Последняя ночь

Tied to a sallow heart Why does he want to bring me where he goes *** Илья ощущает себя странно. Он остался наедине с мужчиной, который заинтриговал его с первого взгляда, засел давным-давно в его разум и медленно, но верно затмевал собой весь остальной мир. Все утратило свое былое свечение неизведанности, только этот образ стоял перед глазами и лишал спокойствия, будоражил воображение неслыханно развратными мыслями, которые ранее Илья просто не мог себе позволить в силу неопытности и отсутствия такой страстной, неутолимой внутренней жажды. Они виделись прежде лишь однажды, но этого хватило, чтобы обезуметь от непривычных желаний и ярких картинок. Магнетическое притяжение между ними можно было почувствовать на кончиках пальцев. По крайней мере, Илья мог. Он надеялся, что его герцог ощущает то же самое, ибо иначе всё окончательно утрачивало какой-либо смысл. Это было бы просто несправедливо, если бы только Илья изнывал от страсти. Возможно, это всего лишь его мечты, его глупые мальчишеские грезы, которые подпитывались лишь случайными совпадениями в реальности, но все же, как бы там ни было, Илья их отчаянно лелеял и видел знаки во всем, что его окружало. Этот мужчина предпочел его общество компании какой-нибудь красавицы. В груди растекалось тепло, и что-то колючее обвивало сердце совершенно новым чувством, горечью ревности, стоило лишь подумать о том, как его герцог обнимает женщину, касается ее талии и кружит в танце. Таково было первое впечатление Ильи о его возлюбленном. Да, возлюбленном… О, он ни чуточки не сомневался, что это живое, рвущееся наружу чувство ничто иное, как любовь. Так больно становилось оттого, что желанный человек мог принадлежать кому-то другому, что кто-то еще имел право касаться его, имел доступ к тому потаенному, при мысли о чем Илья смущенно краснел и опускал взгляд. Та женщина, с которой герцог танцевал год назад на пышном балу под светом раздробленных мозаичных витражей… Ее образ был смазан, он не отпечатался отчетливо в голове, но Илья не сомневался, что она была невероятно хороша собой. Просто он не разглядел ее, так был занят изучением идеально вылепленного бога, который явился его взору. И как же отчаянно, всем свои существом, он желал оказаться на ее месте рядом с ним! Но все, что ему тогда досталось — один внимательный, пронизывающий взгляд, который запустил по всему телу бурлящее напряжение и превратил его жизнь в бесконечное ожидание новой встречи. И чудо свершилось. Еще один такой волнующий взгляд, и сдержать широкую, глупую улыбку оказалось совершенно невозможно. Илья не может поверить, что все происходит на самом деле, что это не очередной красочный сон, который проскользнул в его одержимый разум сквозняком из приоткрытого окна вместе с околдовывающим лунным светом, и который растворится вместе с густыми лучами восходящего солнца, оставив лишь сладкий осадок счастья и печали глубоко в душе. Все это происходит на самом деле. Герцог позвал его за собой, и Илья последовал беспрекословно. Хватило лишь одного кивка головой и властного жеста руки, чтобы лишить его воли и страха, стереть сомнения из мыслей и поселить в сердце пламенную надежду. Герцог выглядит серьезным, на его подбородке четко проступает глубокая ямка и в глазах чудится темная, неумолимая решительность. Он вручает Илье бокал с подбадривающей улыбкой, призывая не стесняться и открыть все свои чувства и мысли. Рука Ильи немного подрагивает, когда он слегка касается пальцев герцога, и мурашки пробегают по коже до самого плеча, стремительно спускаются по спине и порождают в голове новые небывалые картинки и образы. Бархатный голос втекает в уши сладкими речами и затапливает все его сознание. Илья подозревает, что это какое-то волшебство, не иначе. Словно он здесь дама сердца, которой требуются самые изысканные ухаживания. Словно напряжение отпечаталось у него на лице, и герцог боится его спугнуть. Подкрадывается осторожно, как к маленькому зверьку, которого нужно еще