***
Мистле вышла на перекресток и осмотрелась по сторонам. Самой дороге перепадало немного света от находящегося неподалеку уличного фонаря, и Мистле инстинктивно старалась отойти туда, где он горел ярче, с некоторой тревогой всматриваясь в ночную тьму, что царила окрест. Ей подумалось, что Филиппа выбрала для свидания очень уж безлюдное место. Мистле вновь огляделась и прислушалась: с пустыря не доносилось ни звука, не слышно было ни шелеста травы, ни скрипа гравия под чьими-либо шагами. Черные кусты по обочинам дороги, напоминающие спящих бесформенных и огромных чудовищ тоже были тихи и недвижимы, хотя девушке периодически начинало казаться, что в их недрах наблюдается какое-то шевеление. «Надо было все-таки взять с собой Эредина, — подумалось ей. — Было бы не так страшно. Где же Филиппа? И почему она пригласила меня именно сюда? Странно все это. Ведь можно было встретиться и где-нибудь рядом с ее домом, если она так уж не хотела, чтобы я заходила к ней. Да, впрочем, я и сама бы в ее дом больше не пошла ни за какие коврижки». От воспоминаний о последнем визите к бывшей любовнице Мистле поёжилась и передернула плечами. И тут до ее слуха совершенно явственно донесся шелест травы под чьими-то тихими и неспешными шагами. Мистле насторожилась и подобралась, застыла, затаив дыхание и чувствуя, как ее сердце забилось часто-часто от накатившего вдруг страха. «Нечего бояться, — попыталась успокоить себя она. — Это же наконец-то Филиппа. Кому здесь еще быть-то?» Мистле напряженно всматривалась в ночную темноту, пытаясь различить на границе света и тьмы силуэт своей бывшей любовницы. Однако из-за кустов на дорогу к Мистле вышла вовсе не она. В первую секунду девушка вздрогнула, увидев в круге света мужскую фигуру, но затем слегка успокоилась, узнав в вышедшем к ней человеке Сореля. — Привет, — с облегчением выдохнув, поздоровалась она. — Ну ты меня и напугал. А где Филиппа? — Я вместо нее, — сказал Сорель. Что-то в его голосе заставило Мистле вновь насторожиться. А потом она разглядела выражение его лица, кривящиеся в неприятной жестокой ухмылке тонкие губы… «Это подстава, — пронеслось в голове. — Нет никакого письма. Она просто решила свести со мной счеты. И потому прислала вместо себя Сореля. Бежать. Немедля!» Мистле рванула с места, срываясь в стремительный бег, но Сорель был к этому готов, упредив ее намерение и начав движение на секунду раньше. Такой же легкий и длинноногий, бегал он гораздо быстрее — и практически в три прыжка догнал пытающуюся улизнуть Мистле. Она почувствовала, как его длинные цепкие пальцы смыкаются на ее руке повыше локтя. Сильный рывок — и Мистле увидела его лицо прямо перед собой — бледное пятно с черными провалами глазниц, как в фильмах ужасов про маньяков. Только на этот раз все было реально и происходило с ней самой. Мистле хотела закричать, но из сведенного спазмом горла вырвался только тихий хрип. И тут она вдруг со всей отчетливостью поняла, что именно он собирается с ней сделать. В этот момент её внутренний протест стряхнул страх, а со дна ее души поднялась и всколыхнулась старая, тщательно подавляемая ярость и ненависть, желание бить, ломать, уродовать — так, чтобы до конца, и будь что будет. Мистле резко выдернула руку из его захвата — Сорель явно не ожидал этого от девушки, которая — он был уверен — только что была смертельно напугана и полностью деморализована. А тем временем, Мистле, воспользовавшись его замешательством, с маху засадила ему ногой в коленку, а потом вознамерилась ударить в пах, но Сорель, ахнувший и скривившийся было от