Предлагаю сдаться

Когда Брагинский ходил по суше в глубине своих территорий среди самых обыкновенных своих граждан, когда сидел с молодёжью на квартирниках и вслушивался в непривычные аккорды стареньких и измученных гитар, Альфред ему даже нравился. Необычные для уха Брагинского и для его сердца мелодии то тут, то там, звучали чарующе, то задорно, то тоскливо, отчего Брагинскому думалось, что не может быть абсолютной мразью тот, кто поёт… ТАК. Однако когда Брагинский сталкивался с воплощением Америки в море или в воздухе, в любой точке земного шара, и, тем более, у своих собственных границ, нервы грозили сдать. От всей души хотелось жахнуть. Не водки. А атомной бомбой. Чтоб образовался между Мексикой и Канадой великолепный пролив имени Сталина. Иван встряхнул головой: - Отставить, - строго сказал он. - Я всё, конечно, понимаю, мечты и всё такое, но это уже перебор. Взрослые люди же, держите себя в руках. Иван осознавал, что сейчас больше занимается самовнушением, чем воспитанием своих детей, но подчинённым хватило совести стыдливо потупиться. Брагинский направился в сторону кухни, ибо обед должен быть по расписанию вне зависимости от того, кто курсирует по морям в зоне видимости и досягания торпед. Однако у выхода из комнаты отдыха он остановился и глухо буркнул: - Думаете, мне самому не хочется подбить очередную навороченную игрушку Америки? – Иван вздохнул, прислонившись к косяку. Вздохнул тяжело, пытаясь заглушить клокочущее чувство, которое побуждало его к действию раз за разом. Голос его был глух, и стало казаться, что РСФСР не делится своими чувствами, а накладывает особо изощрённое проклятие. Он чуть ссутулился, будто пытаясь запереть внутри себя бурю, не дать прорваться наружу даже маленькому вихрю. Свет от тусклого светильника очертил его строгий профиль, тень легла на глаза, но не скрыла лиловые огоньки. Военные подводной лодки даже не дрогнули. Они знали, на кого направлен гнев России. Они были солидарны. Была бы воля, каждый из них лично бы начистил рожу самому Альфреду Джонсу. Чтоб прекратил мотать нервы их Отчизне. Ладно бы Россия был женщиной, такое навязчивое внимание можно было понять. Но Россия был мужиком. - Хочется, очень, – вышло немного жалобно, но Брагинского это не смутило. Но продолжил он тем же зловещим речитативом, как ни в чём не бывало, чуть приподняв уголки губ и вперившись взглядом в стенку, - Чтоб этому избалованному мальчишке даже в голову больше не приходило к нашим границам подходить. - Так, товарищ Брагинский, - выступил вперёд капитан, - Никто и не предлагает подбивать…но проучить бы не помешало. Он посмотрел на Брагинского с таким видом, что тот тут же забыл о своих мытарствах от предвкушения. Ни для кого не было загадкой, что капитан умел мечтать, как никто другой. У него было две неистовые мечты. Первая – совершить мёртвую петлю на подводной лодке. Вторая – взорвать к чертям «Энтерпрайз». Капитан в своих мыслях выходил на атаку авианосца чуть ли не каждую ночь. Именно «Энтерпрайз», новенький американский авианосец, красовался в ночи перед советской подлодкой. - Внимательно слушаю, - довольно, почти по-кошачьи, зажмурился Брагинский. После Брагинский и капитан подводной лодки напоминали своим подчинённым двух шкодливых мальчишек. Они заговорщески шептались, и время от времени пакостливо хихикал то один, то второй. - Учения? – мягко переспрашивал Брагинский. - Да-а, уче-ения, - ехидно тянул капитан. И они принимались снова активно шептаться. Продумав всё до последней мелочи, они понеслись отдавать приказы, действуя чётко и слаженно. Экипаж лодки взирал на них с благоговейным восторгом. – Хватит, тудыть-растудыть! Торпедная атака! – торжественно провозгласил командир. – С учебными целями, – добавил Брагинский, несколько охладив пыл экипажа. – Цель – «Энтерпрайз». Ночь на дворе, однако. А это значит, что прямо к борту подлезем, а нас хрен заметят. В центральный вполз минёр, чернявый мальчишка лет двадцати. – Учебная фактически, товарищ командир? – сделав особый акцент на слове «фактически», уточнил он. – Учебная, – подтвердил командир. – Пузырём. Пятый и шестой аппараты освободи. Минёр кивнул и отправился выполнять приказ. Брагинский и капитан расплылись в одинаковых довольных улыбках. Оба уже видели, как сходят с ума от ужаса совсем уже зарвавшиеся америкосы и бойко сигают за борт. Дело в том, что шум воздуха, выплёвываемого из торпедного аппарата, не спутать ни с чем. А вот определить, вышла вместе с воздухом торпеда или нет, разобрать невозможно. Особенно на таком расстоянии. Капитан даже потёр руки, и Брагинский услышал его довольное бормотание: - Держись, супостат. Держись, лапочка… «Мечты должны сбываться,» - улыбнулся он себе в шарф.

