Наше время

— Кто-то придет к тебе на день посещения? — спрашивает Тори, пока мы идем в Яму на оглашение результатов первого этапа инициации. — Я так не думаю, — после недолгой паузы отвечаю я.- Отец ни за что сюда не придет, а больше ждать некого. — Может, оно и к лучшему, — пожимая плечами, проговаривает Тори и растирает руки от волнения перед результатами. Я не переживал совсем. Какими бы не были результаты, пускай я даже окажусь за красной чертой, что, безусловно, было маловероятно, попасть к Изгоям было для меня лучшим вариантом, нежели жить с отцом. После смерти матери прошло два года и два месяца. Все это время каждый уголок в доме напоминал мне о ней; каждая незначительная деталь, будь то фарфоровая кружка со сколотым краем или гребень для волос, лежащий возле запертого зеркала, заставляли моё сердце сжиматься раз за разом. Но всё это было не так страшно, как-то, каким после похорон стал отец. День, когда закрытый гроб на моих глазах опустили под землю, а затем закопали, стал последним днем, когда я был на улице. После прихода домой, отец избил меня ремнем. В тот день он был особенно жесток: стащив с меня серую кофту и белую рубашку, он хлестал ремнем по моей голой спине с такой силой, словно хотел выбить из меня всё, что во мне было от матери. Лучше бы он убил меня тогда. Следующие два года жизни с ним вдвоем под одной крышей стали для меня одним непрекращающимся кошмаром. Соседям и школьным учителям Маркус сообщил, что я сильно захандрил после скоропостижной смерти Эвелин, поэтому некоторое время буду находиться дома, чтобы восстановить своё эмоциональное состояние. «Некоторое время» растянулось на два года и три дня. Два года и три дня ежедневных побоев, запертых дверей и постоянно зашторенных окон, наказаний в виде лишения еды и ночей, проведенных в сыром холодном подвале без света с одной лишь кружкой воды. В день, когда мои ровесники проходили тесты, указывающие на их принадлежность к фракциям, Маркус с тяжелым сердцем попросил руководителей данного мероприятия пойти ради меня на уступки и разрешить мне не проходить тест, ведь именно в этот день я слег с неведомой хворью, из-за которой не смог даже подняться с кровати. В чем-то он не соврал: я действительно не мог встать с постели, но не из-за неизвестной болезни. В ночь перед тестами Маркус, затащив меня в подвал, несколько часов избивал меня ножкой от деревянной табуретки, которую я имел неосторожность поломать. Из-за сломанного ребра утром следующего дня я не просто не смог встать с кровати — даже вдохи и выдохи были для меня настоящей пыткой. Заверив всех, что к Церемонии выбора я точно встану на ноги, Маркус также намекнул, что для меня прохождение тестов было бы обычной формальностью, ведь и без них было очевидно, что я останусь в Отречении, заняв через некоторое время руководящую должность отца. Каково же было его удивление, когда во время Церемонии, еле доковыляв до помоста с чашами, я порезал руку и пустил кровь на горячие угли. Усаживаясь в первом ряду сектора, который занимали Бесстрашные, я боялся лишь того, что сейчас проснусь, и моё чудесное освобождение от домашнего тирана станет лишь невероятным сном. До окончания Церемонии в сторону отца я не посмотрел ни разу, подсознательно опасаясь, что он бросится на меня прямо в зале и у всех на глазах начнет лупить ремнем. Как оказалось, для того, чтобы стать Бесстрашным, нужно было не только порезать руку и капнуть кровью на угли. После окончания Церемонии я в составе своей новой фракции выбежал из зала на улицу. Вернее сказать, я настолько быстро, насколько смог, дотащился до дверей, стараясь окончательно не раскрошить поломанное ребро. На улице толпа людей в черной одежде, а вместе с ними и неофиты в разноцветных нарядах, рванули за проезжающим мимо них поездом. Уже в тот момент в моей голове мелькнуло желание медленно прошаркать в сторону лачуг Изгоев. — Что ты стоишь? — спросила меня тогда девушка с длинными светлыми волосами и глазами орехового цвета.