***
Венера постаралась незаметно сделать глубокий вдох перед тем, как войти в комнату. Внутри было темно. И холодно, но этому она не удивилась — северные замки были пропитаны холодом. Она заметила в полумраке широкую деревянную кровать, заваленную шкурами, длинный двуручный меч, аккуратно прислоненный к изголовью, белый плащ, заботливо сложенный женскими руками. Ждущий своего времени. Венера вдруг поежилась — не от холода, от страха. Она не готова! Время не должно было прийти так скоро! Нужно больше, гораздо больше, он заслуживает его как никто… — Будь добра, отвори окно, — раздался в темноте болезненный, тихий мужской голос, от которого ей захотелось разрыдаться как девчонке. Венера вздернула подбородок, сдерживая слезы, и решительно прошагала через комнату к закрытому ставнями окну. Как только тяжелые створки распахнулись, в комнату ворвался морозный утренний воздух и белый безжалостный свет, заливший своим голубоватым сиянием все вокруг. Со стороны кровати раздался слабый смешок. — И она явилась как прежде — золотая Венера, утренняя звезда. На рассвете, с первым поцелуем солнца… — Перестань, — и голос предательски сорвался. Ей пришлось заставить себя повернуться, подойти к этому печальному ложу, опуститься на колени у изголовья. По правую руку от него, рядом с мечом, как много лет назад. — Здравствуй, принцесса. Венера еще не видела его таким. Они не виделись без малого пятьдесят лет, с того самого пира в честь рождения его сына. Она хранила его образ в сердце день за днем — твердые черты лица, прямой нос, тонкую линию губ, острые скулы, белый шелк волос. Теперь он был старым. Не просто старым — умирающим. Смуглая кожа испещрена морщинами, как кора деревьев, щеки впали, глаза стали больше и круглее. И все равно, это все еще был он — лорд Кунцит. — Здравствуй, мой лорд, — сказала Венера, приблизив к нему лицо. Что еще она могла бы сказать? Она жила уже достаточно долго, чтобы видеть смерть многих, но сегодня впервые умирало ее сердце. — Какой позор, — хмыкнул лорд Кунцит, — какая несправедливость — первый лорд королевства умирает глубоким стариком, в собственной постели! — Ты предпочел бы пасть в бою? — Само собой. На мраморных плитах Серебряного Тысячелетия, например. В день, когда мы повергли Берилл и ее армию одержимых. Венера нашла в себе силы улыбнуться и покачала головой. — Словно это было вчера… — Если смотреть на тебя, то так просто в это поверить. Ты ничуть не изменилась. — Я теперь иначе заплетаю волосы. В комнате повисло тяжелое молчание, нарушаемое свистом северного ветра за окном. Венера повела плечами. Она чувствовала, как много невысказанного затаилось в углах этой комнаты. Она хотела наклониться над этой кроватью, обхватить ладонями его лицо, получить от него поцелуй, которого так никогда и не случилось. Сбросить с себя тяжелое траурное платье и согреть его кости своим напитанным силой серебрянного кристалла телом. Хотела сказать, как сильно его любит, как разрывается ее сердце от каждого мига здесь, как страшно прислушиваться к его вздохам и гадать, какой из них станет последним. Вместо этого она протянула руку и нащупала под слоем звериных шкур горячие тонкие пальцы. Кунцит с трудом приподнялся на взбитых подушках. — В тот день, когда ты отказалась от меня, я ненавидел тебя. Венера вскинула голову, заглядывая в серые до прозрачности глаза, так и не потерявшие со временем твердости взгляда. — Я называл тебя глупой гусыней, капризной девкой и еще дьявол знает как. Я строил план того, как возьму штурмом Магеллан. Как возьму штурмом тебя. Я был готов вырезать каждого венерианца, который бы посмел встать на моем пути. — Я отказалась от тебя, потому что не могла бы вынести вот этого! — сердито вскрикнула Венера, от неожиданности даже позабыв о том, что перед ней умирающий. — Не могла бы смотреть на то, как ты день за днем стареешь, пока я остаюсь юной под благословением серебряного кристалла. Я отказалась от тебя, чтобы не видеть, как однажды ты умрешь! — она понизила голос и произнесла с нежностью, которую больше не могла держать в себе. — Но ты опять переиграл меня, старый ты медведь. Кунцит улыбнулся и крепко сжал ее ладонь. — Я всегда выходил победителем, помнишь? Лицо его вдруг стало суровым, почти сердитым. — Смерть уже близко. Но я готов ее встретить, если ты проводишь меня на встречу, принцесса. Я хочу, чтобы ты была последним, что я увижу. — Зачем? — спросила Венера, подумав о грустной Адамине, о хмуром старшем