Отчего так в Биндюге березы шумят?

— Вот же суки, — с чувством сказал Эредин, снова наливая Аваллакʼху и себе самогонки. — Этих бездарей-планировщиков самих надо было сюда заслать. Вот пусть бы сами своих вомперов тут и ловили. А я бы посмотрел, как у них это получится. — И не говори, — Ава снова быстро хряпнул очередную стопку. — Бать, ты мечи-то все-таки пореже, — заметил Эредин. — Не подумай, что мне жалко, просто тебя же сейчас с непривычки да натощак растащит — хрен соберешь. А мне уезжать надо будет. Как я тебя в пьяном виде дома одного брошу? — Не волнуйся, я секрет знаю, — сказал Креван с заговорщицким видом. — Буду, как огурчик. — Так ты в этой развалюхе все это время и кантовался? — спросил Эредин, видимо успокоившись насчет крепости во хмелю дядиной головы. — А куда мне было деваться? — развел руками Креван. — Первый день я весь почти у Васки в сарае проспал. Это счастье, что она меня там не нашла. А когда ночью попытался выбраться, чуть на тебя с Цирей не нарвался: вы с ней под сиреньками стояли да миловались. Потом вы разошлись, Васка выскочила, я еле в тень шарахнуться успел. Домой мне было снова нельзя, потому что к вам опять девушки в гости пожаловали. Что мне оставалось? — Шел бы к Регису. — Да неудобно мне как-то стало. Вот заявился бы я к приличному человеку в этом уродском прикиде. Регис, конечно, вежливый, ничего бы не сказал, но точно подумал бы, что я ненормальный какой-нибудь. Тем более, он мне уже раз предложил погостить, а я отказался. Ну и как бы мой визит выглядел. — Как? — не понял Эредин. — Да по-дурацки! — Ох, бать, принципы эти идиотские портят всю твою умную голову, — посетовал Эредин. — Ну что поделать, такой уж я есть. Теперь меня не переделаешь. Поздновато мне меняться, — сказал Креван. — И как ты справлялся? — Натаскал у вас дров с поленницы, ночью натопил печь — благо дом ведь дырявый, так что задохнуться мне точно не грозило, забрался наверх и заснул на теплых кирпичах. А еще раньше сало со стола у вас спер, хлеб и пакет с огурцами и помидорами — уж извини. Так что едой я себя обеспечил. Матрац с простыней и одеялом мне Геральт принес перед тем, как в Кейрановку отбыть. У Седрика я шкуру лисью позаимствовал, чтобы ночью мне в уши сквозняки не задували. Ты ведь знаешь, я их не переношу и боюсь. Бывало, чуть где потянет — и я уже простужен. Но шкура меня просто спасла — оказалась теплая и плотная. В общем, я даже вполне сносно обустроился. Единственно, парик этот чертов все время сползал, так пришлось у Йорвета взять косынку, чтобы его подвязывать. Ну и ботинок я себе испортил, когда в ведро с отрубями заваренными вступил у Васки на дворе. Поэтому и рискнул выбраться во Флотзам поискать себе обувку, подобающую моему новому имиджу. Если бы меня Цири не выследила, я бы тут до белых мух мог вполне спокойно кантоваться. — Чудной ты, бать. Пришел бы сразу да сказал мне или Имле, что вот же он я. Мы бы этих телок глупых враз турнули, — укоризненно покачал головой Эредин. — Ладно, все хорошо, что хорошо кончается, — махнул рукой Креван. — Ну да, — кивнул Эредин. — Ты лучше расскажи, за коим хуем ты в легаши подался? — Если коротко, затем, чтобы вас с Имлей в покое оставили. — Что? — Мне сделали предложение, от которого невозможно отказаться. — Кто? — Ян Наталис. Слышал про такого? — Кто из нас про него не слышал. — Его интересовало, куда делась наша часть общака и действительно ли ты убил Ауберона. — Наталис тоже, поди, рассказал тебе сказку про то, что я убил его, потому что спал с его женой? — Ну эта версия была очень популярна в народе и широко распространена. — Ну конечно, — фыркнул Эредин. — Хоть кинцо снимай или ро́ман пиши. — Классически, — развел руками Креван. — Молодой и красивый начальник охраны и личный телохранитель старого