- Передумал вступать в Бесстрашие? — Собираюсь с силами, — быстро проговорил в ответ я, понимая, что за два года, проведенных взаперти, полностью растерял навыки общения с людьми. Окинув меня беглым взглядом, девушка задержала внимание на моей руке, лежащей на боку, и в её взгляде я прочитал нечто похожее на понимание. — Марго, — представилась она, протянув мне руку в черной кожаной перчатке. — Тобиас, — слегка улыбнулся я, пытаясь не показывать, насколько сильно ныло ребро, и протянул руку в ответ. Схватив меня за запястье, Марго бросилась в погоню за поездом, утягивая меня за собой. Сцепив зубы и скрежеща ими от боли, я бежал следом за ней, пока мы не нагнали последний вагон. Марго не отпускала мою руку, пока мы оба не плюхнулись не железный пол поезда. Жадно глотая ртом воздух, я сидел прямо возле открытой двери вагона не в силах хоть на сантиметр отодвинуться от неё. Ребро неистово горело, а от колотящего по нему сердцу становилось еще больнее. — Ты чуть не стал Изгоем, Убогий, — пытаясь восстановить дыхание, сказала Марго.- Благодарности принимаю только в материальном виде. — Как-нибудь сочтемся, — мой голос был похож скорее на скрежет металла, чем на звуки, которые может издавать человек. — Колит бок? — спросила развалившаяся рядом со мной девушка, расправляя спутавшиеся на ветру дреды, — в Отречении никто не бегает? У меня не было ни сил, ни желания острить ей в ответ, поэтому я лишь коротко улыбнулся ей и кивнул. — Оставь парнишку в покое, Тори, — смеясь, обратилась Марго к девушке с дредами.- Ему и так не сладко. Стоит ли объяснять, что две девицы с сомнительным чувством юмора и кожаными перчатками на руках, не только спасли меня от попадания к Изгоям, но и стали мне единственными до поры, до времени друзьями. Проникшись мятежностью своего побега из фракции и не желая более иметь хоть какое-то отношение к своему отцу, я, не раздумывая, решил сменить имя. Судорожно соображая, какое новое имя дать себе, я копался в собственном сознании и неожиданно для себя решил так: всю жизнь я чего-то боялся, страхов было настолько много, что и не пересчитать, однако четыре из них были ведущими: страх перед отцом, страх замкнутого пространства (еще бы он не появился после стольких проведенных в подвале дома ночей), страх забрать чью-то жизнь (его природа тоже была предельно ясна — мать вышла замуж за отца из-за беременности мной, то есть я забрал у Эвелин нормальную жизнь своим появлением на свет) и страх высоты (забравшись как-то в детстве на развалины старых домов, я ощутил его как никогда ранее). Отдавая дань тому, что неотрывно сопровождало меня 16 лет, я нашел свое новое имя — Фор. Через пару недель после моего ухода из Отречения сначала по фракции, а потом и по всему городу, поползли слухи о том, что причиной моего ухода стало домашнее насилие. Газеты пестрили заголовками вроде «Домашний тиран у власти» или «Ребенок прогнившей системы». По этому поводу я испытывал смешанные чувства: с одной стороны меня радовало такое негативное внимание к отцу, а с другой стороны меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то кроме Тори и Марго знал о том, что героем этих газетных статей был я. За пару недель инициации Марго, ежедневно делая мне несколько ужасно пахнущих компрессов, спасла моё ребро от полного краха, а меня от нестерпимой боли. Тори же своими шутками, безусловно, положила начало для реабилитации моей истерзанной психики. На тринадцатый день инициации ранним утром по городу разнесся шум тревожной сирены — камеры слежения обнаружили движение за стеной. Впервые за сто лет существования стены руководством города было принято решение открыть ворота. За разъехавшимися железными створками столпившийся вокруг народ города обнаружил троих людей. Именно так в моей жизни появилась Алекс. С ней мы сблизились практически в одночасье, увидев друг в друге схожие детские травмы. Поселившись на соседней со мной кровати в дортуаре, Алекс помогала мне начинать жить настоящим без оглядки на прошлое. Я старался ответить ей тем же, но боль её прошлого не ограничивалась домашним тираном. Спустя несколько длинных ночей, проведенных в различных закутках Ямы за весьма откровенными