Наше время

Когда по жилому отсеку пронесся звук тревожной сирены, было далеко за полночь. Вслед за воем, доносившимся из колонок в коридоре, послышались звуки хлопающих дверей. Дистрикт тринадцать привык жить наготове. Поколение за поколением мы рождались в темноте подземных помещений, жили так, словно все еще вели войну с Капитолием, и умирали, ни разу не увидев голубого неба и слепящего солнца. Может мы и жили всегда готовые к вражеским атакам, никто здесь не знал по-настоящему, что такое реальная война. Сегодня ночью все изменилось. Несколько часов назад на глазах у всего Панема Китнисс Эвердин выпустила стрелу в купол над Ареной Голодных Игр. Несколько часов назад началась настоящая революция. Когда прозвучала сирена, никто не спал. Каждый житель дистрикта тринадцать ждал прилета шаттла. Шаттла, который должен был доставить в главный штаб сопротивления Сойку-пересмешницу. Я подскочил на кровати, откинув книгу по военной стратегии в сторону. Внутри меня все кипело от возбуждения. У меня на глазах творилась история, и сейчас я мог вживую увидеть главный символ Революции. — Юрайя, — окликнул меня Зик, ухватив за руку, когда я уже шагнул в сторону двери. Брат поднялся со своей кровати вслед за мной и преградил мне выход в коридор.- Не нужно сейчас никуда ходить, — строго сказал он, — у Далтона и без того забот хватает, ему не понравится, если к ним прибавиться еще и приглядывание за тобой. — Сойка-пересмешница в нашем дистрикте, — воскликнул я, вырвав свою руку из руки брата, — в нашем дистрикте впервые за много лет появились новые люди. Неужели тебе совсем не любопытно? — Нет, мне не любопытно, — отрезал Зик, прислонившись спиной к двери, тем самым полностью ограничив мне доступ к выходу, — у них здесь не увеселительный тур по нашем подвалам. Они приехали сюда вести войну с Капитолием. Тебе незачем за всем этим наблюдать. — Ты не можешь мне запретить, Зик, — сжав руки в кулаки, я приблизился к брату, однако его это действие не проняло, он продолжал стоять у двери, преграждая мне путь.- Я уже не ребенок, а ты мне не отец. Зик раздосадованно хмыкнул, нахмурив брови. Прошло четыре года с того момента, как количество Боггсов в этом дистрикте уменьшилось почти вдвое. Эпидемия, унесшая жизни обоих наших родителей, до сих пор откликалась в темных уголках дистрикта тринадцать единичными скоропостижными смертями. — Ну да, — ответил брат, дернув губами, — я тебе не отец, но ты еще ребенок. Тебе четырнадцать лет, и, хотя бы в память об отце, я должен о тебе заботиться. — Хорошо, — выдохнул я, подняв руки в знак капитуляции. В горле стоял ком, — ты прав.- Я медленно побрел обратно к своей кровати, внимательно следя за Зиком. — Вот и славно, — кивнул он, поведясь на мою уловку. Чтение книг о стратегии приносило свои плоды. Зик оторвался от двери и наклонился, чтобы расправить покрывало на своей кровати. Как только брат схватился за колючую ткань серого одеяла, я метнулся к двери и рывком отодвинул её в сторону. Будучи уже в коридоре, я посмотрел на Зика. Тот стоял возле своей кровати с покрывалом в руках и кислой миной на лице. — Прости, — сказал я ему, пожав плечами, — я сам смогу о себе позаботиться. Не дожидаясь ответа брата, я бросился бежать по коридору к центральной площади дистрикта. Далтона я нашел довольно быстро. Самый старший из трех братьев, полковник Далтон Боггс, был главой службы безопасности дистрикта тринадцать, а потому всегда и везде находился в гуще событий. Вместе с президентом дистрикта Альмой Койн, мой брат стоял возле винтовой лестницы, по которой уже слышались тяжелые шаги новоприбывших людей. Меня потряхивало от возбуждения, когда я приблизился к брату и встал у него за спиной. Окинув меня коротким взглядом из-за плеча, Далтон недовольно скривил губы и рукой отодвинул меня подальше от лестницы. Первым с лестницы спустился Гейл Хоторн. Он прибыл в дистрикт тринадцать несколько дней назад вместе с девятьсот пятнадцатью жителями дистрикта двенадцать, уцелевшими после бомбежки их дома Капитолием. На руках у Гейла, склонив голову к своей груди, безвольно висела Китнисс Эвердин. Её глаза были закрыты, а бинт на запястье был полностью пропитан кровью. — Китнисс, — выкрикнула светловолосая девочка, бросившись к Сойке через столпившийся народ. Прим Роуз Эвердин появилась в нашем дистрикте вместе с Гейлом. Ведя под руку свою мать и одновременно удерживая рядом сестер Гейла, Прим выглядела гораздо старше своих лет. Такова была наша участь — дети войны всегда быстро взрослели. Прим и её мать ушли в сторону лазарета вслед за Гейлом. После того как место у спуска лестницы освободилось, на площадку спустился тучный седовласый мужчина. — Госпожа президент, — поклонился он Альме, одновременно поцеловав её ладонь, — рад видеть Вас вживую. — Это взаимно, мистер Хевенсби, — сдержанно улыбнувшись, она мягко убрала свою руку из руки мужчины.