боли, опомнился и смог хоть и неловко, но увернуться от её следующего удара. Однако девушка, решив использовать его неустойчивое положение, не растерялась, сильно толкнула Сореля, и тот, не удержав равновесия, упал. Он, правда, был готов тут же вскочить и вновь пуститься в погоню за девчонкой, которая неожиданно оказалась крепким орешком и, оказывается, не собиралась сдаваться без боя. Но выяснилось, что он вновь недооценил Мистле, так как она не только не собиралась удирать, но и перешла в наступление, зарядив с носка ему, все еще лежащему на земле, под ребра. Было больно. И даже очень. Хотя девушка не отличалась атлетическим сложением, но и хилой амебой, как оказалось, тоже не была. При том, что и сам Сорель тоже был далек от совершенства, а драться не умел и не любил, предпочитая активному времяпрепровождению более спокойные занятия. Мистле же, одержав маленькую локальную победу, решила развить успех и все-таки треснуть Сореля по самому уязвимому месту. Правда, от избытка чувств и сильного желания да еще и в темноте она опять промахнулась — и удар вновь пришелся все в то же колено. От боли Сорель громко взвыл — у него горлового спазма, от отличие от Мистле, не случилось. Далее борьба пошла позиционно. Мистле пинала Сореля, уже особо не разбирая куда, он же пытался уворачиваться, прикрывая от ударов то голову, то пах и выискивая возможность для контратаки. Наконец ему удалось ухватить Мистле за ногу и сильно дернуть на себя. Девушка не устояла и плюхнулась в пыль рядом с ним. До слуха Сореля донеслось сдавленное ругательство, из чего он заключил, что приземление Мистле было явно не мягким, и она таки довольно ощутимо что-то себе ушибла. Однако на ноги соперники вскочили практически одновременно. Но теперь Сорель был начеку и, решив использовать свое преимущество в силе и весе, ухватил было Мистле, пытаясь прижать ее к себе и таким образом обездвижить и лишить свободы маневра, однако, вновь не сумел удержать верткую и неожиданно сильную для своего телосложения девчонку и получил удар острым локтем в живот. Сорель охнул от боли, но попробовал снова поймать ее руки, и опять потерпел неудачу. Мистле не хотела сдаваться, отбиваясь и сопротивляясь отчаянно и яростно. Сорель уже начал опасаться, что ему не хватит сил сдерживать разошедшуюся девчонку, ведь энергии у той (откуда что взялось!) казалось, хватало сейчас на то, чтобы от нее заработала маленькая электростанция. В какой-то момент ему удалось изловчиться и вновь прижать ее к себе, намертво стиснув поперек туловища одной рукой и ухватив за шею другой. Повинуясь странному искушению, Сорель сжал пальцы сильнее, сдавливая Мистле горло — девушка захрипела и сразу как-то обмякла, а сопротивление ее резко ослабло, настолько, что он отпустил ее саму и уже без опаски вцепился ей в шею обеими руками. На запястье капнуло что-то теплое, но Сорель не обратил на это внимания, поглощенный процессом. Сломленное сопротивление и вожделенная победа затуманили его разум, рождая странные противоестественные желания… Мистле чувствовала, что дышать ей становится все труднее, в глазах темнело, сознание начинало путаться, она еще ощущала резкую боль где-то в области правой брови — пожалуй, единственное живое чувство, которое пока не притупилось. А вот злость внезапно куда-то ушла, уступив место апатии: зачем сопротивляться неизбежному, ты все равно слабее Сореля, пусть он делает, что хочет, а потом ты все равно умрешь. Потому что сколько ни борись, сколько ни старайся забыть и выкарабкаться — воспоминания не отпустят, а значит, бег от них — лишь