разговорами, мы приклеились друг к другу настолько, что по одиночке ходили разве что в душ. Так как Бесстрашие было единственной фракцией, участвующей в поисках выживших в Панеме, к этой работе привлекли даже неофитов, а потому первый этап инициации растянулся на гораздо большее время, чем планировался изначально. Весь первый день поисков спасательный отряд провел в столице Панема — Капитолии. Сказать, что я был поражен масштабами разрушений и колоссальностью почившей цивилизации, это значило ничего не сказать. Размер столицы превышал размер нашего города вдвое. Массивность и помпезность остатков зданий заставляла меня жалеть о том, что я не видел всего этого в целом виде. Во время поисков в городе из живых людей мы обнаружили лишь девочку лет двенадцати на вид, в которой Алекс признала Элизабет Сноу, внучку президента Панема, которую с огромным гостеприимством приняло у себя Отречение; а вот трупов было столько, что я не мог поверить собственным глазам. На следующий день второй отряд, который между собой мы называли группой «зачистки», пришел в Капитолий для организации захоронений. Опознавать в безжизненных телах личности живых было некому, поэтому в округе города образовалось кладбище с неподписанными надгробиями, растянувшееся на много километров. В дистриктах один, два и три, а также в лесах, разделявших их, нами было найдено одиннадцать живых человек, которых на специальном автобусе мы доставляли в город. Позже второй отряд захоронил и погибших из этих дистриктов. В дистрикте четыре я впервые увидел море. До этого я даже не предполагал, что где-то за стеной города существует бескрайний водоем, заполненный соленой водой. Несмотря на трагичность причины, приведшей меня к морю, я не мог не восторгаться его красотой и безграничностью. Алекс моего восторга не разделяла. Стоя по колено в холодной соленой воде, пока остальные члены нашего отряда также восторженно наблюдали за наносимыми волнами, она рассказала мне о своей жизни в этом дистрикте, а также о человеке, с которым здесь жила. В развалинах местных домов мы нашли девушку, которую Алекс когда-то знала. Эмили жила на окраине дистрикта со своей семьёй. Когда-то у неё были мать, сестра и сын. Теперь, прижимая к себе мальчишку пяти лет, у которого были сломаны обе руки и разбита голова, она сотрясалась в рыданиях над телами двух женщин. Эмили и её сын Барри нашли себе пристанище в Дружелюбии. В лесу вокруг дистрикта мы не нашли никого. Той ночью Алекс рассказала мне о Финнике и о том, как он погиб. Слезы безостановочно текли из её глаз на протяжении нескольких часов. За следующие несколько дней мы не нашли вообще никого живого. Алекс на этом успокоиться не могла. На тринадцатый день поисков ранним утром мы приехали в тринадцатый дистрикт. Развалины этого городка были иными. Разрушения не были свежими, за исключением, пожалуй, надрывов в земле. От Алекс я узнал историю этого дистрикта, разместившегося после революции в Панеме под землей. Так как специальное оборудование из города для спуска под землю нам не один час пришлось ждать на поверхности, поиски мы решили начать с лесов. Именно там группа наткнулась на двоих молодых людей: истощенные и покалеченные они разбили импровизированный лагерь у ручья. Так в моей жизни появился Зик. Его младшего брата, Юрайю, на время лечения приютило у себя Дружелюбие, а сам Зик присоединился к поискам. После их обнаружения ожидание оборудования было еще более мучительным, потому что Алекс, не сумевшей сдержать слезы, пришлось рассказывать Зику и Юрайе о смерти их старшего брата Боггса. Со специальным оборудованием Зик и Алекс спустились в разрушенный подземными взрывами тринадцатый дистрикт. Первый живым человеком, найденным ими, была женщина с невероятно белой кожей. Когда-то Эффи Тринкет была куратором дистрикта двенадцать на Голодных играх (о том, что это такое, я тоже узнал от Алекс), теперь же она была немного тронувшейся рассудком женщиной, которая не узнала ни Алекс, ни Зика. Следом за Юрайей она отправилась в Дружелюбие. После Эффи, в глубине развалин, Зик обнаружил