились, он тебе уже отомстил. Теперь ты собираешься сделать то же самое. Потом опять наступит его очередь. И так до бесконечности. — Ну, выходит, да, — кивнула Цири. — Так вы действительно никогда не помиритесь. — Похоже на то. — А из-за чего вы поссорились-то? — Из-за ерунды, конечно. Я на него наехала, он обиделся. Я вгорячах что-то ляпнула. Он мне в том же духе ответил. Ну и… Вот. — Знаешь, когда двое ссорятся, не бывает так, что один во всем прав, а другой, наоборот, виноват. — Да я и не думаю, что виноват был только он. Чего там, оба были хороши. Да и начала я первая, — честно призналась Цири. — Вот, уже что-то, — одобрительно кивнул Регис. — А еще в такой ситуации кто-то из вас должен быть умнее. — Почему сразу я? — тут же взвилась Цири. — Потому что ты же уверена, что Эредин — дурак. Значит, умная из вас двоих получаешься ты. — Хм, — Цири задумалась. — Блин, умеешь ты, дядь Регис, хитро собеседника в слова закручивать. Вот прям так вывернул, что я должна опять к нему извиняться идти. — Нет, Цири, не должна. Просто не отталкивай его и выслушай, когда он сам к тебе придет. — А он придет? — А куда он денется?

* * *

Эредин встал с кровати, поправил одежду и застегнул ремень. Тамара, избегая смотреть на него, поежилась и, потянув на себя сбитое в скатку одеяло, укрылась им по подбородок. Почему-то теперь она почувствовала себя неловко перед Эредином, и ей не хотелось, чтобы он видел ее без одежды. Эльф молча стоял рядом с кроватью и поглядывал в окно. Тамара подумала, что он просто ждет, когда она уйдет. — Что теперь? — она все-таки не выдержала и нарушила неловкое молчание. — Тебе, наверное, надо домой, — сказал Эредин. — Да. Только… Где моя одежда? — Там, — Эредин кивнул в сторону большой комнаты. — Повсюду. Он, уже не глядя на Тамару, развернулся и вышел из спальни. Вскоре девушка услышала, как хлопнула входная дверь. Она откинула одеяло и посмотрела на запачканную кровью простыню. Тамара прислушалась к своим ощущениям: как ни странно, боли почти не было, более того, ей даже было немного жаль, что все закончилось, хотя она чувствовала, что ослабла и устала. Но больше всего сейчас ей хотелось оказаться дома, где она могла бы забраться в кровать, осмыслить, что же с ней произошло, и, наверное, поплакать, потому что все вышло не так, как она мечтала. Девушка встала, вытерла уголком простыни запачкавшую ноги кровь и пошла искать свою одежду. Попутно посмотрев в окно, Тамара отметила, что на улице еще совсем светло, вечер только начинался, а это значило, что дома ее не хватятся и лишних вопросов не будет. Окно в зале было открыто, и с улицы до Тамары доносились мужские голоса — Эредин и Имлерих сидели на крыльце и негромко разговаривали. «Наверное, меня обсуждают, — подумала Тамара и ее моментально кинуло в жар. — Эредин, наверное, смеется надо мной, рассказывает брату, что я фригидная неумеха. Господи, как бы мне хотелось проскользнуть мимо них незамеченной. А Эредина бы лучше и вообще никогда в жизни больше не видеть». Стараясь не скрипеть половицами и максимально осторожно открыв и притворив за собою дверь, Тамара выскользнула в коридор и прислушалась. — В общем, ты завтра с утра начинай, а я поеду с Нэннеке за материалами. А то знаю я этого Леуваардена, как увидит, что баба одна приехала, так точно впарит ей дерьмо какое-нибудь вместо того, что надо. А нам потом башку ломать, что с этим бросом делать. — Ну