***
Когда Итачи вернулся домой, то ожидал увидеть уже привычную для его детского взора картину: недовольная, либо спящая мать, бардак и брошенный младший брат, которого полностью повесили на самого Итачи. Нет, он был рад проводить время с Саске, даже слишком. Его брат. Это радовало Итачи как ничто другое и он был бы счастлив проводить с ним все свое время, но… Вот это «но» и выедало наследника клана изнутри. — Ну держись мелкий! — донесся из детской голос матери. — Сейчас ты у меня получишь, хе-хе! Итачи рванул с места, внутреннее уже готовясь к самому худшему. А что? От того, в кого превратилась его дорогая мамаша, можно всего ожидать. Однако, у самых дверей мальчик замедлил шаг, услышав тихий смех брата. Оставалось только задержать дыхание, с темной тревогой заглядывая в узкую щелку.***
Ласточкина лежала на боку, позволяя мелкому хватать себя за пальцы. А потом сама же и жамкала пасынка за пяточки, сгорая от всепоглощающего умиления, когда щекастенький Саске пускал возмущенные пузыри и прикольно угукал в праведном негодовании. Голожопое наследие клана Учиха уже в младенчестве было донельзя гордым, и такое подлое нападение на свои пяточки так просто не оставлял, то и дело намереваясь ухватить Ласточкину за прядь волос. Потому что волосы, как выяснил Саске опытным путем, были её слабым местом. — И долго ты будешь там стоять? — не оборачиваясь спросила Сашка, не оборачиваясь к дверям. — Я слышала, как ты сюда бежал. Небось, думал, я мелкого убиваю. Дверь тихо открылась и в детскую призраком вплыл Итачи. Нет, серьезно. Он был бледен, суров и патетичен, как будто собирался на войну. Но гордость российской армии так просто не проймешь. Внимания на припадки пафоса своего «сына» Сашка просто не обращала. — Ты с ним играешь… мама, — то ли вопрос, то ли утверждение. Итачи было сделал шаг к Саске, но Ласточкина остановила его немым жестом. — И что? Я же его мать, в конце концов, — сухо отрезала она. — Раньше ты не проявляла… не… — мальчик изо всех сил пытался подобрать слова, но, как назло, ни одно цензурное не приходило в гениальную головушку наследника. — У меня была послеродовая депрессия, ха. Растолстела, все дела, — она хмыкнула, вставая и забирая Саске с пола. Весь этот допрос с пристрастием начал порядком раздражать. Мальчика отпускать не хотелось, но и стоять тут как статуя Ласточкина не могла. Скосив взгляд на старшенького, Сашка только сильнее прижала мальчика к груди, словно Итачи реально мог его отобрать. — Хм. Как скажешь, — примирительно проговорил он, протянув руки к Саске. Ласточкина с подозрением покосилась на старшего, Итачи с сомнением посмотрел на мать. Немая и крайне неловкая сцена затягивалась. За окном насмешливо прокричала ворона. — Есть будешь? — задала Сашка стратегически важный вопрос. — А есть что? — прищурил умненькие глаза Итачи, не поддавшись на уловку. Из остатков продуктов получилось соорудить что-то похожее на обед. Правда, Ласточкина не доварила странный японский рис и недосолила мясные шарики, названия которым так и не выучила, но Итачи ел и не жаловался. Потому что жаловаться Сашке себе дороже. Саске самозабвенно колошматил мать в плечо кулачком, гнусненько хихикая каждый раз, когда удар приходился по крепким солдатским костям. Но Ласточкина познала дзен. Ласточкина даже смогла поменять щекастому монстру подгузник. И приготовить обед, не разнеся при этом кухню. Жизнь, словом, налаживалась. — Куда ты собралась? Из детской выглянул Итачи, не без любопытства наблюдая за суетящейся у дверей матерью. Неряшливо запахнутое мофуку* висело на гибком теле, как мешок на вешалке. Из непозволительно глубокого выреза выступали тонкие косточки ключиц, которые так и манили молодого гения подойти поближе, запахнуть и завязать потуже. — В магазин, — не отрываясь от боя с широким поясом, бодро сообщила Ласточкина. — Пока Саске спит, а стены целы… хе-хе… Юный господин сложил руки на груди, точно припоминая последнюю просьбу обеспокоенного отца. — Папа говорил, что тебе рано ещё выходить из дома, — как бы между делом сказал он. — И, разве это не одежда для похорон? Ласточкина замерла, ме-едленно скользнув взглядом по своим ногам. Ну, для похорон, может быть. Но ей-то откуда было знать? Отрыла шкаф, да и взяла первый попавшийся халат, правда, пока возилась с десятком завязок успела проклясть всё на свете. А теперь, вот оно как получилось. Внутри заскреб гадкий червь сомнений. Ну пойдёт она так — и что? Кому вообще какое дело до того, как одевается чудная жена главы. А, с другой стороны. Жена главы же. Неудобно получится. Итачи держал дипломатичную паузу. Сделал вид, что не заметил, как мать пнула невысокий порожек. И даже отступил назад, чтобы не мешать своей гордой родительнице впорхнуть обратно в спальню. Выждал несколько минут, разве что пальчики не загибая, чтобы вскоре услышать протяжное: — Итачи-и-и!.. И, покачав головой, мол, ну, а чего ещё ожидать, меланхолично пошел на зов отчаяния. Ласточкина стояла перед кроватью, на которой было разложено несколько однотонных кимоно. Черное. Темно-синее. И ещё одно черное, на спине которого было изображено пять символов клана Учиха. Сашка задумчиво пожевала нижнюю губу, жалея, что не переродилась где-нибудь в «русском селении», и сделала то, что сделал бы любой нормальный человек. Позвала любимого пасынка. Итачи, словно выжидал момент для