Сажай деревья

Зимой дом Беорна был не таким, каким Бильбо помнил его по прошлому лету. Или это он сам изменился? Как бы сильно ни отличался пестреющий цветами луг от бесплодной снежной равнины, которая встретила его несколько дней назад, это было не навсегда. Вслед за зимой придёт весна, и снова распустятся цветы. Но тот холод, что поселился отныне у него в сердце, не уступит ни солнцу, ни весеннему теплу. Бильбо знал, что возврата к прошлому нет. Он уже никогда не станет прежним. И за это он был готов проклинать Гэндальфа. И благодарить его. Если бы волшебник не пришёл к нему. Если бы Бильбо не отправился в путешествие. Он не приобрёл бы столь многого. И потерял бы так мало. Если бы Торин, и Фили, и Кили остались живы. Если бы. Если, если, если… - Если бы я мог загадать желание, - пробормотал Бильбо в тишине спящего дома. Гэндальф и Беорн легли несколько часов назад. Все беорновы питомцы тоже крепко спали – все, кроме толстого рыжего кота, который по-хозяйски устроился у Бильбо на коленях. Требуя ласки, котище выпускал коготки и принимался недовольно мяукать всякий раз, когда ему казалось, что Бильбо чешет ему за ухом недостаточно усердно. Если, если, если… Язычки огня в очаге плясали, причудливо извиваясь. *** Позже Бильбо не мог вспомнить, но, должно быть, он всё же уснул, и – судя по тому, что он обнаружил себя лежащим на своей постели – Гэндальф или Беорн перенесли его туда. Он помедлил, прежде чем открыть глаза. Но от неизбежного не спрячешься. Вскоре пришлось неохотно согласиться с тем, что он проснулся. Впрочем, кажется, он был единственным, кто проснулся в этом доме? Откуда-то сбоку доносилось тихое похрапывание. Причём похрапывал явно кто-то не один. Бильбо заморгал, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь слипшиеся спросонья ресницы. Странно. Не в привычке Гэндальфа или Беорна валяться в постели до позднего утра. Может быть, пара беорновых псов улеглись рядом? Бильбо наконец сфокусировал взгляд. Нет, это были не собаки. Сон слетел с него как не было. *** Бильбо едва осмеливался дышать. Окаменев от потрясения, смотрел и смотрел, впитывал – не взглядом, всем существом! – картину, представшую перед ним. Боялся моргнуть из страха, что она исчезнет. Даже если бы сейчас целое стадо олифантов снесло дверь и протопало через весь дом, это не заставило бы его отвести взгляд. Трое гномов крепко спали на полу у очага. Должно быть, у Бильбо всё-таки вырвался какой-то возглас. Сам он не заметил, но кот, рыжим клубком свернувшийся на животе у Кили, лениво приоткрыл один глаз. А потом Торин пошевелился. Бильбо смотрел, как он просыпается. Ему так редко доводилось видеть это прежде. Во время похода Торин всегда был на ногах раньше половины отряда, включая его самого. Всё ещё на грани сна и пробуждения, Торин слегка шевельнулся – и тут же замер. Так жаркой послеполуденной порой в Шире воздух замирает перед приближением грозы. В одно мгновение спокойная расслабленность сна сменилась напряжённой как пружина силой воина, готового к битве по малейшему знаку – и всё это ещё не открывая глаз, не глядя на то, что происходит вокруг. Раньше Бильбо часто задумывался о том, каково это – быть воином, всю жизнь нести с собой воспоминания о смерти и битвах, и даже от сна пробуждаться так, как будто в следующий миг собираешься отразить вражеский удар. С каких пор он перестал задумываться? Он не был воином. Но сколько раз в его собственных снах звучали орочьи крики и сверкали клинки, и он просыпался, задыхаясь? Нет, сам он никогда не погибал в этих кошмарах. Это всегда был кто-то из отряда, или милые дочки Барда, или даже Гэндальф – и какая разница, что старый хитрец был волшебником, и так просто оркам с ним не справиться. Его друзья, его боевые товарищи гибли у него на глазах, и он не мог их защитить. Но чаще всего ему снилась смерть троих сыновей Дурина. Он был там, он стоял рядом, и смотрел, беспомощный, не мог пошевелиться, не мог помешать. Они падали зарубленными, чёрный поток чужого войска надвигался и поглощал их. Снова и снова, его омрачённая горем память возвращала его туда, отказывалась отпускать. День за днём казнила его болью, которая не слабела со временем. Весь их с Гэндальфом обратный путь, в разрушенном Дейле, под мрачными