Кисея

На пустом вокзале ее сонно встречали по имени. По ее имени – потому что везде висели плакаты с лицами ее команды – с ее лицом. Робин подумала, что не зря надела широкополую шляпу, но потом решила – и без того ее теперь сложно узнать. Она похудела, вытянулась, длинные волосы теперь вились, локоны по плечи, голубые глаза явно выдают возраст. Все еще красивая – кисейно-красивая. Робин взяла чемодан и медленно прошлась по сонному городку. Ее тут не ждали – ее тут очень ждали. - Месье Соул Кинг, - кричали афиши. – Он здесь, он в вашем городе! Всего один концерт! - Бывший член пиратской команды короля Мугивары вернулся на сцену! Костяшка Брук, Соул Кинг! – пело неугомонное радио. Робин прослушала рекламу дважды – и оба раза убедилась, поет действительно Брук, поет действительно громко и счастливо. Как раньше – и никогда уже больше не так, как всегда. Брук по-стариковски ворчал при расставании, нелепо напрашивался в путешествие с другими – но знал, что найдет себя только в одиночку. Ему ли растить мандарины или лечить в заснеженной стране?.. Ему ли заставить его песню замолчать навсегда?.. Робин заплакала, когда на большом экране увидела знакомое лицо. Она хотела увидеть Брука больше чем других. И сейчас ей показалось – если она убедится, что ему плохо, она позовет его с собой, быть может, они еще сумеют найти свое место, возродить былую дружбу, или хотя бы в городке Аокидзи найдется место для одного веселого певца... Робин никогда не была матерью, не чувствовала она и тревоги – но Брук, потерянный на пятьдесят лет, возрожденный и потерянный вновь, показался ей самым близким к ее истории, самым далеким от ее будущего. Она твердо сжимала парусиновые ручки чемодана, ее туфли оставили легкий след на радужной пыли. *** - Госпожа Робин, - тревожно сказал менеджер. – Соул Кинг будет рад вас повидать... Э... Скоро... - Я вам очень благодарна, - вежливо отвечала Робин. Она надела темный костюм, белую рубашку и притворилась журналистом – иначе попасть к Бруку было невозможно. Менеджер подкручивал свои завитые усы и волновался – зачем эта невозможная женщина пришла сюда, чего она хочет, зачем ищет Брука?.. Однажды он уже терял свою золотую жилу – и единственного друга, Брук вернулся, Брук поет, пишет песни и смеется каждый день, как раньше – неужели той, что зовет себя дитя демона, нужно испортить их идиллию. Менеджер легко скользил взглядом по ее фигурке – отмечая про себя, красивая, все еще не увядшая, значит, будет чем соблазнить, чем уговорить Соул Кинга пойти за ней – помимо общих воспоминаний, конечно. Робин смотрела мимо него – как в открытой книге читала она презрение и неприязнь, но боялась пока успокоить этого человека. Она не хотела рушить его счастье или спокойствие Брука – она просто хотела задать ему самый главный в своей и его жизни вопрос, а потом получить ответ и от самой себя тоже. Кофе стыл. Безвкусный кофе. Дешевый, как и все в этом городке. Дешевый, но согретый мирными руками в спокойствии и уюте. Разве этого мало? Разве этого было мало для нее?.. - Госпожа Робин, - тихо сказал второй менеджер, до того он стоял в углу и молчал, думая о чем-то своем. – Быть может, вам не стоит видеться с ним? Он ведь только недавно начала гастролировать… Было совсем непросто вернуть его былую популярность… Первое время, знаете, люди боялись слушать его музыку. И его боялись. Он был брошен, потерян, одинок. Он очень хотел, чтобы кто-то из вас, его накама, позвали его обратно. Но вы ведь не звали… Вы ведь спокойно жили эти месяцы… Дайте теперь спокойно пожить ему… Он заговорил снова, торопясь, как будто боялся, что внезапно забудет то, что хотел сказать ей, или потеряет смелость говорить их вновь. Внезапно женщина, которую он знал по розыскным плакатам и коротким весточкам новостей, появилась тут и здесь – красивее, чем все, кого он знал, живее, чем он сам. И такая Нико Робин не просто пугала – она внушала трепет и ужас. Дитя демона может погубить все, к чему прикоснется, так про нее говорили. Но вот ее выпустили, и спустя почти год она снова улыбается – возрожденная из пепла, любой Феникс бы не поверил. - Он вас очень всех ждал, - сказал он, почти еще мальчишка. – Все это время. И пел он только, чтобы сообщить вам: «Я тут! Я жив! Я все еще пою!»