да, Леуваарден это дело любит, лохов искать и их наебывать, — согласился Имлерих. — Я ему один раз в табло уже врезал за гнилые доски, которые он Тиссае для дома впарил. Так он теперь, кода меня видит, стремается. — Ну да, это его фишка, — хмыкнул Имлерих. — Небось, старые тополя вдоль дороги поспилит, а впаривает лохам как ковирскую березу. — Кстати, и уровень завтра из дома захвати, — сказал Эредин. — Чё-то у Нэннеке он, по-моему, сбился. Тамара с облегчением вздохнула. Эльфы обсуждали вовсе не ее, а свои насущные дела, касающиеся строительства и ремонта. Она открыла дверь на улицу и вышла на крыльцо. Эредин и Имлерих сидели на верхней ступеньке крыльца и курили. Пройти мимо них у Тамары возможности не было, поэтому она просто остановилась позади в нерешительности. Имлерих, услышав скрип двери, обернулся, толкнул локтем Эредина и встал, давая Тамаре дорогу. Эредин же спокойно продолжил курить и даже не шелохнулся. Впрочем, когда Тамара проходила мимо, он внимательно и пристально посмотрел на ее ноги. — Я пошла, — все-таки сказала она Эредину, не вполне понимая, зачем ей нужно его об это предупреждать. — Пока, — кивнул он. — Тебя провожать же не надо? Дойдешь до дома сама? — Дойду, — бросила она, как-то болезненно поморщившись и скривив губы. Он молча кивнул. Тамара повернулась и почти бегом покинула двор Ольховых. — Ты чё так с ней? — спросил вновь усевшийся рядом с братом Имлерих, когда Тамара скрылась из виду. — Не дала, что ли? — Дала, но так, что лучше бы не давала, — буркнул Эредин. — Короче, Тамарка — не вариант. Маеты много, проку чуть. — Ломалась долго? — Она вообще не ломалась. Только лежала бревном все дорогу. А на хрена мне сдалось такое счастье? — Может, надо было как-то… — Нитраля помнишь? — неожиданно спросил Эредин. — Нитраль — это… — У бати Авы лошок такой был, типа, курьера — подай-принеси, с Карькой еще дружбанил. — Ну что-то припоминаю. И что этот Нитраль? — А вот так бегал-бегал и случилась у него любовь с доченькой одного батиного делового партнера. А когда стали они свою любовь осуществлять, у девки кровища фонтаном из того самого места. Еле успели до больницы довезти. Мама с папой домой пришли, а там красным красно, как на скотобойне. Побежали в больничку, увидели Нитраля, который вместо, чтоб ноги делать, сидел, как дурак, в коридоре. Девкин батя к нашему с предъявой, мол, твой архаровец мне чуть дочку на тот свет не спровадил? А наш батя Ава — благородный же разбойник, да? Заставил Нитраля жениться. Ну, ясно, что не только из благородства, а сильно нужный партнер был потому что. Но сам факт! — И чего? — Будь я тогда вместо Нитраля у нее первый, пришлось бы мне жениться. — Ну да, а так ты уже пришел на все готовенькое, заделал ей эльфенка, а Нитраль, как дурак, остался с ним нянькаться, — припомнил Имлерих. — Это я все помню. Только Тамарка-то тут при чем? — А с ней была бы такая же фигня, как и с той, если бы я был чуть менее внимательным. — Ты ее что, рассматривал? — Дурак ты, Имля. Есть же косвенные признаки. — Да ну тебя, я с бабами просто сплю. Это ты их еще и классифицируешь. — И грудь у Тамарки маленькая, — задумчиво произнес Эредин. — Не то, что у Цирьки, да? — поддел брата Имлерих. — У той, наверное, размер третий-четвертый? — У Цирьки? — Эредин посмотрел на свою ладонь, прикидывая и вспоминая, согнул пальцы так, будто он держал невидимый