кронами Лихолесья, во владениях Беорна… И наконец, в этот раз… Ну что ж. В этот раз ему снится, что дорогие ему гномы живы, что они провожают его в Шир, а сейчас крепко спят на полу у очага. Чему удивляться? Бильбо знал, что все трое останутся с ним в его сердце до конца жизни. Он не мог решить только одного – хуже или лучше этот сон тех кошмаров о битве, что мучили его прежде? Несомненно, он приятнее. И вместе с тем, ещё ни разу Бильбо не был так близок к тому, чтобы усомниться в крепости собственного рассудка. Но все эти мысли потеряли всякое значение. Потому что Торин открыл глаза, окинул комнату затуманенным взглядом и – так знакомо! – растерянно и настороженно нахмурился. А потом его взгляд нашёл Бильбо, упёрся в него и уже не покидал. На миг в нём промелькнуло изумление, но тут же брови снова сурово сошлись к переносице. Торин поднялся, медленно, осторожно, словно не желал испугать Бильбо, боялся, что тот вскочит и убежит, или растает в воздухе. В других обстоятельствах это было бы даже забавно. Но сейчас Бильбо действительно захотелось вскочить и бежать со всех ног. Невыносимо – видеть Торина рядом и понимать, что это только сон, что через несколько мгновений он исчезнет. Он не выдержит этого. Не сейчас, когда Торин так близко! Бильбо мог бы протянуть руку и дотронуться до него. Торин сделал три коротких, неуверенных шага, как будто сомневался, что ноги станут его держать. Он чуть прихрамывал, и Бильбо вспомнил клинок Азога, пронзивший ему ступню. Вспомнил страшную глубокую рану в груди, кровь, пропитавшую ткань и кожу одежды. Он судорожно выдохнул, попытался вдохнуть – воздух словно ускользал, не давал снова наполнить лёгкие. Торин остановился рядом с постелью Бильбо. Умирающие угли слабо освещали его со спины. Вокруг поднимались тени, и в них Бильбо видел замёрзший водопад на Вороньей Высоте. Видел, как Оин одевал его тело для погребения, каким одиноким и маленьким он казался, и – ему же холодно, как ему должно быть холодно! – как потом мир вокруг из серого стал чёрным, потому что три тяжёлые плиты заняли своё место наверху высеченных в камне гробниц. Это было несправедливо, так невозможно несправедливо и неправильно. Это сон, это не может быть правдой! Торин перед ним – лишь тень, воспоминание, готовое кануть в небытие, раствориться в беспорядочных видениях кошмара, потому что нет, это не должен был быть он, Торин не мог погибнуть, Фили и Кили не могли погибнуть! Это должен был быть Бильбо. Бильбо должен был умереть вместо них троих. Или, если нельзя никак иначе – вместо одного из них. Но Бильбо ещё не растерял последний ум. Он знал – как бы сильно ни желать чуда, одним желанием ничего не изменишь. Три месяца назад Двалин нашёл его, обнимавшего мёртвого Торина, на пропитанном кровью льду Вороньей Высоты. Тогда он поднялся и расправил плечи, и пусть слёзы склеивали ресницы и замерзали на щеках. Он улыбнулся Гэндальфу, благодарный за попытку утешить, но не смог произнести ни слова. На погребальной церемонии он держался прямо и спокойно – так же, как на похоронах родителей много лет назад. Он понимал, что часть его самого хоронят вместе с Торином. На пиру поднимал кубок в честь павших и пил до дна, не ощущая вкуса старого вина. А потом, как только холода пошли на убыль, и Гэндальф уверил, что время благоприятно для путешествия, он попрощался с гномами и отправился в обратный путь. И вот теперь… теперь. Что это значит? Бильбо не дурак и не безумец, а значит – это всё неправда. Торина нет. Это просто сон. Торин опустился на колени рядом с ним, всё с той же странной осторожностью – и само по себе это было удивительно, разве хоть раз в жизни Торин сделал что-то осторожно? – и протянул руку. Бильбо резко отпрянул. Нет, только не это! Потерять Торина снова – он этого не переживёт. Торин замер, не окончив движения, рука упала на колено. Из нового положения Бильбо мог видеть его глаза – тёмные в полумраке, блестящие и внимательные. - Бильбо, - сказал Торин. Это был его, знакомый Бильбо, голос. Он прозвучал мягко и неуверенно, и какая-то нотка в нём превратила произнесённое имя в вопрос, на который он не знал ответа. Но даже одного звука его голоса было достаточно, чтобы Бильбо чуть расслабился и подался вперёд. Торин воспользовался