Побочные эффекты

Глава 3 Церемониться со мной Винка не стала, так что очнулась я от весьма сильных пощечин. Я открыла глаза. Мутным облаком надо мной нависало бледное круглое лицо сестры в обрамлении мокрых от пота и слез золотистых волос. Во рту было кисло, в голове — туманно, запах стоял такой мерзопакостный, что я едва совладала с бунтующим нутром. Перед глазами плясали мелкие черные точки. Я сплюнула на пол и поморщилась. — Живая? Винка кивнула и подала мне трость. Я с трудом поднялась и поковыляла наверх — спать. После такого насыщенного событиями дня мечтать я могла только о подушке, а от мыслей о принесенной еде меня чуть снова не скрутило. Ну а Винка… Сама разберется, не маленькая уже, главное, что мертвеца на кухне и сопутствющих расходов мы избежали. Расходов… Я остановилась. — ВИНКА?! — Да? — пискнула сестра. — Откуда деньги? Те, которые ты отдала Наставнику? Лицо сестры медленно бледнело — казалось бы, куда уж дальше. — Папа прислал… Матушка пошла встретиться с посыльным, и на обратном пути к ней привязался грабитель, — Винка задрожала и закрыла лицо руками, — она… Она добежала до двери и упала прямо здесь, успела… И он в бок ее пырнул, я закричала… Он испугался стражи и сбежал. Я застонала и села на ступеньки. — И… — продолжила Винка, — наша соседка услышала и… Сказала, что приведет Наставника, потому что мама… — Только не ной, пожалуйста, только не ной!, — взвыла я, — все же хорошо получилось… Кроме того, что ты выкинула на ветер последние деньги. И не смей трогать мою картошку. Вот картошку-то надо было перепрятать, но сил на это уже не оставалось. Ладно, сожрет так сожрет, добуду еще что-нибудь где-нибудь… Жаль, остатки заживляющего отвара продать уже не выйдет, а ртов-то не убавилось. Одни убытки от этой парочки. Надо было, конечно, помочь Винке перенести ее мать наверх, в кровать, помочь убрать кухню, как-то подбодрить — в общем, сделать кучу вещей, от которых я, в силу статуса несчастной калеки, успешно отбрыкивалась. Собственно, так я поступила и в этот раз, заваливаясь на кровать прямо в одежде. Стоило, конечно, снять хотя бы грязнющее платье, но сама мысль о том, что придется извиваться и гнуться во все стороны, доставая крючки на спине, казалась преступной. Надо срочно заработать денег и нанять служанку… Вот прямо сейчас встану и пойду дальше заниматься Советником… Вот прямо сейчас… Сейчас... *** Если бы в мое окно не пролезли нахальные лучи весеннего солнца, я так бы и валялась до обеда — вчерашние события, кажется, выпили из меня все жизненные силы, хоть я и пострадала только имущественно. Какое-то время я таращилась на потемневший потолок, не осмеливаясь слезать с нагретой кровати, и размышляла о том, что я скажу Вальвесу, когда партия трав прибудет, а я не смогу ни расплатиться, ни сделать что-то, что окупит все затраты. Я уже начала строить планы побега из города — и где-то до пункта “найти достаточный источник дохода” они казались весьма исполнимыми, а на пункте “найти кого-нибудь, кто будет меня содержать” я даже мечтательно улыбнулась и представила себе уютную комнатку с дыркой в полу и шест посередине, чтобы не спускаться с тростью, а просто сползать вниз. С синими-синими занавесками, конечно же, как тот диван в лавке Вальвеса… Из домика с занавесками и дыркой в полу в полупустую пыльную комнатку на втором этаже меня вернуло только урчание в животе. Кажется, пришло время свидания с моей дорогой Картошечкой — если, конечно, чьи-то шустрые пухленькие лапки не успели добраться до заветного узелка… Я накинула передник в тщетной попытке скрыть пятна крови на юбке, привычно съехала по перилам на кухню и едва не свалилась, ослепленная солнечным зайчиком от сияющего бока кастрюли. Винка сидела у окна, задумчиво надраивая днище щеткой, и ни на что больше не обращала внимания. Виролы в комнате уже не было — неужели Винка ее сама отнесла? — Такой солнечный день сегодня… — протянула она, откладывая кастрюлю в сторону и поворачиваясь ко мне, — я уже хотела тебя будить. Да, светит сегодня знатно. А вот сестрица выглядит совсем не солнечно — бледная, глаза краснющие, под глазами же — темные мешки. Завернуться в чистый саван, о котором так любезно напомнил Наставник, и на погост ползти. Я