***
Ожидая, пока Мариелена разрешится от бремени, Александр ни на минуту не присел – ходил взад-вперед и по диагонали в коридоре. В родильный зал его не пустили, хотя он умолял и обещал баснословные суммы. Однако врач-акушер уже достаточно насмотрелась на мужей, пожелавших присутствовать при родах и падавших в обморок, что резко велела нервничавшему будущему отцу смирно ждать где положено. Тем временем гроза разошлась не на шутку. В больнице хаотично мигали лампочки, один раз электричество вообще вырубилось, и Вирановский впервые в жизни забормотал молитву, не зная ее толком. К счастью, свет включился практически сразу – сработал запасной генератор. Спустя четыре часа гроза угомонилась, изредка пронзая небо тонкими линиями зарниц. Вышедшая в коридор докторша доложила почти обезумевшему Александру: – Все прошло хорошо. Поздравляю вас с сыном! И опять впервые в жизни Вирановский ощутил, что плачет. Однако слезы счастья сменились печалью и удивлением – через десять минут после родов, дав ребенку имя и поцеловав его, Мариелена впала в кому.***
Консилиум высококлассных врачей назвал состояние спящей летаргией и бился над тем, как ее разбудить, не причинив вреда здоровью. Вирановский рвал и метал, приказывая найти способ вернуть Мариелену к активной жизни, и все сильнее злился на сына. – Это ты виноват, что она уснула. Ты... Возложенных на него надежд Людвиг не оправдал. С еле сдерживаемой ненавистью Александр смотрел на него и недоумевал, как у него, идеального красавца с вьющимися каштановыми волосами, и не менее блистательной Мариелены – женщины без единого изъяна! – родился черноволосый ребенок с длинноватым носом?.. Но самое страшное – это его глаза. Левый темно-зеленый (почему же не голубой, как у всех новорожденных?!), а второй светло-серый с неподвижным зрачком... Будь жива прабабка Вирановского, истово верившая в разную чертовщину, та бы нарекла ребенка бесовым порождением. Врачи заверяли, что гетерохромия глаз – явление редкое, но на здоровье никак не влияет, а правый зрачок можно поизучать и прооперировать, придав ему правильную изменяемую форму. Однако Александра это не могло успокоить, ему хотелось бросить все и уехать домой, закрыться в кабинете, напиться и начать жизнь с нуля. Ему только двадцать восемь, можно второй раз жениться, завести нормального ребенка... Но что скажут высшие круги, если он бросит семью?.. Вот уж безвыходное положение. Людвиг протянул крошечную ручонку в сторону отца, и Александр, не в силах бороться с брезгливостью, отошел от кроватки.***
Совершенно неожиданно на следующий день после родов в больницу явилась родственница Мариелены (отец и мать были далеко и поручили ей навестить дочь и внука) – низкорослая и круглая Брунгильда, у которой с трудом вырвали сигарету, иначе она так бы и завалилась в роддом, дымя паровозом. – Чего тут? – вопросила Брунгильда Вирановского, бледного и растрепанного, ощущавшего, что попал в самый худший кошмар. – Мне плохо... – прошептал Александр. – Да чхать мне на тебя! – рявкнула Брунгильда, не церемонясь. – Что с Мариеленой и ребенком?! Будто ее не слыша, Вирановский продолжал причитать. Назвав его идиотом, Брунгильда бросилась искать наблюдавшего Мариелену врача. Выяснив, что от искусственного вскармливания Людвиг напрочь отказывается, Брунгильда, не имевшая медицинского образования, выдвинула требование – сию же секунду положить ребенка к матери, у нее должно быть молоко. Она же не умерла в конце концов, все процессы в ее организме функционируют, пусть и медленно. Брунгильда оказалась права.***
На седьмые сутки Мариелена, которую перевели в палату, снова всех поразила – она очнулась и сказала, что в курсе всего случившегося, словно видела все, как в кино. Объяснить этот феномен доктора не смогли и списали летаргию на последствия родов и тайны человеческой психики. Ожившая жена Александра обрадовала, однако не настолько, чтобы забыть о сыне. «Может, избавиться от него?..» – размышлял Вирановский. Впрочем, рядом постоянно крутилась Брунгильда, зорко бдившая за Мариеленой и Людвигом. Как бы Александр ни жаждал покончить разводом с неудавшейся семьей, принесшей горькое разочарование в Мариелене, в ту грозу переставшей быть идеальной, но положение в обществе заставило забрать жену и ребенка домой. Напоследок Брунгильда пригрозила: «Если обидишь их, приеду и убью». И Вирановский ей поверил. В такой искренности нельзя усомниться.***
