Волшебники нашего времени

      Пескарев, наверно, уже в десятый раз окликнул дочь, сидевшую с отсутствующим видом в закутке морга. Невидящим взглядом Катя смотрела на что-то в хранилище трупов.       Сыщик помахал у патологоанатома перед лицом рукой, и та встрепенулась.       – Ох, пап, прости. Я задумалась... Важное дело?       Катя угадала: подчиненные Пескарева обнаружили мертвеца, застрявшего вниз головой в канализационном люке. Требовалось вскрытие – то ли бедняга умер своей смертью (скажем, от сердечного приступа), то ли задохнулся.       Отрешенность дочери была важнее какого-то там дурно пахнувшего жмура, и Пескарев пытливо спросил:       – Оно подождет. С тобой-то что случилось?       – Всё... – «в порядке» хотела солгать Катя, но зачем обманывать отца, который желает ей счастья? – Всё не очень хорошо.       – Ну-ка расскажи, – сыщик сел рядом и приготовился внимательно слушать. Ничего с трупом не сделается: полежит в машине, на улице-то мороз.       – Только не ругайся и не кричи, хорошо? – попросила патологоанатом.       Догадываясь, что речь пойдет про Дамиана, Пескарев кивнул. На бывшего подследственного, дерзкого убийцу, нахального гипнотизера, а ныне заключенного, в которого дочь была страстно влюблена, сыщик не злился. Катя к нему заметно охладела: после того, как поломанные кости Дамиана срослись и его перевели в камеру, девушка перестала его навещать и вообще не говорила о некогда любимом человеке. При всем этом Пескарев не ослаблял бдительности, через день звоня в тюрьму и интересуясь заключенным Ружинским – как себя ведет, были ли инциденты с его участием. Дамиан же удивлял примерным поведением: ни с кем не ссорился и не пытался сбежать. Возможно, применял гипноз, но надзиратели ничего подозрительного в действиях сокамерников не отмечали. Пескарев не обольщался – наверняка Дамиан чего-то замыслил. Ну не может такой коварный тип ничего не замышлять!       – Не знаю, как мне поступить, – начала Катя. – Я не чувствую прежней страсти к Дамиану, но... Но меня к нему тянет. Это наваждение какое-то... Я и хочу к нему, и не хочу. Он принес в мою жизнь столько страданий. Но и столько любви. Может, мне уехать из города?..       Склонив голову к плечу отца, патологоанатом тяжело вздохнула. Плакать она давно перестала. Осталась грусть и непонятная тоска. Словно цвета ее радужного существования залили серой краской. Унылый окрас действовал успокаивающе, однако не избавлял от меланхолии, а лишь притуплял ощущение.       – Надо с ним что-то решать, – произнес Пескарев. – Или порвать раз и навсегда, забыть, выбросить из себя. Или... вернуться к нему.       – Странно от тебя это слышать!       – А то, – усмехнулся сыщик. – Это раньше я рвал и метал, а сейчас по фигу. Дамиана и так жизнь наказала. Ну и Людвиг тоже. И если у тебя остались чувства к Ружинскому, то я не могу запретить тебе их испытывать. Но вот смотреть, как ты мучаешься – мне тяжко. Пожалуйста, реши этот вопрос. В любом случае я тебе поддержу. А с матерью ты делилась?       Бывшую жену-стерву Пескарев упоминал редко и, будь его воля, вообще бы не пачкал язык ее именем. Но их общий ребенок стоит на распутье, переживает – поэтому пришлось спросить об отношении родительницы. «О черт... Они обе любят уголовников...», – осенило сыщика. Вот уж неприятная наследственность!       – Нет, – изумила Пескарева дочь. – Мне легче обсуждать проблемы с тобой, хоть ты постоянно занят и терпеть не можешь Дамиана. Мама, конечно, меня выслушает, отругает его и сразу же забудет. У нее на работе неполадки, да и с Федей...       – Ну их обоих к черту, – перебил сыщик, про себя радуясь, что он ближе Кате, чем мать.       Хватит с нее того, что дала дочери свою фамилию. Впрочем, на этом настаивал Пескарев, дабы злоумышленники в случае чего не заподозрили родственные связи начальника конторы и патологоанатома. Даже мало кто из подчиненных был в курсе, чья Катя дочь.       – Тогда я... – девушка помедлила.       – Смелее, – подбодрил сыщик, все-таки надеясь, что Катя решила порвать с Дамианом.       – Я попрошу предоставить краткосрочное свидание. Устроишь, пап?