- А мальчик? — спросила президент, проводив взглядом удаляющуюся фигуру Гейла с Китнисс ну руках. Мистер Хевенсби промолчал, лишь покачав головой и скорбно поджав губы. Следом за ним с лестницы сошла живая легенда. Финник Одэйр, самый молодой победитель Голодных Игр и самый желанный мужчина всей страны, сейчас выглядел так, словно всю дорогу от Капитолия он летел с внешней стороны шаттла. Его волосы торчали в разные стороны, белки в глазах расчерчивали красные капилляры, а на запястье правой руки у него, как и у Китнисс, был туго завязан окрасившийся кровью бинт. — Теперь, когда мы здесь, — проговорил он, придержав мистера Хевенсби рукой за плечо, когда тот собрался уходить, Финник обратился одновременно и к мужчине, и к президенту Койн, — я должен попросить: в дистрикте четыре остались люди, которые для меня очень важны. Они нужны мне здесь. Как это устроить? Альма Койн посмотрела на бывшего распорядителя Голодных Игр с нескрываемым изумлением: — Вы не рассказали ему? — спросила она у мужчины, неодобрительно качнув головой. — Не хотел нервировать раньше времени, — ответил он. — Не рассказал о чем, Плутарх? — Финник Одэйр одним движением руки развернул его к себе лицом. Голос Финника сел и сейчас походил на скрип плохо смазанных петель. — Не надо агрессии, мистер Одэйр, — попросила его Альма, положив ладонь поверх руки, которой он все еще держал Плутарха. — В чем дело? — спросил Финник, сжав зубы. На его шее бешено пульсировала венка, а на скулах дергались жилки. — Ваша подруга, мисс де Лапоньеро, — медленно произнесла президент, — заключила с нами сделку. Её нет в Вашем дистрикте. Дернув челюстью, Финник сделал шаг назад и медленно провел руками по голове. — Что за сделка? — хрипло спросил он, глядя в пол и по-прежнему цепляясь пальцами за волосы. — Она была отправлена в ближние к Капитолию дистрикты, чтобы вести там революционную пропаганду и незаметно склонять руководство дистриктов присоединиться к сопротивлению. — Взамен на что? — Я пообещал ей вытащить тебя живым с Арены, — подал голос Плутарх, глядя на парня. Финника тряхнуло всем телом, он сжал кулаки и поднял на Плутарха полный гнева взгляд. — Ты пообещал ей то, что и без того собирался сделать из личной выгоды? — Я ничего ей не предлагал, — ответил Плутарх, пожав плечами. Руки он убрал в карманы брюк, от чего его вид сделался куда надменнее, чем того требовала ситуация.- Она вышла на меня, она предложила эти условия. Я не мог отказать даме. Тем более, когда дама была так настойчива. — Где она сейчас? — спросил Финник с плотно сжатой челюстью. На его шее продолжала быстро пульсировать венка, а взгляд был прикован к Альме Койн. Она стояла позади Плутарха, поджав нижнюю губу в сожалении. — Мы не знаем, — прочистив горло, ответил Плутарх и тяжело сглотнул, — мы потеряли с ней связь четыре дня назад. Финник медленно оторвал взгляд от Президента и посмотрел на Плутарха. Клянусь, мне казалось, он бросится на мужчину с кулаками, но парень еще сильнее стиснул челюсти и проговорил: — Она может быть в Капитолии? — Вероятнее всего, она именно там, — тихо ответила Альма Койн, сочувственно опустив голову вниз. Я видел, как Финник отшатнулся от её слов словно от своего худшего кошмара. Он сцепил руки за спиной и медленно побрел в сторону лазарета. Готов биться об заклад, в его глазах блестели слезы. Кэтрин де Лапоньеро победила на 70-х Играх. Она стала добровольцем, отправившись на Арену вместо соседской девчонки. И хоть этот смелый поступок был весьма впечатляющим, сама то она не очень впечатляла. Лично мне Кэтрин де Лапоньеро запомнилась как самая хилая из всех победителей. Большую часть Игр она пряталась, трясясь от ужаса в укромных уголках Арены, то и дело натыкаясь на удачно забытый рюкзак с припасами другого трибута или внезапно выросший среди заснеженной пустыни куст с ягодами. Имея не слишком высокий рейтинг среди Распорядителей, она, по какой-то причине, совсем не была обделена подарками от них. С первого дня Игр Кэтрин не столкнулась ни с одним трибутом, которых будто нарочно держали от неё подальше. За час до своей победы она