***

Альфред игрался самолётиками, как бойкий мальчик лет восьми. Один за другим истребители взлетали, выполняли по одному простому заданию, и возвращались обратно. Учения. Всё чётко и красиво. И, что самое главное, внушает уважение и страх. Мысль о том, что где-то в темноте большой акулой курсирует воды Брагинский и всё видит, но не может ничего сделать, приятно щекотала его нервы. А что? Это учения. Ничьи границы не нарушены. Пусть побесится. - Что же мне так нравится дразнить тебя, а? – спросил Альфред воображаемого Брагинского, всматриваясь в тёмные воды. Тот Брагинский, что всё ещё жил в сознании Альфреда, и с которым тот любил беседовать долгими вечерами, был намного мягче и деликатнее Брагинского нынешнего. Воображаемый Брагинский кротко улыбнулся и смущённо пожал плечами, как когда-то проделывал Российская Империя при общении с молодой, но перспективной колонией Британской Империи. Огромные прожекторы били почти дневным светом, но всё-таки именно ночь царила в тех краях. «Энтерпрайз» вдруг напомнил Альфреду маленького светлячка, потерявшегося в бесконечной тьме. Он иными глазами вгляделся вдаль, и ему показалось, как огромный силуэт акулы медленно движется по кругу вокруг американского авианосца. И круги её сокращались… Так, стойте-ка, а уж не перископ ли виднеется вон там, посреди лунной дорожки? Но не успел Альфред сообразить, что к чему, как едкий приступ паники его акустиков отрезвил его. Он тут же оказался рядом с подчинёнными, глаза которых готовились выпрыгнуть из орбит. «Комми пустили торпеду» - Не может быть! – не своим голосом возопил Альфред , хоть и кусочки паззлов в его голове схлопнулись, как надо, и понёсся отдавать приказы, дабы его великолепный «Энтерпрайз» не был утянут на самое дно акулой, чьи размеры были поистине исполинскими. И чьи глаза горели зловещим лиловым пламенем. *** Наблюдая, как мечется по радару «Энтерпрайз», товарищ Брагинский и товарищ капитан второго ранга жмурились, как сытые от сметаны коты. Без слов решив, что пора любоваться плодом праведных трудов своих, они отдали приказ всплыть на перископную глубину. - После Вас, товарищ, - любезно уступил капитан. - Благодарю, капитан, - улыбнулся Брагинский. Иван глянул в окуляры, поискал «Энтерпрайз», нашёл и замер. Капитан нетерпеливо перекатился с пятки на носок и обратно, потому что время всё шло, а Брагинский будто окаменел. - Кхм-кхм, - прочистил горло капитан в надежде привести Отчизну в чувство. В душу начало прокрадываться тянущее чувство, такое бывает, когда сделал что-то не так. Иван отмер, вздрогнув, и обернул к капитану своё побелевшее лицо. Впрочем, он невозмутимо отошёл от перископа, освобождая место, и тихо сказал: - Полюбуйтес-с. Алмазно-твёрдая, свистящая и какая-то бескомпромиссная буква «с» заставила капитанскую фуражку подпрыгнуть от недоброго предчувствия. Сглотнув, капитан прильнул к окулярам. «Энтерпрайз» пылал в ночи. И было видно, словно днём. Дым стоял столбом, пламя вздымалось к самим небесам, а воды океана, отражая его неистовую пляску, напоминали расплавленный металл. По взлётной палубе маленькими шебутными насекомыми метались человечки. Всё это великолепие знатно резало глаза и тысячетонным молотом ударяло по нервам. Да так, что сердце пропускало пару ударов. С губ капитана сорвалось непечатное выражение. Подавив в себе желание отскочить от окуляра, он воззрился на застывшего каменным изваянием Ивана. Тот чуть озадаченно пялился в пространство. «То ли я дурак, - размышлял он, - то ли лыжи не едут…» Мысли словно загустели и еле-еле перекатывались в голове. Это определённо был шок. Видит бог, Брагинский