***
— Хён, может всё-таки скажешь, фто ф фвоей рукой? — бормочет Тэхён, отхлебывая из ложки суп. Юнги без интереса поглядывает на свою правую руку, испещрённую кровавыми ссадинами, а потом окидывает и Тэхёна таким же скучающим взглядом, мол: «А что с ней такого, с этой рукой?». Тэхён, конечно, привык к частым потасовкам, дракам и разборкам, в которых без Юнгиного участия ну никак не обходилось, но будь это один из тех случаев, старший не сидел бы с кислой миной, ковыряясь в еде, словно в дерьме. Мин бы, как обычно, весело рассказывал о том, что наподдал ублюдкам как следует, вон, кулак расквасил об их орлиные носища, но Юнги молчит, только взглядами мрачными стреляет по периметру столовой, будто ищет кого-то. Первым делом в голове Тэ проносится «Намджун» — его действительно не хватает сегодня за их столом, вот только Ким старший звонил с утра с объяснениями и фактом, что Юнги тоже в известность поставлен, иначе в чьей квартире он пары прогуливает. Тогда… Кого? — Раздолбал сегодня дома дверь, а чуть позже и зеркало в универе, — усмехается Мин, после минуты раздумий. Юнги тщетно пытается удобно взять палочки левой рукой, одна из них так и норовит выпасть. — А если серьёзно? — Ким в ответ слегка кривит улыбку, и прекрасно понимает, что Юнги сейчас правду сказал. Тэ ведь даже слышал испуганные вопли младшеклассников, забредших в туалет на третьем этаже, совсем не с ожиданием увидеть кровавые осколки на полу. Зато вряд ли им уже требовалось заходить в кабинки. Тэхён подпирает щёку кулаком и умиляется с Юнгиных неуклюжих попыток наконец захватить кусочек мяса, вот Мин уже подносит его к приоткрытым губам, но так и не пробует на вкус, потому что палочка предательски соскальзывает и мясо падает обратно в тарелку. Мин перебирает вслух все маты, что он когда-либо знал за все свои двадцать два, а Тэхён звонко смеётся и ложку с супом ко рту Юнги подносит. — Я не люблю водоросли, Тэхё-ё-ён, — тянет Мин и отклоняется на стуле, уворачиваясь. — А фря, — Тэхён ничуть не расстроился и запихал содержимое себе в рот. Мин в который раз оглядывает столовую, сам не зная кого и на кой-чёрт он ищет, а секундой позже сразу оба ответа получает, натыкаясь взглядом на улыбчивое личико своей младшей сестры. — Слушай, Тэ, кажется, Юнми купила пибимпап, я пойду, ограблю эту мелочь, — Юнги выдаёт это как-то робко и совсем на Тэхёна не глядя, на стуле ёрзает. Младший от такого тона Юнги супом давится и смотрит на хёна круглыми глазами, а тот нервно палочками по столу стучит и челюстью напряжённо двигает, искоса поглядывая куда-то за Тэхёнову спину. Изумлённый Ким молча оборачивается и незамедлительно выцепляет из толпы Юнми, воодушевлённо машущую ложкой и что-то увлечённо рассказывающую своим соседям по столику, Тэхён тут же расслабляется, лыбится хитро и обратно к Юнги разворачивается: — У Юнми Пак Чимин, ты хотел сказать? — выдаёт он язвительно и так медленно, что Мин еле собирает всё это в общее предложение и вникает в смысл. А когда это происходит, Юнги зависает: взгляд перестаёт фокусироваться, а сердце бьётся как в последний раз, с последующим пробиванием грудной клетки и летальным исходом. Юн нервно дёргает уголком рта, выдавая какую-то больную усмешку и со скрипом отодвигает стул, выходя из-за стола, под насмешливое Тэхёново: «Твоя сестра с детства пибимпап терпеть не может». А у Юнги крыша, кажется, совсем уезжает, он чёткими и размеренными шагами направляется к столику, за которым двое ведут оживлённую беседу, забыв о Сокджине, грустно ковыряющем рис. Юнги остаётся пару метров до полного взрыва всех его систем жизнеобеспечения — встречи с Пак Чимином лицом к лицу, а настроение Сокджина вдруг улучшается — сейчас начнётся шоу. Он неотрывно следит за приближающимся Мином и чуть ли не в ладоши хлопает, когда Юнги наконец настигает их злосчастный стол и разбивает эту спевшуюся парочку, вцепившись в широкую футболку-балахон Пака. — Выйдем, — рычит Юнги, разглядывая испуганное лицо парня, явно не ожидающего такого поворота событий. Чимину кроме как идти ничего не остаётся, Юнги больно вцепляется в его запястье и тащит к пожарному выходу, который выходит прямо на ту самую курилку возле клумб с васильками. А Джин даже план этот свой не до конца успел разъяснить. Сказал