босса, красавица-жена старого босса и сам старый босс. Тебе в этой истории просто деваться было некуда, кроме кровати Шиадаль. — Даже если бы у бабушки Шиадаль была щелка с золотым ободком, я бы и то на нее не польстился. Пожалуй, это был тот единственный раз, когда мне пришлось бы отказать даме. — Все равно в такой расклад никто не верил. Да еще с твоей-то репутацией. — Главное, что Ауберон знал, что у меня с его женой ничего нет. Этого мне было вполне достаточно. — На самом деле твои отношения с Шиадаль Наталиса не интересовали. — Да неужели? — в притворном удивлении поднял брови Эредин. — Я не понимаю, зачем Наталис вообще совал нос в наши Новиградские дела, если сам он служит Темерии. — Потому что мы с тобой обделывали эти самые дела, будучи при этом гражданами той же Темерии. И как только один из блудных сынов своей страны вернулся домой, страна в лице Наталиса тут же вспомнила о нем. — И что? — Мне было сказано, что тебе дадут спокойно отойти от дел, как ты и собирался. Им это было только на руку, так как они рассчитывали, что после смерти Ауберона ты займешь его место, а учитывая, что ты всегда предпочитал радикальные способы ведения дел, сотрудничество с тобой для них полагалось делом трудным. — Ну да, дипломат из меня всегда был хреновый. Для этих целей Ауберон использовал тебя. — Да. Вот и они сказали, что тоже предпочитают работать со мной. Потому что мои методы им всегда нравились больше. А вот твое решение всех удивило. Ведь действительно очень многие думали, что ты убил старика потому что хотел занять его место. А ты неожиданно заявил, что раз Ауберона больше нет, то и работать тебе больше не на кого. Даже я такого от тебя не ожидал, хотя, честно говоря, тоже всерьез подумывал предложить тебе и Имле бросить тут все и уматывать во Флотзам. Правда, не знал, как тебя на это уговорить. А тут ты вдруг сам предложил мне хватать денежки, сбежать и затаиться где-нибудь в глуши. Будто знал, что грядут большие перемены. — Так я действительно знал. — Интересно, откуда. — Ауберон меня надоумил незадолго до смерти. Я до сих пор тот вечер помню, прямо до деталей мелких у меня все перед глазами стоит. Дождь на улице шел, тоскливо было как-то, даже сам не пойму, почему. Я хотел ребят оставить, а сам уже подумывал отпроситься у Ауберона да сходить в Пассифлору развеяться. В кабинет к нему постучался, а он сказал: «Зайди, сядь и слушай, что я тебе скажу». Ну и сказал, что решать, конечно, мне самому, но он бы на моем месте здесь не задерживался, так как, по его мнению, делать в Новиграде нам больше нечего. Золотой век закончился и его, Ауберона то есть, время истекло. Я его еще спросил: «Почему, мол, только его, наше уж тогда». А он ответил, что как раз у меня-то времени полно, но только если я сейчас правильно им распоряжусь. Вот я его послушал, сел, подумал и распорядился: пришел к тебе и сказал то, что сказал. — А что было потом? Ведь ты же его не убивал. — Как обычно, принес ему дурь, которую он заказывал. А когда зашел к нему через некоторое время, он уже не дышал. Передоз. Я посмотрел, он лошадиную дозу себе вкатил. И это при том, что он уже давно сидел на фисштехе, а у меня, глядя на количество порошка, которое он потреблял, глаза на лоб лезли. Лично я бы наверное от четвертухи этого кони двинул. Креван и Эредин помолчали, затем в тишине выпили. Говорить о прошлом им больше не хотелось. — Я пойду, переоденусь, — сказал после паузы Креван, — Надоело быть Кревантиной. Может, действительно в баню схожу, а то пока блыкался по этим заугольям, всю грязь на себя собрал. — Давай, — кивнул Эредин. — И вообще, чё ты спрашиваешь. Ты ж дома. Делай, что надо. А я кой-какие вещи хоть в дорогу соберу. А то ж, если я вовремя к клубу не подъеду за Цирькой, она мне потом весь мозг выгрызет.