сыне Кунцита, о его плачущей дочери. — Я хочу запомнить тебя. Каждую черточку, каждую ресницу. Потому что, клянусь тебе именем Айсгардена, что бы ни лежало по ту сторону и как долго бы ни пришлось ждать, я найду тебя там. — Я знаю, мой лорд. Венера даже не думала сомневаться в его словах. Первый лорд Иллюзиона никогда и ни в чем не проигрывал. День двадцать шестой. Ворчливое утро. Самое странное, что в их паре главным утренним ворчуном всегда была Минако. Кунсайт неизменно вспоминал об этом, когда она вновь начинала дразнить его «ворчезавром». Ему не было обидно, нет. В глубине души он даже считал это прозвище очаровательным. Но, тем не менее, оно не подходило ему так, как Минако. Каждое буднее утро начиналось одинаково — у Минако звенел будильник. Потом еще раз. И еще. И еще раз пять, пока из-под одеяла не доносилось приглушенное ворчание, а несчастный телефон не летел в стену. Тогда Минако сваливала с кровати. И «сваливала» — это вовсе не фигура речи. Нет. Она в самом деле перекатывалась по кровати, заворачиваясь в одеяло, как в рулет, а после падала с края на пол. И не переставала при этом ворчать ни на миг. Кунсайт слушал это ежедневное представление с кухни, пока доставал посуду из шкафчиков, менял фильтр в кофеварке и готовил омлет с овощами. Обычно к этому времени он уже был выбрит, одет и собран, и маялся от того, что до выхода на работу еще уйма времени. Его любимое чудовище обычно показывалось из спальни, когда он разливал по кружкам утренний кофе. Все еще завернутая в одеяло так, что видно только лицо в сетке спутанных волос, Минако бурчала нечто неразборчивое, что Кунсайт решил считать пожеланием доброго утра. Потом она скрывалась в ванной. Кофе для Минако неизменно был в кружке, на которой изображен недовольный динозавр. Кружка, само собой, была подарком на день рождения ему, Кунсайту, но об этом уже никто и не помнил. Как и о том, что Кунсайту, вообще-то, принадлежала рубашка, в которой Минако спала, и шампунь, которым она мыла голову, и дом, в котором она жила. Минако Айно заявилась к нему в дом как завоеватель, побренчала своей пайеточной кольчугой, несколько раз стрельнула глазами, и все — финиш. Айсберг растаял, бастионы сдались, кружки, дом и сердце Кунсайта отныне принадлежали ей. Даже утром в будни. В ванной, очевидно, совершалась какая-то магия, потому что оттуда появлялась уже совсем другая девушка. Происходило это примерно через час, но кто в здравом уме станет торопить волшебство? Минако выходила с улыбкой, причесанная и накрашенная, без одеяла на плечах, а в той самой рубашке Кунсайта, которая ей шла гораздо больше. Улыбалась, мурлыкала под нос песенки, звонко целовала его в щеку, окутывая цветочным облаком духов, и наконец-то разборчиво произносила: — Доброе утро. День двадцать шестой.Ночь караоке. Шестое платье тоже не подошло. Оно было то ли слишком открытое, то ли слишком закрытое. А может, цвет ей не подходил? Зачем она вообще купила фиолетовое платье? Из-за него лицо стало синюшного оттенка и круги под глазами появились. Минако раздраженно стянула платье через голову и бросила его в стопку прочей отвергнутой одежды. Они опаздывали на встречу уже на четыре минуты. Минако вообще-то любила петь в караоке. Это бы кто угодно подтвердил — стоило только девчонкам занять столик и заказать напитки, как Минако уже тянулась к списку песен и громко заявляла, какой именно дуэт хочет спеть с Рей, а какой — с Макото. Ей так легко было представить себя настоящей звездой на сцене, прыгать, размахивая руками, выводить рулады, которых не было в оригинале. Коктейли с апельсином и ромом кружили голову, а смех и поддержка подруг придавали всему этому спектаклю реалистичности. В караоке Минако Айно была беззаботной, громкой и непоседливой. А именно эти черты в ней не нравились Кунсайту. С первого этажа донесся очередной взрыв маминого смеха. Минако фыркнула, на миг закатила глаза и отправилась к шкафу за следующим нарядом. Мама всегда смеялась над шутками Кунсайта как над лучшими юмористическими шоу, хотя сейчас он, скорее всего, просто сказал что-то насчет неторопливости Минако. И ведь он даже не приукрашивал — они опаздывали уже на шесть минут. Что же ей делать? Стоит ли вести себя сдержанно и спокойно, как она делала это на первом свидании? Просто устроиться на мягких диванах, потягивать через соломинку коктейль и кивать головой в такт песням… Но ведь Рей наверняка выберет такие, что захочется пуститься в пляс и громко подпевать. И неужели она даже не исполнит на пару с Мако песню из «Титаника», намеренно кривляясь и добавляя плача в голос? Как сложно выбрать между желанием понравиться и желанием как следует повеселиться! Минако перевела взгляд на большую неоновую надпись над зеркалом, которую ей подарила Усаги на прошлое Рождество. «Будь собой». Легко говорить! А что, если возможность остаться собой будет стоить отношений с лучшим человеком в ее жизни? Минако упрямо тряхнула головой и вытащила из шкафа платье наугад.***