мужчину, которого он с помощью других членов группы поднял наверх. Бити Литье пришел в сознание только через несколько дней после его транспортировки в город. Обладая невероятным умом, он основался в Эрудиции, где ему соорудили многофункциональное инвалидное кресло, ведь его ноги были полностью атрофированы. На самом дне дистрикта тринадцать Алекс и Зик, на удивление всех, нашли еле живого рыжего кота, который кусался и царапался всё время, пока его везли в город. Больше никого живого в этом месте мы не нашли. Когда все дистрикты были проверены, поиски перестали быть такими активными. Руководство города, во главе с моим отцом, разумеется, сочло, что найти еще кого-то представляется маловероятным. Алекс и Зик на этом заканчивать не собирались. Каждый день после тренировок мы втроем брали машину и выезжали в разные дистрикты. Так мы нашли еще тридцать четыре живых человека, которые были распределены по разным фракциям. Через пару недель после появления в моей жизни Алекс к ней в придачу я получил колючего и неразговорчивого Эрика. Период притирки с ним длился гораздо дольше. Несмотря на свою отстраненность, Эрик на удивление легко сблизился с таким же замкнутым Зиком. К концу первого этапа инициации я, к собственному изумлению, обзавелся неким подобием семьи. Мы с Алекс продолжали ночи напролет изливать друг другу душу, сопровождая это нескончаемыми потоками слез. Зик быстро поладил с Марго и Тори, с которыми проводил большую часть свободного времени. Через некоторое время расстояние даже между мной и Эриком сократилось настолько, что мы вдвоем упражнялись в стрельбе из пистолета после общих тренировок. Эрик, как урожденный Бесстрашный, знал и умел гораздо больше меня, а потому стал хорошим учителем. А вот умениям Алекс я всё больше поражался с каждой тренировкой. Особенно хорошо ей удавались кулачные бои и метание ножей. Перед оглашением общих результатов я еще раз воспроизвел в голове рейтинговые таблицы урожденных Бесстрашных и неофитов. Эрик в своей таблице был первым. В ней же Марго занимала шестое место, а Тори десятое. В таблице неофитов, во многом благодаря урокам Эрика и Алекс, а также лечению Марго, я находился на первом месте, следом за мной была Алекс, а за ней Зик. Запоминать остальных для меня не было смысла, ведь кроме пятерых моих новоиспеченных друзей я ни с кем не поддерживал даже приятельских отношений. — Волнуешься, убогий? — подтолкнув меня плечом в плечо, спросил Эрик, становясь рядом со мной и Тори перед экраном, где вот-вот будет показана общая таблица. — А ты переживаешь, что окажешься вторым в общем рейтинге? — подначила его Марго, которая вместе с Алекс только что вернулась из санитарной части. Навыки Марго в медицине не оставили равнодушной Алекс, которая поспешила обучиться у девушки всему, чему та готова была учить. — А есть разница между первым и вторым местом? — пожав плечами, у всех спросила Алекс.- Разве оба места не гарантируют место в командовании? — Разница в том, — пояснил запыхавшийся Зик, подойдя к нам, — кто насколько высоко задерет свой нос. Мы все рассмеялись его словам и молча стали дожидаться результатов. Когда Макс наконец сообщил, что общая таблица готова, все присутствующие замерли в ожидании. Марго расхохоталась, когда мое имя появилось на первом месте рейтинга. — Получается, ученик превзошел учителя, — тоже смеясь, проговорила Тори. — Вот так помогаешь людям, — поджав губы и разведя руки в стороны, с досадой сказал Эрик, — а потом они обгоняют тебе в рейтинге. Я молча посмотрел на него, не разрешая себе радоваться. Если это посеет зерно раздора в моей маленькой, но всё-таки семье, в этом не будет ничего хорошего и смешного. Несколько мгновений Эрик с серьезным выражением лица смотрел мне в глаза, а потом тоже рассмеялся. — Зик прав, — не прекращая смеяться, кивнул он, — можешь задрать нос выше меня. Алекс, улыбаясь, толкнула меня плечом. Узел, было завязавшийся у меня в груди, развязался. Я протяжно выдохнул, качая головой, и тоже тихо засмеялся. — Судя по твоему лицу, — прошептал Эрик мне на ухо, — ты решил, что теперь мы станем заклятыми врагами.