Побочные эффекты

Глава 4 — Красное? — Не-а. Чуть коричневеет, а так… — Hett nalap! — я впервые за долгое время позволила себе выразиться вслух на родном языке. Тот самый дурманящий состав, который, как я подозревала, использовали храмовники, у нас никак не выходил, и это была последняя попытка и последняя ложка Девичьего Стыда. — Что? — Ничего. Не слушай меня вообще, тебе нельзя. Оно хоть густеет? — Не-а. Может, муки добавить? — Во-первых, муки у тебя нет. Во-вторых, ты что, сдурела? — Я в соус всегда добавляю! Я шлепнула себя ладонью по лбу. Нет, Винка, конечно, делает определенные успехи, но без моего руководства у нее вместо чая из тысячелистника от чесотки вышли бы щи, причем отменные. Эх, сейчас бы щей... На кухне воняло так, что нам пришлось замотать носы тряпками. Дышать стало тяжелее, а вот от запаха это помогло мало. Я уже подумывала открыть окно, наплевав на всю осторожность, в конце концов, сейчас во многих домах стоял смрад от варки чего угодно — некоторые оголодавшие и особо бедные уже дошли до поедания ботинок. Честно говоря, мы и сами уже готовы были кору грызть и спасались только хвойным отваром. Купленные несколько дней назад продукты, как мы ни старались их растянуть, все же подошли к концу, в основном, из-за больной Виролы, которую мы откармливали как на убой. Оставалось надеяться только на деньги от продажи снадобий, и сегодня мы спешно добивали остатки ингредиентов — Вальвес обещал забрать товар уже этой ночью. Мы в последний в этом месяце раз устроили на кухне полный хаос, стремясь выжать из привезенных травок все. Я бы с куда большим удовольствием занялась снадобьями с добавлением металлов (были в Спутнике Снадобника и такие, хотя бы то же заживляющее), но нужного оборудования у нас не было. Зато мы заняли своими отварами не только собственную, но и соседскую посуду. Уже чего-чего, а всевозможных кастрюль, котелков и железных мисок в городе было в избытке — сказывались ближние шахты и слава города кузнецов. В Травячках у мамы, помню, был отличный алхимический комплект и даже украшенная форма для пилюль. Между прочим, все истской работы, привезенное за какие-то совсем уж сумасшедшие деньги. Жаль, что мы смогли взять с собой все необходимое, а сейчас все наше добро в лучшем случае перепродано, а в худшем — и от Травячек осталась лишь моя память. От обилия травяного пара и жаркой печки становилось уже совсем дурно, и полуденное солнце прохлады не добавляло. Еще немного — и мне самой понадобится что-то восстанавливающее, вот только рецепта лекарства от долгого пребывания в тесном распаренном помещении я в книжке еще не видела. Чуть более привычная Винка держалась молодцом, позволив себе только подвязать подол и распустить ворот рубашки. Как только ее хватает выполнять все эти храмовые предписания… Я бы повесилась. — Девочки мои, что у вас творится? Смердит нещадно даже здесь! — послышался сверху голос Виролы. Сестричка встрепенулась и испуганно посмотрела в сторону лестницы. — Готовить учимся, матушка! — откликнулась я и тут же поймала укоризненный взгляд Винки, — Ну что? Где я соврала? Этих праведниц что, специально учат такому взгляду? Не удивлюсь, если они часами сидят и тренируются. — Надо ей все же как-то объяснить, Рауха. Это ведь против закона и против бога. — А дурью вас опаивать не против… чего угодно? — Какой дурью? — опешила она. Я помолчала. Однажды мне придется все объяснить, но так не хотелось это делать прямо сейчас! Подготовиться бы, доказательства собрать. В конце концов, сходить в храм самой и понюхать, что им там дают. Впрочем, возможно, именно сегодня и лучший момент. Пока Вирола не уволокла доченьку биться лбом об пол перед статуей. — Сядь, — махнула рукой я. — Убежит же! Содержимое кастрюльки предупреждающе булькнуло. А, ну его, все равно не вышло! — Если все еще не покраснело, можешь уже выливать. Видать, травки уже выдохлись. А может, это я неправильно