отмахнулась и оглядела кухню в поисках вчерашнего узелка с картошкой. На столе не наблюдалось ни еды, ни тела, ни каких-либо следов пребывания оных, и я уже начинала волноваться. — Матушка сейчас придет, — продолжила Винка, — представляешь… Она встала и пошла. — Как — встала и пошла? — Ногами встала. И пошла, — в голосе Винки слышалась какая-то жутковатая отстраненность. — А ты что? — А я кастрюлю чищу... — Вон оно что, — пожала плечами я. Ни пятен крови, ни содержимого моего желудка на полу не наблюдалось — да и вообще, на кухне было так уныло чисто, словно ее всю ночь драил отряд боевых горничных. Судя по состоянию Винки, роль отряда горничных исполняла единолично она — вот человеку делать нечего! — Я тут немного помыла… — как бы отвечая на мои мысли, сказала Винка, — Я не могла заснуть. Ты знаешь, я подумала и… В дверь постучали, и Винка тут же замолчала. Я вздохнула и похромала к двери — ладно уж, все равно стою. В открытую дверь ворвался совершенно весенний воздух, через секунду сменившийся запахом то ли трупнины, то ли духов, то ли разбитых мечтаний о долгой и счастливой жизни. На пороге обнаружился скучающего вида толстый тип в темной одежде — конечно же, это был наш долгожданный похоронщик, визит которого нам обеспечил дорогой и уважаемый Наставник… — Выносите, — монотонно начал он, — могу позвать своих молодцев, сами вынесут, дорого не возьму, такая трагедия, такая трагедия… Отличный денек сегодня, не правда ли? Саван могу уступить за золотой, отличное качество, чистый, гарантирую, что не от гробокопателей, усопшей понравится, да согреет Хранитель душу ее. — Ей уже лучше! — я потянула дверь на себя. Тип сунул голову в комнату и повел носом. — А где… — начал было он, но тут его взгляд остановился на мне. — БАБА ЗАМОРСКАЯ! ВЕДЬМА! Ой. Кто-то на букву “Р” забыл платок. — ...За пару золотых я готов очистить ваш дом от скверны, — вновь забубнил тип, — ведьму очистить по обряду… — Я и так моюсь регулярно — в отличие от некоторых! — запротестовала я — Что-то непохоже, — хмыкнул он, тыкая пальцем в мой передник, — ну так что, заказываем? В ответ я подняла трость и ткнула его в круглое пузико, не задумываясь о последствиях. — Ваши услуги не требуются. — Вот! Видите! — вспылил ритуальных дел мастер, резко вырывая трость у меня из рук, — до чего страну довели! Бабы с палками на мужиков бросаются! Сказано в Святой Книге — жена мужа да не ослушается, ибо мужу опорой и главой семьи быть дадено! Задать бы тебе сейчас этой палкой, но уж из уважения к усопшей… Кстати, где она? Я еле удержалась на ногах, но вовремя уцепилась за дверной косяк. Где-то позади послышался испуганный вздох Винки — надо же, переживает за меня! — Я же сказала. Ей уже лучше, она отдыхает. Верните калеке палочку, дяденька, ведь сказано в Священной Книге что-то там про помощь сирым и убогим. Похоронщик почесал затылок, отчего его бархатная шапочка съехала набок, открывая моему взору бесформенные коричневатые пятна за ухом. И я вспомнила… — ВОН ОТСЮДА! — завопила я, отскакивая от двери, — ВООООН! НЕМЕДЛЕННО! СЕЙЧАС ЖЕ! Похоронщик попятился, словно испугавшись сумасшедшей девки. Я же воспользовалась ситуацией и быстро захлопнула дверь и заперла ее на засов. Плевать на трость, плевать на все — я буквально сорвала с себя платье и передник и кинула их в печь, и едва тлевшие угольки радостно вгрызлись в изношенные тряпки. Чего еще он касался? Двери? Порога? Я ведь не пускала его в дом… Я в ужасе прижалась к стене, чувствуя холодок камней через тонкую нижнюю рубашку. Похоронщик стучал в дверь моей же тростью, а Винка смотрела на меня… Нет, не как на умалишенную. Она знала. — Мне тоже надо? Винка указала взглядом на печь. Я покачала головой в ответ и села на пол. Передо мной вновь проносились ужасные картинки из прошлого — двое постояльцев в нашей с мамой комнате, странные пятна на коже, неделя лихорадки с печальным концом, сожженные вещи и ужасное ожидание. Каждый миг я боялась найти на своем теле те самые жуткие отметины, но мне, очевидно, очень повезло. В Литече той осенью умерло несколько человек, и хоть до масштабного мора не дошло, я стала подозрительно относиться ко всем массовым собраниям народа, будь то ярмарка, гуляния или казнь очередного