***

      Девушке казалось, что сердце прекращает биться – так она волновалась, переступая порог комнаты для свиданий в тюрьме. Катя взяла себя за запястье, проверяя пульс. Есть, вдобавок учащенный. Почему же душа замирает, дыхание прерывистое и общее состояние ухудшается, будто вот-вот случится обморок?..       – Вы больны? – спросила представительница колонии, та, что будет находиться на свидании по закону. – Побледнели прямо на глазах.       – Мне немножко страшно...       – Если вы боитесь заключенного, то я прикажу его не приводить.       – Нет, нет! – воскликнула Катя. – Я просто разволновалась. Мы с ним давно не виделись...       Когда привели Дамиана, патологоанатом его не сразу узнала. Четыре месяца назад он был худощавым, болезненным из-за переломов и с обреченным выражением лица. Сейчас фигура гипнотизера говорила о его занятиях спортом (а что еще делать в колонии кроме чтения?). Конечно, Дамиан не лучился здоровьем, но и страдающим не выглядел. Поневоле Катя отметила, что ее бывшему «мужу» тюрьма пошла на пользу. Нет того авантюрного блеска в голубых глазах с неизменной формой зрачков, сам взгляд обычный, ничего не ищущий, устремленный внутрь себя.       «Это хорошо. Он занят самоанализом. А меня забыл», – Катя пришла к выводу, что зря навестила Дамиана. У него в отличие от нее царит спокойствие. Или это затишье перед бурей? И гипнотизер, плюнув на надзирательницу, перевоплотится в Свободного Радикала и кинется к Лихой Наезднице, чтобы покрыть ту поцелуями с головы до ног?       Этого не произошло. Дамиан сел напротив, сложив руки на столе и глядя Кате в глаза.       Что подумала о них сотрудница колонии – неизвестно. Но три часа неподвижного сидения явно погрузили ее в полнейшее замешательство. Создавалось впечатление, будто заключенный и его гостья общались телепатически.       А им хватало и зрительного контакта, чтобы понять, что вселенная создала их друг для друга. Комбинации с прочими людьми невозможны. Забыть не получится, разлюбить – тем более. Какая же Катя дура, если хотела сбежать из города... Она должна находиться рядом, как однажды поклялась.       – Ты всегда со мной, – с этими словами Дамиан снял футболку.       Надзирательница дернулась, но напрасно. Заключенный не планировал задушить одеждой себя, гостью или представительницу колонии.       – О боже... – вымолвила Катя, увидев татуировку на левой стороне груди Дамиана – напротив сердца. Ее лицо, перенесенное на кожу с фотографии с невероятной точностью...       Последний час они проговорили обо всем на свете, держались за руки, а в конце свидания обнялись.       – Через два месяца меня освобождают, – прошептал Дамиан.       – Ты... опять?       – Нет. После переломов я зарекся гипнотизировать. Теперь всё по-честному. Хорошее поведение, болезнь...       – Какая?! – ахнула Катя.       – Не бойся, не смертельная. Там целый список для УДО*. Я его читал и был шокирован, что кто-то мне помогает по закону.       – Пора, – кашлянула надзирательница. Она растаяла от искренности влюбленных, но лишние минуты не могла им предоставить.       – Ты изменился, – на прощание сказала Катя. – И такой мне очень нравишься. Я скоро приду еще. Пожалуйста, не скучай!       – Не буду. Ты же всегда со мной, – повторил Дамиан.