этим, снова протянул руку, отвёл упавшие ему на лоб несколько перепутанных прядей. Волосы отросли, их длины хватило, чтобы заложить их за ухо. Бильбо ахнул, обжёгся вдохом. Ладонь Торина была тёплой и шершавой от мозолей. Она бережно касалась его щеки, кончики пальцев скользнули по мочке уха. Торин убрал руку и сказал: - Ты не стал подстригать волосы. Как будто это имело какое-то значение. Бильбо помимо воли рассмеялся: - Не нашлось никого, кто согласился бы меня подстричь. Профессия цирюльника у таких упрямцев как вы, гномы, явно не в большом почёте. Шутливые слова сорвались с губ до того естественно и легко. Как только он осознал это, словно острый нож повернули в сердце. Потому что – снова, в который раз! – это всё неправда. - Вот оно что, - ответная улыбка Торина была искренней и такой знакомой. Ещё одна вспышка боли в груди. – Но это же дом Беорна, ведь так? Торин снова озадаченно нахмурился. Он оглядывался вокруг, как если бы желал удостовериться, что не ошибся с предположением. Бильбо едва не спросил, какое отношение это имеет к его волосам, или к стрижкам и цирюльникам, но вовремя прикусил язык. Это просто смешно. Торин умер, а ему снится, что они с ним сидят на соломенной постели у беорнова очага и перебрасываются шутками о волосах. Как будто больше не о чем. Он опустил руки на колени, что было силы вцепился в них пальцами – достаточно для того, чтобы от ногтей остались отметины под тканью штанов – и уже собрался сказать об этом, но Торин опередил его: - Загробный мир – странное место, - произнёс он. Хмурая складочка между бровей стала глубже. Как будто грозовая туча росла на горизонте. Он оглянулся на племянников, суровое выражение на миг смягчилось и тут же напряглось снова. - Мои мальчики... - начал он. Тут какая-то внезапная мысль пронзила его. Резкий, испуганный взгляд метнулся к Бильбо. – Кили, он же не….и ты, Бильбо, ты тоже... Он казался потрясённым, уничтоженным каким-то только что поразившим его ужасным открытием. Бильбо не знал, что это была за догадка, и что ему ответить. Только то, что «ты – это просто сон» определённо говорить не стоило. Должно быть, Торин заметил замешательство Бильбо. Он покачал головой и тихо, почти про себя пробормотал несколько слов. Бильбо узнал отрывистые гортанные слоги кхуздула. - Я умер, - сказал Торин, обращаясь скорее к самому себе, чем к Бильбо. Ищущий, острый взгляд словно пытался прочесть мысли Бильбо, как если бы Торин ждал от него опровержения. Ничего удивительного, подумал Бильбо, они ведь часто спорили в прошлом, разве нет? – Я… ты…- он посмотрел на племянников, на Фили, и боль, горевшую в его взгляде, Бильбо понял лучше, чем ему того бы хотелось. - Я помню, как… он погиб у меня на глазах, - Торин оборвал себя, сжал челюсти так, что лязгнули зубы. Плечи его напряглись и застыли, будто вырубленные из камня. Совсем как та статуя, которую начали высекать для его гробницы. Мысль явилась сама собой. Нет, нет, не думать об этом! Бильбо поспешил сказать первое, что пришло на ум: - А потом ты стал словно… - он почти сказал «безумный», это было так, и в то же время нет. Торин уже сходил с ума из-за драконьего проклятия – но то, что случилось с ним после гибели Фили, было совсем непохоже на это. – Двалин назвал это «берсерк». Позже, после того как… Торин удивлённо моргнул. - Верно, так мы это называем. Он вновь обернулся к племянникам и глядел на них с такой огромной болью. Бильбо судорожно, яростно впился ногтями в колени. Кажется, он ранил себя до крови. И пусть, всё что угодно, только не протянуть руки и не поддаться желанию обнять Торина. Его бедное сердце этого не выдержит. Торин растает, как только Бильбо осмелится его коснуться. Так уже было раньше в его снах. Торин медленно повернулся к нему, как будто не желая отрывать взгляд от племянников, как будто тоже боялся, что они – стоит только моргнуть – неизбежно исчезнут. - Кили? – едва слышно прошептал он. Бильбо заколебался, хотя и знал, о чём он спрашивает. Торин заметил его нерешительность и помрачнел ещё больше. - Больг, - нехотя сказал Бильбо. Имя кривым иззубренным кинжалом резануло по горлу. – Отродье Азога. Кили и Тауриэль вдвоём сражались с ним. - Тауриэль? – переспросил Торин. Грозовые нотки зарокотали в голосе – как всегда, стоило