мячик. — Третий. Точно. — Она, кстати, заходила, — осторожно сказал Имлерих. — Когда? — Когда ты Тамарку трахал. — И что? — Эредин напряженно посмотрел на брата. — Ничего. В окно сунулась, посмотрела на вас и ушла. — Просто так? — не поверил Эредин. — Не. В ярости. — А чё ты сразу мне не сказал? — вскинулся Эредин. — Сразу — это когда? В то время, как ты с Тамаркой кувыркался? — Нет, — прошипел Эредин. — Когда я закончил. — А что бы это изменило? — Это не тебе решать! — зло рявкнул Эредин. — А чё ты орешь на меня? — неожиданно вспылил Имлерих. — Ты вообще только и знаешь, что орать, ну или еще в табло бить. Все должно быть только так, как ты хочешь, все должны делать только то, что ты сказал. А если кто-то пытается возражать, ты истеришь, как баба! — Что-о? — Эредин даже привстал. — Ты как меня назвал? — Ты слышал! Ну что, дай мне в морду. У тебя же кулак — единственный аргумент. А все, кто не согласен с твоим всегда единственно правильным мнением, — придурки. Ты один у нас умный и неотразимый, и вообще идеал. Ты никогда и никого ни во что не ставил и плевать на всех хотел. А уж про девчонок я даже не говорю, ты их имеешь, а потом выкидываешь, как использованный гандон. Ты даже нас, своих братьев за мусор считаешь. — За мусор? Ну это ты сам так про себя сказал — не я, — неожиданно спокойно ответил Эредин. Впрочем, было понятно, что спокойствие это добра не сулило. — Карька, вон, сбежал из дома, рад, поди, радешенек, что от тебя хоть на время избавился. Отдыхает в Кейрановке и под твое крылышко возвращаться не спешит. — Так и ты беги. Калитка — вон. Я тебя не держу. А уйдешь — плакать не буду. — Да, разумеется, нет. Ты и не заметишь, — с горечью сказал Имлерих. — Если бы не я, о вас с Карькой все бы ноги вытирали. Потому что ты — тупой придурок, а он — размазня. — Ну конечно! Один ты у нас самый-рассамый крутой и во всем превозвышенный. Тебя сопливая девчонка сделала на раз, вот ты и бесишься! — Цирька? Меня сделала? Да ты, братец, бредишь! Или она не мириться сюда прибежала? — Вообще-то она сказала… — А ты, дурак, и поверил, — Эредин даже не стал дослушивать брата. — Прямо так она тебе и признается, что ей без меня уже свет не мил. — Погоди, братан, — на этой фразе брата Имлерих даже как-то сдулся. — Это тебя куда-то уже понесло в выси запредельные? Тебе корона-то не жмет? — Да пошел ты! — Я-то пойду, да с кем ты останешься? — Вот спорим, я сейчас Цирьку догоню, и она меня простит, — воодушевился Эредин. — Слышь, братан, не надо, — попросил Имлерих, которого начал немного пугать разошедшийся старший брат. По опыту Имлерих знал, что в таком азартно-перевозбужденном состоянии от Эредина можно было ожидать абсолютно всего, чего угодно, и бед он в таком невменяемом состоянии мог натворить чертову уйму. — Я наговорил тут … Забудь, это я так, нес чепуху всякую. На самом деле я так не думаю. — Да я знаю, что не думаешь, — отмахнулся Эредин. — Я просто Цирьке ее место укажу — и все. — Эредин, оставь. Она в бешенстве убежала. До завтра успокоится, опять придет. Тогда и помиритесь. Я надеюсь. Пока вы со своими страстями Биндюгу не разнесли. — Нет, зачем я буду до завтра ждать. Я сейчас ее догоню и помирюсь. Ну, спорим? — Хорошо, спорим, — сдался Имлерих. — Вот увидишь, через полчаса Цирька будет здесь, добрая и покладистая. С этими словами Эредин сорвался с места и, традиционно хлопнув калиткой так, что чуть не завалил забор, понесся к центру.