бег по кругу. И вот он замкнулся — и ты вновь пришла к тому, от чего убегала. И случилось это именно тогда, когда показалось, что жизнь наладилась. Злая судьба жестоко смеется над тобой, маня призрачным миражом свободы и почти достигнутого покоя и тихого счастья, а потом торкая носом в суровую реальность: вот оно, твоё предназначение, вечно твоё, сколько ни барахтайся. Так стоит ли? — Ты что, скотина, делаешь? До ее слуха долетел знакомый голос, но звучащий глухо, как будто из-под воды. Хватка пальцев Сореля на ее горле резко ослабла, в легкие хлынул воздух — и Мистле, судорожно вдыхая, сделала пару неуверенных шагов на слабых ватных ногах, а потом осела в пыль. Сознание не покинуло ее, но и ясность возвращаться не спешила. Мистле почти равнодушно отметила, что видит перед собой массивную фигуру Эредина, лениво подумала, что теперь она спасена и надо бы порадоваться, только сил у нее не было даже на это. Поэтому она продолжала сидеть в пыли на обочине дороги и тупо смотрела на то, как эльф мутузит Сореля, который теперь сам оказался в роли жертвы. Правый глаз периодически что-то застило, Мистле моргала, машинально проводила по лицу рукой, смахивая мешающую обзору пелену, но она тут же возникала снова. Правой щеке почему-то было горячо и и мокро. А на сухих губах, которые она так же периодически и бессознательно облизывала, вдруг почувствовался соленый вкус. «Кровь? Откуда у меня кровь? Он же вроде меня душил, а не бил по лицу. Или бил? А впрочем, какая разница? Сейчас Эредин закончит с Сорелем, отнесет меня домой. А потом… А что, собственно, потом? Жаль, что нельзя просто лечь и умереть от того, что жить уже не осталось сил. Да и желания тоже». Неожиданно внимание девушки привлек какой-то чужеродный странный звук — шелест кустов где-то поблизости. И… чей-то свистящий шепот? В голове Мистле в момент прояснело, хотя все еще мешал противный звон в ушах, но происходящее вокруг стало восприниматься четко, а осознание вернулось к ней, выместив упаднические мысли. Мистле обратилась в слух, боясь обернуться, чтобы не подать вида и не спугнуть неизвестных наблюдателей. При этом она понимала, что Эредин в горячке драки и из-за воплей избиваемого Сореля, разумеется не слышит ничего. — Да поднажмите вы, Филиппа, Детмольд, слышите! Ничего ж не помогает! Ему все нипочем. Он же так убьет Сореля, а потом и до нас доберется! Или вы там чем занимаетесь? Оставьте девчонку, с ней мы потом справимся. Главное — Эредина надо нейтрализовать. — Раз так, хватит там торчать, — донесся до Мистле другой сердитый, хотя и приглушенный голос, который — она узнала — принадлежал Филиппе. — Сабрина, иди сюда и помоги нам. Детмольд, ты не вздумай мне тут откинуться! — Филиппа, я не могу больше. У меня… кровь. Я упаду сейчас. Сил… не хватает… «Третий, — пронеслось в голове у Мистле. — Видимо, Детмольд». — Сабрина, давай живее. Этот слабак сейчас сдохнет… Да и я вместе с ним. Кто мог подумать, что этот эльф такой чугунно-упертый? — Крови надо было больше! — Отвали! Не трать силы на болтовню! Давай, сконцентрируйся. Сейчас Сабрина поможет. Нам отступать некуда, надо довести… До конца. Иначе. Все. Но я не сдамся… Я покажу! Мой верх. Мое последнее слово… — Сабрина! Она откинулась! Вот тварь! Быстрее, сделай что-нибудь. Помоги! Кусты снова зашелестели — и когда Мистле все-таки решилась оглянуться, то успела углядеть, как среди зарослей мелькнул чей-то силуэт, плохо различимый в темноте, но все-таки заметный. «Сабрина, Филиппа и Детмольд. Значит, они здесь. Все-таки пришли. И наблюдали за тем, как мы дрались