Побочные эффекты

Глава 5 — Мало! — Вальвес стукнул по столу. Еще пару месяцев назад я бы вздрогнула, но вечные споры меня закалили. — Да как обычно все, — я стянула с тарелки еще одну черничину. Вальвес в бессильной злобе упал на стул. Тот возмущенно скрипнул. — Не делай из меня дурака, девка. Была полная телега сена, полная телега, слышишь ты, и это в теперешних-то условиях! Я за нее отвалил куда больше, чем стоит твоя задница, и что я получаю? Очередной набор начинающего дристуна? Где сонные капли, где от раздувания притирка, где это все, я тебя спрашиваю? Люди, которым я поставляю твои поделки, не слишком рады слышать “нет”, понимаешь? Вчера ко мне пришел Афрам и спрашивал про заживляющий отвар — я не знаю, куда он его столько девает, но я продал ему последние запасы! Уважаемый партнер, между прочим, он будет очень расстроен! Да прекрати ты жрать, когда я с тобой разговариваю! Я пожала плечами и отправила в рот очередную ягодку. — Я не могу дать вам больше, чем я готовлю, Вальвес. В самом деле, вы же не думаете, что такая умная девушка, как я, станет обманывать такого, — я сплюнула листочек на стол, — влиятельного человека, как вы. Спасибо, кстати, за угощение. Кажется, у меня был рецепт варенья из черники для ночного видения, не желаете? Как и ожидалось, торговец мгновенно оживился. Этот прием я использовала уже несколько раз, но надолго его не хватит — все же мой Спутник Снадобника давным-давно устарел, я понятия не имела, когда мама в последний раз получала обновленное издание. Все рецепты были изучены и переведены, и новинок в запасе оставалось все меньше и меньше, но некоторые мои находки внушали надежду. — Чего раньше молчала? — деловито спросил Вальвес, устраиваясть поудобнее. Стул возмущенно скрипнул. Кажется, пронесло... — Так не сезон был, где я вам чернику весной добуду. Разве что на южный материк ехать, но вы уверены, что хотите столько платить за то, чего тут под ногами мешки? Достаньте мне сахару и ястрадской ромашки, и будет вам счастье. Вальвес с задумчивым видом сунул руку под стол и яростно почесался. Неужели подцепил что-то от своей бабы? На коже никаких следов заметно не было, но я на всякий случай отодвинулась. — Вот что, девка. Ты мне зубы не заговаривай. Варенье вареньем, а что насчет остального? Нет, не пронесло. — Я же вам уже столько раз говорила. Травы некачественные, их уходит больше, многое приходится выбрасывать… Вашим клиентам ведь нужен хороший товар, а не пустышка, верно я говорю? — Поверю тебе в последний раз. Если следующая партия будет такой же мелкой, денег не жди. “Да, конечно, давай, запугивай меня. Что ты мне можешь сделать? Наставник Бадан уже сам обо всем знает, даже если ты меня сдашь, он мне максимум пальчиком погрозит. Натравишь на меня шайку своих клиентов? Потеряешь поставщика ценного товара.” — подумала я, но вслух ничего подобного, конечно же, не сказала, пролепетав только что-то типа “Мы над этим работаем”. Вальвес раздраженно швырнул на опустевшую тарелку полупустой холщовый мешочек. Звякнули монеты, на мешочке проступили пятна от ягод. — Вы бы того... Аккуратнее. Рассыплется, а я собрать не смогу, — пропела я, пересчитывая деньги. Да, сумма была куда меньше, чем в прошлые разы, но скандалить явно не стоило, тем более что одна хромая ястрадка тоже не особенно честно поступила. Мешочек отправился в потайной карман, приятно оттянув ткань платья, на этот раз аккуратного и чистого. — Ничего, поползаешь. Что-то еще скажешь? Тем для светских бесед у меня никогда не находилось. Выждав минутку для приличия, я не без труда поднялась, изобразила кривейший реверанс и под ворчание торговца вышла на улицу. Погода стояла какая-то уж совсем ненормально жаркая, тем более для относительно холодного Литеча. Мне это совсем не нравилось — я в принципе не очень хорошо переносила жару, и какая-то часть меня даже радовалсь тому, что здесь климат