С возрастом Людвиг не пострашнел, чего Александр боялся, окончательно уверовав в прабабкины сказки о похищении ребенка злобными эльфами и подмене его на жуткое существо. Вот только длинный нос и разноцветные глаза никуда не делись. На свою беду служанка однажды ляпнула, что Людвиг похож на отца – симпатичный и смышленый. Вне себя от гнева Вирановский рассчитал прислугу и чуть было не зашвырнул ей в спину подсвечник с каминной полки в кабинете. «Совсем сдурела?!» – кричал Александр на весь дом. Зато Мариелена в сыне души не чаяла, словно и ее подменили. Муж так и хотел спросить: «Дорогая, ты – это ты?» Напившись с горя, Александр озвучил-таки предположение: – Ты уверена, что он (отец принципиально не называл сына по имени) мой ребенок? Или нагуляла от какого-нибудь эльфа? – Что?! Я же досталась тебе непорочной! Как ты смеешь такое говорить?! – вскричала Мариелена, влепила мужу пощечину и заперлась с Людвигом в его комнате. Позже она простила Александра, списав поведение на алкоголь, путавший светлый ум и насылавший невероятный бред. Обожавшая старинные наряды Мариелена одевала сына в вещи прошлых эпох. И если она примеривала платья с корсетами и кринолинами ради небольшого домашнего маскарада, Людвиг попросил носить маленький сюртук и рубашку с запонками постоянно. А Александр просто бесился от этого дурацкого каприза. На дворе двадцатый век – какой, к черту, сюртук из восемнадцатого столетия?!***
Вирановский проводил почти все время на работе, в гостях у друзей, в баре или у проституток. Заезжал домой, чтобы поесть, помыться и переодеться. Подобное поведение Мариелене он объяснял чрезмерной занятостью и старанием обеспечивать семью всем необходимым (при этом Александр едва не скрипел зубами). Желание вернуть прежнюю жизнь росло и ширилось. На десятый день рождения Людвига все решилось. Мариелена в полночь упала на пол и заснула. Что тут гадать – опять летаргия. И Александр сорвался: схватил сына и потряс за плечи: – Что ты с ней творишь, чудовище?! Лучше бы ты не родился никогда! Это проклятая гроза забрала моего настоящего ребенка! – вопил Вирановский в исступлении. – Есть один выход: надо тебя убить! Тогда Мариелена очнется! Он заозирался, ища подходящий предмет в спальне, и возликовал – тяжелый цветочный горшок! – Ты этого не сделаешь, – спокойно сказал Людвиг. – Чего? – опешил обезумевший отец, непроизвольно разжимая пальцы. – Не убьешь меня. Светло-серый глаз смотрел прямо в душу, принуждая повиноваться, отнимая волю и диктуя свою. Пятясь задом, Александр покинул спальню и лишь в гостиной на первом этаже пришел в себя. Выпив половину бутылки, Вирановский нашел решение проблемы и, отыскав в записной книжке жены номер Брунгильды, заорал в трубку: – Забери их от меня ради всего святого!***
Убить Брунгильда его не убила, но, видимо, очень желала – свирепо косилась, пыхтя сигаретным дымом и хмуря брови. Мариелену разместили в машине, вещи засунули в багажник. Людвиг прошел мимо отца, считавшего минуты до отъезда этих ненормальных, и Александр шарахнулся в сторону. «Чур меня», – пробормотал он, погружаясь в прабабкин мир нечисти. – Надеюсь, мы никогда больше не встретимся, – процедил Вирановский-старший вместо прощания. – И я, папа, – произнес Людвиг. На миг сердце у Александра екнуло. «Папа»... Мечта о наследнике... Женитьба на Мариелене... Страстный месяц на море... Беременность... Рождение... Летаргия жены... Разноцветные глаза сына... Гипноз... «Да он может себе весь мир подчинить!» – дошло до Александра. – Скатертью дорога. Хлопнула дверь дома, затем машины. – Все будет хорошо, – широко улыбнулась Брунгильда. – А подрастешь, я тебя курить научу.