СПОР.

      В то время, когда Гарри приходил в себя в заброшенном классе, а потом изливал душу друзьям в Выручай-Комнате, в комнате декана Слизерина шел такой же нелегкий разговор.       — Крестный, ты уверен, что тебе нужен этот очкарик?       — Больше уважения, Драко! Благодаря Гарри ты сейчас сидишь, развалившись в кресле, а не развлекаешь дементоров в Азкабане. И твой отец стал сквибом, но не занимает соседнюю с тобой камеру тоже благодаря…       — Всё, всё, прекрати… Я понял, ты повернулся на святом Поттере… И я не забываю ни на минуту, что должен Поттеру по гроб жизни. И вообще у меня, если ты помнишь, перед ним Долг Жизни… Но я всё равно не понимаю, как могло получится так, что ты в него…       — Я сам не понимаю, как так вышло, Драко. И мне жаль, что я втянул тебя в эту историю со спором…       — Ты не представляешь, чего мне стоило подбить его на спор со мной… После того, что устроили одинаковые Уизли, он наотрез отказывался спорить со мной на желание! И вообще, если бы ты мне тогда не помог, я бы в жизни у него не выиграл. Поттер, конечно, придурок, но в квиддиче он просто бог. Да-да, не смейся. Я говорю это только потому, что твои чары Конфиденциальности не допустят, чтобы этот услышали третьи уши. И твоему Поттеру не скажу этого даже под пытками.       Северус Снейп сел в кресло напротив того, в котором вальяжно развалился его крестник, и спрятал лицо в ладонях.       — Прости, Драко, но кажется ты подвергаешься риску зря… Я не смог сдержаться… и напугал его… Видел бы ты, с каким ужасом он вылетал из моих покоев!.. Он больше и близко ко мне не подойдет…       Зельевар со злостью и обидой ударил кулаком по подлокотнику кресла с такой силой, что в антикварной древесине появилась вмятина. Боль немного отрезвила, но не смогла снять и доли того ощущения безысходности, что разрывало его на части…       — ...Я даже представить не мог, что мне так сорвет крышу от его прикосновений… чтобы я напрочь забыл о нашем плане…       — Твоем, крестный, твоем плане, а не нашем. Твоем. И вообще — я завтра на Зелья с Гриффиндором не иду. Будем считать, что ты мне предложил политическое убежище в своих комнатах… Я конечно крут и всё такое, но боюсь что Поттер ещё не скоро забудет этот спор...       — Драко, пропускать занятия…       — Хоть убей, крестный, но завтра я не собираюсь покидать слизеринскую территорию… Организуй мне больничный. Не впервые же. Тем более я в таком безрадостном положении из-за тебя… — Драко понял, что сказал, и ему стало неимоверно стыдно. — Прости, я не хотел…       — Ты прав, Гарри будет на тебя злиться из-за меня. Почему я раньше не подумал о том, что с ним ничто и никогда не шло по плану…       — Да ладно, все образуется… Главное — мне не попадаться ему на глаза. Желательно — до самого выпуска.       Драко смотрел в родное лицо самого близкого человека, который стократ был ближе родителей, и отмечал, как сильно он сдал. И как на глазах молодеет, когда в его поле зрение попадается гриффиндорский герой, и очень ему сочувствовал, но более того, что он уже сделал, помочь не мог. Просто не знал чуда, способного влюбить Поттера в его крёстного. От собственного бессилия было ужасно паршиво.       Драко вышел из его комнат, не прощаясь. Слова более не нужны, и сейчас крестному нужно было побыть одному. Во всяком случае, он желал сейчас не его компании, а Драко надо было подумать… Главное — не нарваться на Поттера, а то думать точно станет некому… Он бы такую подставу ни за что не простил. И сейчас он был очень рад, что Поттер гриффиндорец, а не слизеринец…       Северус, конечно, заметил тактическое отступления крестника, но не придал этому значения. Зачем? У него было, о чём подумать и что вспомнить и без него.       Вспомнить, как Гарри его несмело обнял. Как его всего трясло. Его неумелый и мокрый поцелуй, но такой желанный и прекрасный. Как у него «сорвало крышу» и, если бы не Гарри… Гарри, смешной и до невозможности милый и любимый, одновременно причиняющий ему острую боль…       Северус откинулся голову на спинку стула и прикрыл глаза, вспоминая, как Гарри удерживал одной рукой спадающие штаны, которые пытался застегнуть, и одновременно пытался заправить в них помятую рубашку — он выглядел так мило. А вот ужас и паника в таких любимых глазах причиняли нестерпимую боль. Он сорвался, напугал… Он должен был аккуратно признаться. Подвести сына Лили в "ловушку" так называемых отношений. И постепенно, понемногу раскрываться. Показывая, что он не такой, каким он его знал раньше. Каким ему пришлось себя показывать, «прыгая», словно мячик для пинг-понга, между двух хозяев. Он должен был охранять сына Лили, а вместо этого так долго и изощрённо обижал. Он не мог по-другому — проклятая шпионская деятельность связывала ему руки… Его любовь, появившаяся из желания его защищать, была ему наказанием. Гарри никогда не простит его. Он бесконечно перед ним виноват. И всё, что останется его израненному безответным чувством сердцу, это вспоминать его объятья и робкий неумелый поцелуй от проигранного спора, который он же и устроил.       Северус не знал, как приблизить к нему его мечту, но одно он знал точно — нужно принести свои извинения. Как бы тяжело ему бы ни было видеть неприязнь в любимых изумрудных глазах. Нужно было измениться и уволился наконец к чертям собачьим!