получила трезубец в подарок от кого-то из спонсоров. Оставшись на Арене один на один с профи из первого дистрикта, она победила по чистой случайности, даже не воспользовавшись новоприобретенным оружием. Мик Одли, стоя босиком по колено в снегу, одолел в одиночку троих крупных трибутов, а перед маленькой мисс Удачей неловко оступился и провалился в скрытое под снегом ущелье. Цепляясь руками за куски льда и снег, он дергал ногами в воздухе и просил Кэтрин подать ему руку. Он знал, что ему не выбраться обратно на поверхность, а потому желал лишь утащить её за собой. Кэтрин стояла возле ущелья с синими губами и замерзшими на щеках слезами до самого конца. Когда Мик, окончательно потеряв силы, рухнул вниз, она осела на снег и,залившись новым потоком слез, еле слышно что-то забормотала себе под нос. Так продолжалось, пока её не забрал шаттл. Это было жалкое зрелище от жалкой, на тот момент мне так казалось, девчонки. Слабостью на Голодных Играх было уже не удивить, но она побила все рекорды беспомощности. Альма Коин тогда заявила, что эта победа была фикцией, и девица осталась жива лишь потому, что её ментор Финник Одейр имел слишком большое влияние на всех богачей Капитолия. В тот раз Альма оказалась права. К сожалению или к счастью, это судить было не мне, сейчас она ошиблась. Через три дня после появления в дистрикте тринадцать Сойки-пересмешницы, тревожная сирена вновь заполнила звуком подземные этажи. Мы с Зиком тогда отмывали пол в переговорной комнате. Это было наказание Далтона: мне за непослушание, Зику за то, что не уследил за мной. В переговорной комнате было несколько дверей. Одна была выходом и вела в коридор, вторая вела в кабинет президента, а третья в кабинет нашего старшего брата. Даже не пытаясь обдумать свои дальнейшие действия, я распахнул дверь и зашел в кабинет к Далтону. Он стоял возле стола, уткнувшись в планшет, внимательно разглядывая что-то на экране, Плутарх Хевенсби в это же время изучал что-то на компьютере. — Что случилось? — спросил я, когда брат оторвал взгляд от экрана и посмотрел на меня. — На поверхности люди, — ровно ответил мне Далтон, бросив планшет на стол. Он спешно застегнул на себе куртку и снял со стены рацию. Настроив чистоту, брат проговорил в устройство: — Первый пост, прием, — он дождался ответа в виде «прием» и приказал: — откройте люк. После послышавшегося из рации «есть», Далтон отодвинул меня в сторону и быстро направился к двери, выйдя из кабинета. — Кто там? — спросил я у Плутарха, а тот в ответ, отмахнувшись, пробормотал что-то неразборчивое, продолжая высматривать нечто на мониторе. Любопытство всегда пересиливало во мне страх и сознательность, поэтому я, игнорируя возмущения Зика, ринулся вслед за Далтоном. Как и три дня назад, возле лестницы, ведущей к люку на поверхность, столпилось все население дистрикта тринадцать вместе с прибывшими недавно гостями. Первыми с лестницы спустились трое охранников, держа под руки раненную женщину. Её я узнал с первого взгляда — лидер сопротивления в дистрикте два, Элоиза Эдиссон, была победителем пятьдесят пятых Голодных Игр. Она, в отличие от Кэтрин, прославилась не столько своей победой, сколько тактикой, приведшей её к победе. Она не заключала ни с кем союзов, избавлялась от противников группами, а последних оставшихся игроков отравила ядом осы-убийцы, который прямо на Арене смогла извлечь из насекомого. Из-за её талантов и умений она была постоянно под крылом спонсоров. Элоиза хромала, еле ступая на правую ногу, на бедре перемотанную окровавленным бинтом, правая же рука у неё висела на перемотке, зацепленной за шею. Ступив с лестницы на пол, Элоиза освободилась от охранников и тут же подошла к Альме Койн, стоявшей рядом. — Я не знаю, что вы пообещали ей, — произнесла она, указывая большим пальцем себе за спину, где по лестнице спускались еще две девушки, несущие носилки с человеком на них, — но девчонка чуть не убилась ради этой сделки. Когда две девушки опустили носилки на пол, по толпе людей вокруг пронеслось недовольное ворчание. Финник Одэйр пробирался вперед, бессовестно расталкивая всех перед собой. Выбежав вперед, он бросился вниз и проехал на коленях не меньше метра до тела девушки, лежащей на носилках. Кэтрин де Лапоньеро молча и неподвижно лежала на полу, вокруг её губ запеклась кровь, а грудь полностью была замотана бинтом. Она никак не отреагировала, когда Финник взял её руку, прижав к своим губам. Он судорожно вдохнул, прижимаясь лицом к её пальцам, а после провел ладонью по её лицу. — Что с ней? — дрожащим то ли от страха, то ли от гнева голосом спросил он, посмотрев на Элоизу глазами, невидящими ничего, кроме девушки на полу. Элоиза глубоко и звучно вдохнула, посмотрев на Альму, после чего прочистила горло и ответила: — У неё сломано несколько ребер, — она присела возле девушки, выставив перед собой раненую ногу, и провела кончиками пальцев по покрасневшему бинту на груди.