перевела, почем знать… Я уже и язык-то потихоньку забываю. Винка послушно выплеснула в ведро неудавшееся снадобье и уселась напротив меня. — Скажи-ка мне, сестричка, — начала я, — как пахнет в храме и как проходит ежедневная утренняя молитва? — Пахнет медом и немножко специями. Помнишь, папа раньше покупал какой-то дорогой коричневый душистый порошок? Кажется, что-то ореховое… И Арника как-то раз его просыпала, вот крику-то было! Ты знаешь, я недавно видела ее, худющая... — Давай ближе к делу. — Ну, мы вместе с Наставником Баданом возносим молитву Хранителю и благодарим его за очередной день жизни, просим его помочь нуждающимся и наградить тех, кто в поте лица… Я закатила глаза. Стоило только завести разговор о храме, как Винка садится на любимого конька и превращается в проповедницу. — А потом мы беремся за руки, и Наставник дает нам испить благословленное Хранителем вино… Ну, это не вино, конечно, вино дорогое. Потом слушаем Наставника, Ты бы послушала, как рассказывает Наставник, так хорошо на душе становится… — Стоп. Что за вино? Цвет, запах? — А вот как те цветочки пахнет. Красное, прозрачное. Ты знаешь, — Винка хихикнула, — Только ты не говори никому! Мне иногда кажется, что статуя Хранителя мне улыбается. Наставник сказал, это значит, что на меня Его благодать сходит. — Это не благодать, это галлюцинации. Вас опаивают ястрадским дурманящим настоем, который мы сейчас пытались сварить. Смотри же, — я раскрыла Снадобник, — При постоянном применении вызывает привыкание. Винка прижала пальцы ко рту и замотала головой. — Плоховато ты себя чувствовала последние дней десять, а? А сейчас-то получше стало… Дурман выходит, потому и молитвы у вас каждодневные. Так, на всякий случай. Вирола… То есть, матушка, тоже лежнем лежала, и не из-за раны — она, конечно, премерзкая и гадости добавила, но это все из-за недостатка той дряни. Вот тебе и благодать. Что, не веришь? — Так пойдем, скажем им, что так делать нельзя! — Винка вскочила и расправила подвязанную юбку, — Вот прямо сейчас пойдем! Это же не угодно Хранителю, это не истинная вера! — Никуда мы не пойдем. Ни ты, ни Вирола, ни я. Жить мне еще не надоело, я, может, только потому и жива, что приспосабливаюсь под ваши дурацкие обычаи. От тебя я хочу только одного: сделай так, чтобы твоя… ладно, наша, не смотри на меня так ...мать не посещала Храм или хотя бы не пила там и не ела. И не дышала. И не трогала никого, ты ведь видела, что у похоронщика было за ушами. Я не знаю, как, хоть ногу ей сломай. И если этого не сделаешь ты, это сделаю я. — Я думала, ты добрее, — тихо ответила Винка. — Добрее? Послушай, я просто пытаюсь наладить нашу жизнь. Отец уехал — и все пошло наперекосяк, мы так и живем от подачки к подачке. Я даже не знаю, вернутся ли они вообще, может, оба уже нашли в столице по хорошей бабе, да и осели там. Ты же не думаешь, что учеба Ларуса требует постоянного присутствия отца, его что, за ручку надо водить? Я могу только надеяться, что это работа. И нам с тобой придется как-то вертеться самим, тебя замуж уже никто не возьмет — ты перестарок. Мне замужество тем более не светит, кому я такая нужна. И если ты думаешь, что мы сможем перебиться рукоделием, то спешу тебя разочаровать, у горожан нет денег не то что на салфеточки, они пожрать себе не могут найти. Ну что ты на меня так смотришь? Благодати не будет. Я бы предложила свалить из Литеча, но нас нигде никто не ждет. В комнате повисла зловещая тишина. Наконец, Винка вздохнула и молча начала собирать готовые снадобья в подготовленный ящик, так ничего и не отвечая, и еще несколько минут я провела, бездумно вслушиваясь в позвякивание бутылочек. Она прикрыла ящик вышитым полотенцем и ушла наверх. Как я понадеялась — разговаривать с матерью. Лучше бы шмякнула свое очередное “Воздастся тебе”. К этому я хотя бы была готова. Мне, наверное, стоило пойти за ней, но без трости, потерянной из-за похоронщика