ему услышать о проклятых эльфах. - Она была начальником стражи во дворце Трандуила… - Была? – Торин перебил его. – Она погибла вместе с Кили?.. Ради Кили? Бильбо задумчиво покачал головой. - Нет… Принц Леголас успел спасти её. Не уверен, что она ему за это благодарна. Он вспомнил, какой потерянной она казалась, когда он в последний раз видел её. Отражение его собственного горя в чужих глазах. Торин тяжело опустился на пол и очень долго молчал, глядя куда-то в сторону. Бильбо начал подыскивать слова – но что он мог ему сказать? Что объяснить дяде, чьи племянники стали жертвами выродка, истребившего всю его семью? Какое утешение предложить жестокой иллюзии собственного помрачённого горем рассудка? Наяву он и для себя не мог найти утешения. - Я не понимаю, - ровным бесцветным голосом сказал Торин. Его тон встревожил Бильбо даже несмотря на пропитавшую его до костей уверенность в том, что это не может быть правдой. Он придвинулся ближе, на всякий случай снова посильнее вцепившись пальцами в колени. Только бы не забыться и не протянуть руку! Торин заметил движение и повернул голову, в упор посмотрел на него. Так растерянно и беспомощно. Бильбо задохнулся. Все фальшивые слова утешения умерли не сказанными. - А ты сам? Как вышло, что и тебя я не уберёг, мой взломщик? – хрипло, с му́кой выговорил Торин. Бильбо не мог вспомнить, как и что он сделал, это прошло мимо сознания. Только то, что его ладони вдруг упёрлись в колени Торина, а его лицо оказалось близко-близко. - Нет, я… ты не… Ни в чьей смерти нет твоей вины, хотел он сказать, но слова застыли в горле. Ладони Торина накрыли его собственные. - Я помню, что ты был там. Ты был там, рядом со мной, когда я… Взгляд Торина потерялся где-то вдали. Он словно видел кого-то ещё рядом с Бильбо. - Так значит, этого на самом деле не было? Предсмертное видение, желанный утешительный обман, и ничего больше? – пробормотал он про себя. Бильбо нахмурился, силясь понять, о чём он говорит. - Бесполезное, жалкое утешение, - с внезапно прорвавшимся гневом прорычал Торин, и сильные пальцы сжали руки Бильбо. Он снова посмотрел на него, вернее сказать, снова увидел его – вместо призрачных теней, воскрешённых его памятью. - Как? – это короткое слово прозвучало требованием, приказом, и в нём было столько гнева, сколько Бильбо ещё не приходилось слышать в голосе Торина. Разве только когда… Перед глазами всплыл образ короля, охваченного драконьим безумием, но Бильбо запретил себе об этом думать. - Я не понимаю, - сказал Бильбо. Он не стал отстраняться. Несмотря на гнев, прикосновение ториновых рук осталось мягким. Они медленно заскользили к плечам, тёплые, почти горячие сквозь ткань рубахи – вверх до самой шеи, потом ещё выше, и бережно обхватили щёки. Торин наклонился к нему, и Бильбо увидел, как гнев уступает место горечи – той же обречённой страшной горечи, с которой недавно он смотрел на Фили и Кили. - Как ты умер? – тихо спросил Торин. Бильбо моргнул. И ещё раз моргнул. И ещё раз. Потому что…. Хм. Что тут прикажете делать? Такой поворот в его снах определённо был новостью – неудивительно, что он растерялся. Что ответишь на такую несуразицу? Бильбо всё-таки открыл рот, чтобы начать плести какую-нибудь рассудительную чепуху вроде: «Это сон. Я не умер, Торин, это ты умер. Не говори глупостей» - но не успел, потому что, не дожидаясь ответа на свой вопрос, Торин продолжал: - Я ведь… просил у тебя прощения? – его глаза искали взгляд Бильбо, и руки по-прежнему держали его, всё так же бережно, невообразимо бережно и осторожно. Он наклонился ещё ближе. - Своим последним дыханием, я успел попросить прощения. Я думал… я был уверен, что это было наяву, что мне это не привиделось. Бильбо, мой Бильбо – пожалуйста, поверь мне! Если бы я мог забрать обратно мои слова у ворот, любой ценой, я бы это сделал. Я… Каждое слово пронзало смятением и му́кой, и Бильбо чувствовал, как словно зияющая бездонная пропасть, полная ужаса и боли, ширится у него внутри. Как мог крепко, изо всех сил он уцепился за руки Торина, оторвал их от своего лица и прижал к груди – помимо разума надеясь, что так Торин не только услышит его, но и ощутит, прочтёт каждую мысль, каждое чувство, которые теснятся в нём, и для которых он не сумеет найти