был куда суровее ястрадского. Еще больше это не нравилось моим грядочкам, и в день празднования середины лета мы с Винкой ползали с лопатками и лейками в душной импровизированной “теплице”, тщетно пытаясь спасти чахнущие росточки весенних травок, не привыкшие к темноте, тесноте и недостатку свежего воздуха. Нечего было рассчитывать на полный успех, но хотя бы один урожай мы снять успели — пусть немного, но приличного качества, а это значило, что вместо утративших силу сушеных листьев можно было успешно использовать свежие, которых требовалось намного меньше. И все же ингредиентов катастрофически не хватало. Я жаждала экспериментов и чудес, Вальвес — специфических средств, Бадан — власти и всеобщего блага. И всех нас объединяло одно: по тем или иным причинам мы хотели денег. И только наивная маленькая (в два раза здоровее и почти на голову выше меня) девочка Винка искренне желала помочь людям. Что ж, с этим можно работать. Я привычно перешла на тенистую сторону улицы, закрывая нос краем платка и избегая людей, свернула левее и очутилась рядом с небольшой лавочкой, расположившейся на углу Пшеничного переулка. С первого взгляда она могла показаться заброшенной, покосившиеся ставни едва сходились, крыльцо не мели с весны, а в некоторых рамах вместо стекол красовалась паутина, но я-то помнила, что хозяину просто наплевать. Дверь была аккуратно заперта на свежесломанную липовую веточку, в подсохшей грязи четко отпечатались следы, ведущие к черному ходу. Я примерилась и что есть силы постучала по двери тростью, балансируя на одной ноге. Дрогнули оконные рамы, из-под крыльца порскнула упитанная мышь. — Ветта! Я знаю, что вы дома! — крикнула я в окно. Изнутри послышалось ворчание и звон упавшей металлической посудины и ругань на ястрадском, отчего на моем лице невольно расплылась улыбка. — Где… Кто приходил? Здоров? Зачем приходил? — Здорова! Поговорить хочу! Я войду? — В зад иди! В зад, так в зад. Я обогнула дом, зашла внутрь через черный ход и нос к носу столкнулась с мальчишкой лет десяти, таким же угловатым и темноволосым, как я. Чистая одежда и умытое лицо никак не увязывались с запущенным домом, но меня это совершенно не удивляло. Хозяева дома были классическими “сапожниками без сапог”, да и тяжело им вдвоем-то. — Привет, Ильки, — улыбнулась я, — не переживай, не потерялась. — Aru eni Rauha! Vaiki? — Aru, — я занервничала, с трудом вспоминая произношение. Все же почти восемь лет без устной практики, рецепты не считаются. А я-то надеялась, что еще не настолько разучилась... — Ээээ… Vaiki a, ta nee, Vetta nee? — Ты неправильно говоришь, — хмыкнул мальчик, — а еще меня раньше поправляла… Нормально у нас все. — Ну уж извини, как могу. Ты хотя бы с дедом общаешься. — Так он по-истски плохо совсем говорит, нешто ты не слышала. И вообще, если бы ты хотела разговоривать, зашла бы раньше, а не кричала бы мне из окна. Ну вот только он мне еще морали не читал, мелочь пузатая! Как бы мимоходом я окинула взглядом открытые части тела Ильки. Отметин коричневой лихорадки нет, отлично. Главное — не терять бдительности! — Иди, погуляй где-нибудь. Тетя Рауха по делам к деду. Ильки презрительно фыркнул, мол, тоже мне, тетя нашлась, и исчез где-то в доме. Я же не стала терять времени и бесцеремонно вломилась к Ветте. Конечно же, торговаться — а что мне еще делать остается? Бодренький старичок сидел за кухонным столом и вытачивал из деревянного брусочка какое-то дивное животное — не то круглоухого зайца, не то мышь-переростка. Пол был завален стружками и заляпан разноцветными красками, в углу в куче тряпок копошились мышата — все по-прежнему, разве что баночек с красками на полках стало больше. — Смотрю, дела-то не идут? — буднично поинтересовалась я, присаживаясь рядом и оглядывая седую голову. Сквозь белые волосы проглядывали мелкие старческие пятнышки, но характерных больших областей с рваными контурами