с Сорелем. А потом прибежал Эредин. И они хотят с ним что-то сделать? Но что? Впрочем, глупый вопрос: как-то нагадить ему колдовством. Ему. А потом и мне. Надо этому помешать. Предупредить Эредина. Крикнуть. Позвать». Мистле открыла рот, чтобы окликнуть эльфа, но из пересохшего горла вырвалось только слабое сипение. Она попыталась встать, но тело ее не слушалось. А потом она услышала голоса — пение, негромкое, далекое, и по ощущению казалось, что эти голоса звучат у нее в голове, путают мысли, лишают воли, смыкают веки, навевая тяжелый, липкий неестественный сон. Мистле вдруг начала понимать смысл этих навязчиво звучащих в мозгу незнакомых слов какого-то древнего, всеми давно позабытого напева — и ей стало иррационально и безотчетно страшно, а в душу будто пробралось что-то мерзкое и отвратительное. Время будто замедлились, краски приобрели невыносимо яркие неестественные цвета, в висках запульсировала давящая и вязкая боль, к горлу подкатила тошнота. Она еще успела заметить, как Эредин, на которого она неотрывно смотрела, пытаясь привязать к нему, как к некой спасительной вехе, свое ускользающее сознание, остановился, собираясь занести ногу для очередного пинка, но вдруг передумал, на секунду замер, мотнул головой, будто отгоняя какое-то наваждение или морок, потом посмотрел на Мистле, так, будто пытаясь что-то уловить или вспомнить. Мистле тоже смотрела на него, в скупом и неярком свете фонаря почему-то прекрасно видя, как взгляд его обессмысливается, становится пустым и безжизненным. Ею овладел безотчетный ужас, а потом наступила темнота.***
— Нет! Не-ет! Эредин, пожалуйста, помешай им. Они там, за кустами. Надо успеть, пока не подошла Сабрина. Это все Филиппа, все она. Мстит тебе. Тварь! Просто тварь! Мистле выкрикивала все это, все крепче и крепче сжимая ладонь Эредина. На ее лице попеременно отражались ужас, отвращение, боль, гнев. — Слышьте, доктор, будите ее как-то, — забеспокоился эльф. — Тут уже ясно, по-мойму, что все получилось. Мист вспомнила, что там с нами было. Хотя я уже не уверен, что это ей на пользу. — Мистле, просыпайтесь, — скомандовал Черносолнцев, щелкнув пальцами перед лицом девушки. Однако Мистле продолжала лежать с закрытыми глазами, болезненно морщась и стискивая руку Эредина. — Че-то не просыпается, — встревожился Эредин. — Мист! — свободной рукой он потряс девушку за плечо. — Ми-ист, ты просыпайся давай. Ты в больнице, со мной и с доктором. И тут нет никакой Филиппы. Все нормально уже. Все закончилось. Видимо, знакомый голос окончательно вернул Мистле в реальность из каких-то дальних далей, где бродило ее сознание в поисках утраченной памяти. Во всяком случае, она открыла глаза и какое-то время бессмысленно моргала, прежде чем узнать Эредина и сообразить, где она находится и что тут вообще происходит. — Ох, это действительно ты, — наконец выговорила она, глядя на эльфа. — Как же хорошо, что ты все это время был рядом. Я видела и слышала такое… Такую гадость. Если бы не почувствовала, что держу тебя за руку, то могла бы и не проснуться. — Но ты ж держала, — ободряюще улыбнулся Эредин. — Так что все в порядке. Зачем нам думать о том, что было бы, если этого не случилось. — К счастью, — пробормотал Эльтибальд Эльтибальдович. — Во, Мист, глянь, — Эредин показал подруге свою ладонь. — Видишь, даже следы от твоих ноготков остались, как ты впилась. Вот тут даже до крови. О как тебя воспоминаниями вштырило! — Пожалуй, я вас оставлю, — тактично сказал Черносолнцев. — Возможно, Мистле захочет рассказать вам, что она видела. И наверное лучше будет, если