только попросить Юнми пообедать с ними, а всё остальное обещал прояснить чуть позже, если бы Чимин только знал, что позже — некуда. Чимин послушно двигается за Юнги, сверля глазами довольную рожу Джина. Юнми рядом с Кимом кричит, как резанная, бросая в спину брата такие слова, о существование которых Пак только сейчас узнал. Девчонка порывается встать, но Джин её за локоть хватает, тихо что-то бормочет ей в макушку и уже громче просит сесть — слышно. Юнги на этом моменте останавливается, и Чимин голову к нему инстинктивно поворачивает, а Мин только зло на него зыркает и обращается к Джину: — Успокой эту истеричку, ничего я с ним не сделаю, — усмехается Юнги, замечая, что за этой сценой уже вся столовая наблюдает, а Тэхён своей квадратной улыбкой светит, головой кивает и большими пальцами машет, Юнги читает этот жест как: «Актёрская игра десять из десяти, молодец». Действительно отлично, гроза универа Мин Юнги вернулся, да, всё такой же дерзкий и крутой, лишь бы только Пак не заметил как у Мина руки потряхивает и губы после каждого слова дёргаются. Чимин же не видит ничего, кроме картинок из сна, где его головой кирпичную стену пачкают, и тихонько шепчет себе: «Сделаешь», — чего Юнги, конечно же, не слышит.***
— Юнми, успокойся, пожалуйста, — ласково просит Джин, сжимая махонькую ручку Юнми в своей. — Но… Но, оппа, почему ты ничего не сделал? Оппа, нужно срочно помочь ему, Юнги в последние дни слишком уж агрессивен! — пытается она вырвать ладонь из Джиновой хватки, чуть не плача. — Серьёзно? — загорается Ким. — Я не шучу! Он сегодня чуть по стенке меня не размазал, так был зол! — слёзы предательски катятся по обмазанным искусственным румянцем щекам, и Юнми смотрит Джину прямо в душу своими оленьими глазами. — Пожалуйста, оппа, отпусти меня! — Кима должна бы задеть эта девичья хрупкость, и совесть уколоть куда-то под рёбра, но не будь он Сокджином, если бы так легко послал к чёрту идеально отточенный план, ведясь на жалобные просьбы и заплаканные глазки. — Юнми, послушай, ты хочешь, чтобы всё было ещё хуже? — выдавливает Ким всё очарование, что в нём есть. — Не-е-ет, — рыдает Мин. — Но мы должны сделать хо-хоть что-то! — вытирает она лицо, размазывая косметику. — Я и не говорил, что ничего не собираюсь делать! Я ведь друг Чимина, разве я могу оставить его в беде? — выдаёт Джин проникновенную речь, и будь здесь Пак, тот бы от души посмеялся, но Юнми безоговорочно верит каждому слову и смотрит на Джина глазами, полными надежды. — Есть один план, но ты должна полностью мне доверять и делать всё, как я говорю! — Джин аккуратно убирает оставшиеся слёзы с щёк Юнми, поглаживая её щёки и говорит так вязко и нежно, что девушке остаётся выбирать ответ только между «да» и «конечно». — Тогда идём — Улыбается Ким и протягивает ей руку, после неуверенного кивка. Всё складывается как нельзя удачно.***
— Значит вот зачем всё это? — Мин отталкивает Пака к кирпичной стене, сразу на выходе из столовой. Парень несильно прикладывается затылком о стену, но голова всё же начинает идти кругом, а вопрос Юнги заглушается смачным звуком удара о стену. — Юнми, да? — продолжает скалиться Юнги, качая головой и сжимая правую руку; боль уже значения никакого не имеет. Мин скрещивает руки на груди и кивает в знак того, что неплохо бы отвечать на его вопросы. Юнги взад-вперёд нервно вышагивает, поглядывая на потерянного Чимина, останавливается, и головой машет, устало потирая глаза пальцами. — Не могу, блять, поверить, она же такая дура! — Восклицает Юнги, говоря это больше себе, чем Чимину, который, кстати говоря, понять, о чём толкует старший не в состоянии. Пак вжимается в стену и голову опускает, когда Юнги подходит к нему почти в плотную и хрипит ему прямо в макушку: — Вкуса у тебя, как и страха, нет, — и тут у Чимина в голове начинает складываться мозаика: Неужели хён думает, что Пак влюблён в его сестру? Но с чего бы? Юнми ему так сказала? Да зачем бы ей? Может Джин? Даже если и так, почему Юнги говорит такие странные вещи, а не бьёт кулаками в лицо или солнечное сплетение с удвоенной силой? Чимину хочется сейчас же спросить старшего об этом, но решимости хватает только на то, чтобы рот раскрыть и сквозь чёлку, упавшую на глаза, осторожно на Мина