и моей вспыльчивости, я старалась избегать лишних подъемов. Я скинула ботинки — правый нормальный, левый на неуклюжей платформе — и разлеглась на скамье. До вечера занять себя было абсолютно нечем, кроме Справочника, но на сегодня с меня уже хватило травничества. Эх, занять бы сейчас себя обедом... Мысли о еде настроения мне не прибавили, и я уже подумывала навестить Вальвеса раньше обозначенного времени, а заодно и выпросить у него еще картошечки в счет аванса, но нечего было и рассчитывать донести тяжелый ящик без помощи. Очень надеюсь, что эта его баба притащится без телеги, я хоть посмеюсь. Проблемным в этом раскладе было все — начиная с явно устаревшего Снадобника и заканчивая мутными делишками Вальвеса. Я даже не представляла, сколько денег я ему уже должна и сколько я получу, а ведь в мои планы входило и переоборудование нашей старой лавки под настоящую лабораторию с котелками и бутылочками, как у самых настоящих алхимиков. Больше всего меня волновала свежесть трав и их правильный сбор. Хоть первая партия и прибыла в достойном виде, мы умудрились запороть дурманящее зелье, да и в качестве противочахоточного настоя я не была уверена. Некоторые рецепты Снадобника предусматривали использование латуни и железа, которые достать можно было без особых проблем, а вот с золотом и серебром придется повертеться. Не то чтобы золотые монеты не были в ходу, но даже мы (между прочим, весьма успешные когда-то лавочники!) в лучшие времена рассчитывались максимум кучей серебра по курсу с золотыми, а золотая “Птичья лапка”, которая мне так удачно попалась под руку, Винке досталась вообще в наследство. В Ястраде с мамой рассчитывались едой, медью и бронзой, а серебро я встречала разве что в виде мелких нарезанных кусочков на дне очередной бутылочки со снадобьем. В общем, я не могла выбрать для снадобничества более неподходящего места и более неподходящего исполнителя. Отметив для себя необходимость в знакомстве с местными алхимиками, я села, подтянув колени к подбородку, и принялась вслушиваться в происходящее на втором этаже. На широкомасштабный скандал я не рассчитывала, но и к полной тишине была не готова — либо Винка не стала ничего говорить, либо все прошло гладко. И в этом я сомневалась куда больше… Через несколько минут я уже совсем было решилась присоединиться к обсуждению, ведь Винка могла все испортить, но тут в дверь кто-то настойчиво постучал. Держась за стену, я потащилась открывать, ругая Вальвеса на чем свет стоит — больше я никого не ждала. — Странный какой-то у вас вечер, — буркнула я, пиная дверь. Лучше бы это был Вальвес. Но нет, передо мной стоял любимый Наставник Винки. Кажется, Бадан его зовут? Ох, давно я не встречала таких ярких карих глаз. В Исте чаще всего встречались серо- и голубоглазые, а Бадана можно было принять за ханвейца или моего земляка. Если, конечно, не обращать внимания на светлые, как у Винки, волосы, коротко остриженные по храмовому обычаю. — Благословит тебя Хранитель, убогая дочерь Виролы Благой, — спокойно поприветствовал меня он. Хоть на том спасибо, визит похоронщика был куда менее приятным. — И вас так же. — Слышал я, что у вас тут чудеса творятся. Мертвая воскресла, ночью явилась к похоронщику и выпила из него всю кровь. В храм не является, подати не платит. Поведай мне, дочерь, уж не Разрушитель ли ее повел, не злой ли дух вселился? В бархатном низком голосе Наставника слышалась откровенная ирония, от которой мне становилось все неуютней. И этот жуткий тип нравится Винке? Но красивый, конечно, куда симпатичнее угловатого Вальвеса. И не воняет, что немаловажно. И в дочери я ему уж никак не гожусь! — Скажете тоже… Ее ранили, а ваш коллега немного поторопился. Мы смогли ее спасти с божьей помощью. Но она еще слишком слаба. — Позволишь войти? — Вы так говорите, как будто у меня есть выбор. — У тебя, дочерь, всегда есть выбор — впустить в дом и в душу свою слово