- У нас нет квалифицированных врачей среди сопротивления, но я почти уверена, что из-за этого случился разрыв легкого, а для кучи все это осложнилось пневмотораксом. — Почему она никак не реагирует? — спросила Альма, подходя ближе и присаживаясь на корточки рядом с Элоизой. Финник продолжал прижимать руку девушки к своей щеке и губам. — Она без сознания уже больше суток, — ответила Элоиза.- Сначала кашляла кровью, потом и вовсе дышать не смогла. Я сделала ей прокол грудной клетки, чтобы выпустить свободные газы и дать легкому возможность расправиться, скорее всего из-за болевого шока она и потеряла сознание. Одна из девушек, что несли носилки, приблизилась к Элоизе и вручила ей прозрачный шарик, из которого торчала длинная трубка. Это трубка с другого конца заканчивалась маской, которая висела на шее у Кэтрин. — Это чудо, что она до сих пор жива, — протянула эта девушка, качая головой, — я не представляю, чего ради можно из последних сил так хвататься за жизнь. — Ей нужно полное обследование и нормальная медицинская помощь, — заключила Элоиза, поднимаясь на ноги, — и Вам бы стоило прямо сейчас заняться этим вопросом, госпожа президент, учитывая, что это всё — ваша вина. Альма Койн недовольно искривила губы, поднявшись на ноги. Она окинула изучающим взглядом Элоизу и медленно кивнула в знак согласия. — Лорен, — обратилась Элоиза к той же девушке, стоящей над телом Кэтрин, — берите носилки и идите туда, куда вам укажут. Когда Лорен протянула руку к носилкам, Финник, резко вскинув голову к ней, возразил: — Нет, не трогайте, — проговорил он, вытирая лицо ладонью и шмыгая носом, — я сам отнесу её. — Ты что, не слушал, что сейчас говорили? — спросила она, убирая его руки от Кэтрин.- У неё сломаны ребра, понесешь её один — только еще больше навредишь. Секунду помедлив, Финник кивнул и схватился за перекладины на другой стороне носилок. Вдвоем они подняли тело девушки с пола и, как только она оказалась в воздухе, у Кэтрин начался приступ кашля, во время которого кровью изо рта было забрызгано и её лицо, и грудь. — Тише, — прошептала Элоиза, приподнимая её голову, чтобы Кэтрин не захлебнулась кровью, — ты только держись, девочка. Когда Финник и Лорен скрылись за дверьми, ведущими к лазарету, из толпы вынырнул Плутарх Хевенсби. Он медленно подошел к Элоизе, продолжая наблюдать за дверью, куда только что вышел Финник, и шепотом спросил: — Что произошло? — Мэра дистрикта обвинили в подстрекательстве, — тихо проговорила она после недолгой паузы, — миротворцы притащили его на площадь, объявили, что он будет прилюдно казнен. — Она вступилась за вашего мэра? — предположил Плутарх, кивнув самому себе. — Она подставила нашего мэра, — ответила Элоиза, — не был он никаким подстрекателем. — Это полная чушь, — отрезал Плутарх, цыкнув. — Не чушь, — возразила Элоиза, — а план, который сработал. Миротворцы бездоказательно обвинили мэра в серьезном преступлении. Их обвинение строилось лишь на слухах, которые и пустила ваша маленькая шпионка. На площади, на глазах у всего населения дистрикта два, она встала возле мэра, закрыв его собой, и заявила, что он ни в чем не виноват. Она дала ему возможность сбежать, за что и была до полусмерти избита миротворцами. Мне пришлось вмешаться, иначе они точно убили бы её; меня раскрыли, нам пришлось срочно бежать в леса. Девчонка не могла ни стоять, ни нормально дышать. Мы втроем волокли её до леса, бежали от миротворцев, меня ранили. В лесу я, как смогла, оказала ей помощь, а потом мы просто несколько дней тащили её сюда. Я молча стоял за спиной брата, затаив дыхание. Насколько же может измениться человек за считанные несколько лет? От напуганной маленькой девочки до хитрой бесстрашной шпионки. Здесь в пору было бы задать вопрос: чего ради человек может так измениться? Но ведь меняться легко, трудно — не стать собой прежним. — Я провожу Вас до лазарета, — сказал Боггс, учтиво подав Элоизе руку, — Вам самой не помешает помощь хорошего врача. Брат обернулся в мою сторону и коротко кивнул, велев следовать за ним. Когда Далтон и Элоиза