этого не хотел. Никто не хотел. В голове никак не могло уложиться, что по факту у него имеется хорошенько подбитый альфредовский авианосец. Это война. Без вариантов. Брагинский хоть и Иван, но дураком никогда не был. Он прекрасно понимал, чем это может обернуться. Америка молод и не в меру борз. Чем и берёт мировую общественность. Она считает его сильным, очаровательным и целеустремлённым. «Ладно, - сморщился Брагинский, будто у него внезапно заломило челюсть, - по факту он такой и есть. Надо уметь признавать чужие достоинства». Так вот, как ни прискорбно, нет никаких сомнений, что вся мировая общественность встанет на защиту Джонса. Ах, плохой Советский Союз! Ах, вероломно-то! Да во время невинных учений-то!.. Никто не посмотрит, что буквально в пяти шагах от этих учений находится его, Брагинского и ещё четырнадцати воплощений-республик, дом… - Надо разобраться, - сухо сказал Россия. – Был отдан приказ стрелять пузырём. Так какого, извиняюсь, хуя? Капитан за время молчания Брагинского успел сменить окраску лица несколько раз. Но держался он с достоинством. Никому бы и в голову не пришло (кроме самого Брагинского, для которого мысли его граждан были, как на ладони), что бравый капитан второго ранга может внутренне причитать голоском Пятачка, который упал на зелёный воздушный шарик, подарок для ослика Иа: «Ма-ма… Мама! Мамочка-а-а!..» Брагинский дёрнул уголком рта от таких ярчайших образов. Пятачок вдруг взревел Шер-Ханом: - Минё-о-ор!! Минёр, ангидрид твою перекись марганца!.. Казалось, рык встряхнул всю подлодку до самого хвоста. В центральный вскатился встрёпанный минёр с блестящими глазами, грозящими вот-вот выпрыгнуть из орбит. Он искренне не понимал, чем вызвал гнев начальства и почему у Родины настолько страшный взгляд. Страшнее, чем у женщины на плакате «Родина-Мать зовёт». - Здесь минёр, - глухо доложил он, отказываясь верить, что его колени трясутся, как неосторожно задетый кем-то холодец кока Пампухи. Он всё сделал, как приказано, с чего они так взъелись на него? – Чем стрелял, румын несчастный?! – командира перекосило от осознания того, что же они натворили. Родину вот ни разу не хотелось подставлять, а именно самая гнусная подстава из подстав сейчас и получилась. И если окажется, что этот… специально так всё устроил, то капитан снимет с себя всю ответственность и порешит его голыми руками. – Тащ... – минёр даже буквы начал проглатывать, хотя был далеко не из робкого десятка. А на «румына» не обиделся - привык. Капитан всех так называет, когда сильно разозлится. – Я тебя... я... – капитан делал пасы руками, но задыхался от количества эмоций, его захлестнувших. Минёр начал прощаться с жизнью. Но капитану всё-таки удалось частично взять себя в руки, и он чуть спокойнее продолжил «беседу», - Чем стрелял? – Ничем я не стрелял! - возмутился минёр. Он понял, что случилось нечто экстраординарное и, судя по всему, всех собак хотят повесить именно на него. – Как это ничем?! – опешил капитан. Брагинский с интересом склонил голову на бок. – А так. Мы эта... – минёр вдруг стушевался, почесав затылок. - Тут с механиком договорились, что он в момент залпа гальюны продует – звуковой эффект тот же, а заодно и говно выкинем. Две недели ж не продували, сколько можно его с собой возить… «Говно, Брагинский, ты представляешь? – Иван чувствовал, что к нему медленно, но верно подкрадывается истерика. – Говном подбили…» – Сколько надо, столько и будешь возить! – успокоившийся было капитан вновь рассвирепел. По лицу минёра можно было сказать, что он недоумевает, почему именно он должен возить говно, когда он отвечал за торпеды. И