слов. - Торин, - сказал он. Но Торин не слушал: - Ты не должен был умереть! Орлы прилетели, они должны были тебя спасти. Я думал, что ты в безопасности, несмотря на всё, что я тебе причинил. Бильбо, мне так жаль. Я знаю, что не заслуживаю твоего прощения, но… - Замолчи! – вскрикнул Бильбо, мгновенно вспыхнув гневом. Да как он мог, этот призрак, эта тень перед ним, как он мог так говорить о Торине, об их последних мгновениях вместе?! – Замолчи немедленно! Как ты смеешь? Торин отшатнулся так резко и так далеко, что какая-то часть Бильбо, сохранившая способность наблюдать со стороны, удивилась, как он не потерял равновесие и не упал. Но Бильбо по-прежнему держал руки Торина в своих. Вместо того, чтобы отпустить, он только сжал сильнее, когда увидел, что лицо Торина исказилось болью, смешанной со… смирением? – как будто он ждал из уст Бильбо свой окончательный приговор. - Как ты смеешь?! – снова выкрикнул Бильбо. Ярость, неистовая ослепляющая ярость захлестнула его. На самого себя, на собственный разум, который – как будто всего остального, как будто смерти Торина показалось мало! – изобрёл ему ещё и эту изощрённую пытку. - Я…. разумеется, я простил тебя! Как же иначе! Да о чём мы говорим, «простил» - как будто мне было что прощать, это же я, я тебя предал! Я предал тебя, Торин, а потом ты погиб. Раньше Бильбо никогда не думал, что свистящим прерывающимся шёпотом тоже можно кричать, но у него получилось. Та самая, наблюдающая со стороны, благоразумная часть сознания оказалась начеку и вовремя предостерегла его: Фили и Кили – их призраки? – крепко спят в нескольких шагах, у очага. Он свирепо глянул на Торина и понизил голос: - Так что не смей извиняться, и смотреть на меня так…так…. как будто тебе больно за меня, когда это ты умер, Торин. Ты, а не я – как мне следовало бы, за то, что я сделал. Слышишь? Никогда. Больше. Не смей. Торин смотрел на него. Бильбо с удовлетворением отметил, что рот у него приоткрылся от изумления. Бильбо глубоко вздохнул, раз, другой, стараясь успокоиться. Не тут-то было. Торин чуть повернул руку и обхватил ладонь Бильбо своей, переплетая их пальцы. - Ты не умер? – неуверенно спросил он. Его взгляд засветился надеждой. Бильбо невесело хмыкнул и сказал, словно втолковывая урок непонятливому ребёнку: - Нет, Торин. Всё это…, - он попытался обвести жестом комнату – что было некоторым образом затруднительно, учитывая, что обе его руки были зажаты в могучих лапищах Торина, и тот вовсе не собирался их отпускать. Вместе они совершили руками что-то вроде причудливого танцевального па, - …всего лишь сон. Ничего больше. Жестокий сон, в котором Торин – живой, тёплый Торин – держит его за руки и просит прощения за то, что было полностью виной Бильбо. Ну хорошо, допустим, не полностью. Но наполовину точно. Вторую половину он согласен уступить Торину. Торин крепче сжал его руки и внимательно оглядел комнату. - Это дом Беорна, - проговорил он наконец. - Угу. Мы это уже проходили, помнишь? – Бильбо не смог сдержать насмешки. Торин посмотрел на Бильбо, потом на племянников, потом снова обвёл взглядом комнату. Медленно покачал головой. Уже не пытаясь отрицать очевидное, лишь удивляясь ему, подумал Бильбо. - Я не понимаю, - сказал Торин. Бильбо закусил губы, удерживаясь, чтобы не ответить, что это они тоже уже проходили. - Это сон, - повторил он, изо всех сил стараясь говорить твёрдо. А если его голос слегка дрогнул – что с того? Кто осудит его бедное глупое сердце за то, что ему хочется поверить в невозможное? Торин снова покачал головой. - Я помню поединок с Азогом. Помню, как прилетели орлы. Я смотрел на них и видел, что исход битвы решён. Потом я упал, и ты нашёл меня, - он неуверенно улыбнулся Бильбо. – Ты всегда меня спасаешь, господин Взломщик. - А в этот раз не сумел, - ровно сказал Бильбо. – Тебя убили. Если бы не моя безумная затея… Торин порывисто наклонился вперёд и прижался лбом ко лбу Бильбо. Прикосновение было всё таким же удивительно тёплым, таким живым. У Бильбо навернулись слёзы. - Ты меня спас, - голос и слова не допускали возражений. – Когда в своём безумии я не замечал ничего, кроме золота, ты освободил меня. Даже не думай сомневаться в этом, Бильбо. Сердясь на себя, Бильбо всхлипнул. Этого ещё не хватало. Он крепко