приручить. Он манит к себе, он шепчет что-то нежное, и Илья хочет подчиниться, поддаться этой магии и скользнуть в капкан, позволяя себя поймать. Он придвигается ближе и не знает, чего ожидать, но всей душой верит, что здесь он в безопасности. Здесь, рядом с этим человеком, он может быть безнаказанно счастлив. — Я люблю тебя, — слова срываются с резко очерченных губ и пронзают сердце стрелой. Илья вздрагивает и замирает, пораженный и необычайно радостный. Он чувствует то же, только слишком смущен, чтобы ответить. Но похоже герцогу и не требуется ответ. Это чувство разливается в груди, ускользает юркой змейкой от восприятия, его никак не поймать за хвост, но Илья знает, что оно есть, и что самое главное — оно взаимно. На душе становится так светло, легко и приятно. На его лице сверкает улыбка, она отражается в глазах герцога, наполняя их искренним, счастливым смехом и так хорошо, что кажется, будто за спиной отрастают крылья. Герцог провожает его до спальни, даря целомудренный поцелуй, и скрывается в извилистых коридорах гостеприимного замка. И за интимной встречей следуют несколько отчаянных дней невозможности побыть наедине, насладиться этим томящим ощущением и любовной лихорадкой от близости желанного человека. Странные обеды, посторонние изучающие взгляды и сплошные преграды на пути к великому воссоединению. Илья сходит с ума, его трясет от наваждения и бессилия. Собственная беспомощность превращает в беспокойного щенка, который готов скрестись в дверь, прогрызать дубовые косяки лишь бы оказаться рядом с хозяином. Он изнывает от неизвестности и ожидания, не знает, как себя вести и что ему дальше делать. Маленький клочок бумаги выскакивает из-под двери, и Илья мчится к нему, бросаясь на колени, чтобы поскорее узнать, что за послание содержится внутри. Он разворачивает записку и едва не теряет сознание от восторга. Сердце колотится как бешеное и сжимается от нетерпения. Илья как умалишенный несется по лестнице к покоям герцога, сжимая в руке листочек, на котором твердой рукой выведено: — Мне тебя не хватает. *** Эта часть их миссии ужасно раздражает Илью. Он, вероятно, совершенно ничего не смыслит в обольщении, если сравнивать его с Наполеоном, который идеально вписывается в атмосферу светского приема. Соло виртуозно кружит в танце объект, приобняв жгучую брюнетку за талию и лаская ее чувство собственного достоинства лучезарной улыбкой, пока сам Курякин стоит в стороне и сливается со стенкой. Чертовка хороша, а сам Наполеон еще лучше. Он настолько обаятелен и уместен, что чем дольше Илья за ним наблюдает, тем более никчемным себя чувствует. Хочется стать как можно незаметнее. Да, он не так великолепен, он даже не умеет танцевать. Ему никогда не сравниться с напарником в подобных вещах. Но гложет вовсе не зависть к талантливому коллеге. Внутри разливается неприемлемое чувство, которое скорее всего можно обозначить как ревность. Ревность к другой женщине. Абсурд! Но она затапливает сознание багряным гневом, и это чудовищно пугает Илью. Ведь чувство это чересчур невнятное и абсолютно неуместное ни в данной ситуации, ни в его жизни. Но все же оно разгорается внутри стремительным, сметающим все на своем пути пожаром, как когда-то давно. Но Илья не может вспомнить, когда именно он уже испытывал подобное. Долой эту женщину! Долой всех, кто имеет право так интимно касаться Соло, так прижиматься и обвивать руками за шею. Отупляющая ярость мутной пленкой повисает перед глазами, заставляя затеять решительную борьбу с самим собой, со своими дурацкими эмоциями, сжигающими рациональность дотла. Пальцы слегка постукивают по бедру, импульс нарастает, и вот он уже лихорадочно отбивает ритм. Илья фокусирует взгляд на полу перед собой, бездумно пялится на роскошный ковер, чтобы не позволить неизвестно откуда возникшим чувствам руководить его поступками. Он же профессионал, чёрт подери, он просто не может допускать подобное, давать этому волю. Илья настолько занят самокопанием и попытками усмирить свое