медленно направились к коридору, я подошел ко второй девушке, что несла носилки с Кэтрин, и подал ей руку, следуя примеру брата: — Юрайя, — представился я, когда она приняла мою руку. — Агата, — ответила она. У Агаты Фарлок были волнистые светлые волосы, неизменно перетянутые лентой на затылке, и пронзительные голубые глаза. Она звонко смеялась и никогда не впадала в отчаянье. Или, по крайней мере, никогда этого не показывала. Ей было двадцать лет, и она была одной из самых молодых помощниц Элоизы. Она была из зажиточной семьи, никогда не знала нужды и получала все, чего желала, с чем была в корне не согласна. Агата хотела этого для всех, либо же ни для кого вовсе. За это она мне нравилась. За решимость и неотступность от своих взглядов. В лазарете под потолком ярко горели лампы. Я подвел Агату к Элоизе, которая в свою очередь, стоя у койки, где лежала Кэтрин, что-то рассказывала одному из медбратов. — Юрайя, — тихо позвал меня Далтон, отойдя ото всех подальше, — где Зик? — спросил он, когда мы остановились в углу помещения. — Он оставался в переговорной, когда я побежал за тобой, — ответил я, пожав плечами. Я даже не обратил внимания на то, что одного из старших братьев не было рядом. Далтон глубоко вдохнул и положил ладонь мне на плечо. — У нас троих есть только мы, Юрайя, — тихо проговорил он, сжимая мое плечо.- Ты знаешь, как тяжело Зику в обществе новых людей, — Далтон провел рукой по короткостриженым волосам и снова глубоко вдохнул: — я понимаю, что ты младший из нас, но сейчас твоя забота нужна Зику. Поэтому, пожалуйста, умерь свое любопытство и удели внимание брату, а не всему происходящему вокруг, хорошо? — Да, — я пристыженно кивнул, положив свою руку поверх руки Далтона, — мне стыдно за свое поведение. — Иди домой, — мягко велел мне брат и я безропотно подчинился. Закрыв за собой дверь комнаты для осмотра, я побрел по коридору между палатами, шаркая ногами. Как я мог быть таким несчастливым по отношению к собственному брату? Как я мог поставить свое любопытство выше помощи Зику? Из самобичевания меня вырвал горький всхлип. Я замер на месте и медленно обернулся к палате с открытыми дверьми. На кровати напротив входа, поджав ноги к груди и держась за голову, сидела Китнисс Эвердин. Она покачивалась вперед-назад, безостановочно что-то шепча себе под нос. — Тебе нужна какая-то помощь? — нерешительно поинтересовался я, встав при входе и оперевшись плечом на дверной косяк. Китнисс медленно повернула голову в мою сторону и несколько секунд щурилась, присматриваясь. — Кто ты? — спросила она, вытерев слезы с щек и ресниц. — Меня зовут Юрайя Боггс, — представился я, аккуратно подойдя к ней ближе, — мой брат начальник службы безопасности. Китнисс хмыкнула, кивнув. — Хочешь воды? — спросил я, заметив нетронутый графин с чистой водой на тумбочке рядом с кроватью. Она молча кивнула, прикусив нижнюю губу. Я подошел к тумбочке и взял графин в руки, вода была ледяная. Наполнив стеклянный стакан до половины, я взял сжал его между ладонями. — Надо немного подождать, пока вода нагреется, — сообщил я ей, неловко переминаясь с ноги на ногу, — она ледяная. Китнисс кивнула, постучав ладонью по кровати рядом с собой. Я воспринял этот жест как приглашение присесть, а потому медленно опустился на край кровати рядом с ней. Меня будоражила мысль о том, что я бок о бок сижу рядом с Сойкой-пересмешницей. — Ты переживаешь за Пита? — спросил я, чувствуя неловкость от воцарившейся тишины.- Мой брат обязательно найдет способ спасти его и вернуть к тебе. — Считаешь? — шмыгнув носом, она повернула голову в мою сторону, положив её себе на колени. — Конечно. Несколько секунд она молчала, а я думал лишь о том, какую глупость сморозил. Разве не было очевидно, что она переживает за Пита? К чему было озвучивать это? — Он снится мне, — прошептала она, глядя прямо перед собой пустым немигающим взглядом, — постоянно. — И что он делает в твоих снах? — также тихо спросил я, задержав дыхание. У меня было чувство, что Китнисс хотела поделить чем-то сокровенным, и я боялся спугнуть её настрой. — Спасает меня от ночных кошмаров, — ответила она, — а затем я вижу во сне, как президент мучает его или убивает. И от этих кошмаров меня некому спасти. — Я уверен, что он жив, — робко проговорил, вертя в руках стакан с водой, — и он обязательно вернется к тебе. Тогда ты будешь спать, ничего не боясь, ведь он будет рядом. Китнисс окинула меня удивленным взглядом. — Сколько тебе лет? — Мне четырнадцать, — ответил я, протянув ей стакан. Вода в нем стала намного теплей. Она сделал глоток и долго перекатывала во рту воду, а затем, проглотив, произнесла: — Дети войны слишком умны для своих лет, — она вытерла губы рукой и поставила стакан обратно на тумбочку, — моя двенадцатилетняя сестра работает мед.