я не буду при этом присутствовать. Впрочем, если наша красавица пожелает, я могу остаться. — Я вообще не хочу об этом говорить, — буркнула Мистле, перебираясь на колени к Эредину и вновь тесно прижимаясь к нему, будто ища защиты. — И вспоминать не желаю. Вообще никогда. Доктор, если бы можно было дать какую-нибудь таблетку, чтобы забыть или хотя бы как-то приглушить эти воспоминания? — Мист, это не выход, — сказал Эредин, тем не менее обнимая девушку и начиная слегка поглаживать ее плечо, чтобы успокоить. — Лучше правда рассказать — и к месту. Поделись, не держи эту дрянь в себе — тебе точно тогда полегчает. — Ваш друг прав, — поддержал Эредина Черносолнцев. — Возможно, действительно стоит выплеснуть свои эмоции. Знаете, когда это не настолько сконцентрировано, оно не кажется таким страшным. — Все это было так… м-мерзко, — Мистле передернулась. — Не Сорель, нет. Хотя вспоминать о нем и его выходке тоже довольно противно. Но то, что я слышала, слова — совсем немного, прежде чем потерять сознание. Оно не идет у меня из головы. Я не знаю, что это, но оно меня пугает. Я знаю, что все закончилось, что теперь все в порядке и дальше все будет хорошо. Я поправилась. И Эредин теперь не даст меня в обиду. Но… — Что? — с тревогой спросил Черносолнцев, так как Мистле внезапно замолчала и задумалась. — Эредин, ты только обещай, что смеяться не будешь, и я тебе расскажу, — отозвалась Мистле, обращаясь к эльфу. — Не буду. Если засмеюсь, можешь мне по морде дать. Со всей силы. — Мне показалось, что в мою голову забралось какое-то отвратительное насекомое, нечто среднее между пауком и тараканом — страшное и гадкое одновременно. Только я почему-то была уверена, что это насекомое — Филиппа. И она ползает по лабиринтам моей памяти, копается там, перебирает дорогие мне воспоминания, смеется над ними и… стирает, будто огромным ластиком. Все, что меня радовало, все, что было когда-то дорого — лица родных мне людей, приятные события, веселые дни, праздники — все хорошее, что было в моей жизни. Это было так противно и страшно. — Бля, мухобойкой бы ее. Или тапком, — подал голос Эредин. — Токо так пи-издык! Ой, простите. Мист, ты просто очень образно рассказываешь. Неожиданно Мистле пробил смешок. — А я сейчас представила, — с улыбкой сообщила она. — Как я ее именно тапком. Размазала. — Помогло? — осведомился Ченосолнцев. — Ага, — кивнула Мистле. — Её ведь не стало. И моей памяти больше ничего не угрожает. — Юноша, — Эльтибальд Эльтибальдович посмотрел на Эредина. — В вас, кажется, умер великий психиатр. Хотя, какие ваши годы, вам еще не поздно выучиться. Я бы прямо сейчас взял вас в отделение неврозов. В женское. С вашим оптимистическим взглядом на жизнь, даром убеждения и внешностью мы бы такой койкооборот выдали — пальчики оближешь. Вызимские и даже Оксенфуртские светила удавились бы от зависти. — Да че, я легко. Я могу, — ухмыльнулся Эредин. — Но сначала вы Мист мозги обезопасьте. Чтобы никакие филиппопауки там больше не слонялись. А то задолбаешься за ними за всеми с тапками да вениками каждый раз гоняться. — Да. Я этим займусь. По мере моих скромных сил. Или найду того, кто в данном случае более компетентен и точно доведет дело до конца. — До какого? — До логического, — жестко сказал Черносолнцев. — Нашу юную барышню избавит от от всякой дряни окончательно и бесповоротно, а для самой дряни обеспечит место, которое по ней давно обплакалось. С вашего позволения, молодежь, я вас все-таки покину. Мне нужно обсудить кое-какие вопросы с Шани. А вы пообщайтесь. Мистле это сейчас очень полезно.