эффектного появления, выплыл из дверей аки царь и бог. Ласточкина поймала на себе его умиротворенный взгляд, почувствовав короткий укол совести, и мальчик безапелляционно указал на темно-синий наряд. — Это, — кивнул он. — Тебе идут спокойные цвета. — Угу, — серьезно кивнула Сашка, словно они не халат выбирали, а планировали спецоперацию. — А почему не другие? — Потому что это, — мальчик указал на первое кимоно, — для церемоний. Видишь, какой насыщенный цвет. А вот это, — перевел он взгляд на расшитое кимоно, — для официальных мероприятий. Пять комон** на нём говорят о твоем положении в клане. Итачи задержал долгий взгляд на семейном гербе, глаза его застила поволока глубокой задумчивости. Ласточкина скривила рот, отрешенно пожевала щеку. Её пасынок частенько выпадал из реальности, когда дело касалось клановых делишек. — У тебя такое же будет? — она опустила ладонь на голову мальчика, взлохматив мягкие вихры. Гордый наследничек вздрогнул, втянув голову в плечи, тут же вылупив свои огромные глазищи на мать. — Конечно же нет, — запротестовал он. — Я не женщина. — Эх, а мог бы быть чу~удесной дочкой…***
Для того, чтобы добраться до более-менее порядочного магазина, Ласточкиной пришлось выйти за территорию клана. Итачи помог с поясом оби, который теперь выгодно подчеркивал крепкую талию куноичи, расчесал и уложил непослушные волосы, и, всучив в руки наличность, отправил покорять большую маленькую Коноху. Для Сашки, которая провела последние несколько недель в сладком состоянии инфузории, это был первый выход в свет. Как в переносном, так и в прямом смысле: солнце приятно напекало угольно-черную макушку, от чего настроение Ласточкиной неумолимо ползло вверх. По пути в магазин и обратно, Сашка встретила целую прорву народа, которых никогда не знала лично, но которые очень даже неплохо знали её предыдущую «личность». — «Улыбаемся и машем, улыбаемся и машем», — как мантру повторяла про себя Ласточкина, с учтивой улыбочкой доброй мирянки отвечая на каждое приветствие. — «Главное, ни с кем языком не зацепиться» Наверное, в прошлой жизни, Сашка кому-то очень сильно помешала. Или — недодала. Или её прокляли за то, что, будучи совсем зеленой и смелой, съела булку с повидлом прямо перед носом у попа на службе. Как иначе объяснить внезапное появление перед ней главы Хьюга, она не знала. Ох, какой мужчина. Широкоплечий, поджарый, без заметных признаков старения на лице. На вид главе можно было дать не больше тридцати лет, хотя Ласточкина предполагала, что примерно столько лет ему и было. Один его вид, внушающий то ли почтение, то ли страх, трогал невидимые струны в душе Александры, заставляя низ её живота сладко ныть. Всё портили проклятые глаза. Застывшие, неживые. Глава остановился перед женщиной, сохраняя почтительное расстояние, выждал несколько секунд, прежде чем поприветствовать коротким кивком головы. Внимательная Ласточкина незамедлительно ответила тем же, поудобнее перехватывая тонкие ручки пакетов в руке. — Доброго дня, Микото-сан, — говорит он, а Сашка сходит с ума, потому что ни черта не помнит, как зовут этого восхитительного мужчину. Она лупит глазки, изображая крайнюю степень вовлеченности, а сама думает, как бы провадить этого опасного человека подальше да поскорее. — Доброго, Господин Хьюга, — отвечает она; и по лицу мужчины проходит тень удивления. Умненькая девочка Ласточкина тут же прикусывает язык, потому как точно знает, что ещё пара таких попаданий и её потащат на допрос со всеми вытекающими последствиями. Они обмениваются ещё несколькими ничего не значащими фразами, во время чего Александра осторожно прощупывает почву. И расходятся, как в поле танки. — Это что? Итачи заглядывает в глубокую тарелку, подозрительно щуря умненькие глазки. Из тарелки на гения клана смотрит салат из огурцов и гречка. Но Итачи не знает, что такое гречка. Он знает, что чем-то подобным кормят лошадей, а потому не торопится браться за палочки. Точнее — он даже не представляет, как это можно палочками есть. Поэтому Сашка предусмотрительно положила пасынку ложку. — Это вкусно и питательно, — менторским тоном просвещает мальчика Ласточкина. — В гречке содержатся все необходимые для растущего организма вещества. — Аа… — без всякого энтузиазма ответил Итачи, мешая кашу в тарелке. Мальчику хочется, чтобы поскорее вернулся отец, чтобы мама перестала сходить с ума, чтобы соседские дети перестали доставать его своим излишним вниманием. По сути, думает Итачи, он не так уж многого хочет. Саске вот вообще еще ничего не желает, лишь бы был сыт и обогрет. — Ешь давай, — ладонь Микото снова ложиться на его голову, приглаживая волосы. — Хороший аппетит — основа долголетия. Пустой мешок падает. И прочее, прочее. — Падает? — переспрашивает Итачи, с сомнением беря в руку ложку. Ласточкина кивает, нежно проводя короткими ногтями по затылку мальчика, отчего тот немного расслабляется. Непривычный жест, но ему нравится. Нравится ощущать эту теплую атмосферу, которую ещё совсем недавно Итачи и не надеялся вновь почувствовать в доме. За несколькими стенами отсюда, пускает сопливые пузыри его младший брат, рядом — чудная, но близкая и любящая мать. Под её чутким надзором Итачи отправляет в рот первую ложку, задумчиво смакует странный вкус. Возможно, всё действительно наладится, — думает маленький гений, и накладывает себе еще одну ложку салата.