сестрой в вашем лазарете. — Когда судьба редко бывает милостива к тебе, быстро учишься спасать себя самостоятельно, — ответил я и поднялся с кровати. Я был нужен своему брату.- Я пойду. Китнисс молча кивнула, продолжая смотреть перед собой. Помедлив в дверях, я развернулся к ней и без особой решительности произнес: — Если захочешь поговорить, заходи в кубрик 54 на 5 уровне. — Я вообще не понимаю, что это было, — негодующе воскликнула Марлен, развернувшись ко мне лицом и теперь идя спиной вперед, — как Эрик мог так поступить? — Мне уже не раз доводилось видеть предательства, — ответил я, пожав плечами, — ты удивишься, как низко может пасть человек. — Но Эрик…- с горечью протянула Марлен, разведя руки в стороны, — он ни за что не получил бы награду «Самый дружелюбный человек Города», но, думаю, никто от него этого не ожидал. У меня сейчас так много эмоций! Я даже не знаю, с кем его сравнить, чтобы описать, как я разочарована. — Да ни с кем ты его не сравнишь, — сказал я, остановившись и оглядев развалины вокруг, — я думаю, даже тифозную вошь оскорбило бы сравнение с предателем. Марлен встала рядом и протяжно выдохнула. Ветер развевал её светлые волнистые волосы. Марлен забирала волосы в хвост только на тренировках, а в свободное время носила их только распущенными, демонстрируя всем шелковистый переливающийся каскад. У Марлен были озорные голубые глаза, и иногда я невольно сравнивал её с Агатой. Агата стала моей первой влюбленностью, и мне казалось невероятным, что теперь моя любимая девушка была невероятным образом на неё похожа. Я опустил руку вниз и переплел наши с Марлен пальцы. Её ладонь была мягкая и холодная от леденящего осеннего ветра. — Кажется, в прошлый раз мы зашли где-то здесь, — смущенно улыбнувшись, проговорила она и оглядела заваленный вход в разрушенную лачугу Изгоев. — Что-то потеряли, ребятки? — прокуренный голос старого мужчины донесся с покрошившегося каменного козырька над входом. Он сидел на корточках, глядя на нас из-под густых рыжих бровей и жуя свои губы, которые скрывались где-то в зарослях порыжевшей бороды. От внезапно появившегося над нашими головами мужчины, я отшатнулся назад, инстинктивно потянув за собой Марлен, которая громко ойкнула от испуга. — Как Вы там оказались? — спросила она, уже с любопытством разглядывая мужчину. — Сижу вот, — ответил он, закуривая сигарету и поджигая её на ветру, — жду таких любопытных ребятишек как вы. — Мы не ребятишки, — возразила Марлен, выпятив нижнюю губу, — мы из Бесстрашия. — Разве ребятишкам Бесстрашия не рассказывают, как опасно заходить в кварталы Изгоев? — поинтересовался он, когда медленно и с нескрываемым наслаждением выпустил изо рта сигаретный дым. Никогда не понимал, в чем радость от этой вонючей самокрутки? — Мы пришли к нашему другу, — прочистив горло, сказал я и подошел ближе к козырьку, — в прошлый раз мы зашли в этот вход и попали в его дом. — У Изгоев нет своих домов, — ответил мужчина, свесив одну ногу вниз. На носке левого ботинка красовалась большая дырка, открывающая отличный вид на его пожелтевший неподстриженный ноготь.- Улица наш дом. — Давайте будем полезны друг другу, — предложил я, поежившись от потока ледяного ветра, — Вы поделитесь с нами информацией, а я с Вами недырявой обувью. — Предприимчивые ребятишки, — ухмыльнулся мужчина, почесав затылок и сдвинув вперед свою прохудившуюся серую шапку. Он поднялся на ноги и ловко спрыгнул вниз с козырька, грациозно приземлившись на две ноги. И кто мог подумать, что такой хрупкий на вид дедуля окажется вовсе не хрупким.- Какие сведения вас интересуют? — Мы ищем нашего друга, который пару дней назад жил здесь, — ответила Марлен и протянула мужчине черный шерстяной шарф, — это стимул делиться сведениями. — Его зовут Эдгар, — кивнул я, — он был Бесстрашным, но потерял глаз, и его выгнали. — А вы, значит, пришли проведать бедолагу, — протянул мужчина, закутываясь в шарф Марлен. Он удовлетворенно выдохнул, когда замотал шарф вокруг шеи и груди, а затем принюхался, — хорошие духи. — Увы, — вздохнула Марлен, — духи я с собой не таскаю. — Так вы скажете, где найти Эдгара? — спросил я, теряя терпение и тепло из организма. — А ты собираешься разуваться? — вопросом на вопрос ответил мужчина, подняв брови. Я протяжно выдохнул и нагнулся, чтобы развязать шнурки на кроссовках. Когда я встал на влажный после дождя асфальт ногами в одних носках и протянул мужчине кроссовки, он захохотал. — И правда отдал бы мне свою обувку? — спросил он, держась за живот от смеха.