- Я задержал дыхание. Неужели я слишком рано решил, что все нормально? — Придурок, — еще пуще прежнего рассмеялся Эрик, ткнув кулаком мне в плечо.- Я слишком хороший учитель, чтобы мой ученик не стал лучшим. Впятером мы стояли кругом и смеялись, обсуждая результаты. Я был на первом месте, а Эрик на втором. Это его не волновало. Хорошо. Алекс, занявшая третье место, закатила глаза, когда Зик, укрепившийся на четвертой позиции, пустился в размышления о том, что было бы, если бы первый этап длился дольше. Марго, как и была, осталась на шестом месте, а Тори сдала одну позицию, заняв одиннадцатое место. Девочек, никогда не стремившихся в командование, этот результат более чем устроил. Мой отказ от должности в командовании после победы в рейтингах иногда аукался мне не самым радостным образом. Например, сейчас я был вынужден наблюдать за тем, как неофиты встречают своих близких в Яме, и контролировать порядок этих встреч. Два года назад отец, как заранее мною и предполагалось, не пришел ко мне на день посещения. Этот факт не расстроил, скорее даже обрадовал. Меньше всего на свете мне хотелось, чтобы люди сравнивали меня с этим человеком. Но если так задуматься, то хотя бы ради приличия он мог зайти на эту встречу и посмотреть на меня одним глазом. Но это всё было не важно. — Веселишься? — спросила меня Алекс, вернувшаяся из командного пункта. Её тоже поставили наблюдать за порядком здесь. — Как видишь, здесь полный аншлаг, — разведя руки, я указал на неофитов и их родственников — обнимающихся, плачущих и смеющихся. У самого входа в Яму я увидел Трис. Она стояла там со своими родителями и долговязым, кудрявым Эрудитом. Вероятно, это и был её брат. Несмотря на то, что дом, в котором я жил в Отречении, располагался всего через пару домов от семейства Прайеров, ни Трис, ни Калеба я практически не помнил. А их родители, если слабо и мелькали в каких-то моих воспоминаниях, то какой-то особой роли в них всё равно не играли. — Кажется, кто-то хочет познакомить тебя с родителями, — поворачиваясь спиной к Прайерам, направляющимся в нашу сторону, прошептала Алекс, — что это, если не переход на новую ступень отношений? — тихо смеялась она. — Помолчи, — одними губами ответил ей я, а затем улыбнулся Трис и её родителям. — Фор, Алекс, — обратилась к нам Трис, — познакомьтесь с моими родителями. — Мама, папа, — сказала она уже родителям, — это Фор, мой инструктор, — отец Трис протянул мне руку для рукопожатия, а сама Трис залилась румянцем, смущенно улыбаясь. — Интересно, по каким вопросам он тебя инструктирует, — спросил Калеб, глядя на раскрасневшуюся сестру. Этот вопрос вызвал у Алекс поток смеха, который она силилась сдержать, закрывая рот ладонью. — А это Алекс, — с укоризной глядя на брата, сказала Трис, — она одна из командиров. — Очень приятно, — улыбнулась Алекс отцу Трис, пожимая его руку, — у вас очень способная дочь, — обратилась Алекс уже к её матери, но при взгляде на женщину замерла на мгновение, резко втянув носом воздух. Мать Трис мягко улыбнулась в ответ Алекс и весьма сдержанно ответила: — Спасибо. Поведение Алекс вызывало у меня беспокойство, а потому я решил перевести внимание родителей Трис на себя. — Так что, миссис Прайер, — улыбнувшись, спросил я у её матери, — много проблем вам в детстве доставляла эта неугомонная девчонка? Прежде чем она успела мне что-то ответить, Алекс, коротко улыбнувшись, сказала: — Извините, но мне пора, — после чего быстро направилась в гущу толпы. Все семейство Прайеров проводило её глазами, после чего мать Трис ответила на мой вопрос: — Прошу, зовите меня Натали, — она пожала мне руку. Её ладонь была теплой и мягкой, именно такими я помнил руки матери.