Темная звезда

- Смотри сюда, Нэо, не отворачивайся. В Академии Ямигакуре были особо циничные устои — вышестоящие лица плевать хотели, что это дети. Нужно было создать из них монстров с холодным сердцем, гениев в бетонных бункерах. На «показательное» представление привели одного из взятых в плен шиноби. Тогда еще Нэо плохо разбиралась в изображениях на протекторах из-за довольно закрытого мира, в котором она жила. Тогда она не сразу поверила, что измотанный и истекающий кровью светловолосый мужчина в изорванных темно-серых одеждах — это один из сильных, вооруженных до зубов шиноби Кумогакуре. — Сейчас будет что-то интересное! — сказал кто-то из ребят в толпе. — Его просто добьют, — сказал кто-то второй безучастным тоном. Мужчина до последнего хранил молчание. Он не трясся от страха и не метался взглядом туда-сюда, пытаясь найти ту соломинку, за которую можно ухватиться. Мужчину поставили на колени, выбив у него почву из-под ног. Тот был очень слаб. Лишь его темные глаза выражали огромную волю, потому что, несмотря на все ухищрения Ями, он не только не выдал секретов Кумо, за что ему отрезали язык, но и не был похож на побитую собаку, даже тогда. И он не хотел падать на колени перед этими людьми. Один из шиноби сложил печати, в то время как все остальные разошлись. Детей поставили за спину шиноби, чтобы избежать возможной беды. В следующую секунду Нэо не поверила своим глазам, какая огромная палитра ужаса возникла в его глазах. Мужчина, парализованные ужасом, практически моментально поседел. Он начал неловко трепыхаться из стороны в сторону, дергаться и выть. Изо рта пошла пена, он начал биться в конвульсиях, готовый выпустить наружу нечеловеческий крик, но ему не давал общий паралич. Все происходило в мгновения. В какой-то момент шиноби бросил перед ним кунай, сложил печать и сказал «Кай». В тот же момент шиноби схватился за оружие и выколол себе глаза, истошно крича. Звук как будто рвался из сквозной дыры где-то внутри, из самого сердца, похожий на вытье огромного зверя. Затем он замотал головой. Нэо подумала, что шиноби показал ему что-то такое, что совершенно никто не готов увидеть, отчего несчастный потянулся за оружием и что ему совершенно не помогло. Даже после рассеяния вторичный эффект так забил несчастному голову, что он моментально предпочел лишиться зрения. Осознав в агонии боли и ужаса, что это не помогает, он ударил себя кунаем в грудь, распоров себя в нескольких направлениях. Когда его уносили, многих детей наполнил восторг увиденного: они посчитали, что их сделают такими же сильными и могущественными, что те в два счета смогут одолеть джонина, а то и дюжину. Маленькая Нэо была не в их числе. — Сегодня Урабон*, — сказала Нэо, глядя вдаль. Ее новый друг стал неплохой компанией в те дни, когда не было заданий, а изнурительные тренировки не выбивали остаточное желание жить. Хатаке не давал ей спуску. — Да. Будешь зажигать фонарик? — спросил Киба. — Не знаю, я как-то не думала об этом, — тихо сказала Хасэгава, сосредоточенно наблюдая за толпой. То и дело она хваталась за изодранную руку, которую она предпочла не лечить у медиков, а просто замотать бинтом. — Эх! Ты который день такая ходишь, из тебя и слова не вытащишь. Инузука ощутил на себе холодный пронизывающий насквозь взгляд оранжевых глаз. — Что? — громко возмутился он. — Я просто говорю то, что вижу. И еще, сходила бы ты к медику. — Беспокойся за других, а за меня не надо. — Ты постоянно храбришься, но, на самом деле, я думаю, тебе очень страшно. Оба замолчали. В толпе прохожих девушка увидела Шикамару, беспечно идущего куда-то с доской. Нэо надеялась, что собственные глаза ее не обманывают. «Это же доска для го!» Какой-то неописуемый восторг охватил ее. — Эй, Нара! — окликнула она его, спрыгнув с крыши. — Я догадывалась, что глубоко в душе ты — сварливый старикан, но чтоб настолько… — А, это ты, Нэо, — он повернул голову к бормочущей за его спиной куноичи. — Почему не бьешь меня в этот раз? — Да шучу я, расслабься. Это ведь доска для го, так? Парень развернулся к ней и утвердительно кивнул, засунув свободную руку в карман. — И какая тебе от этого польза? — Говорят, ты тут типа занозы в заднице — гениальный парень из клана Нара. Я хочу убедиться, так ли это. Шикамару чуть повеселел. Ему показалось крайне самонадеянным попытаться у него выиграть, тем более девчонке. Женщины, как он считал, только и умеют, что стрекотать обо всякой ерунде, да попрекать мужчин. Какие уж тут тактические игры? В душе ему уже было жаль Хасэгава. — Что ж, давай!