… Почему вы не услышали его раньше? Почему сейчас? Почему теперь? Он заплакал, и Робин стало неловко – сидеть тут и пить кофе с теми, кто, оказывается, не просто боится ее – презирает даже. За короткие месяцы она привыкла к уважению, почету и благодарности – маленький городок считал их с Аокидзи сердцем и крыльями города, но в другом городе она проклятье, а где-то, быть может, и смерть. Ее ладонь потянулась к парню, но Робин одернула ее. Она хотела бы успокоить его, но не могла. Не могла позволить себе снова солгать или разочаровать. Теперь – не могла. - Не надо плакать, менеджер-сан, - сказал тихо Брук. Он вошел с задней двери и все слышал. – Робин-сан ни в чем не виновата… Я рад ее видеть. Больше чем когда-либо буду рад кому-нибудь в этой жизни. Так что… - Я знаю, - ответили они оба, первый и второй. Встали со своих мест, уступая комнату Робин и Бруку. – Мы знаем, Соул Кинг. Постарайся закончить с этим делом до концерта. Люди не должны страдать. Они пришли сюда, чтобы услышать тебя. И если… Если это твой последний концерт, - прибавил первый, старший, сдерживая дрожь в пальцах. – То пусть это будет лучший концерт. Они вышли, плотно прикрыв за собой дверь. Робин подняла глаза на Брука – Брук снял парик и положил его на стол. Они молчали – а через минуту уже смеялись, потому что Брук по привычке вежливо заявил, что готов ослепнуть от ее красоты как раньше. Но ослепнуть он, конечно же, не мог. Потому что у него, конечно же, не было глаз. Они смеялись, громко и счастливо – Робин смеялась, прикрыв ладошкой рот, Брук смеялся, не стесняясь рыдать от счастья. Потом просто потянулись друг к другу, инстинктивно и нежно, сжав себя в объятьях. Никогда раньше Брук не прижимал Робин к своему тощему телу, с такой силой и настойчивостью, как Санджи или, быть может, Ло, никогда раньше не чувствовала себя Робин так надежно и спокойно. И они снова смеялись – разве могло быть иначе, смеялись, счастливые и несчастные, нашедшие друг друга на время, потерявшие навсегда. *** - И тогда я спросил у него, куда он направляется, - рассказывал ей Брук. – Но он ответил, что еще сам не знает, куда именно. Фууша в Ист Блю была домом его деда, Балтиго – домом отца, а у самого Луффи-сана дома, получается не было. Но он обернулся и сказал, что поедет домой. Домой, Робин-чан. И я не знаю, где именно его дом… - Никто не знает, - Робин бросила в море камушек. Она сняла узкие колготки и туфли, опустив усталые ноги в воду, болтая ими, как девчонка. – Он ведь пират. И не простой, король пиратов. А у королей в домах – весь мир. Так говорят древние. Так считают молодые. - Думаете… - Брук задумался по-стариковски, - Он снова будет искать приключений? Но он совсем один. Никто не приготовит ему еду. Никто не найдет нужное направление. Никто не удержит его от безумств. - Безумству храбрых поем мы песню, - улыбнулась Робин. – Я буду искать то место, которое смогу назвать своим домом. Там я встречу Луффи. По иронии судьбы, я и он часто мыслим одинаково. Он ищет себя – и я ищу себя. А вы все… Себя давно нашли. - Вы его любите! – с горечью осознал Брук. - Всегда любила, - кивнула Робин. – Но теперь, когда это чувство внутри меня, я знаю точно, что должна найти его. Если он король, то я его летописец. Я пишу историю о короле – и мне следует идти за ним. Она замолчала, потому что и так сказала слишком много. Брук встал, помог ей подняться, подал ее туфли. - Простите, - сказал он, склонив голову. – Простите меня, Робин-сан. За то, что выпустили вас из виду. За то, что позволили команде распасться. За то, что отпустили капитана совсем одного. За эти концерты, тряпки… За эту истерику, - добавил он. Густые, похожие на масло слезы стекали по его лицу. Брук утирал их, намочив рукав, потом ее туфли, потом ее платок – Робин всегда была предусмотрительна. Кисейная тряпочка стала мокрой и некрасивой. Аккуратно вышитая буква «Р» на ней казалась одиноким островком, крошечной точкой в океане белоснежных кружев. Робин поцеловала костлявую ладонь. Брук с нежностью единственный раз в жизни погладил темные локоны. - Одно ваше слово, и… - сказал он, но замолчал. Они оба знали – если она позовет его за собой, ему придется пойти за ней – и он пойдет, как человек, как мужчина, как ее накама, как старший в этой команде. Но разве могла так поступить Робин? С ним, с его менеджерами, с его поклонниками, с его еще неспетыми песнями?.. Она нелепо улыбнулась, вспоминая, как счастливо кричали афиши на вокзальной площади. Всего лишь один концерт Соул Кинга в этом городке – как знать, увидит ли этот послевоенный городок событие ярче этого?.. - Прощай, Брук! – сказала Робин, оставляя свой кусочек кисеи в его ладони. - Прощайте, Робин-сан! – сказал ей Брук. – Прощайте навсегда! – добавило его несуществующее сердце. Он уже не плакал, потому что небо алело на востоке, предчувствуя приближающуюся ночь. Робин сидела на пустой пристани, ожидая последний паром, чувствуя, как холодеют ее руки – и плакала. Крошечная радиоточка за окном у смотрителя весело пела новую песню известной звезды, бывшего музыканта короля пиратов, Соул Кинга. Эту песню она и он знали лучше других.