я не заметила. Ветта лишь пожал плечами — чего спрашиваешь, если и так все видишь. Внутри дома царило не то что сильное запустение, но ухаживать за ним было явно некому, а количество мышей просто пугало. Я на всякий случай подобрала ноги и положила трость на колени, хоть и не боялась ни мышей, ни крыс. — Ветта, я хочу немного расширить ассортимент вашей лавочки, а заодно и Ильки работу дать, нечего ему без дела шататься. Старик отложил нож и заготовку. — Продавал что? — Да то самое. Баночкой больше, баночкой меньше, — похлопала глазками я, — вот вы краски продаете, а мои мазюки и настои тоже цветные. — Снадобник нашел? — спокойно спросил он, хоть и так мог догадаться. Ну в самом деле, откуда еще я бы могла взять рецепты? Во всем городе ястрадцев можно по пальцам пересчитать, и из них ни одного аптекаря. Ветта не стал дожидаться моего объяснения и практически сразу задал главный вопрос, перейдя на ястрадский. — Храм поймает, что делать будешь? — Уже поймал, — нехотя призналась я, — мы договорились. Я бесплатно поставляю для богадельни, а они притворяются, что меня нет. — Добро. Мальчику десяток бронзы в неделю хватит, а за место два серебряных. А вот это уже по-божески! Место отобьется дня за три, а десять бронзовых — это совсем мелочь, мы горничной пятнадцать платили. Мало, но жить можно, а если прибавить деньги от Вальвеса, то и жить можно. Предложенные Веттой условия по большей части меня устраивали: привести в порядок лавку (делается, как я уже убедилась, с помощью Винки и нескольких монет помощникам), обеспечить прикрытие (насчет Бадана можно было не волноваться, а от Вальвеса я надеялась сохранить все в тайне) и контролировать Ильки под видом наемной работницы (вполне возможно, ведь о бедственном состоянии нашей семьи было многим известно — почему бы и не отправить нахлебницу подзаработать). Осталась лишь одна маленькая деталь… — Ветта, — как бы между прочим спросила я, — а вы, случайно, не знаете, где здесь достать девичий стыд? Телег этак двадцать… Недоделанный круглоухий заяц смотрел на меня с явным непониманием. *** От Ветты я вышла, чувствуя себя тряпочкой — хотелось просто упасть и ничего не делать. Никак я от себя не ожидала, что разговор на родном языке дастся мне настолько тяжело. Даже мысли приходили ко мне на истском, и стыд сжимал мое горло, не позволяя выговорить певучие ястрадские слова. Кажется, эта страна проникла в мою кровь и отравила ее... Как теперь мне называть себя ястрадкой? Ладно, может, если я чаще буду говорить с Веттой и Ильки, я вспомню. А там и вернуться будет можно. Здорово было бы разбогатеть и отправиться в путешествие. Кроме Травячек и Литеча я и не видела ничего, что уж говорить о странах, из которых отец когда-то привозил тончайший фарфор и разрисованные бусины для мамы. Южные торговцы на ярмарках жаловались на дикий холод в Литече и рассказывали, что женщины на островах ходят чуть ли не в чем мать родила, а северяне изнывали от литечской жары и говорили, что в их краях солнце месяцами прячется за горизонтом, а ночью небо горит зелеными огнями. Врут, наверное, но так складно, что поневоле веришь. Дел на сегодня оставалось не так уж и много — я планировала только зайти к ювелиру за заказанными инструментами да прикупить чего-нибудь на ужин, пока торговые ряды не закрылись. Кому охота торговать по такой жаре… Трость в очередной раз соскользнула с гладкого булыжника, и я едва удержалась на ногах. Честное слово, уж лучше бы совсем не мостили… Ругая неаккуратно уложенные камни на чем свет стоит, я выбралась на шумную центральную площадь перед храмом. Не стоило, наверное, этого делать, но каждый шаг по более пустынным улицам мог закончиться для меня крайне неприятной встречей камня с головой. «Что-то много народу для послеобеденного времени…» — с досадой отметила я, поплотнее укутывая нос и рот краями платка. Нет, все же надо пойти другим