***

«Фех, ну и зачем я в это ввязался вообще?» Мир вокруг Нара просто рухнул вместе с его идеологией. День подходил к концу вместе с его уверенностью в том, что ни одна женщина не в силах тягаться с мужчиной. В го тысячи и тысячи комбинаций, и при подсчете очков, можно сказать, никогда не бывает равных. К тому же, Нара отличался своим потрясающим интеллектом. Мало того, что игра затянулась, так еще и бледная черноволосая куноичи изрекла смертный для его самолюбия приговор: — Ничья. — Глазам не верю… — Шикамару устало потирал виски. Такой расклад, когда число очков абсолютно идентично, просто поразителен для этой игры. Да еще и кто? Какая-то девчонка! Он посмотрел на нее и одобрительно кивнул. — Неплохо. — Было приятно надрать тебе задницу, — она собиралась уходить. — Постой! — окликнул ее Нара. — Кто научил тебя этому? — Па… отец научил, — серьезно сказала она. Эти слова ему очень понравились — его тоже всему учил отец, до того как за его обучение взялся Асума. Возвращаясь домой тихим июльским вечером, Нэо довольно перебирала все факты о Конохе, которые ей удалось вытрясти у нокаутированного неожиданным исходом Шикамару, и деревня уже перестала быть такой чужой. Стало приятней в ней находиться, когда известно и то, что известно жителям. Ее удивило то, как непринужденно держался Нара после той неловкой ситуации, произошедшей с Хасэгава пару месяцев назад. Под большим каштаном, она лежала и плакала от бессилия. Без отца, в другой стране, было достаточно тяжело возвращаться каждый день в пустую квартиру и чувствовать себя чужой. — Эй, ты чего плачешь? — Отстань, мне плохо. — Шиноби должны сдерживать свои эмоции. На самом деле, после ухода из жизни его сенсея, он понял, что слезы — это не постыдно. Но, как ему казалось, тогда они были ей ни к чему. Он не стал ее жалеть. — Тебе легко говорить, ты, — всхлип, — не один. Слезы капали на траву. Брюнетка, обхватив колени руками, снова уткнулась в них и начала громко всхлипывать. Это чувство было так сильно, так отчаянно рвалось наружу, что Нэо, даже осознавая то, в каком она виде сейчас перед другим человеком, не могло сдержать этого. Она услышала шелест травы. Парень присел к ней и положил руку на плечо. Он чувствовал себя неловко от этого, но понимал, что необходимо что-то предпринять, чтобы успокоить ее. — Не плачь, Нэо-чан! На вот, съешь, я их у Чоджи выиграл, но их лишком много, — он высыпал горсть леденцов ей в руку, буквально вложив их силой. Хасэгава не могла контролировать свои движения — ее всю трясло, она была сосредоточена только над небольшими фрагментами памяти в своей голове. Секунды спустя всхлипы утихли. — А? — она взглянула в свою ладонь, а потом на парнишку, чье обычно недовольное лицо совершенно изменилось. Он все понимал, для этого даже не было обязательным обладать выдающимся интеллектом. — Это мне? — Тебе-тебе, кому же еще! — Спа… — всхлип. — Спасибо.