Неудивительно, что они пришли последними. За это их заставили залпом выпить по три коктейля и всунули в руки микрофоны, потребовав штрафную песню. Неприятная настороженность проснулась было, но ее тут же успокоили апельсины и ром, окутавшие сознание приятным туманом. Поэтому Минако выхватила микрофон из рук Усаги, схватила Кунсайта за рукав и потащила его на сцену. В конце концов, он уже видел ее настоящую. А сегодняшнее выступление точно не выйдет провальнее, чем совместный «концерт» с Тремя Звездами. День тридцатый. Уродливые свитера. Обычно Кунцит носил костюмы-тройки. Он считал их современными доспехами мужчины и находил особое удовольствие в том, чтобы проводить часы у портного, измеряя каждый шов до миллиметра. Само собой, особой любовью пользовались серые шерстяные — достаточно строгие и классические, которые отлично сочетаются с разноцветными шарфами и галстуками. Но были в его шкафу и пара темно-синих, и даже один черный. Это не считая классического черного смокинга с атласными лацканами, который вызвал вздох зависти у Мамору. Его неугомонная соседка сверху собирала каждый свой образ, как сложный паззл. Летящие юбки из тафты в сочетании с тяжелыми вязаными свитерами, легкомысленные платья в цветочек под покровом черной кожаной косухи, джинсовые комбинезоны и сарафаны ярких цветов, футболки с надписями и рисунками. И под каждый образ — подходящая обувь, дополняющие украшения, а может быть, очки или шляпа, или небрежно наброшенный на плечи шарф… Когда Кунцит слушал сложную схему сочетания всего этого, у него заболевала голова. Но зимой, когда они праздновали годовщину своей очередной встречи, они выделяли себе один выходной. Совершенно особенный выходной. Обычно звонок раздавался в дверь Кунцита. Он открывал дверь…, а потом оба долго не могли прийти в себя, от хохота иногда даже сползая по стенке. Они называли это «конкурс уродливых свитеров». Минако в подборе конкурсантов неизменно побеждала — ей удавалось найти такие неповторимые образцы, которые заставляли Кунцита терять дар речи. Были ли это нелепые цитаты из фильмов в орнаменте, или мультяшные звери, связанные чьими-то не очень старательными руками, или герои таких фильмов и шоу, которых никому и в голову бы не пришло нанести на одежду. Однажды она пришла в свитере, на котором была изображена задняя часть оленя. — Это парные свитера, — пожала она плечами, отчаянно борясь со смехом. — Но кто-то уже купил голову. Может быть, я найду так своего суженого? Вроде как принц по хрустальной туфельке. — Где ты находишь такие шедевры? — пораженно развел руками Кунцит. Минако улыбнулась. — Мне Зой помогает. Две недели спустя Кунцит отдал свою зарплату за месяц уже знакомому частному детективу, но разыскал все-таки пару для свитера и выкупил «голову оленя» у милой старушки, проживающей с двадцатью котами и тремя канарейками. Кунцит победил всего однажды. Зато как! Когда Минако увидела на ярко-зеленый свитер с рождественским эльфом, чье лицо было лицом Мамору Чиба, она смеялась минут десять без остановки.После этого только и могла, что сдавленным голосом попросить стакан воды. Как эта традиция появилась, Кунцит уже не помнил, но скорее всего это была идея Минако. Ему она нравилась. И идея, и Минако. Ему вообще нравилось все яркое, немного безумное, живое и настоящее. Кунцит был серьезным, строгим и рассудительным так долго, что от этого уже тошнило. Кроме того, у этих уродливых свитеров было одно неоспоримое преимущество перед любой другой одеждой из их гардеробов. Их было невероятно легко снимать. Бонус. Дерутся или ругаются. Когда девочек в школе спрашивали, на кого они хотят быть похожими, большинство говорили “ на нео-королеву Серенити». Церера никогда не относилась к большинству. И так же, как многие ее подруги могли ночами не спать, занимая очередь за билетами на концерт «Трех Звезд», когда те прилетали по приглашению королевы, Церера была готова проснуться в четыре утра, только