Reign

— Надеюсь, ты всё хорошо подготовила.  — Ты сомневаешься во мне?  — Нет, просто не хочу, чтобы что-то пошло не так. Ты же понимаешь: если план провалится, то, поверь, он, — на слове он я вздохнула и выразительно посмотрела на Эльзу, — он убьёт. Письмо от отца пришло? Элиза развела руками и отрицательно покачала головой. Опять без ответа. Последнюю неделю мы с Элизой занимались планом нашего побега, который должен был скоро реализоваться. Мы должны были в самый короткий срок доехать до Ла-Манша, где нас будет ждать лодка для переправления в Англию. У нас всего две проблемы: Джастин и молчание моего отца. Согласится ли он принять свою беглую дочь или вернёт мужу? Смогу ли я довериться ему?  — Ты же понимаешь, что для него это большой риск — принять тебя и защитить. У Франции и Англии сейчас, мягко говоря, не самые тёплые отношения, так что это может послужить причиной для новой войны.  — Элиза, ты говоришь это уже пятый раз. Если ты волнуешься, что я забыла об этом, то нет, не забыла. Элиза опустила глаза и начала рассматривать подол своего платья. Она так всегда делает, когда пытается что-то скрыть от меня. Расспрашивать сейчас её бесполезно — ни за что не скажет. Тут нужно действовать хитростью. В последнее время у меня в голове слишком много сомнений, сомнений во всём. Я не уверена в людях, которые окружают меня, в местах, где я нахожусь. Мне стало очень тяжело от собственных мыслей: я не доверяю никому. Ни-ко-му. Я смотрю на Элизу, которая никогда не подводила меня, с которой мы вместе не первый день, и не верю ни единому её слову. Иногда мне кажется, что все люди вокруг — лжецы и притворщики, единственная цель существования которых — обман меня. Но самое страшное, что случилось — я не доверяю самой себе. Единственная мысль, которая греет меня — возможное возвращение домой. Элиза говорит, что может начаться война между Англией и Францией, а я точно знаю, что не начнётся: Джастин не решится открыть войну против Италии и Англии одновременно. Джастин… Я не могу думать о нём, просто не могу. Если я слышу его имя от кого-то или (что ещё ужаснее) сама случайно думаю о нём, то мне становится страшно. Я чувствую себя ребенком, который боится темноты, хочет зажечь свечу, но, чтобы сделать это, ему нужно встать с кровати и окунуться в эту самую темноту. Я боюсь всего вокруг. На этой неделе мы посетили три вечера, где я убедилась в своём разочаровании во Франции и обществе, населявшем эту страну, мне не нравились ни замки, ни культура, ни церкви. Но особенно мне не нравились эти притворные улыбки и желание сблизиться со мной. Каждая дама считала своим долгом сказать мне: «Вы всегда можете рассчитывать на меня», «я всегда к Вашим услугам», «для меня нет ничего важнее, чем быть рядом с Вами» и многое другое, что действовало мне на нервы. Джастин прекрасно видел (как и все вокруг), с каким трудом мне даётся это общение, каждый раз подходил и говорил: «Кена, видишь ту пожилую даму в шляпке, с ней ты можешь быть ближе, чем с остальными: она приближенная моей матери». И я, слушаясь его совета, подходила к старушке, улыбалась, разговаривала и понимала, что нет, ни с кем из здесь присутствующих «быть ближе» я не смогу.  — Кена, я пойду, а ты не печалься: у нас всё получится. Элиза улыбнулась мне и вышла из покоев. Она точно что-то таит от меня. После обеда и прогулки в саду я стала собираться на очередной вечер. Теперь прогулки в саду я проводила исключительно в одиночестве и, даже если кто-то просил присоединиться, я всегда отказывала. Эти прогулки стали для меня спасением и возможностью побыть одной, обдумать всё происходящее и придумать наиболее рациональное решение. Луи заглянул ко мне и громко сказал:  — Его Высочество желает видеть Вас в своём кабинете прямо сейчас. Его слова удивили меня. Мы виделись с Джастином теперь исключительно на вечерах, принимали пищу, гуляли и прочее исключительно по отдельности. Не знаю, чувствовал ли он свою вину во всём произошедшем со мной или же просто не хотел видеть меня (тут наши желания сходились), но мне нравилось, что мы не пересекались всуе. Именно поэтому я удивилась, услышав, что он хочет видеть меня: сама же я этого не хотела. Более того, если бы мне предложили никогда не видеть его, то я бы согласилась и предложила бы любые богатства, лишь бы это исполнилось. Зайдя в кабинет моего мужа (как противно), я сразу увидела его. Джастин сидел за столом и читал какую-то бумагу. Лицо его выражало крайнюю степень раздражения, что могло означать одно — наш разговор будет не из приятных. Джастин не поднимал своих глаз на меня, хотя и знал, что я вошла. Наше молчание, которое действовало мне на нервы, не прерывалось ни мной, ни им.  — Вы позвали меня, чтоб помолчать? Я не выдержала. Он поднял на меня глаза — лучше б я молчала. Я не могла точно понять, что значил этот его взгляд, но он был пропитан болью.  — Ты хочешь, чтоб я отпустил тебя? Так, очень интересный сюжетный поворот.  — Допустим, да.  — Кена, перестань делать вид, что ты глупая. Говори серьезно. Ты хочешь уехать от меня? Джастин внимательно смотрел на меня и пытался прочитать, что я чувствую. Мне стало так противно толи от его взгляда, толи от себя и моей идеи. В общем, я начала плакать.  — Я заявляю тебе абсолютно серьезно: я хочу уехать.  — За что ты так со мной? Мне очень нравится, как он делает вид, будто совершенно не виноват во всём, что происходит. Будто это не он привёз сюда эту Габриэллу, которая решила, что может быть королевой, будто это не его брат… ни одной причины для моего нежелания оставаться здесь.  — Откуда ты знаешь?  — Тебя не учили, что это дурной тон — отвечать вопросом на вопрос?  — Откуда ты знаешь? Джастин посмотрел на моё заплаканное лицо и протянул бумагу, которую недавно читал. Письмо моего отца. «Кена, ты станешь королевой Франции — я не могу принять тебя», « у тебя своя семья, благополучие которой только должно волновать тебя, а не своё личное счастье», « я разочарован в тебе», «мне казалось, что ты умнее» — эти строчки плыли у меня перед глазами. Мой отец, который, как я думала, будет всю жизнь защищать, любить и ценить меня, отказал. Они все предали меня, бросили, и теперь я должна стоять перед Джастином и понимать, что та мечта и мысль, которая согревала меня так долго, только что разрушилась.  — Можешь забрать его себе, — Джастин посмотрел на письмо, потом на меня, — как доказательство того, что ты не нужна никому, кроме меня. Мне стало противно от его слов. Как же это ужасно звучит. Я не хочу даже думать об этом: я кому-то нужна, нужна. Слышишь меня, Джастин, нужна.  — Через полтора часа мы выезжаем к герцогу Ле-Бафу, так что приведи себя в порядок. И ещё, даже не надейся, что ты сможешь куда-то уехать. Я слишком многое позволял тебе, думал, что ты достаточно умная, чтобы не совершать глупостей подобно этой, но ты меня разочаровала. Теперь я лично буду контролировать каждый твой шаг, и любая глупость с твоей стороны будет наказана. Я не могла больше слушать его, не могла даже смотреть на него. Мне противно, а ему всё равно. Мне больно, а ему всё равно. Мне жить не хочется, а ему всё равно. Я забежала в свои покои и разрыдалась. Боль, которая всё это время была внутри меня, хотела вырваться наружу. Почему он ведёт так себя? Неужели я тут никто? Больше всего меня интересовал вопрос: кто мог предать меня? Дверь в мои покои открылась, и вошёл Луи. Без спроса.  — Его Высочество просил поторопить Вас. Может это он предал? Луи мог подслушать наш разговор с Элизой. Элиза? Она что-то таила от меня. Неужели своё предательство? Неужели единственный человек, которому я хотя бы чуть-чуть могла довериться, предал меня. И ради кого — Джастина. Элиза, которая знала, что я пережила и до сих пор переживаю. Нет, нет, этого не может быть. Или может?  — Я не поеду, так и передай ему.  — Его Высочество сказал в таком случае передать Вам, что это его первое предупреждение, после второго будет наказание.  — Мне всё равно. Ступай и впредь, будь добр, стучись перед тем, как зайти в мои покои. Луи вышел. Я нащупала под подушкой склянку с таблетками и надписью «Мышьяк». Она лежала у меня уже не первую неделю на случай, если я пойму, что не смогу справиться со всем этим. Я никак не могла решиться и всё думала, что уеду, уеду отсюда навсегда и забуду это, как страшный сон. Теперь я решилась. Белые таблетки приятно охлаждали мою руку. Я полностью готова. Спасибо папе за помощь, Джастину за любовь и понимание, Габриэлле за верность (Джастину), Карлу за нежность. Всем спасибо за то, что, к сожалению, были рядом.