— …ты не одна, Нэо!..

В этот момент, она полностью погрузилась в собственное воспоминание. Нара сделал для нее настолько большое (пусть по факту и маленькое) дело, что ей действительно больше не казалось, что она одна. С было это воспоминание. Пара крупных слез покатились по ее щекам. Дотронувшись до своего протектора, она с болью вспомнила садистские демонстрации казней ученикам Академии. Теперь ее ничего не должно связывать с Ямигакуре. Вечером у входа в свой дом она зажгла два фонарика для людей, чья смерть не давала ей спокойно спать по ночам: для своего отца и того человека из Кумо.

***

Тем временем Кумогакуре тоже погружалась в ночь. Люди приходили и уходили, оставляя вдоль дороги возле храма, на канатных тросах, фонарики. Те, кто жил на самом берегу огромного полуострова, пускали на водную гладь бумажные кораблики со свечами. Море пылало, всю деревню озарял траурный свет светлой скорби по усопшим и пропавшим. Двое мужчин двигались против общего течения покидающих храм прихожан. Некоторые, узнавая их, кланялись. В этот день Райкаге дал им заслуженный выходной. Зажегся еще один огонек. Сдув пламя со спички, высокий темноглазый блондин отошел назад, глядя на длинную фонарную вереницу. Мысль о том, что не все из них умерли «своей» смертью, заставила его задуматься над тем, сколько им самим осталось. Несвойственная ему мысль. — Шии, пойдем отсюда. — А ты что, Даруи? — Я уже зажег, идем. Всю дорогу назад телохранители Райкаге провели в траурном молчании. Темнокожий мужчина с пепельными, будто вымытыми с перекисью, волосами лениво зевнул и устало потер шею. Он заметил, что его друга что-то просто точило изнутри. Зная его с детства, он редко видел его таким отстраненным и рассредоточенным, будто бы он не имел никакой цели и смысла жить. Даруи легко мог отличить это состояние от обычного. — Ты сейчас думаешь о своем отце? Тело бесследно пропавшего возле проклятого леса Аокигахара шиноби так и не нашли. История десятилетней давности осталась лишь сухой страницей в запертых архивах, и вспоминать о ней приходилось лишь раз в год, чтобы не терзать себя догадками. — Сделанного не воротишь, Даруи. Размышлять об этом бессмысленно. — Послушай, — серьезно сказал товарищ, — ты меня не обманешь. Хватит уничтожать себя этим изнутри. Ты ничего не знал и не мог знать, и сделать тоже. — Даруи устало выдохнул. — Пойдем лучше, выпьем. Я угощаю. — В другой раз. — Райкаге опять запряжет нас, другого раза может не быть еще очень долго. — Все равно, — блондин отрицательно покачал головой. — Я должен идти. Небрежно махнув рукой, Шии скрылся из виду, в то время как Даруи, изобразив выражение абсолютной обескураженности, хлопнул себя по лбу. Слишком уж сильно эти двое отличались характерами. «Упрямый баран!» При свете одной лишь керосиновой лампы, сидя на полу в полутьме, джонин Кумогакуре перебирал старые документы, оставшиеся еще от отца. Не все из них после его смерти подлежали изъятию. Остались некоторые рукописные заметки и схемы, вычерченные вручную карты с некоторыми, не указанными на тактических, селениями. Эти вещи не являлись официальными подтверждениями и подверглись сомнениям в подлинности, поэтому Кумогакуре их не приняла в свой архив, однако некоторые сведения о сокровищах клана Корикава все же стали краеугольным камнем в новых разведывательных операциях и операциях по уничтожению непокорного клана. Шии понимал отца и его цель. Скорее всего, как он думал, после того как последних из Корикава вырезали, те, кому не хватало смелости сделать это собственноручно, снова оживились в попытке добыть новую информацию о небезызвестных свитках, зубами вырвав ее у Кумо. Но стремиться к безоговорочной истине он не хотел. То, что скрыто, пожалуй, так и должно оставаться в тайне.