- Беатрис всегда была очень спокойным ребенком, для нас все еще остается тайной, что её подвигло на переход в Бесстрашие. — Это вы её такой видели, — вмешался в разговор Калеб, — а я помню, как в школе она отлупила сумкой Кая Ларгенсона за то, что тот обозвал её «дурочкой». Я рассмеялся, а Трис вытаращила глаза на брата. — Кажется, это не совсем то, что нужно рассказывать на таких встречах, — с нажимом сказала она ему. Калеб лишь пожал плечами. — Пожалуй, мне пора возвращаться к работе, — заключил он, обнимая Трис и целуя в макушку, — вы идете? — спросил Калеб у родителей. — Да, — кивнул мистер Прайер и пожал мне руку на прощание, после чего обнял дочь, прижав её к себе. Натали Прайер подошла ближе ко мне. Её глаза цвета неба в солнечную погоду внимательно осматривали мое лицо, в них я, к собственному удивлению, прочитал узнавание. — Черный цвет идет тебе больше серого, — сказала она, погладив меня по плечу.- До свидания, Фор. — До свидания, — после секундной паузы ответил я, запоздало сообразив, что означали её слова. Она увидела во мне не того, кем я стал, а того, кем когда-то был. В моем лице она разглядела Тобиаса Итана. Я посмотрел на Трис, которую на прощание обнимала мать. В душе я чувствовал радость за то, что ей и Калебу с родителями повезло гораздо больше, чем мне. Но вместе с тем, головой я понимал, что испытываю ещё и зависть. Да, шестнадцать лет мучений в конечном итоге привели меня к моей настоящей семье, пусть эта семья и была построена не на общей крови, но отсутствие родительской ласки и заботы висело надо мной незакрытым гештальдом. -До скорого, — сказал я Трис, потрепав её по плечу. Она улыбнулась мне и ушла вслед за родителями и братом. Алекс стояла возле обрыва и нервно оглядывалась по сторонам, заламывая руки. По её лицу было понятно, что она о чем-то сильно переживает. Я направился в её сторону, чтобы расспросить о причинах такой резкой смены настроения. В тот момент, когда я был совсем рядом и открыл рот, чтобы начать разговор, к Алекс, держа руки в карманах, подошел Питер. Следом за ним скорее парила, чем шла, женщина средних лет. Её волосы были туго затянуты в идеальный строгий пучок на затылке, черно-белые одежды Искренности были идеально выглажены и сидели на ней так, словно их шили лично для неё, а начищенные черные лодочки на ногах были на таком высоком и тонком каблуке, что я удивился, как она вообще стояла на ногах. — Алекс, — позвал Питер. — Достань руки из карманов, — строго сказала ему женщина и, ударив по спине перчатками, добавила: — и выпрямись. Выглядишь как горбатый старик. Как и я, Алекс опешила от такой манеры общения. Посмотрев на Питера, она закусила губу. — Кхм, — от неловкости откашлялся Питер, — Алекс, — еще раз повторил он её имя, — я рассказывал тебе о моей матери. Миссис Аделина Хейнс. — Приятно познакомиться, — улыбнувшись женщине, Алекс протянула ей руку для рукопожатия. Окинув ладонь Алекс коротким, но весьма говорящим взглядом и хмыкнув, Аделина Хейнс ударила перчатками и руку Алекс. — Это мужская привычка. — Значит, расцелуете меня? — спросила у неё Алекс, подняв брови.- Так ведь здороваться «по-женски». Состроив недовольную гримасу, миссис Хейнс развернулась на каблуках и поцокала к выходу, дернув Питера за лацкан куртки, тем самым позвав за собой. — Прости, — одними губами сказал Питер, глядя на Алекс, и пошел за матерью. Алекс лишь понимающе кивнула ему. Подойдя к ней, я толкнул её бедром в бок. — В чем дело? — спросил я, наблюдая за её бегающим взглядом. — Натали Прайор, вот в чем дело, — ответила Алекс, даже не посмотрев на меня. Я развернулся и встал между ней и толпой неофитов, она подняла на меня глаза. В них было переживание. Подняв брови в немом вопросе, я стал ожидать пояснений. — Натали Прайор — это та самая Натали, которая лечила меня в детстве. — Что? — сердце в одну секунду упало в пятки.