посматривать. — Именно из-за таких как ты меня считают сраным хулиганом и, мать твою, Грозой универа, что за, блять, бред, когда я просто хочу, чтобы никто не вторгался в моё долбанное личное пространство. Слышишь, Пак Чимин, лич-но-е, это значит, что не нужно подглядывать за мной в спортзале и валяться на моей кровати в медпункте, как у себя дома! — Мин глубоко вздыхает, он не привык так много и быстро говорить, но слова сейчас из него сами валятся и с этим ничего не поделаешь. — Но не-ет, Пак Чимин, ты ведь не такой, я готов похлопать тебе за твою гениальность, здорово! — Саркастично протягивает слова Юнги, срываясь на хриплое рычание в конце предложения. Пак никак не догоняет, о чём именно говорит Мин, о какой такой гениальности? Неужели, он узнал о споре? Вряд ли бы Юнги посчитал его гениальным. — Молчишь? Ну что ты, почему бы не похвастаться своей зашибенной схемой, а, Пак? — Юнги гаркает ему последнюю пару слов прямо в лицо, и тычет указательным пальцев в грудь, от чего Чимин вздрагивает и руками закрывает тело, в ожидании сильного удара. Мин усмехается: — Ха, страшно, Пак? Не переживай, я обещал твоей невестушке тебя не трогать, а я привык держать обещания, — Юнги трясётся всем телом выговаривая эту фразу. Так нужно. Нужно так. Но до ахуения больно и сложно. — Что? — вдруг пищит Пак, удивляя этим и себя и Мина. — Юнми, говорю, твоей любименькой, обещал, — Юнги кулаки сжимает и выговаривает это так медленно, будто ножом по венам проводит. Чимин поднимает голову и дышит загнанно, пытается громче и чётче, а выходит детский, еле слышный шёпот: — Я не лю-люблю Юнми… Хён, — Мин на пару секунд застывает. Молчит и смотрит прямо в чёрные глаза напротив, а в груди фейерверки поднимаются до середины неба, так высоко, что голову приходится задирать до болючего хруста шейных позвонков. — Тогда какого хрена ты за мной носился? — взрывается Мин. — Специально ведь, разве нет? Чтобы я тебе врезал, а моя дорогая и добренькая сестрёнка потом тебя пожалела? Не так, скажешь? — Юнги вновь приближается и лбом о Чиминову чёлку трётся, слишком близко, видно как Чиминовы чернильные зрачки по кругу мечутся. Чёрт его знает, что Мин сейчас в ответ услышит, и что с этим делать будет, сбежит снова, как с утра в аудитории? Или, может быть, Паково детское лицо пойдёт трещинами, как зеркало в туалете, размозжившее костяшки Мина в мясо. Чимин молчит уже, кажется, вечность, а Юну это на руку только, страшно до жути услышать от мальчишки хоть слово, Мин вздрагивает от каждого движения Чиминовых губ, но не отстраняется ни на сантиметр, их носы почти друг в друга врезаются, и это странно, если подумать. У Юнги впервые ТАК проходит встреча с «человеком, который ему не нравится»(самое ласковое прозвище ублюдков, из которых Юнги выбивает дерьмо целыми днями), с Чимином совсем не так, да и если подумать, Паку это определение не подходит вовсе. — Нет, хён, не так, — детский голос вклинивается в путающиеся мысли. Юнги боится, трясётся от страха перед этим ребёнком, и понять не может, какого чёрта, но чувствует, что на части развалится, если услышит сейчас новую вариацию Чиминовых попыток добиться Юнми. — А как, блять, тогда? — орёт Мин хриплым басом, еле сдерживаясь, чтобы не двинуть мальчугану по рёбрам, а Юнги бы с удовольствием посмотрел, как тот загнётся под свои же жалкие стоны, упадёт перед ним на колени, обнимая своё хрупкое тело ладонями, но не бьёт. Хотя какого чёрта вообще? Этот пацан должен, наконец, понять, кто такой Мин Юнги, и понять так, чтобы завидев его он разворачивался на сто восемьдесят и бежал прочь, что есть мочи. Заебало. Мин твёрдо и уверенно сжимает правую руку в кулак, готовясь нанести решающие удары, а этот сопляк даже на него не смотрит, чёрт возьми. Уже подсохшие раны на костяшках снова начинают кровоточить, защитные корочки неприятно лопаются, а вены натягиваются упругой пружиной. По-прежнему не смотрит. Блять. Пак находит спасение в беспорядочном разглядывании поломанных деревьев, старых окон, забитых досками, крошащейся плитки на углу здания. Юнги слишком близко и Чимина настигает истерическая паника, окутывающее сознание и перерезающая доступ к кислороду. Пак носится взглядом, пересчитывая кирпичики на соседнем корпусе, лишь бы не