путем, кажется, у той толстухи на шее следы лихорадки. Или это грязь? А у того мужичка что под рукавом только что мелькнуло? Кажется, кто-то рядом кашляет. Да сколько же вас тут? Откуда столько больных, почему они все гуляют вместе и заражают друг друга? Почему никто не понимает? У меня зазвенело в ушах, на лбу выступила испарина. Бежать отсюда, скорее бежать, пока я не заразилась… Я плотнее прижала тонкую ткань к лицу. Еще никогда раньше я не была так благодарна истскому обычаю упаковывания женщин в платки. Та девочка выглядит совсем плохо, зачем ее вытащили на улицу? Мои пальцы дрожали. Я шла практически наощупь, настолько быстро, насколько могла. — Эй, пьяная, что ли? Эй! Девка! Девка! Трость выскользнула у меня из рук. *** За те две минуты, которые я провела без сознания, у меня успели уволочь кошелек, подаренную Вальвесом трость и правый башмак. Унесли бы и левый, кое-как компенсирующий недостаточную длину ноги, но он был примотан к конечности намертво. Почему-то я даже не расстроилась, то ли еще не пришла в себя полностью, то ли до конца не верила в произошедшее. Над моей головой на фоне облаков со скрипом покачивалось деревянное ведерко. По дну лениво ползла яркая божья коровка. Отлично, просто прекрасно, стараниями какого-то идиота я валяюсь в луже на площади с надеждой, что в ведре была вода, а не помои. А ведь только утром радовалась, что в кои-то веки надела чистое платье… — Ну, чего разлеглась? — прикрикнул мой спаситель и почти нежно пнул меня в бок. Я медленно села и откинула с лица мокрые волосы, выпроставшиеся из смытого водой платка. — Тьфу, еще и вражья баба… Ну ничего, наши вам вот покажут еще, шлюхам подзаборным… Все понятно. Решил благородный рыцарь спасти прекрасную даму, а дама-то не той масти оказалась. Впрочем, “рыцарь” и сам не особенно отличался аристократичностью профиля, а добрая половина его правой щеки горела маковым цветом и нещадно шелушилась. — Спасибо, — буркнула я, — если отнесешь в храм, выведу тебе эту дрянь на роже. — А не брешешь? — тут же заинтересовался паренек. — Да ты что, как же я тогда бы в храм пошла? Ежель я совру, Хранитель меня опа — и молоньей по самой маковке! Рыцарь согласился, что “молоньей по самой маковке” — это весьма справедливое наказание для врунов, и на всякий случай произнес коротенькую молитву. Затем он поднял меня на спину и тяжело зашагал в сторону ворот, украшенных коваными “птичьими лапками”. Ну и воняло же от него! — Меня Акора звать, а тебя? Вот говоришь, что выведешь! А как выведешь? Ведьма, небось? Все вы там, бабы ястрадские, ведьмы, сдам тебя Наставникам, сожгут тебя, а на пепле они за меня помолятся, и все само пройдет! Я каждый день молюсь, но неправильно, наверное, а Наставники-то по книжкам, вот их и Хранитель и слушает… Жаль, что не получится уши заткнуть. — Чеши давай, инквизитор недоделанный. — Ишь, еще и приказывает! Ну ничего, ну мы вам покажем! А как выведешь-то? — Подорожник приложу! — взвыла я. Износчик остановился и сгрузил меня на лестнице храма, хорошенько нагревшейся за день. — Ну давай! Выводи! — Акора сел рядом и резко приблизил свое лицо к моему. Я отшатнулась и взвизгнула. Ха, за последние несколько лет это мой самый близкий контакт с мужчиной. — Ну выводи! Или что тебе надо? Магический круг? Голубя задушить и кровью покапать? — Мне надо, чтоб ты заткнулся и нашел мне Наставника Бадана. Прямо сейчас. А через две недели придешь в лавку красочника Ветты и спросишь акоровой мази. *** Скромной кельей кабинет Бадана никак нельзя было назвать. По правде говоря, такими я представляла комнаты во всяких дворцах: мебель из красного дерева, кучи книг на религиозную тематику на стеллажах, позолоченные или даже золотые статуэтки, изображающие первых деятелей культа Хранителя. Простыни, на которые меня уложил здоровенный монах, от рясы которого приятно пахло земляникой, были сшиты явно не из грубой холстины. Под