***

Закончив сборы, Эредин взял сумку и куртку, чтобы закинуть их в машину. Выйдя из дома, он уже направился было к гаражу, но тут его внимание привлекли странные звуки. Эльф насторожился и стал прислушиваться, но, как он ни старался, идентифицировать их не смог. Звук в основном напоминал свист, но иногда срывался в короткий визг, а местами переходил в недолгое шипение со странными всхлипами. Слушалось это душераздирающе и впечатление производило тягостное, тем более, что спустя какое-то время Эредину почудилось, что он угадывает в этой какофонии некое подобие мелодии. «Как будто какая-то неумеха играет на чем-то типа дудки», — подумалось эльфу. Эредин завертел головой, пытаясь понять, откуда исходит сия чарующая музыка. И, надо сказать, он не был особо удивлен, когда сообразил, что звуки доносятся со стороны бани. — Епта, это наверное батю разобрало, — подумал Эредин. — Точно. С устатку да наебенившись натощак. Эх, — он вздохнул. — Так я и знал, что добром это питие для него не кончится. Надо пойти и глянуть, что он там делает и, главное, во что он дудит. Открыв дверь и заглянув в предбанник, Эредин увидел картину маслом. Креван сидел на лавке, завернувшись в большое махровое полотенце. Рядом с ним на маленьком столике у стены стояла початая и уполовиненная бутылка, там же лежали злополучный Ортоланов парик с красной Йорветовой косынкой. Эредин отметил, что вид у Кревана был донельзя несчастный: эльф сидел сгорбившись, скукожившись и пригорюнившись, а в руках держал флейту, на которой периодически и принимался дудеть (потому что игрой его музицирование назвать можно было с бо-ольшущей натяжкой). — Бать, ты чё делаешь? — спросил Эредин, обалдело глядя на Кревана. — А это я тоскую по прожитым пням, — с этими словами Аваллакʼх взял со стола бутылку и приложился к горлышку. — У-ух, забирает! — он приложил к носу парик, занюхивая самогон смоляным локоном. — Я ж тебе говорил, закусывай и пореже стопашки-то опрокидывай. Но ты ж меня не слушал. Вот, наебенился, — горестно вздохнул Эредин. — И что мне теперь с тобой делать? Мне уже скоро за Цирькой ехать надо и в Кейрановку ее везти. — Я с тобой! — тут же воодушевился Креван. — Бать, нельзя тебе со мной. В Кейрановке живет твой на данный момент самый страшный враг — вомпер Детлафф. — А нам су равно, а нам су равно, — пропел Креван, поднося к губам флейту и начиная извлекать из нее душераздирающие звуки. Эредин в ужасе зажал ладонями уши. — Бать, давай мы как-то без музыки и песен обойдемся, а? — попросил он Кревана. — Тебе не нравится? — как-то даже обиделся Аваллакʼх. — А по-моему, у меня получается совсем неплохо. — Нормально у тебя получается. Прям слушал бы и слушал, — поспешил успокоить Кревана Эредин. — Только у нас времени для концертов сейчас нет. Мне за Цири ехать надо. — Ах, Цири, — вспомнил Креван. — Это дочка ведьмака Геральта. Знаешь, а она чем-то похожа на Лару. — Ох, — Эредин вздохнул и присел на порог, зная по опыту, что уж коли разговор зашел о Ларе, в два слова закончить его не получится. — Ава, у тебя все женщины похожи на Лару. — Неправда. — Ну хорошо. Только те, которые тебе нравятся, — поправился Эредин. — Но толку от этого, как и ты, и я знаем, нет никакого. Потому что дальше разговоров дело у тебя никогда не идет. — Это потому что у меня душевная драма, — Креван вновь потянулся за бутылкой. — Не могу ее забыть — и все тут. — Э-э, бать, вот пить тебе точно хватит, — Эредин быстро встал и увел вожделенный сосуд прямо из-под носа Кревана. — Ну вот, — пригорюнился тот. — И музыка моя тебе не нравится, и последнюю радость в жизни ты у меня отнял. — С каких это пор водка стала твоей единственной