божие или же жить во тьме вечной. Спорить мне не хотелось. Я неуклюже отошла от двери, впуская Бадана внутрь вместе с его словом божьим, но вопреки моим ожиданиям Наставник не отправился к Вироле, а молча сел за стол. Нижний край длинной коричневой рясы растекся по усеянному остатками травинок полу. Вот и оставляй уборку на последний момент... — У вас тут хорошо пахнет, — многозначительно молвил он. Как я и полагала. Запах на кухне выветриться не успел, и глупо было надеяться, что привычный служитель храма не распознает любимый дурманящий настой и остатки Девичьего Стыда на полу. Может, его визит поначалу и имел другую цель, но сейчас разговор пойдет совершенно не в нужную мне сторону, и я уже так просто не отделаюсь. Если вообще отделаюсь. — Соседка принесла букет выздоравливающей… — ляпнула я, отворачиваясь. Стоило придумать что-нибудь поправдоподобней, причем как можно раньше. Ох, что теперь будет... — Красивый, наверное, букет? — Бадан понимающе и очень тепло улыбнулся. Вот только от этой улыбки у меня кровь в жилах застыла. — Да, очень, — нашлась я, — правда, пришлось выкинуть. Винка от него чихать сильно начала. И чесаться. — Вот как? А лекарю вы не говорили? Вот, значит, как? Пытаетесь со мной играть, дорогой Наставник? Неужто нас выдал запах, а не один жадный торгаш? — Ну что вы… Никому не говорили, зачем людей тревожить. Наставник встал и посмотрел на меня сверху вниз. Ну и длинный же он, однако! — Дочерь моя, ты уж скажи своей соседке, чтобы она тщательней выбирала цветы для букетов. Мало ли, что опасное попадется. И сама в храм заглядывай на вечернюю воскресную службу. Делай пожертвования Хранителю за здравие матери своей и сестры, и воздастся вам за деяния благие. Я вытерла со лба ледяную испарину. Хорошо же в Литече храмы дела ведут. — И почем у нас нынче воздаяния? — Не пристало девушкам так громко разговаривать, — покачал головой Наставник и тут же перешел на шепот, — Треть. Никакого обсуждения. — Вы с ума сошли, Наставник. Это неразумно, вы оставляете меня ни с чем… Мне еще семью кормить! — воскликнула я. Спокойствие Бадана пугало куда больше его слов, а от его ответа у меня подкосились ноги, и я едва успела ухватиться за край стола. Дело было даже не в словах и не в смысле, а в интонациях, внушающих то доверие и надежду, то страх и желание оказаться как можно дальше от этого человека. Змей, самый настоящий змей, разве что язык не высовывает. — Никакого обсуждения цены, дочерь моя. Ни-ка-ко-го. Поверь, это очень мало. За твою жизнь, за жизнь твоей сестрички… Если не ошибаюсь, это ведь не твоя работа, а ее? — Как вы догадались? — У тебя волосы короткие и пальцы не изрезанные. Ах да… Я запрещаю вам варить храмовое вино, если ты понимаешь, о чем я. — Понимаю. Что-нибудь еще? Наставник побарабанил пальцами по столу, словно раздумывая. — Молчание. Может быть, о чем-то хочешь попросить ты? Может, у тебя есть лучшее предложение? Мы все еще можем обсудить некоторые вопросы. — Ничего мне от вас не надо, — зло ответила я, — вы забрали у меня все, вот и подавитесь на здоровье. Вы опаиваете весь город дурью, из-за вас последние деньги моей семьи уходят в ваши карманы. Вы мне отвратительны. Сверху послышался звон разбитой посуды. Неужто дошло до скандала? Не ожидала от этой парочки, мне казалось, что их ничем не вывести из равновесия. Впрочем, как оказалось, прежде я не была знакома ни с трезвой Виролой, ни с трезвой Винкой, откуда мне знать, на что они способны. — Я думал, ты умнее, — снова улыбнулся Бадан, — может, выслушаешь? У меня не так много времени, но чисто из уважения к твоей смелости я могу кое-что для тебя прояснить. Я усмехнулась и расположилась за столом напротив Наставника. — Валяйте. Извините только, нечего предложить вам выпить, кроме средства от поноса, мы что-то много наготовили. — Ценю твое чувство юмора. Видишь ли, дочерь моя, ты думаешь, что Храм — зло, и я могу тебя