Химера

Наутро Майер смеялся над своей идеей: «Надо же, решить спасти полуживого еврея! Скоро войне конец, он может и не дожить до него. Смысл этого всего предприятия тогда в чем? Собственное желание, как у Ирмы? Вздор. Оставить все, как есть, и вернуться домой к родителям и Марте — вот моя цель. И никаких евреев». В тревожном и радостном настроении Майер шагал через плац, чувствуя, как приятный снег летит в лицо и холодит шею: «Господи, ну почему я видел, как она ее убила? Да и сколько их еще перемрет через месяц? Сотни. А я ничем не помогу и, собственно говоря, не должен. Взбрело же в голову! У меня просто нервы расшатались от этой войны. Скорее бы конец. Или пустили бы уже к отцу на фронт, чтобы я занимался настоящим делом. Весной отправлюсь домой — надо поменьше видеть эти костлявые лица». В кабинете доктора Шнайдера царил полумрак, было прохладно и пусто: у толстой стены стоял небольшой стол с бумагами и колбочками препаратов, а по середине находилась ванна, до краев наполненная водой — в ней сидела нагая девушка со стриженной, покрытой коростами головой, и больше ничего. За дверями, ведущими в медицинский архив, кто-то шевелился и просил подождать. Когда Майер зашел и включил еще одну лампу, девушка, не пошевелившись, подняла на него свои темные глаза (он увидел, как щеки слабо покраснели), и снова опустила, оглядывая недвижимую рябь. — Здравствуйте, — отчего-то ласково сказал Майер и тут же одернул себя. Девушка вздрогнула и громко заговорила на плохом немецком: — Номер Р-315, господин офицер. Она волновалась, вода выплескивалась из ванны, и в тишине, как свинцовые, об пол разбивались крупные капли. — Номер Р-315, номер Р-315, — и она стала показывать костлявой рукой на грудь, где был выбито ее новое имя. — Я верю, успокойся. Вышел улыбающийся доктор Шнайдер и прикрикнул на номер Р-315, который тут час же замолчал. — Вы заставили ее краснеть, Майер, да, впрочем, и сами-то, — смеялся он. — Вам везет — вы всегда видите нагих девушек. Ох, это зрелище поприятней… Терпеть не могу обвисшую кожу. Ну, проходите, а то совсем растерялись. Майер подошел ближе к ванной и сел на табуретку. — Я позвал вас для того, чтобы посмотреть побочный эффект препарата «КоУ-12». Вы уже знаете о нем, — Шнайдер подошел к столику, надел перчатки и стал набирать мутную сыворотку в шприц. — Организм готов к процедуре. Ох, знали бы вы, Майер, сколько времени я мучился с ней. Р-315 оказалась живучей всех, но все равно, как тряпка. У нее плохо сворачивается кровь, почти гемофилик. Но, — улыбка снова озарила лицо доктора, повернувшегося к Йоахиму, — я все равно ее ценю. Мое творение. Я это к чему… Минут через пять после того, как я введу препарат, начните с ней говорить. Мне нужно знать, путается ли у нее сознание. «КоУ-12» сильно влияет на мозг, и будет жалко, если после стольких трудов она поедет головой. Ну, с одной стороны, я дам сначала половину основной дозы… Шнайдер подошел к девушке, привычно схватил ее худую руку и пронзил вздувшуюся вену. — Итак, давайте, Майер, займите ее разговором. Майер склонился ближе к бортику ванны и по-мальчишески уставился на девушку. У нее не было бровей и ресниц. Губы были большими, распухшими с потрескавшимися до крови уголками. Веснушки, густо осыпавшие лицо, выцвели и выглядели, как аллергическая сыпь. Она, видимо, и до «Химеры» не была красавицей, а теперь стала еще некрасивее. Р-315 уже не боялась Майера так же сильно, как только он зашел в кабинет — это было видно по ее успокоившимся глазам. — Как вас зовут? — Р-триста… Дуней зовут. — Вы хорошо себя чувствуете, Дуня? — Ног не чувствую, господин офицер. — Она не чувствует ног, доктор, — сказал Йоахим Шнайдеру. — Ничего, хорошо. Пусть посчитает до десяти и обратно. — Дуня, посчитайте до десяти и обратно. Девушка посчитала. Все оставалось, по мнению доктора, в норме. Майер попросил ее рассказать о себе, семье, городе, в котором она родилась. Она говорила медленно бессильно, но без запинки. Речь, как у выпускницы консерватории, у нее была музыкальна, изысканна. И Шнайдер через