- Думаешь, она узнала тебя? — Я в этом уверена, — коротко кивнула Алекс, продолжая разглядывать толпу из-за моей спины. По спине пробежали мурашки. Итак, что мы имеем к концу дня посещения? Мать Трис — это та самая женщина, которая когда-то помогала Алекс, когда её еще звали Кэтрин, залечивать раны, оставленные мачехой. Натали Прайор была, пожалуй, единственной в городе, кто хорошо помнил пятнадцатилетнюю девчонку, внезапно исчезнувшую в неизвестном направлении после гибели приемных братьев. Если Натали действительно увидела в Алекс Кэтрин, как во мне увидела Тобиаса, то чем это все могло закончиться? В лучшем случае, Натали оставит свои открытия при себе и ни с кем не станет ими делиться. В худшем — она расскажет руководству города о том, что: первое — шесть лет назад из особо охраняемого города смогла удрать пятнадцатилетняя девчонка, которая теперь вернулась обратно; второе — эта девчонка исчезла из города не просто после гибели приемных братьев, но и в тот же день, когда её опекуна, почетного Эрудита Марселлу де Лапоньеро, загадочно убили в собственном доме. — Если Натали сдаст тебя, — уверенно сказал я Алекс, — мы найдем способ оправдать тебя. Они не смогут ничего доказать. — Если Натали сдаст меня, — посмотрев мне в глаза, ответила Алекс, — я признаюсь в содеянном и отвечу за всё по законам города. После этих слов она сжала мое плечо в знак конца разговора и пошла в сторону квартиры, оставив меня наблюдать за уже расходящейся толпой и обдумывать все, сказанное ею. О том, что произошло с опекуном Алекс, она рассказала мне давно, сразу после того, как поведала о побеге из города, который она сумела совершить шесть лет назад. И, если честно, я не мог осудить её за сделанное. Вернувшись как-то из школы, Алекс, стоя на пороге своего дома, через открытую настежь входную дверь обнаружила главу Эрудиции и двух его заместителей. Они стояли в прихожей на белом махровом ковре прямо возле двух огромных пятен крови. Её опекун, Марселла, сидела на нижней ступеньке лестницы, ведущей наверх, к комнатам братьев-близнецов. В руках она держала окровавленный нож, с которого еще капала кровь, а за её спиной по лестнице с самого верха тянулся длинный кровавый след, заканчивающийся как раз у двух пятен на ковре в прихожей. Марселла молчала и смотрела прямо перед собой пустым взглядом. Боковым зрением Алекс уловила движение справа от крыльца. Глава Эрудиции поймал её как раз в тот момент, когда она бросилась к двум накрытым белыми простынями телам, лежащим на газоне у дома. Близнецов, убитых в собственном доме, двое Бесстрашных пытались уместить в заднем отсеке катафалка. Когда машина с трупами уехала в сторону кладбища, Марселлу под конвоем увели Эрудиты. По словам Алекс, оставшись в доме в полном одиночестве, она достаточно резко осознала, что лишилась смысла собственной жизни. Поднявшись в комнату, в которой еще утром собирала близнецов в школу, она вымыла пол и стены от разводов крови, а затем разложила раскиданные вещи братьев по своим местам. Спустившись вниз, она дала волю эмоциям и, задыхаясь от рыданий, полностью разгромила комнату Марселлы. Все содержимое прикроватной тумбочки она вывалили на пол и среди разного хлама нашла папку с документами о передачи родительских прав. С истеричным смехом, Алекс подобрала папку с ковра. Все это время она так просто могла узнать, кто её биологические родители, но из-за страха перед Марселлой даже не пыталась найти эти бумаги. Разобрав документы, она прочитала имена. Смех пробрал её еще сильнее прежнего. Её родителями были двое заместителей главы Эрудиции. Те двое, что только что стояли на пороге дома; те двое, которые увели Марселлу; и те двое, которые даже не взглянули на свою родную дочь, сотрясающуюся в рыданиях на земле возле крыльца. Полностью поддавшись истерике, Алекс, сидя на полу, стала сминать листы документов один за другим, поджигая их зажигалкой и кидая горящие бумажки в немытую после еды тарелку, стоявшую на комоде Марселлы. Будучи увлеченной этим процессом, она не сразу заметила, что оставшиеся у неё в руках листы были иными. Это были такие же документы на передачу родительских прав, на первый взгляд с той лишь разницей, что это были копии. Те же имена в графе родителей, тот же эксперт, подтверждающий достоверность документа. Только присмотревшись получше, Алекс заметила, что хоть речь здесь и шла о ребенке её биологических родителей, в графе «имя ребенка» значилась не она. Слезы тогда в миг высохли на её лице. Она поднялась с пола и подошла к торшеру у кровати, чтобы получше разглядеть написанное. В графе «имя ребенка» значился некий Пит, а родительские права на него передавались неким Маргари Мелларк и Дэйву