моими пальцами струился верейский шелк — пусть самый дешевый, но эту ткань ни с чем не спутаешь. Когда-то и я на таких спала, пока наша торговля не свернулась. — Вот, значит, куда наши пожертвования идут, — проворчала я вслух, злорадно добавляя про себя, что моя мокрая и грязная одежда обязательно оставит свой неизгладимый след на подушечках почтенного Наставника. Впрочем, на месте Бадана и я бы не удержалась от маленьких радостей жизни. Это Винка может с себя последнюю рубашку отдать, а я предпочту, чтобы рубашка осталась на мне и сделана была из того самого верейского шелка. Ну так, чисто из практических соображений, он же прочнее. Я со стоном повернулась на бок и закашлялась. Ни сесть, ни тем более встать я не могла, и дело было даже не в моих неустойчивых ногах и украденной трости. Тело словно камнями наполнили, и любая попытка хотя бы повернуть голову отзывалась ломотой в висках. Мокрое платье неприятно прилипло к груди и нагрелось. — Эй, — позвала я, — кто-нибудь? Наставник? Тишина. Только за окном слышался отдаленный колокольный звон. Откуда-то повеяло храмовым вином, но уже здесь-то этот запах был вполне ожидаемым. — Кто-нибудь! В самом деле, неужто меня просто принесли сюда по велению Бадана и оставили в одиночестве приходить в себя? Я же ценный поставщик, а вдруг со мной что-то случится? Судя по тому, как у меня болит голова, я то ли хорошенько приложилась о камни, то ли перегрелась, то ли на меня так повлияла толпа возможных носителей смертельной болезни, то ли все вместе. Ни одна из причин меня не устраивала. — Ну подойдите же, ну пожалуйста! — заорала я так, что в ушах снова зазвенело, и этот раз ответом мне стала громко скребущаяся мышь за шкафом. Или крыса. Больно громко скребется. — Тетенька… — пропищал кто-то. Я вздрогнула и оглянулась. Неужели в комнате есть кто-то еще? А я тут в таком виде развалилась, что и недельный мертвяк испугается… — Кто здесь? — Тетенька, тетенька! Нет, никого здесь нет… Голос слышался как будто из-за противоположной стены, добрую половину которой занимал массивный шкаф. Я осторожно стекла с кровати, охая от боли, и подползла поближе. — Тетенька… Ага, тут уже громче. Окон рядом нет, получается, у Бадана в шкафу сидит ребенок? Явно нездоровый, голос очень слабый. Вряд ли Бадан стал бы отводить под кабинет комнату, соседствующую с палатами для больных, остается только шкаф. Я подергала дверцу — конечно же, она была заперта, и ключа поблизости не наблюдалось. Добротная работа, в гладких досках ни щелочки, ни дырки от сучка. В таких шкафах только ценности и хранить. — Ты в шкафу сидишь? — озадаченно спросила я. — Тетенька… Из-за дверцы послышался звон и падение чего-то тяжелого, но звуки шли откуда-то издалека, словно за шкафом была целая комната. Я приподнялась на колени, заглянула в замочную скважину и невольно вскрикнула. Так вот откуда пахло храмовым вином! Мои подозрения оправдались. Я смогла разглядеть огромный котел над неаккуратно сложенным камином, драный соломенный матрас в углу и развешанные по закопченным стенам веники из трав. Рядом с единственным узеньким окошком сидело странное существо неопределенного пола и возраста, худое, нескладное и длинное, пожалуй, на голову выше меня. В нем с трудом можно было опознать человека, я таких скелетов не встречала даже в прошлый голодный год. — Эй… — позвала я, — ты кто? Голос мой дрожал. — Тетенька-а-а-а? Существо подползло к замочной скважине с обратной стороны и поскреблось ногтями в дверцу. Я смогла разглядеть редкие и грязные темные волосы, справа длинные, слева неровно искромсанные, тысячи шрамов на руках и затуманенные глаза — примерно так же на меня смотрела Винка по возвращении из храма, разве что ее глаза были яснее из-за малой и непостоянной дозы. — Кто ты? — Кто-о-о-о-о ты, — задумчиво повторило существо и тут же радостно добавило, — тетенька, вино готово! Меня словно