десять минут ввел новую дозу. — Вы хорошо себя чувствуете, Дуня? Посчитайте, — говорил Майер. — А вы точно немец, господин офицер? — смело, как показалось Йоахиму, спросила девушка. — Да, я родился и вырос в Кельне. А почему вы спрашиваете? — Вы не похожи на доктора, на других офицеров. Вы верите в то, за что воюете? — Я воюю за счастливое будущее, — твердо сказал он. — И поэтому я сижу перед вами голая в ванной? Потому что вы воюете за счастливое будущее, господин переводчик? — Я думаю, что вы не в том положении, чтобы так со мной говорить. — Неужели вы так ненавидите всех нас? — чуть ли не плача говорила девушка. — Нет, вы просто издержки великой цели. — Вам нравится смотреть на таких людей, как я? Вам нравятся издержки, господин переводчик? — Так, номер Р-315, помолчите. Мне ничего не нравится. Вам теплее становится? — Тогда зачем вы так смотрите на меня, как будто жалко? У вас не просто такие глаза, вам правда жалко меня, — вздохнула она и схватила его ладонь мокрой костлявой ледяной рукой. — Зачем вы тут работаете, если не верите в то, за что они воюют? Майер повернулся к Шнайдеру, и тот одобрительно кивнул. — Какая же ужасная война, господин переводчик. — Вам становится теплее, Р-315? Девушка растерянно кивнула. Из носа потекла кровь, капля за каплей растворяясь в ледяной воде. Она вздрогнула, схватилась за горло и стала царапать правой рукой шею, громко всхлипывая. Свободная рука до боли сжала руку Майера, что та побелела. — Доктор, доктор, — с ужасом говорил он, повернувшись к Шнайдеру. Тот оставался на месте с разочарованным лицом. — Отпусти руку, а то сломает, — сказал он и отмахнулся. — Ну вот, еще одна. Сколько вложено! Сколько трудов! Какие же слабые твари. Из горла девушки потекла кровь, и она сама отпустила руку Майера, чтобы обхватить свою шею, разрываемую спазмом. Вода вокруг Р-315 побагровела, закрывая ее наготу. Дуня из консерватории умерла. За ней пришли два человека из зондеркоманды — две огромные жилистые женщины. Одна вытащила ее из ванны и, схватив за голову щипцами, волоком потащила на выход — к крематорию. Вторая села на бортик и ведром стала вычерпывать кровавую воду. Шнайдер ушел на обед в штаб. Майер лично вычеркивал номер Р-315 из списка заключенных. Идея о «шестеренке» укрепилась в его мозгу, хотя тот и не думал об этом. В подавленном настроении Йоахим сидел в медархиве, листая личное дело Р-315 в освещении торшера. У нее была еще сестра и брат, которого расстреляли в сорок первом как партизана. «Ивановская Авдотья Семеновна, 24 года. Дата смерти: январь этого года». Закрыв папку, Майер стал искать стопку, где были собраны все беременные женщины. Восемнадцать на последних сроках — такие, какие нужны. Он перебрал всех и выбрал двоих — П-156 и Е-1017. Обе были на девятом месяце и пока не подвержены облучению. Майер искал именно их, решив скорее завершить свое дело, но не в ущерб аккуратности. Ему была нужна еще одна. Йоахим искал ее долго, вглядываясь в фотокарточки личных дел. Одни жалкие, измученные, безволосые женщины и девушки с одинаковым взглядом, молящим о пощаде. Никто из них не хотел идти на смерть. Майер раздраженно сплюнул, закурил и загадал номер: 321 и букву в честь Дуни — Р. Номера Р-321 сначала вообще не было на полках, Йоахиму пришлось пересмотреть все по несколько раз — достаточно, чтобы можно было загадать новый номер. Но Майер упрямо искал именно его среди тысяч папок. Забравшись на верхний стеллаж, и пошарив по нему, он опрокинул «детскую стопку». Из папок вылетели фотокарточки. На одной из них была девочка-еврейка, которая улыбалась Йоахиму на плацу, пришитая боком к другому уже мертвому ребенку. Складывая все обратно, Майер узнал, что девочка-еврейка умерла от неизвестного осложнения пять дней назад, отчего ему стало неловко и грустно. Он все-таки нашел злосчастный номер Р-321 и, даже не посмотрев, кто именно скрывается под ним, решил, что первый этап дела завершен. Теперь ему следовало найти в Опаличе старину Курта, который точно поможет на втором, самом главном, этапе, ведь он — лучший друг.