вообще, какая тут может быть связь? Однако вдоволь поразмышлять над своей долюшкой ему не дали. - Пересчитать торпеды! – рявкнул Брагинский. – Тащ... – минёр всё-таки был не из робкого десятка, а тревожный вид всегда неунывающего Ивана не давал ему покоя, - А что случилось? – Что случилось, что случилось... – проворчал Иван, переглянувшись с капитаном. - «Энтерпрайз» горит! Считай-давай, говнострел-умелец. К чести минёра, тот только пожал плечами и пошёл выполнять приказ. Серьёзно. Ну никак нельзя говном подбить авианосец. Вы в каком мире живёте вообще? Брагинский тяжело вздохнул. Капитан снял фуражку и промокнул лоб ситцевым платочком в горошек. Брагинский вновь взглянул в перископ, усмехнулся, отошёл. Покачал головой. - Доигрались. Долбанули «Энтерпрайз»… - с невесёлой улыбкой подытожил капитан, глядя, как Родина меряет шагами центральный отсек. - Ну а что? Сам виноват. Чего это он такой весь новенький, чистенький, с иголочки, да под флагом полосатым? - Иван так же невесело фыркнул. Хотелось успокоить капитана. Не молод уже. - Одним своим видом бесит. Ожила рация внутреннего оповещения. Брагинский с капитаном навострились. - Все торпеды на месте, тащ командир! - отрапортовала трубка бодрым голосом минёра. - Я не знаю, чего это он. А что, правда – горит? – Паш-шёл!.. – зашипел капитан под сдавленные смешки Брагинского. - Ищи, чем утопил этот утюг! И пока не найдёшь... – Не, ну говном – это навряд ли, - задумчиво перебила трубка. Капитан отнял её от уха и воззрился на неё с недоверием. Трубка спохватилась и затарахтела ещё бодрее, - То есть, «Есть!», тащ командир! А что, взаправду утоп уже?.. Брагинский уже в открытую ржал под трёхэтажный мат капитана, утирая слёзы. Он ни черта не понимал. Единственное, что он осознавал кристально ясно, было то, что это всё чертовски весело, если бы не последствия. И если бы это всё случилось не с ним. * * * Оставим Россию безуспешно ломать голову над причинно-следственной связью, что объединяла бы в единое целое такие понятия как "фекалии" и "с блеском подбитый авианосец", а перенесёмся поближе к Альфреду Джонсу и посмотрим, что же происходило по ту сторону перископа. Собственно, этот самый пресловутый перископ в лунной дорожке и звук воздушного пузыря сразу же сложились в вихрастой голове Джонса в единую картину: комми пустили торпеду. Тут не было никаких сомнений. Как-то так вышло, что Альфред был уверен в полном отсутствии чувства юмора у всего дома СССР и у РСФСР в частности. Брагинский, считал он, всегда всё делает на полном серьёзе, с каменным лицом, с бутылкой водки в одной руке и с АК-47 в другой. Ах, да! Ещё в ушанке и с ручным медведем, что всегда косолапит неподалёку. Но это стереотипы. На самом деле Джонс помнил много историй не для прессы и Голливуда, а заразительный хохот Брагинского иногда преследовал его даже во сне. Однако каждый раз Америка то ли тормозил, то ли не мог допустить и мысли о том, что огромный, зачастую слишком суровый, Иван вдруг вздумает пошалить, как невинный мальчишка. В общем, беда Альфреда Джонса заключалась в том, что он принимал каждое высказывание Брагинского за чистую монету. Когда дело касается опасного оружия, тут обычно никто не шутит. Оказалось, это не аксиома. Поэтому, в какой-то мере, Альфреда можно простить, ибо мало кто на этой планете понимает, когда Россия шутит, а когда говорит всерьёз. А понимать бы надо, такие шутки всего лишь несут в себе простое сообщение: "Не трогайте меня, пожалуйста", и рассчитаны на то, что с дураком связываться никто не будет. Умные и не связывались. Да только вот Джонс - такой же дурак без