молнией прошибло, каким-то невероятным образом я вскочила на ноги и относительно быстро прохромала к выходу, цепляясь за мебель. Нельзя, чтобы меня заметили у этого шкафа, нельзя, чтобы у Бадана возникли хоть какие-то подозрения… Спасать то, что сидит у него в шкафу, бесполезно, судя по всему, это какой-то ребенок-Снадобник, выращенный в той же самой комнате и протравленный храмовым вином настолько, что его организм утратил все функции, кроме одной — варить. Изрезанные руки, отстриженные волосы, этого ребенка явно очень долго использовали как ингредиент… И я была готова поступить так с Винкой?! Я осторожно брела по пустынному коридору, пугаясь каждого шороха. Наверное, лучшим выходом в моей ситуации было бы вернуться в кабинет Бадана и притвориться спящей, словно я ничего и не увидела, но что, если хозяин уже вернулся? Или даже видел, как я убежала. Следующий поворот вывел меня в аккуратный внутренний дворик, за зубчатой железной оградой которого виднелись знакомые литечские улицы. Вон та, на которой стоит домик с вывеской портного, приведет меня домой! А вот калитки наружу в обозримом пространстве я не нашла. Ну и ладно, вспомним детство золотое! Правда, ограда, кажется, высоковата, но куда деваться, не искать же нормальный выход, там меня может поймать тот, кто принес меня к Бадану. Убедившись, что рядом никого нет, я подвязала юбки, потерла руки, взялась за зубец и поставила здоровую ногу на один из прутиков, составляющий “птичью лапку”, украшающую ограду. Уже за это меня, пожалуй, можно было тащить в храм на покаяние, и ведь потащат, если увидят! Я на всякий случай огляделась еще раз — кроме спящего бездомного на другой стороне улицы, никому не посчастливится узреть мою измочаленную и мокрую нижнюю юбку. — С каждым днем я все больше ценю нашу национальную одежду, — буркнула я, перекидывая левую ногу через ограду. Носок башмака с высокой подошвой уперся в перекладину храмового символа. Ну давай, костыль несчастный, не подведи! Зацепившийся за зубец край юбки затрещал, через ткань вылез острый металлический край, но я уже не успела обратить на это внимания, не удержавшись скользкой подошвой на гладком прутике и едва успев грязно выругаться от неожиданности. Я полувисела на ограде, касаясь земли одной ногой и демонстрируя монахам худосочную задницу в тонких панталонах. То есть, предполагала, что демонстрируя, но надеялась, что все-таки нет. Летний ветерок приятно обдумал мою нижнюю часть и играл оборванным рукавом, солнце стыдливо спряталось за ближайшее облако, не в силах больше смотреть на такое-то позорище. Через несколько мгновений мои безумные усилия по освобождению увенчались успехом — дорвав платье, я крайне удачно свалилась в сочную мягкую траву. К счастью, в этот раз падение с высоты обошлось без дополнительных травм, я разве что довольно сильно ободрала руку о фундамент ограды, но даже это неприятное обстоятельство не шло ни в какое сравнение с тем, чего мне удалось избежать. Надеюсь, что удалось. Я подобрала толстую сломанную ветку и поспешила убраться подальше от храма и храмового подворья. Хватит на сегодня с меня приключений, этот день мне и так дорого обошелся. Когда я добралась до дома, на улице уже начало смеркаться. В окнах моего дома горел свет, и от мысли о том, что несмотря ни на что, меня ждут, и мне будут рады, на душе стало немного теплее. В этот момент я любила каждый старый кирпичик нашего дома, каждый гвоздик в заколоченных окнах, каждого таракана за печью... Я хотела войти и обязательно сказать Винке, что я очень рада тому, что у меня есть такая сестра, как она, что я столько всего пережила, что я так рада вернуться, я хотела сказать ей, как сильно я ценю ее, и попросить прощения за то, что когда-то относилась к ней, как к тупой служанке с Хранителем вместо ума, но вместо этого я просто ввалилась в двери, села на скамью и прошептала: — Нам надо бежать...