зажмурился и закусил губы. Раньше он не считал себя подверженным таким сентиментальным глупостям, но после битвы порой было достаточно одной мысли о Торине, чтобы слёзы выступили сами собой. - Если это сон, то он весьма странный, должен признать, - задумчиво продолжал Торин. Его дыхание легонько щекотало Бильбо губы. – Я помню, как умер у тебя на руках, мой Бильбо… Вокруг была темнота, ничего кроме темноты, а потом… голос позвал меня. Я никогда не слышал его прежде, но моё сердце сразу его узнало – это был голос моего Создателя… Бильбо не решился открыть глаза, но он чувствовал и так, что благоговение и восхищённый трепет, звучавшие в голосе Торина, отражались и в его лице – таком близком и таком невозможно, до боли полном чувства и жизни. - Но если это сон, почему я оказался в доме оборотня, в окружении тех, перед кем я виноват больше всего? Бильбо рассерженно фыркнул и качнул головой, так чтобы их лбы стукнулись. - Только не смей начинать это снова, слышишь? – ты, упрямое, твердолобое, несносное твоё… величество! За минувшие несколько месяцев Бильбо уяснил одну вещь: Торин был упрям, бесспорно – но похоже, что это удручающее качество было обязательным приложением к титулу короля. Все они – что Бард, что Трандуил, что Даин – могли на равных соревноваться в упрямстве, и это порой раздражало не меньше, чем обыкновение одного волшебника в серой хламиде совать нос в чужие дела или нездоровая страсть к чужим серебряным ложечкам его незабвенной кузины. Слегка сжав руки Бильбо в своих, Торин хмыкнул: - Непохоже на сон. Всё слишком настоящее. Бильбо страдальчески вздохнул и приоткрыл глаза. - Потому что это не твой сон, а мой, - терпеливо объяснил он. – При всём твоём королевском самомнении… - Твой? – перебил Торин. Он с недоумением смотрел на Бильбо. - Да, - твёрдо сказал Бильбо. Он уже подыскивал в уме доводы, чтобы опровергнуть ториновы возражения. – Мне всё время снишься или ты, или Фили и Кили, с тех пор как… Хм. С тех самых пор. Торин немного отодвинулся. Чувство потери, в тот же миг охватившее Бильбо, было внезапным и острым – неожиданное прикосновение прохладного утреннего воздуха к его лбу, там, где только что его согревало тепло Торина. - Так. Но как настоящий я мог попасть в твой сон? В другое время Бильбо посмеялся бы нелепости этих слов, но только не сейчас. - И это говорит тот, кто мне снится. Торин моргнул. Бильбо моргнул. Они молча глядели друг на друга. Бильбо потерял счёт времени. Это могла быть целая вечность – а может, несколько минут. Бильбо освободил руку из удерживающей её руки Торина и – медленно и осторожно, так осторожно – потянулся к его лицу, коснулся щеки над линией коротко подстриженной бороды. Она чуть-чуть отросла за несколько недель перед битвой. Кожа Торина была тёплой, как и всё время с начала этого странного разговора. Или сна? Во всех предыдущих снах Торин был холодным, всегда холодным – как лёд, лёжа на котором Бильбо обнимал его, как камень, в котором его погребли. Борода Торина щекотала ему кончики пальцев. Глаза Бильбо расширились, губы приоткрылись в изумлённом «О...». Осмелев, он касался сильнее, увереннее, провёл вдоль щеки вверх, к мочке уха, зарываясь пальцами в короткие курчавящиеся волоски. - О, - повторил он. Он всё так же не знал, правда ли это, но это было так хорошо, восхитительно хорошо – чувствовать Торина, прикасаться к Торину, каждой своей частичкой ощущать живым того, кого он любил так сильно и по кому так отчаянно тосковал. Торин подавался навстречу прикосновениям, словно истосковавшийся по ласке кот. Его рука теперь лежала у Бильбо на колене – твёрдые пальцы сжали его, и Бильбо почувствовал ранки, оставленные его собственными пальцами – каких-то полчаса назад, подумать только! Торин заметил, как Бильбо вздрогнул от боли, и собрался было отстраниться, но Бильбо не отпустил. Он наклонился вперёд, потянулся следом и забрался к нему на колени – как маленький хоббитёнок, которого напугал страшный сон, ищет утешения у взрослого. Он обвил руками шею Торина, уцепился что было силы – на случай, если вдруг Торин вздумает пытаться оторвать его от себя – не обращая внимания на острые углы ториновых доспехов, больно впившиеся в кожу. - Ты умер, - выдохнул Бильбо. Слёзы потекли сами