понять, ведь ты воспитана в язычестве. Нет-нет, не надо со мной это обсуждать, просто прими это как факт. Ваши боги, как и Хранитель, защищают тех, кто нуждается, но всегда ли им это удается? Так много людей просят их милости, так много больных и бедных, неужели тебе не хотелось бы немного помочь всевышним? Конечно, если душа твоя не очерствела, ты протянешь ближнему руку помощи. Но часто ли ты это делаешь? А ведь наш Храм кормит бездомных и дает им кров в непогоду. Ты знаешь, дочерь моя, что бы они сделали, если бы в их животах не плескалось храмовое вино и бесплатная похлебка? Они бы вошли в дом твой и надругались над тобой, и забрали все, чтоу тебя есть ценного. Нашими руками Хранитель оберегает тебя от лихих людей и от дурных мыслей. Пожертвования не отправляются в наш карман, они отправляются на спасение. Посмотри на мою одежду — она лишь укрывает стыд, и ты не увидишь на ней золотых цепей и кружев, обвивающих грудь королевы, да продлятся дни ее. Разве плохо, что мы делаем людей немного добрее и отзывчивее? Тебе и самой бы не помешало… — Хватит! — воскликнула я, — довольно ваших речей, я знаю, к чему вы клоните и что вы пытаетесь сделать. Я знаю, как южные лекари-шарлатаны гипнотизируют людей, а потом грабят их... Вы ведь и мою Винку так околдовали, да? — “Мою Винку”? О, бедная девочка так молилась, чтобы сестрица впустила ее в свое сердце. Она всегда хотела, чтобы ты приняла ее. Видишь, как Хранитель исполняет искренние желания? Но, как я полагаю, вы сблизились только из-за ее чудных талантов? Со второго этажа донесся вопль “ЕРЕТИЧКА! БЕЗБОЖНИЦА!”. Я вздрогнула и умоляюще посмотрела на Наставника — неужели он ничего не предпримет? Ведь в случае чего я не смогу разнять драку, а он все же мужчина, надеюсь. Но нет, Бадан всем видом показывал свое безразличие к происходящему. Казалось, его волновали только мои слова, а творящееся над ним же потенциальное смертоубийство никак не тревожило его святую головушку. Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями. Бадан уважительно молчал, и на губах его играла самодовольная улыбочка, какую нечасто увидишь в сочетании с псевдобогоугодными речами. Да, сволочь еще та, да и остались ли еще в этом городе действительно благонравные люди? Кстати, о сволочах… В самом деле, а что я теряю? Две трети моей жизни находятся в коготках Вальвеса, треть — в загребущих лапках храма. Даже осужденному на казнь предоставляют последнее желание, а я-то чем хуже? Я облизнула пересохшие губы и сжала край передника. — У меня есть встречное предложение. Лицо Наставника приобрело такое довольное выражение, словно ему только что в жертвенную чашу отсыпали пару мешков золота. В слитках, без маркировки королевского двора. — Я слушаю, дочерь моя. — Мы не будем платить. Но мы будем варить храмовое вино. Только для вас, не продавая его никуда и никогда. А вы не будете нам мешать вести свои дела. Бадан удивленно поднял брови и уставился мне прямо в глаза, и я в кои-то веки не стала отводить взгляд. На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, и даже со второго этажа не слышно было ни звука — ни шагов, ни падающих предметов. — Нагло, — наконец ответил Наставник. — Ну перестаньте, вы ведь не просто так сюда пришли. Нас что-то выдало, и если бы действительно хотели только денег, вы бы не стали меня слушать. Ну что, права я? — Вот теперь умная девочка. Правда, я думал изменить свои условия немного позже, как только начнет цвести Девичий Стыд. Думаю, ты уже убедилась, что лучше использовать свежие ингредиенты, если, конечно, не наврала, что у вас ничего не вышло. Я провела носком башмака по полу, задевая остатки травинок. Хрустнул сушеный стебелек укропа. — Вы ведь не скажете, что нас выдало? — Увы. Тайна исповеди, дочерь моя. Да и зачем это тебе, все равно ты уже ничего не сделаешь, — Бадан поднялся и вежливо поклонился, — так значит, ты согласна, как ты выразилась, опаивать