преступника. Именно из-за страха перед болезнью мы сожгли каждую вещь, к которой прикасались больные. В какой-то момент мне казалось, что последней вещью, летящей в костер, буду я, и я даже готова была сама прыгнуть в огонь — что мне ждать от жизни в чужой стране, в чужой семье… Если бы тогда Винка не сжимала мою руку до боли крепко, я бы так и поступила, но думаю, что уже через миг я бы выскочила из огня с диким визгом и нырнула бы в ближайшую бочку с дождевой водой. Если бы успела, конечно. — Винка? — тихо позвала я. — Да? — Согрей воды, пожалуйста… Мне нужно вымыться. И… Ты ведь что-то хотела мне сказать? Винка помолчала с минуту. — Если я… Если мое тело может как-то помочь… Можешь делать с ним, что хочешь. Я согласна делать с тобой снадобья. Я бы обняла ее, если бы не опасалась того, что похоронщик все же меня заразил. *** ...Как и ожидалось, ученица из Винки вышла примерно никакая, а учитывая то, что я и сама едва понимала тему, дело у нас шло тяжело. И начали мы, конечно же, даже не с азов подготовки трав, которых у нас пока не было, а с банальной грамоты. Да, несмотря на прошлую состоятельность ее семьи, читать Винку так и не научили, и я подозреваю, что было это (не) сделано с подачи Виролы. Оно и верно: зачем будущей храмовой служительнице читать что-то в возрасте, когда все вокруг кажется таким интересным — то заморский купец на ярмарке предложит расписную книжку о дивных похождениях в дальних странах, то ученый муж начнет разглагольствовать о светилах небесных, а то и затащит к себе в лабораторию, то подлая сестричка начнет подбивать на богопротивные вещи. Не сказать, что Винка не старалась, но я отчетливо чувствовала, как часть ее противится обучению, а часть все же жаждет воспользоваться собственной силой для помощи ее любимым сирым и убогим, к коим она почему-то весьма редко причисляла меня. Я же торопилась обучить ее хотя бы читать, ежеминутно вспоминая о том, что надо мной, возможно, уже склонился черный меч бога смерти, и дни мои практически сочтены. О том, что я легко могу заразить Винку, я и думать боялась, стараясь сперва по возможности не касаться ни ее самой, ни ее вещей, хоть это, наверное, сестру бы не спасло. Однако с каждым днем я боялась все меньше, ведь если бы я заразилась от похоронщика, симптомы бы проявились достаточно скоро, но ни пятен, ни лихорадки, ни тошноты я не замечала, и с каждым днем мысли о скорой кончине появлялись все реже. Вирола постепенно выздоравливала, а о происшедшем после нападения практически ничего не помнила, и я не знала, как к этому относиться. С одной стороны, ее религиозный фанатизм вполне мог мне сильно помешать, а то и стоить жизни, с другой — если бы она вспомнила, что именно колдовское (по ее мнению) снадобье спасло ее от неминуемой гибели, возможно, что-то бы и изменилось. Мы же пользовались тем, что большую часть суток Вирола мирно спала и восстанавливала силы, и готовились к нелегкому разговору. Пришлось, конечно, распотрошить приданое Винки, чтобы купить еды для больной, но это было меньшей из всех ожидающих нас проблем. Нечего было и думать, что мать Винки обрадуется нашим занятиям — более верующей женщины во всем городе, наверное, было не сыскать. В моей голове совершенно не укладывалось, как такой мужчина как Энке мог жениться на подобной личности, но вполне понимала, почему он при любой возможности захаживал к моей покойной матушке. К счастью, меня Вирола никогда не пыталась обратить в свою веру, да и вообще предпочитала лишний раз не замечать, что нас обеих устраивало. Ситуация меня страшно беспокоила, ведь мне совершенно не хотелось представать перед Судом Наставников — я и так заранее заклеймлена статусом чужеземки-безбожницы. Винку по какой-то причине то ли и впрямь мало тревожила будущая реакция матери, то ли она умело это скрывала. Через несколько дней под покровом ночи торговка из лавки Вальвеса доставила нам здоровенный тюк разнотравной мешанины. Я опасалась, что мы получим в лучшем случае мешок неправильно собранной серебрец-травы и медвежьей мяты, но мои опасения совершенно не оправдались. Кажется, Вальвес нашел более или менее опытного человека — в тюке оказалось всего понемногу, и материалы, по большей части, были пригодны для использования. Многие