пропасть в глазах напротив, лишь бы на чужие губы не засмотреться. Чиминов взгляд резко замерзает, когда Пак замечает голову Джина, высовывающуюся из-за угла в паре метров от них с Мином, Ким улыбчиво кивает и пальцами «oʼkеу» складывает, а Чимин понимает, что дрожать ещё сильнее, как минимум, невозможно. Он взглядом с Юнги встречается, Мин смотрит с вызовом, ждёт ответа. И уже не страшно совсем, Чимин тонет, Чимин на губы чужие засматривается, что, как и ожидалось, даёт хреновые результаты. Юнги поцеловать хочется так сильно, что уже и на спор этот плевать, и на список самых болезненных способов умереть от рук Мин Юнги. Он несёт такую чушь, что Паку просто жизненно необходимо отчиститься от этих нелепых предположений Мина, но его слабым голосом выходят только глупые, ничего не значащие оправдания, и Чимин позволяет себе только одну фразу: — Думай, как хочешь, хён, — и целует. Просто хватается своими ладошками за шею итак уже слишком близкого Мина и притягивает ещё сильнее, впечатывается в его тёплые губы и глаза жмурит, боясь в Юнгиных увидеть отвращение и ненависть. Только нет их там, как не всматривайся. Там только шок, ошарашенное «как это?», и «мать твою, блять, твою мать, меня целует Пак Чимин!». Фейерверки внутри Юнги взрываются с оглушительным громом, оставляя режущий звон в ушах. Чимин не знает сколько это прикосновение его губ к юнгиным длится, но по его расчётам слишком долго, чтобы ещё живым оставаться, поэтому Пак делает что-то совершенно сумасшедшее. Вместо того чтобы отстранится, выполнив свою часть сделки, и встретить кулаки Юнги с совершенно спокойной улыбкой, Чимин окончательно шлёт к херам Джина и его тупой спор. Ни один из миллиона вариантов сна не сбывается, расходясь в сценариях с реальностью уже в самом начале. Пак проходится кончиком языка по сухим трещинкам и свежим кровоточащим укусам: Юнги, как видно, нервничал не меньше. Чимин сминает его губы своими и пробирается языком внутрь, совершенно теряя голову и страх. Мин не отвечает, но и не отталкивает, только мелко подрагивает от прикосновений. Пак на секунду думает, что Юнги всё же приложил его головой о стену, раз вернулся сон, прерванный Джином с утра. Теперь зато вряд ли кто его разбудит дурацкими сообщениями. Чимин захватывает нижнюю губу Юнги зубами, оставляя новую ранку на потрескавшихся губах и тут же бережно зализывает укус. Пак зарывается одной рукой в Миновы мягкие волосы на затылке, а пальцами другой впивается в плечо, комкая клетчатую ткань широкой рубашки. И всё это прекрасно до смерти. Чимин готов Джина осыпать своими «спасибо», только вряд ли у него это уже получится, зря всё-таки Пак не написал это чёртово завещание. Целовать Юнги так круто, что Чимину перед Джином даже стыдно становится, но ничего, сейчас он попадёт на небо и забронирует для хёна самое лучшее местечко. Чуть позже, только, потому что у Юнги губы так классно вибрируют от его рваного дыхания, Чимину кажется, что если Мин сейчас хоть мимолётно на поцелуй ответит, то он стечёт лужицей возле ног хёна, но в следующую секунду резко перестаёт всё это чувствовать. Раскрывает глаза, щурясь от солнечного света и пытаясь сфокусироваться. Перед ним Мин Юнги с красными щеками и широко выпученными глазами. Он ничего не говорит, стоит так секунд пять и дышит часто-часто, губы то раскрывает, то смыкает в тонкую полосу, а Чимин, кажется, спокойно лыбится, ожидая любого из, виданных им, вариантов. Но, как ни странно, находится тот миллион первый, что в Чиминовом сне не воспроизводился. Быть может не успел? Или был вовсе не предусмотрен? Потому что срывающийся с места Мин Юнги, летящий сломя голову к высоченному железному забору, через васильковую клумбу - это иллюзия Чимина. Нет, этого не могло быть в реальности, ровно как и самого поцелуя. Юнги давит подошвами синеглазые ростки, отпружинивает о мягкую почву и моментально оказывается за забором, чудом не падая спиной на асфальтовую дорожку. А Чимин живее всех живых, кажется, и совершенно точно, в сознании. И если это была не фантазийная чудесная реальность, куда перебрасывает после смерти, то Чимин только что, правда, прижимал Юнги к стене, настойчивыми поцелуями впиваясь в его губы? Кажется, вариант самоубийства во сне тоже не рассматривался.