тормозов... - Брагинский, сука! Я тебя урою! – выл Альфред на луну, что время от времени пряталась под густые дымные рукава. Его «Энтерпрайз» горел. И хорошо так горел, ярко. Как так вышло? Когда акустики с выкатывающимися из орбит глазами сообщили ему о воздушном пузыре, Джонс понял, что нарвался. Мощный выброс адреналина подкинул его к самому потолку, и он, не помня себя от страха и восторга, понёсся раздавать приказы. «Необходимо уйти из-под удара торпеды,» - императивом грохотало у него в голове. Вот оно, наконец-то! Движуха! Боевые действия! Джонс ещё покажет всем, как по-геройски он крут! Альфреда несло, и он в суматохе забыл, что находится на А-ВИ-А-НОС-ЦЕ. И самолёты ещё НЕ ЗА-КОН-ЧИ-ЛИ свои манёвры. Один был в воздухе и как раз заходил на посадку… По инструкции, чтобы всё прошло, как надо, авианосец должен идти с одной скоростью и одним курсом, чтобы лётчик при посадке не промахнулся. «Энтерпрайз» послушно шёл. До тех пор, пока у кое-кого не сдали нервы. - Поворачиваем-поворачиваем! Ну! Что зенки вылупили?! – орал Джонс, а подчинённые с ужасом смотрели, как за его спиной боевой самолёт эпично совершает посадку маленько не туда - прямёхонько в центральную надстройку авианосца… Живописный взрыв. Кого-то взрывной волной скидывает за борт, кто-то сигает в море по своей воле. Джонс же почувствовал лишь небольшой толчок. Обернувшись, он схватился за голову. *** - Такие дела, ксе-се-се!.. – заканчивает свои рассказ Гилберт и, чуть удивлённо посмеиваясь, подцепляет очередной солёный огурец из трёхлитровой банки, а Иван вдумчиво чешет затылок. - Мда-а-а… - тянет он. – Я, конечно, всё понимаю, но ЭТОГО я никак понять не могу. Гилберт хрустит огурцом, а Иван всё ещё не может не удивляться. Кухня Гилберта уже имела знаки «обрусевания». Самовар, тряпичная баба, что нахлобучивалась на этот самый самовар, чтоб медленнее остывал, табуретки с вязанными из подручного материала ковриками, газетка, подстеленная под вяленую рыбу. Ну, и сам Гилберт в тапочках с помпонами, спортивках и белой майке. Так вышло, что пока Иван бдел на подводной лодке, Гилберт бегал на суше и охреневал больше самого Ивана, потому что видел обе стороны инцедента. Как-то всё устаканилось само. Джонс почему-то признал косяк за собой и молча отправил «Энтерпрайз» на внеплановый ремонт. - А чего тут понимать? – прожевав огурец и потянувшись за новым, спросил Гилберт. – Идиотов не надо пытаться понять, а то ещё скатишься до их уровня. - Да за репутацию он свою трясётся, что тут думать? - раздражённо отозвался Иван. - Тебе бы тоже не помешало, - в тон огрызнулся Гилберт. Сожрав ещё один огурец, он покосился на всё так же обалдевающего от ситуации Брагинского. Не утерпев, он ехидно добавил: - Знаешь, иногда создаётся впечатление, будто вы двое из ларца, два дурака - пара! - Ой, да отстань ты, рожа прусская! – отмахнулся Брагинский и снова замолк. Погрызенный огурец забыто сидел на вилке Ивана. - Слышь, а с капитаном-то что? – спустя несколько минут озадаченной тишины спросил Гилберт. Он восхищался этим человеком и искренне переживал за его судьбу. Ещё бы, такой брат по духу! И минёр ничего, тоже весёлый парень. - А? – очнулся от своих мыслей Иван. – Ах, капита-ан… *** Когда они сошли на берег, их встретил лично командующий флотом. Выслушал доклад, насупившись, а когда командир уже приготовился ко вставлению, выложил ему две звезды: одну – Красную – на грудь, вторую – поменьше – на погон. В добавление к уже имеющимся. И сказал: – Езжай-ка ты, лучше в училище. Учи там будущих флотоводцев, здесь тебя оставлять опасно – чего доброго, ещё первую мечту вздумаешь осуществить...