разбушевавшееся настроение, что пропускает тот момент, когда Наполеон все же отрывается от своей партнерши по танцу и покидает ее на время. Он настолько увлечен своим воображением, что не замечает, как Соло оказывается рядом и протягивает ему бокал шампанского. Курякин вздрагивает и резко распрямляется, напуская на себя невозмутимый вид. — Скучал по мне? — спрашивает американец, и в глазах его носятся шальные огоньки. Илья слегка отступает, словно хочет сбежать, но вовремя справляется с собственной неожиданной реакцией. Он осторожно тянется к бокалу, задевает пальцами руку Соло и воздух вокруг снова начинает искрить. Курякин не может объяснить, выходит ли это прикосновение само собой, чисто случайно, или он подсознательно пытается подобрать ключ к разгадке истоков этих странных ощущений, настойчиво щекочущих память и отдающих чем-то чертовски знакомым. Похоже, Соло тоже чувствует эту мистическую связь между ними, хотя и старается не подавать вида, прячет любую истинную реакцию за привычной маской самодовольного обольстителя и хозяина положения. И смотрит… смотрит как-то необычно, глубоко и так удушающе восхищенно. Илья не так хорош в сокрытии своих эмоций. Дурацкие пальцы выдают его расстройство раньше, чем он сам успевает заметить. И Наполеон конечно же обратил внимание, не мог не обратить. Вокруг кружатся разодетые в шикарные наряды женщины и мужчины. Соло стоит перед ним в своем идеальном костюме. А Илья не так хорош, как все они, не так презентабелен, но это и не было его целью. Какая-то необъяснимая неуверенность закрадывается в голову и начинает долбиться в виски, как когда-то давно, может в детстве, когда он винил себя во всех смертных грехах, во всем, что случилось с его семьей. Дежавю, его слишком часто накрывает дежавю. Он сталкивается с Соло взглядом и окончательно смущается. Его напарник смотрит на него так, словно Илья по меньшей мере какое-то могущественное божество. Это так дико и нелепо, что Илья не может придумать ничего лучше, чем отвести взгляд в сторону. В этом роскошном зале на стенах полно старых, дорогих картин, и в одну из них он утыкается взглядом, впервые за вечер осмысливая, что именно на ней изображено. Мозг пронзает болезненным узнаванием. Илья невольно хмурится, пожирая взглядом широкие мазки, составляющие изображение кружащихся в танце людей в белоснежной бальной зале. Две фигуры выделяются на фоне остальных — высокий светловолосый принц и молодой герцог с блистательной улыбкой, на прорисовку которой художник определенно потратил огромное количество времени и сил. Курякин моментально оказывается оторван от реальности. Как под гипнозом, он задумчиво подходит ближе и никак не может перестать хмуриться. Наполеон следует за ним, явно еще не замечая, не разглядывая толком самого изображения, с усмешкой выдает едкий комментарий о внезапной любви Ильи к искусству и тоже замирает, оборвавшись на полуслове. Так они и стоят, разглядывая смазанные силуэты танцующих и две четкие фигуры, смотрящие друг на друга. Илье кажется, что его реальность раздвоилась. Где-то на периферии, как ускоренный в несколько раз фильм, пробегают картинки слишком далекого, чтобы вспомнить, прошлого, мутные, с налетом сюрреализма и помпезности, но такие красочные и живые, что захватывает дух. Он переводит взгляд на Наполеона и видит, что тот тоже стоит пораженный, со слегка приоткрытым от удивления ртом, и явно силится что-то вспомнить, собрать воедино. Курякин осторожно касается его плеча, заставляя вздрогнуть и возвратиться в реальность. Соло поворачивается к нему, и они оба сглатывают на выдохе, словно за секунду пережили столетие. — Хорошая картина, да, большевик? — голос у Наполеона тихий и будто простуженный, но Илья с готовностью поддерживает его попытку разбавить напряжение, вырваться из атмосферы излишней таинственности и непонятной ностальгии, которая накрыла их обоих. — Несомненно, ковбой, — отвечает Илья, а в голове чей-то громогласный голос объявляет: «Его величество герцог Саффолк».