Мелларку. И если в документах на Алекс адрес получателя прав, то бишь Марселлы, значился обыкновенный, городской, то в документах на этого мальчика адресом был «Панем, дистрикт 12». Протирая глаза от высохших слез, Алекс не могла вспомнить, чтобы раньше хоть раз видела подобные названия улиц или районов. Но вне зависимости от того знала она этот адрес или нет, судя по этим документам можно было решить, что у неё есть родной брат; родной брат, который младше её на три года. Ровно настолько же, насколько были младше неё близнецы. Слёзы вновь застелили глаза Алекс, когда она подумала об Адаме и Адэре. Еще этим утром, отводя их в школу, она пообещала, что у них обязательно все будет хорошо. А вечером того же дня она, будучи дома совершенно одна, оттирала брызги их крови с белых стен комнаты. В тот момент, когда Алекс вышла на кухню, чтобы оттереть с рук запекшиеся следы крови братьев, входная дверь хлопнула. Марселла зашла на кухню, сжимая в руках бумажку. Суд прошел, коллегия правосудия признала содеянное Марселлой деянием в состоянии сильного душевного волнения и постановила ей в качестве наказания психологическое лечение. После суда её просто отпустили домой. Марселла молча стояла у входа в кухню и смотрела на бумаги в руках Алекс. — Нашла, да? — спросила она тогда. — Кто этот второй ребенок? — Парнишка, который настолько был не нужен твоим родителям, что они выкинули его за стену города. Поверь, ему там живется хуже, чем тебе здесь. — Ты убила близнецов? — Да, и я надеюсь, что ты отмыла кровь в их комнате. Боль и гнев одновременно сжали Алекс тисками. Её глаза были полны горьких слез, когда она увидела рядом с собой держатель для ножей. Выхватив оттуда нож для мяса, она в мгновение ока оказалась возле Марселлы и перерезала ей горло. Не успев проронить и слова, женщина упала на землю, пока кровь из её шеи брызгала во все стороны. Пока Марселла корчилась на полу, Алекс вымыла руки и лицо от крови, затем перешагнула через извивающееся тело опекуна и поднялась наверх. Там она взяла одну из синих футболок близнецов и надела её вместо забрызганной кровью блузы. Когда Алекс спустилась вниз, Марселла была уже мертва. Подняв с пола у входной двери сумку с учебниками, она аккуратно выложила книги и тетради на стол, затем сложила в неё документы на младшего брата, теплую кофту и немного еды. Собрав по дому то, что могло бы пригодиться в задуманном ею походе, она бросила это к еде и бумагам и закрыла сумку. Взглянув последний раз на Марселлу, на её пустые открытые глаза и лицо, забрызганное кровью, Алекс вышла на темную улицу. Добравшись до отрезка стены, не находящейся под круглосуточным наблюдением камер, никем не замеченная, она, цепляясь за выступы и выемки в камне, начала забираться наверх. Несколько раз, срываясь со стены из-за вспотевших ладошек, неловкого движения или неправильно выбранного места для опоры, Алекс падала на землю, но вставала и пробовала поднять наверх снова. В конце концов ей это удалось. Наверху она достала из сумки кусок веревки, найденной в доме, и не крепко привязала её к торчащему из стены штырю. Длины этого троса не хватало для того, чтобы безопасно спуститься вниз, но Алекс, ведомую скорбью по близнецам и решимостью найти родного брата, это не остановило. Спустившись на веревке чуть ниже середины стены, она с досадой обнаружила, что внешняя поверхность стены была абсолютно гладкой. Провисев так несколько минут и собравшись с силами, она подтянулась на тросе и со всей силы дернулась вниз. Некрепкий узел, которым веревка была привязана к штырю, развязался, и Алекс вместе с ней полетела вниз. Приземлившись на ноги, от силы удара она упала на спину и лежала так, пока не удостоверилась в том, что кости, по крайней мере, не сломаны. Поднимаясь на ноги, на теле она обнаружила другие повреждения: правая нога была вывихнута и невероятно ныла, а локоть правой руки был настолько ушиблен, что за пару минут увеличился в размерах вдвое. Так Алекс удалось сбежать из города, не оставив ни единого следа за собой, и именно так она в конечном итоге попала в дистрикт четыре.