- Оплата засчитана, обувайся обратно, не то застудишь свои нежные ножки. Я закусил губу, чтобы не сказать ничего грубого, и молча обулся. Марлен рядом пыталась скрыть улыбку. — Ваш друг здесь, — прокашлявшись после смеха, заявил мужчина и указал большим пальцем себе за спину, на заваленный камнями вход, к которому мы с Марлен и без того направлялись. — Так он все это время был там, куда мы шли и без Вашей подсказки? — воскликнула Марлен, хмуря брови. — А кто говорил, что его там нет? — пожал плечами мужчина и почесал свою редкую бороду. Я медленно вдохнул и выдохнул, сохраняя спокойствие, и подошел к развалинам. — Вход теперь через козырек, — прокряхтел мужчина, ища что-то по карманам, — заберетесь туда по камням, — мотнул он головой, когда нашел в кармане сигареты и теперь, очевидно, искал там спички. — Спасибо, — протянула Марлен, поморщившись от сигаретного дыма, и начала подъем наверх по камням. Я внизу её страховал. — Как вас величать, ребятишки? — спросил мужчина. Он стоял, положив руки в карманы, удерживая сигарету одними губами, и наблюдая за Марлен. — Меня зовут Юрайя, — ответил я, — а это Марлен, — я указал рукой в сторону девушки, которая уже закидывала ногу на козырек. — Юрайя? — переспросил мужчина.- Не местный что ли? — Я из-за Стены, — кивнул я, подойдя к камням и собираясь начать подъем. — И как там воля? — Паршиво, — ответил я, проглотив комок в горле. О настоящей воле я, по правде, ничего не знал. — А Вас как зовут? — спросила Марлен, встав на козырьке в полный рост и оглядывая округу. — Зовите меня Король Луи. — Король? — переспросила Марлен, сложив руки на груди и посмотрев на Изгоя, — нет такого имени. — Как это нет? — обиженно возразил он.- Обернись и прочитай. На потрескавшейся белой стене позади Марлен красовалась выгоревшая надпись, выполненная черной краской. «Король Луи». Имя было подчеркнуто линией, вырастающей из последней буквы, а слева от буквы «и» была начеркана неаккуратная корона. — Действительно, — удивленно произнесла Марлен, проводя пальцами по надписи, — Король Луи. — Спасибо за поистине королевскую помощь, — махнул я мужчине на прощание и вслед за Марлен залез в окно без стекол возле козырька. Внутри нас ждала импровизированная лестница из таких же булыжников, как и снаружи дома. Начав спускаться первым, я придерживал Марлен за руку, пока мы не оказались на ровной и устойчивой поверхности пола. — Ребят? — донесся удивленный голос откуда-то из глубины неосвещенного помещения.- Вы чего тут? — спросил Эдгар, выйдя к нам из-за наполовину развалившейся стены. — Принесли тут тебе всякого, — начала было Марлен, но осеклась, когда из-за спины Эдгара появились женщина. Она была средних лет, с длинными каштановыми волосами. Её лицо отдаленно мне кото-то напоминало, но я никак не мог понять, кого именно. Она улыбнулась. — Не смущайтесь так, — сказала она, подняв руки перед собой, — я уже ухожу. — Нет, нет, — спохватилась Марлен, покачав головой, — мы ненадолго. Извините, что прервали. — Вы ничему не помешали, — засмеявшись, возразил Эдгар. Его ненастоящий глаз блестел, отражая свет с улицы. После той ужасной ночи, когда Эдгар в один момент лишился и фракции, и глаза, и крыши над головой, прошло от силы пару недель. Той же ночью Марго провела операцию и спасла хотя бы самого Эдгара, а вот его глазу так не повезло. На следующий день Алекс привела в медицинскую часть Бити, который, осмотрев Эдгара и сделав какие-то замеры, вернулся через пару дней с готовым стеклянным глазом, его иной раз было не отличить от настоящего. После выписки из-под наблюдения Марго, несмотря на возражения Алекс, Фора и Эрика, Макс выгнал Эдгара из Бесстрашия. Уже неделю Эдгар жил с другими Изгоями в холодных, неуютных развалинах. — Мы принесли тебе еще одеял, — сказала Марлен, сняв с плеч рюкзак, — на улице стало очень холодно, они лишними не будут. — Да, — кивнул я, — и еще Бити передал тебе коробку, — я достал из своего рюкзака серый футляр и протянул его Эдгару, — он сказал, что это для твоего глаза и внутри есть подробная инструкция, что и как делать. — Спасибо, — сказал Эдгар, тяжело сглотнув, и натянуто улыбнулся. Ему еще было тяжело