травы казались мне незнакомыми, но запах некоторых я явно встречала совсем недавно, что могло значить только одно: кое-что можно найти и здесь. Следующие три ночи мы посвятили приготовлению на пробу нескольких отваров — немного заживляющего, затем снадобье для Вальвеса (по моим расчетам, его запасы должны были подходить к концу), “похмельный чай” и успокаивающие капли. К концу этого зельеварения мы обе еле на ногах держались: у меня вообще с этим сложно, а привыкшая спать по ночам Винка к такому ритму жизни была явно не готова. Я даже волноваться за нее начала. Сестра все чаще отказывалась от еды и жаловалась на головную боль, а на лицо ее порой и смотреть было страшно — прежде пышущее здоровьем в любые тяжелые времена пухлое личико как-то заострилось, а под глазами появились мешки. Несмотря на это, она все так же старалась улыбаться и не теряла присутствия духа. В какие-то моменты я совершенно не узнавала Винку, которую всегда считала глуповатой простушкой. Да, память у нее была отвратительная, а рецепты она читала с трудом, но прилежание ее меня поражало и даже внушало уважение. Казалось, я разбудила доселе дремавший в сестре интерес к чему-то новому, прежде усердно подавляемый наставниками. Все реже можно было заметить ее стоящей на коленях в молитве, а про посещение храма она и вовсе не упоминала. Признаться, это меня пугало, но после получения очередного отвара я даже мысленно поблагодарила грабителя, черное дело которого подтолкнуло мою идею к воплощению в жизнь… *** Я заткнула очередную бутылку пробкой. На кухне уже просто дышать было нечем от наших трудовых подвигов: печь была заставлена разнокалиберными кастрюлями и ковшиками, извлеченными из самых дальних углов, стол мы завалили записями и ингредиентами, и даже на спинках стульев висели ободранные веники из трав. До полноты образа ведьминой хижины не хватало только пары дохлых ворон и банок с какой-нибудь мерзостью — у нас даже имелась и сама носатая и лохматая ведьма в лице меня, и девственница для жертвоприношения в лице раскрасневшейся Винки, которая полулежала на скамье у окна и обмахивалась передником, усталая, но довольная. Сегодня она выглядела значительно лучше, чему я была несказанно рада, ведь еще вчера вечером я боялась, что она от слабости свалится в ближайший котелок. — Как думаешь… - начала Винка, наматывая на синеватый палец зелено-бурый локон, — сколько еще мы сможем вот так работать? — Пока травы не кончатся. Я пожала плечами и отставила корзинку с мелко нарезанными корнями лопуха в сторону. — Рауха, мама уже практически не нуждается в помощи. Если честно, я удивлена тому, что она еще не просит отвезти ее к Наставнику, ведь прежде мы бывали в храме каждый день. Я не могу вот так просто взять и сказать ей… Ты понимаешь. — Можешь. В конце концов, теперь у тебя есть что почитать, кроме молитв. Винка хихикнула. — Я не очень хочу туда возвращаться, — шепнула она. О? Это что-то новенькое… А я ведь уже просчитывала, что мы будем делать, когда Винку снова затащат кланяться Хранителю... — Что так? — поинтересовалась я, падая на скамью рядом с ней. Винка тут же замялась, но отодвигаться не стала. — Мне кажется… Мне кажется, что… — Винка склонилась к моему уху, — там делают неправильно. Она зажмурилась и раскраснелась еще сильнее — ни дать ни взять послушница, случайно очутившаяся в публичном доме. Что это на нее нашло? Всего полторы недели назад ее невозможно было из храма вытащить, да что там — она ведь уже давно готовилась посвятить свою жизнь служению этому их Хранителю и сторонилась любых “соблазнов”. В ее (и мои) годы большинство девушек уже успевали родить по четыре ребенка (и попутно помереть при родах), Винка же старательно избегала встреч с противоположным полом, учебы и бытовых излишеств, искренне считая все радости жизни греховными. Мне казалось, что в Литече религиозность горожан достигала уж каких-то совсем заоблачных высот, потому что никто из приезжих подобной веры не демонстрировал, а требования к будущим послушницам предъявлялись совершенно, на мой взгляд, дикие. Ну где это видано, чтобы нормальная девка, тем более, такая сочная, как Винка, на двадцать втором году жизни ни разу с парнем на Луну не посмотрела… С этими