большую часть города ради общего блага? — С одним условием, Наставник. Общее благо не должно касаться моей семьи. — Разумное решение. Хочешь, чтобы я что-то с этим, — он ткнул пальцем в потолок, — сделал? — Пожалуйста. Если сможете, — я обезнадеженно опустила голову на сложенные на столе руки. — Я-то смогу, — ответил Наставник, — а вот ты… Ты старайся. И я старалась. Под охи и вздохи Виролы мы (Винка, пара нанятых мальчишек и мои ценные рекомендации) застелили пол в бывшем торговом зале старым тряпьем, натаскали земли и посеяли нашу первую грядку травок. Погода в Литече не позволила бы нам заниматься посадками прямо во дворе, но я надеялась, что под крышей капризные растения, привыкшие к теплым холмам и долинам Ястрада, все же выживут. Семян у нас было немного, так как нам приходилось рассчитывать только на случайные остатки, которые попадают в контрабандные тюки от Вальвеса, и что-то подсказывало мне, что не стоит пока сообщать торговцу о том, что его услуги вскоре могут стать ненужными. Через несколько месяцев наша маленькая полянка в доме успешно зазеленела, и мы с радостью переложили уход за ней на плечи Виролы, которую Наставник Бадан все же убедил в богоугодности нашего дела. Все, что могло цвести и пахнуть, включая плесень на стенах, тем и занималось, а если и не занималось, то усиленно к этому готовилось. Денег выходило совсем немного, куда меньше, чем я рассчитывала, но в нашем доме снова завелись румяные булочки по выходным, а похлебку мы все чаще варили на мясном бульоне, сдабривая ее лично выращенными травками. Я перестала походить на обтянутый кожей скелет, и мир уже не казался мне таким враждебным. После особо удачной партии лекарств Вальвес, избавленный от недуга, подарил мне новенькую трость из какого-то прочного дерева, мы смогли купить мне пару новых платьев, так что пребывала я в на редкость приятном расположении духа, прямо как Винка после праздничной молитвы. А уж сама Винка успела развернуться! Память у нее по-прежнему была отвратительная, но с моей помощью она вполне справлялась даже с самыми сложными снадобьями. За смешные деньги мы приобрели у заезжих южных купцов целую батарею различных сосудов и отгородили половину кухни под наши эксперименты, во внутреннем дворике на зависть соседям булькал перегонный куб, и вскоре наш ассортимент лекарств пополнился спиртовыми настойками для поправки здравия как физического, так и духовного. Больше всего им обрадовался, конечно же, Вальвес, но радость его была недолгой — настойки хоть и исправляли его паскудное настроение, но попутно возвращали как боль в животе, так и запах. К чему скрывать, что в душе я каждый раз злорадно хихикала, сгружая ящик с настойками на телегу… Бадан особо не зверствовал — да ему и по статусу не положено проявлять какую-либо агрессию. Я нагло пользовалась тем, что Вальвес в травах не разбирается, и варила церковное вино из того, что исправно попадало в привозимые мешки “с сеном”, понемногу понижая дозировку отчасти из-за недостатка исходных материалов, отчасти из-за личного нежелания содействовать литечскому храму в их мерзких делах. Рано или поздно мне за это может прилететь, но чувствовала я себя уже намного увереннее. В самом деле, не станет же Наставник душить курицу, несущую золотые яйца? Дурман все еще работает, пожертвования исправно носят, богадельня полна этими его… сирыми и убогими. Что там еще для счастья надо? Но как бы удачно ни складывалось наше маленькое предприятие, меня волновали вещи, от меня никак не зависящие. От границы с Ястрадом начали прилетать недобрые вести о мелких стычках, казалось, что война пошла на новый виток, и все чаще я слышала о надвигающемся призыве, грозившем, в первую очередь, моему отчиму и сводному брату. Пусть и нельзя назвать мою семью благополучной, но и Вирола, и Энке всегда относились ко мне как к родной дочери, а Ларусу, с которым я общалась куда меньше, я была