собой. Жгучие, солёные, большие как горошины, одна за другой, торопясь, они скатывались по щекам, а под веками набухали всё новые. Нос заложило, стало почти невозможно дышать. – Ты умер, ты умер, тыумертыумер…… - Шшш, melekûn men, - тихий низкий голос успокаивал и утешал. Торин прижал его к себе, заключив в кольцо рук. Бильбо почувствовал новые колючие грани доспехов и такое невероятное, блаженное тепло. Широкие ладони гладили спину, скользили вверх и вниз, бережное прикосновение пальцев ощущалось сквозь тонкую рубаху. – Я здесь. Я живой. Всё хорошо. Бильбо позволил Торину обнимать себя, молясь Эру, Ауле, кому угодно, кто пожелает его услышать – только бы он никогда, никогда не отпускал! – и плакал, плакал, до тех пор, пока больше не осталось слёз. Он не плакал так с тех пор, как Двалин нашёл его у тела Торина. Каким-то далёким краешком сознания он отметил, что его плечо и шея в вырезе рубахи – там, где Торин прижимался к ним щекой – тоже стали влажными. Значит, плакал не он один. Пальцы сводило, так сильно он цеплялся ими за шею Торина. Бильбо разжал хватку, скользнул ладонями вверх и вплёл пальцы ему в волосы, зарылся в тяжёлые, густые, опрятно расчёсанные пряди. Сложный рисунок переплетённых кос казался знакомым, но Бильбо не смог сразу вспомнить, откуда, да и не хотел сейчас об этом думать. - Живой. Ты живой. Мы оба живы, - согласился он. Имело ли малейший смысл то, что он говорил? – подумалось словно в тумане. Неважно. Это было неважно. Всё, чего ему сейчас хотелось – утешить Торина так же, как тот утешал его. - Мы все живы, - добавил он, глядя на Фили и Кили, которые всё так же крепко спали у очага. Грудь у обоих приподнималась и опускалась от спокойного дыхания – он видел это даже сквозь пелену начавших высыхать слёз – и до чего же прекрасным было это зрелище. Бильбо коротко ткнулся губами и носом в ториново обтянутое кольчугой плечо, снова вздрогнул от прикосновения жёсткого металла. Но взгляд его сам собой вернулся к спящим братьям. Он начинал подозревать, что происходящее не было сном, который развеется с наступлением утра, не оставив после себя ничего, кроме сердечной боли. Было что-то такое… необычное в них обоих, что укрепило его в этой мысли – хотя что именно, пока не удавалось понять. Оглушённый изумлением и счастьем, он смотрел, как Фили чуть пошевелился во сне и пихнул локтем брата. Кили протестующе пробормотал что-то, но не отодвинулся. Его рука обхватывала Фили поперёк груди, как раз в том месте, где… Там, куда Осквернитель… Нет, Бильбо не смог бы произнести этих слов! Даже про себя, даже сейчас, столько времени спустя. Смерть Фили калёным железом отпечаталась в его памяти. Непостижимо, невозможно, и в то же время не подлежащий отмене свершившийся факт. Каждый раз, когда он о ней думал – так же, как в самый первый миг, когда Кили и Торин, безумные от боли и ярости, ринулись в бой, а он всё стоял и смотрел, оцепенев, не в силах осознать и поверить. И вот теперь рука Кили обнимает Фили там, где должна была быть его рана. Но раны нет, и… и тут на Бильбо снизошло озарение. Это не сон. Это не может быть сном. Ему никогда бы не приснилось, что Кили держит брата в своих объятиях. Должно было быть по-другому. Это Фили – старший, благоразумный, сдержанный Фили – всегда присматривал за братом. Защищал его, выручал из переделок, усмирял его непоседливый нрав и буйную неиссякаемую жажду деятельности. Фили оберегал Кили, но не наоборот. Бильбо уткнулся лицом Торину в шею, глубоко дыша и чувствуя свежую влагу у себя на щеках. Но на сей раз это были счастливые слёзы. Словно вихрь горячей радости подхватил и закружил его. Всё это должно происходить на самом деле. Так и никак иначе. Даже в самом невероятном, диковинном сне он не увидел бы того, что видел перед собой сейчас. - Это правда, - пробормотал Бильбо, не отрываясь от Торина, и крепче сжал пальцы у него в волосах. Руки Торина, медленно гладившие его по спине, ненадолго замерли, а потом скользнули, взяв его за локти. Бильбо поднял голову и широко, радостно улыбнулся, заглядывая в синие, блестящие влагой, недоумевающие глаза. – Всё это взаправду. Счастливая убеждённость дрожала в нём как звонкая струна. - Хорошо, - сказал Торин. Уголки его губ приподнялись в усмешке. – И что же тебя