радостью? — с подозрением спросил Эредин. — Это учитывая, что ты у нас вообще даже в рот эту дрянь не брал. — А заколебало все, — с пьяной бесшабашностью заявил Креван. — Слушай, давай ты сейчас закончишь пить, горевать и музицировать, — предложил Эредин. — Немного выходишься и поспишь хотя бы часок — столько времени у нас с тобой до окончания Цирькиной работы еще есть. А потом посмотрим. — Хорошо, — согласился с предложенной племянником программой действий Креван. — Эрединка, а помнишь секретаршу мою? Она тоже была на Лару похожа, — неожиданно припомнил он. — Еще бы. Я ее сам специально по этим критериям подбирал. Думал, может, ты с ней сойдешься. Да какое там… Она тебя, между прочим, любила. Даже приходила ко мне плакать, что к тебе и так, и эдак, а ты на нее, как на женщину — ноль внимания. — Ты и с ней спал? — строго спросил Креван. — А что мне оставалось? — развел руками Эредин. — Надо же было дамочку как-то утешать. Я ж не мог ее уволить. — Почему? — Ну она хорошая девка-то была. Умница, красавица, в постели, между прочим, искусница и затейница — ты много потерял. К тому же хозяйка отличная. А готовила как — пальчики оближешь. Она и супы тебе на обед варила, и булочки пекла, и каких только разносолов и деликатесов не выдумывала — хотела к твоему сердцу путь через желудок проложить. Но не вышло. Ты есть-то все это ел, но любовь в тебе к ней так и не вспыхнула. — А я и не знал, что это она сама готовила, думал, она из столовой еду приносила. — Ага, конечно. Всякие стейк-рибаи, мясо по-темерски с сыром, свинина запеченная с помидорами по-редански, ковирская ветчина, к мясу соусы брусничные, клюквенные, в вине и пиве, форели-лососи, супчики со свежими потрошками… да такие блюда — это ж повседневность столовского меню. — Да что я, разбирал там особо. Помню только, что было действительно очень вкусно. — Вот именно. Как я мог уволить такого ценного сотрудника? С ней ты был под присмотром, накормлен, обстиран, ухожен. Ну, и работу свою она знала. А где я еще такую нашел бы? Явилась бы какая-нибудь фифа из многочисленной Шиадалевой родни, неумеха какая-нибудь безрукая и безмозглая, которая ни суп нормально сварить, ни документ напечатать не умеет. — Я не знал, что эта бедная девочка питала ко мне нежные чувства… — начал Креван. — А если б знал, то что? Разве это что-то бы изменило? — Наверное я — однолюб, — сказал Креван. — Однолюб? Долбоеб ты, бать, вот ты кто, — со вздохом сказал Эредин. — Такую хорошую девчонку проебал. Ребята даже втихаря поговаривать начали всякое… Мол, что за дела, почему мы его никогда с женщинами не видели, на свою красавицу секретаршу внимания не обращает, в Пассифлору не ходит — педик наверное. Пришлось проводить среди них воспитательную работу, а особо упрямым и непонятливым морды бить за такие слова. Слушая Эредина, Креван как-то совсем загрустил, еще больше сгорбился, кутаясь в полотенце. Потом с тоской посмотрел на столик, где больше не было бутылки, на флейту в своих руках… — Бать, даже не думай, — попросил Эредин. — Пошли в дом, пока совсем тут не задубел и не простыл. Ложись да поспи. А то, я чувствую, ты совсем устал, раскис… — Но ты без меня не уезжай, — предупредил Креван. — Да куда я теперь от тебя денусь, — успокоил его Эредин. — Поедем. Спрячешься у Геʼэльса. Он хоть и придурок, но все ж таки родня нам. Меня он, понятно, терпеть не может, но тебе-то, наоборот, он многим обязан. Вот пусть только попробует гостеприимство не проявить, узнает у меня, — Эредин сжал свой внушительный кулак, видимо, уже прикидывая, как будет напоминать своему двоюродному дядьке о родственных чувствах и прививать ему семейные ценности.