бы не пропустить самое захватывающее зрелище в ее жизни. Она выскальзывала из постели тихо, чтобы не разбудить сладко сопящих подруг, надевала легкое желтое платье и крадучись пробиралась по синим коридорам хрустального дворца, вниз по лестнице, мимо закрытой на ночь библиотеки и тронного зала, в котором в это время роботы-уборщики уже натирали до блеска канделябры. Церера ступала из стеклянной бесшумности дворца в утренний сад, свежий, влажный и залитый ярким золотистым светом. Здесь она сбрасывала обувь, чтобы пробежать босыми ногами по мокрой от росы траве. Мимо теплиц и раскидистых кружевных оранжерей она пробиралась к надежно спрятанной густыми ивовыми кронами площадке. Здесь каждое утро встречались, словно возлюбленные, двое предводителей королевской охраны. Лорд Кунцит был прямым, строгим и несгибаемым, как суровые скалы над холодными морями. Леди Венера была золотистой, легкой и гибкой, как веточки ивы вокруг нее. Сегодня они перебросились парой фраз прежде, чем начать, но Церера из своего укрытия не смогла разобрать слов — она стояла, пригнувшись, в кустах азалии, чей яркий цвет удачно скрывал ее длинные густые косы. Потом Венера звонко засмеялась. Кунцит приподнял уголки губ в легкой улыбке. Он одним быстрым движением отстегнул застежку на плече, и белый плащ шелком лег у его ног. Она повела плечами, разминаясь, и наскоро заплела длинные волосы. А потом в руках у них появились мечи, древние, как сами легенды о воительницах света. Церера затаила дыхание. Один резвый, неуловимый прыжок — и сталь встретилась со сталью. В воздухе разлилась первая нота из вечной песни борьбы, и она дрожью прошлась по телу Цереры. Лучшие мечники всего королевства бились легко, безжалостно, быстро и ловко. Венера извивалась как кошка, плясала вокруг противника, удары хрустального меча в ее руках казались легкими, как взмахи веера. В сторону. Вперед. Уклониться. Выпад. Лорд Кунцит почти не двигался, стоял на одном месте и отражал любые нападки выверенными, точными движениями. А когда замечал, что Венера начинает выдыхаться, вдруг шел в атаку, и Церера едва сдерживалась, чтобы не вскрикнуть от волнения. Он рубил сильно, резко, точно, и Венере стоило немалых усилий уйти от такого напора. Церера ногтями впилась в ладони и закусила губы. Когда она смотрела на эти тренировки — каждый день, с четырех до семи утра — она не могла поверить, что тоже является лидером охраны. Это казалось шуткой. Такие великие, несравненные воины, как Кунцит и Венера — и она, девчонка, которая даже меч в руках не удержит! В этот момент на площадке, где бой достиг уже накала, Венера вдруг легко пригнулась, проскочила под рукой у Кунцита, и в движении гибком, как у змеи, прильнула к его груди. Она выронила свой меч под ноги, привстала на цыпочки, вцепившись пальцами в белых перчатках в грубую ткань дублета, и прикоснулась поцелуем к приоткрытым от удивления губам. Когда она с ликующей улыбкой отступила на шаг, Кунцит рассмеялся, отбросил свой меч в сторону и вскинул руки, признавая полную капитуляцию. Церера сильно подалась вперед, желая увидеть, что случится после, ведь так еще не заканчивался ни один поединок. Но ветвь кустарника, на которую она при этом оперлась, оказалась ненадежной. Младшая из предводителей потеряла опору и кубарем вывалилась на площадку под громкий смех старших товарищей. — Я не подсматривала, честно! — выпалила она, крепко зажмурив глаза. Представлять, что с ней сделают за шпионаж, не хотелось. Но тут чьи-то крепкие руки помогли ей подняться, а другие — более нежные и маленькие — заботливо смахнули веточки с ее платья и вытащили из волос листья. — Ты не ушиблась, Цере-Цере? — участливо спросил глубокий мужской голос. Церера открыла глаза. О, чудо! Куда же исчезли два страшных воина, что высекали мечами искры несколько мгновений назад? Перед Церерой вновь стояли лорд Кунцит, который всегда заговорщицки подмигивал прежде, чем отдать ей тайком вынесенное с кухни пирожное, и леди Венера, которая, без остановки напевая, несколькими взмахами кисти превращала Цереру в двойника Маленькой Леди. — Я тоже хочу драться, как вы, — надула губы Церера, — Вы научите меня? — Ну конечно, Цере-Цере, — улыбнулся Кунцит. — Всему, что умеем сами. И добавил, шутливо ткнув предводительницу королевской охраны локтем в бок: — Кроме, разве что, последнего трюка — он срабатывает только у леди Венеры. Леди при этом лукаво улыбнулась. — И только на лорде Кунците, — подмигнула она.