убедило, о мой рассудительный хоббит? Бильбо пустился в торопливое, радостно-сбивчивое объяснение, и с изумлением услышал в ответ мягкий рокочущий смех Торина. И поистине, не было награды лучше. - Уже много лет я не видел, чтобы Кили так вёл себя с братом. И Торин рассказал, как однажды давно, ещё в Синих Горах – Фили было двадцать два, а Кили и восемнадцати не исполнилось – Фили заблудился на старых выработках и провалился в заброшенную шахту. Поиски длились двое суток, а когда его нашли, Бофуру с подручными пришлось сооружать подъёмник, чтобы вызволить его оттуда. Он сломал руку и два ребра. - Это были ужасные дни для всех нас, но Кили пришлось тяжелее всего. Когда Фили нашёлся, он ни на шаг от него не отходил. Месяца четыре, не меньше, всюду ходил по пятам как тень. Могу поспорить, под конец Фили уже сам был готов снова заплутать в шахтах, лишь бы удрать от него. Вот тогда Кили так же обнимал его каждый раз, когда они ложились. А с тех пор – ни разу. Торин улыбнулся дорогим воспоминаниям, а Бильбо улыбнулся Торину. *** Так прошла эта странная ночь – остаток ночи до рассвета – за тихим разговором, за внимательными взглядами глаза в глаза, узнавая заново черты друг друга, за осторожными прикосновениями. Бильбо ни на миг не отпускал от себя Торина, и Торин сам не желал отпускать его, не разжимал рук. Мысль об этом грела сердце. Если бы можно было остаться так навсегда, думал Бильбо. Замереть в тёплом объятии, без мыслей о том, что делать дальше, что принесёт неизбежно наступающее утро. Если бы эта волшебная ночь не кончалась. И всё же, какое-то время спустя пришлось согласиться, что сидеть, свернувшись калачиком на коленях у Торина – не самое удобное положение, в котором можно провести несколько часов. Тогда они уселись рядышком на расстеленном у стены одеяле Бильбо и тесно прижались друг к другу, взявшись за руки и переплетя пальцы. Они говорили, обо всём и ни о чём, о милых сердцу пустяках. О детстве Бильбо, фейерверках Гэндальфа и светлячках в лугах Шира, о лесистых склонах и вьюжных зимах Синих Гор, о юности Торина в ещё не осквернённом Смаугом Эреборе, глубоких подземных озёрах и залах, полных золотым светом и песнями… Ни слова не было произнесено ни о битве, ни о смертях, ни о том, что – а если они оба обманулись глупой надеждой, и всё это окажется сном, что тогда? Ни Бильбо, ни Торин ни за что на свете не заговорили бы об этом, не позволили бы страху и памяти о беде разрушить хрупкое драгоценное счастье этих минут. Но, как бы восхитительно приятно и уютно ни было сидеть, прижимаясь к Торину и наслаждаясь его теплом – или, может быть, именно поэтому? – глаза у Бильбо начали слипаться. Свинцовое изнеможение придавило его, и вся его воля не могла помешать его усталому телу и разуму незаметно соскальзывать в сон. В сон? Но если он устал и ему хочется спать – это значит, что сейчас он бодрствует? Может хотеться спать во сне? - Тебе нужно поспать, - прошептал Торин. Бильбо услышал его тихий, убаюкивающий голос, донёсшийся почему-то откуда-то сверху, и только тогда понял, что, оказывается, улёгся головой на согнутую в локте руку Торина, как на подушку. Он с усилием разлепил порывающиеся вновь сомкнуться веки. И когда он успел закрыть глаза? - Не надо. Всё в порядке. Торин усмехнулся. - И то правда. Но ты должен отдохнуть, Бильбо. Бильбо издал неразборчивый протестующий звук – который задумывался убедительным красноречивым возражением, а на деле получилось что-то вроде жалобного стона. - Мы ведь уже решили, что это не сон, ведь так? – рассудительно сказал Торин. Слишком рассудительно – в Бильбо мигом пробудились все его страхи. Он спрятал лицо у Торина на плече и, запинаясь, прошептал: - Мне страшно. - Мне тоже. Бильбо глубоко вздохнул. - Только не исчезай, когда я проснусь, - ему очень хотелось добавить в свои слова требовательной твёрдости, но вместо этого они прозвучали как мольба. – Пожалуйста. - Ничто в мире не заставит меня бросить тебя снова, ghivasha, - пообещал Торин. Он пошевелился, и Бильбо почувствовал, как кончики пальцев отводят в сторону скрывающие лоб пряди – а потом тёплое прикосновение губ. И заснул едва ли не прежде, чем успел окончательно понять, что это был поцелуй. *) melekûn men – мой хоббит **) ghivasha – сокровище