признательна уже за то, что он всегда был готов при необходимости защитить меня. Не то чтобы я в этом так часто нуждалась, будучи вечно вооруженной тростью и редко выходя на улицу, но я никогда не чувствовала себя ненавистной чужачкой во многом благодаря знанию о том, что за моей спиной всегда будут стоять те, кто принял нас с мамой в семью, несмотря ни на что. О том, как они отреагируют на то, что я превратила их дом в подпольную лабораторию под “крышей” из храма и скупщика, а мать и сестру — в своих пособников, мне думать не хотелось, но кто меня вынудил-то? Нельзя так просто бросить семью, пусть и по благородному поводу, и надеяться, что три женщины смогут прожить на скромные подачки, большая часть которых, как выяснилось, уходила совсем не в том направлении. Что для может быть страшнее войны, лишившей меня дома и родной страны? Только то, что унесло последнего кровного родственника (не считая неизвестного отца, если он еще жив). Лихорадка, убившая мою мать, и, как оказалось, похоронщика, и не думала затихать, как в прошлый раз. Пока что изредка я замечала на улице людей с коричневатыми пятнами на коже, а Наставник при каждом визите сетовал на то, что некому ухаживать за больными - некоторые добровольцы просто боятся заходить даже к тем, кто сравнительно безопасен для окружающих. Винка то и дело порывалась пойти помочь, уже не из-за действия церковного вина, но из-за собственной доброты, и мне стоило множества усилий просто удержать ее дома. Пусть Бадан косо смотрит на меня, сколько ему влезет — у нас пока нет средства от этой болезни, и подвергать мою золотую сестричку напрасному риску я не намеревалась. Я запретила Винке и Вироле выходить на улицу без особого повода и старалась ничего и никого не касаться. Я начала безуспешно копить деньги на переезд из Литеча, который имел все шансы быть выкошенным коричневой лихорадкой. Я была готова заколотить дверь и оставить лишь маленькую дырку для передачи продуктов и выдачи товара, я была готова ко всему. Ни в одной главе Советника Снадобника коричневая лихорадка и соответствующее лечение не описывались. Возможно, в новых изданиях что-то добавилось, но никакого способа достать хотя бы один экземпляр у меня не было — из-за напряженной ситуации на границе даже наши поставки исходных материалов порой срывались. Выращенных нами трав пока почти ни на что не хватало, разве что на самые базовые вещи, которые я могла готовить без участия Винки, но и это спасало в те дни, когда нам было просто не из чего варить наш обычный ассортимент. В угоду Бадану и его богадельне мы налегли на противорвотные лекарства и общеукрепляющие отвары, конечно, в ущерб требованиям Вальвеса, но не теряли надежды найти что-то, что действительно сможет помочь. Втайне я надеялась, что Вальвес и Бадан начнут действовать если не сообща, то хотя бы оглядываться друг на друга, ведь запросы у них были совершенно разные. Хоть Бадан и обещал не вмешиваться в то, что мы варим для Вальвеса, он не упускал случая пристыдить нас за то, что часть наших лекарств, хоть и небольшая, предназначалась для продажных девок (изводить плод и не допускать собственно появления), пьяниц (от похмелья и для протрезвения) и преступников (усыпляющие настои для жертв и заживляющие для попавшихся). Нам и самим не слишком нравилось то, чем приходится заниматься, но я верила в то, что посаженный мной уголок с чисто ястрадскими сильнодействующими растениями скоро дозреет, и мы сможем переползти под крыло Бадана и делать средства, спасающие жизни, а не помогающие творить зло, пусть и не из благородных побуждений. В конце концов, какая разница, что заставляет нас делать добро, если мы все равно его творим? И если бы Вальвес не вошел во вкус окончательно и не начал требовать все больше нужных именно ему лекарств, я бы никогда не решилась снять уголок для продажи того, что нам с Винкой действительно всегда следовало готовить.