вспоминать о том дне, и все упоминания его стеклянного глаза погружали Эдгара в молчаливое страдание. — Еще тут грелка на батарейках, консервы, шерстяные шарфы, — Марлен рылась в рюкзаке и называла все, что попадалось под руку. Когда ситуация казалась ей неловкой, она начинала много болтать, — я взяла несколько шарфов, вдруг ты сильно замерзнешь или захочешь с кем-то поделиться… Эдгар одним порыв сгреб нас с Марлен в охапку и крепко обнял. — Спасибо, — проговорил он, когда из его настоящего глаза скатилась слеза, — спасибо, что не забыли обо мне. — Да что ты, — возразил я, сжав его руку, — никто о тебе не забыл. Алекс и Фор насобирали тебе грандиозные запасы, ты за всю жизнь столько не съешь. — Они обязательно придут, — закивала Марлен, — но сейчас такая обстановка… — Какая? — непонимающе спросил Эдгар, отодвинувшись от нас. — Будет лучше, если Алекс сама расскажет, когда придет к тебе, — пожав плечами, я прикусил губу. Это не было настолько моим делом, чтобы я мог неограниченно об этом распространяться. — Она приходила вчера, — сказал Эдгар, прищурив глаза и внимательно оглядывая нас, — но ничего не рассказывала. Марлен тяжело вдохнула, потупив взгляд, а затем на одном дыхании выдала: — Эрик оказался шпионом Джанин, он работал на неё все это время, а начался их союз на следующий день после их с Алекс первого поцелуя. Эдгар замер, вытаращив на нее глаза. — Какой-то бред, — протянул Эдгар, качая головой и хмуря брови, — Эрик, конечно, не получил бы премию «Самая добрая улыбка», но это уже перебор. Он бы так не поступил. Марлен торжествующе сложила руки на груди и посмотрела на меня, подняв брови. — И я так сказала, — заявила она. Я снял с плеч рюкзак, не желая развивать эту тему — слишком много противоречивых эмоций она во мне вызывала. Отдав Эдгару все вещи, что мы для него принесли, я спросил: — Ну а вообще, как ты здесь? — Не настолько плохо, как я ожидал, но и не сахар, — ответил он, убрав руки в карманы джинсов и скривив губы. — Мы позаботимся о вашем друге, — подала голос женщина, которая все это время стояла за спиной Эдгара, не произнося ни слова. Марлен благодарно кивнула, в ее глазах собрались слезы. — Меня зовут Юрайя, — представился я, прочистив горло, и протянул женщине руку. — Линн, — представилась она в ответ и пожала мою руку. Её ладонь была мягкой и теплой, несмотря на холод вокруг. — Мы скоро еще придем, — сказал я Эдгару и снял с себя куртку с шерстяным начесом внутри, протянув её ему. — Не надо, — коротко ответил он, дернув лацкан такой же куртки, надетой на нем. — А вдруг ты замерзнешь или захочешь с кем-то поделиться? — спародировал я сказанную в волнении фразу Марлен, продолжая протягивать куртку. Эдгару она была сейчас явно нужнее, чем мне. — Спасибо, — сдавленно кивнул он, его настоящий глаз заполнился слезами. Я улыбнулся, прикусив нижнюю губу. В моих глазах тоже собирались слезы, а вот у Марлен они уже вовсю стекали по щекам. — Увидимся, — сказал я и пожал Эдгару руку на прощание; Марлен, всхлипывая, обнимала его несколько минут. Мы вышли на улицу, вытирая слезы с замерзших щек. Я до сих пор был в ужасе от произошедшего с Эдгаром и пытался найти виновного, но мне пока что не удавалось. Я не мог представить себе человека, который был бы способен так хладнокровно сломать кому-то жизнь. Или вовсе забрать чью-то жизнь. Будь тогда с нами в комнате Джанин Сноу, я бы точно знал, что это совершила она, но Джанин была скорее исключением, чем правилом. Других людей, сравнимых с ней по жестокости, найти было сложно. В детстве я любил расспрашивать брата о войне с Капитолием. Далтон не особенно вдавался в кровавые подробности тех лет, но одну его фразу я запомнил навсегда. Он сказал так: человечность — это дар от наших животных предков, а жестокость человечество породило самостоятельно. Я не понял, о каких животных предках шла тогда речь, но с частью, касающейся жестокости, был полностью согласен. Я мог догадываться о причинах жестокости у трибутов на Голодных Играх; мог предположить, почему так жестоки были повстанцы во время революции. Но взять в толк, как можно было забрать у человека все надежды на светлое будущее, ради собственных дурных целей — я не знал. За этими размышлениями я не заметил, как мы с Марлен подошли к её квартире. Она медленно отперла замок и заглянула внутрь. Дома никого не было. — Я не хочу сейчас оставаться одна, — сказала она, уткнувшись лбом в мою грудь. Я обнял её за плечи и положил щеку на макушку. — Я останусь с тобой.