мыслями я привычно оставила уборку на Винку и поднялась к себе. Я с удовольствием бы завалилась спать, благо на небе уже загорались первые звезды, но меня уже дожидалась потрепанная книга в темной обложке и стопка бумаги. Я уже не переживала о том, что мне будет не на чем писать, но это меня развращало — такая ценная прежде бумага покрывалась уже не буквами, а чертежами воображаемой лаборатории и постыдными картинками, которые я даже не пыталась прятать от Винки. Авось, проникнется. Дурманящий настой. Применяется для успокоения особо шумных больных. Позволяет внушить больному необходимость лечения, в больших дозах используется как крепкое сонное зелье, в точности похожее на знаменитое верейское. Пары снадобья также действенны и могут вызвать легкое безумие при вдыхании большого количества. Побочные эффекты включают… Я укусила кончик пера. ...заторможенность, бессознательную речь, галлюцинации. При постоянном применении вызывает привыкание... Я откинулась на спинку стула. ...отличается долгим действием, у особо худых больных и на следующий день заметны признаки приема... Я задумалась и почесала в затылке. “Сварить бы эту гадость, напоить Виролу, сказать ей, что вера в Хранителя — бред…” — пронеслась шальная мысль. Состав у снадобья оказался весьма занятным и не включал особенно редких трав, да и из ястрадских в нем присутствовал только Девичий Стыд — мелкие красные цветочки, лепестки которых облетали при самом легком прикосновении. Мне всегда казалось странным это название, какой уж там стыд, если растение вечно стояло “обнаженным”, сверкая пушистыми желтыми серединками цветка. Впрочем, Снадобников только серединки и интересовали, и вот их-то заботливый сборщик-контрабандист положить не поленился, за что я его мысленно поблагодарила. Я вздохнула и закрыла Справочник. Нет, Вальвесу такое средство давать на продажу не стоит. Хоть я и не моралистка, но торговец явно не постесняется применить это снадобье в гнусных целях. Все было бы куда проще, будь у меня своя лавка, ведь тогда я смогла бы отслеживать движение сильнодействующих лекарств. Правда, тогда я бы стала одной из тех, кто слишком много знает. Жить мне, несмотря на все трудности, еще не надоело, да и привлекать внимание Наставников (Баба! Ястрадка! Продает странные зелья! Мужика нигде не наблюдается!) мне тоже не особо улыбалось. Моя мать могла работать в лавке Энке только потому, что официально все дела вел он. Мне же такой роскоши не полагается, ибо оба мужчины в нашей семье свалили в столицу, и только благопристойность святош Виролы и Винки хранит нас от косых взглядов. Нет, конечно, многие вдовы работали сами на себя, занимаясь чисто женской работой — как же обойтись без швей, прачек и горничных — но самостоятельная торговля специфическим товаром вызовет слишком много вопросов, даже если и обеспечить себе статус вдовы. Я даже вполне допускала мысль выйти замуж за какого-нибудь смертельно больного бедолагу, если бы меня даже такой рискнул взять… — Что ж, придется временно сдаться на милость Вальвеса… — пробормотала я, забираясь в постель, пахнущую сыростью. Развалившись поверх одеяла, я погрузилась в планирование будущей лаборатории, под которую я собиралась переоборудовать пустующую торговую комнату на первом этаже. Нельзя же постоянно занимать кухню, в конце концов, она и так уже провоняла всем. Чем только можно. Еще немного, и соседи начнут проявлять интерес к нашим действам. Надо бы занавески прикупить поплотнее… И что-то сделать с Виролой. Из кухни слышалось пение Винки, мои волосы пахли медвежьей мятой. Я потихоньку проваливалась в сон, продолжая обдумывать свои дальнейшие действия на поприще снадобничества, и чуть было уже не заснула, как вдруг меня осенило… Знакомый запах некоторых трав. Запах от волос Винки в ту ночь, когда мы с Вальвесом ее… уговаривали. Позволяет внушить больному необходимость лечения. При постоянном применении вызывает привыкание. Моя бедная Винка, такая глупая и благообразная до зубовного скрежета — сначала больная и обессиленная во время наших первых экспериментов, и такая бодрая и даже чуточку дерзкая (на ее взгляд) сегодня… Запрет на травничество и колдовство… Ну что же еще могло быть причиной такой слепой веры в Литече?