Похороненные сердца.

      Утро.       Сердце щемило, я поднялся под сдавленное трепетание будильника, который в порыве сна умудрился столкнуть с подоконника и накрыть одеялом. Звон неумолимо терзал душу и вынимал её из телесной оболочки. Не могу терпеть подобное.       Сознание неспешно включалось и начинало безбожно фильтровать информацию.       Ноги ватные, во рту пустыня с её знаменитыми кактусами.       Лучи солнца, облюбовавшие гитару, решили на этом не останавливаться. Они «долбились» мне в веки, пока моё терпение не иссякло. Задёрнув занавеску и выключив будильник, я вспомнил про сегодняшнюю поездку.       Полная и безраздельная тишина свидетельствовала о том, что, по всей видимости, мама решила уйти на работу пораньше.       Я благодарно выдохнул и поднялся, тотчас сцепив руки за спиной и обдумывая план действий.        Вчерашние слова моей матери засели в моей голове и упрямо не вылезали оттуда. Заранее испорченный день гласил стать попросту адовым. Никакой Вилле не смог бы меня приободрить. А может… может, смог бы, но для этого ему пришлось бы заняться тем, чем никогда в жизни не занимался и не стал бы, не появись я.       Но об этом попозже.       Для того чтобы немного отвлечься, я осмотрелся в своей комнате.       Я отсутствовал в ней порядка двенадцати часов, после чего пришёл и завалился спать. Всё было на местах. Этот факт несказанно обрадовал меня, потому что в некоторых случаях мать любила переставлять мои вещи. Ей то не так, это не так…        Она срывала мои плакаты с Джимми Хендриксом и Стивом Ваем, практически не анализируя свои действия и никак не объясняя суть подобных поступков. Единственное, что она доселе не трогала — гитару. Наверное, боялась, что я разобью её в порыве ненависти.       Но я бы не стал. Каюсь. Эта красавица стоила десяток моих вздохов и тысячи оваций. «Представительница» финской фирмы «Ландола» покоилась на кронштейнах, прочно восседая в оных. Что ни говори, а ручная работа ни разу меня не подводила. Да и музыку я любил ровно как и игру на гитаре.       Просто… Не этого я хотел от жизни…       Я был всегда тихим и послушным, ни разу не представляя себя в шумных местах.       Вместе с тем жил во мне маленький дьявол, что не давал спуску и даже единожды не терпел насмешек в мой адрес. Если бы я захотел, то давно уже бросил бы музыку, не смотря на происки своей мамы…       Я задумывался иногда над многим.       Например, из какого я королевства, а может, с какой планеты? Меня подкинули?       Я не считал себя родным, скорее подкидышем. Именно. Родной человек наверняка был бы копией родителей и делал то, что от него просят, не желая расстраивать вышеприведённых.       Недавно я снял очки, заменив их на линзы. Линзы я носил втайне от матери, потому что она непременно высказала бы что-нибудь колкое по этому поводу. Мол, лучше не стал, не надейся. Но я стал. Даже одноклассники стали смотреть на меня иначе. Закончилось несметное количество издевательств и подтруниваний.       Что до Вилле… Я вообще не знал, как он на меня смотрит. Что у него на уме? Симпатизирует ли? По его взгляду, один черт — не прочтёшь. Даже по тому, каким он обычно пялился на меня. Он раздевал. Взглядом.        Классно? Я должен радоваться? Но я не радуюсь, потому что он на всех так смотрит. У него просто такие глаза от рождения и не я тому виной…       Я глубоко вздохнул и принялся за волосы. Мать растила их для меня, не давая отрезать. Хоть в чем-то я с ней был солидарен, ведь Вилле нравились мои волосы. Благодаря им он мог прикасаться ко мне. Восхищаться мягкостью моих прядей, взвешивать их на ладони…       … Что-то было не так, и я это чувствовал. До поездки оставалось не меньше часа. Все дела были сделаны, сумка выставлена в парадной. Разве что пальто накинуть и умчаться в дали дальние. А точнее — в коттедж за городом на старом валовском форде.       То место казалось для меня отдельной Вселенной, в которую попадаешь и чувствуешь себя самым счастливым человеком в мире. Тем более — я буду не один. Со своим другом, который понемногу начинал влюблять меня в себя.       По началу я был очарован, а теперь — влюблён. Забавно.       Я прошёл к двери в предвкушении. Та оказалась заперта. Я подёргал ручку, даже ногой ударил по двери, но та не хотела поддаваться моим мнимым просьбам. Тогда я осознал самую идиотскую правду жизни: мать заперла меня.       Я прикусил кулак и в исступлении рухнул на пол, пытаясь собраться с мыслями. На плечо опустилась записка, легко и плавно, словно перо ангела.       «Я знаю, что ты хочешь поехать. Но, подумав на досуге, решила: оставайся-ка ты дома. Подумаешь заодно над своим поведением. Возможно, посмотришь, вспомнят ли о тебе. Я уверена, что ты выдумал эту поездку.       Мама       P.S.: Будь хорошим сыном. Не делай глупостей».       Я с остервенением отшвырнул листок. Тот не улетел далеко — упал у ног и теперь пугал меня чудовищностью почерка.       Мы не договаривались с Вилле о том, что он зайдёт за мной. Откуда ему вообще знать, где я живу? Мы гуляли по городу, на моей улице бывали редко, и я ни разу не указывал на свой дом.       В бессилии я следил за стрелками часов. Перевалило за двенадцать. Пять минут назад я должен был выдвинуться на встречу, на которую, по всей видимости, не попаду. Телефона Вилле у меня не было, да и, вспомнив разговор и записку, я бы не стал беспокоить парня своим пустым нытьём в трубку.       Видимо, это была судьба. Снова. И на этот раз она не подмигивала мне, а повернулась задницей.       Делать было нечего — без ключа я вряд ли попаду на улицу. Прыгать с окна мне не улыбается. Третий этаж всё-таки.       Прошествовав в зал, я вставил кассету в DVD и развалился на диване.       «Посмотрю „Клуб ‚Завтрак‘“, все равно делать нечего. Не сказать, что я сильно разочарован, но один черт — старания коту под хвост. Все эти нелепые сборы…»       К часу я уже задремал.       Фильм пересматривал в десятый раз за жизнь, поэтому не особо расстроился, когда провалился в сон. А проснулся я не просто так. Что-то творилось за окном. Непонятный шум, возможно — грохот.       Я торопливо поднялся и подбежал к окну. Фейерверк. Дешёвый местный, но как пылает! Искры плескались в разные стороны, кто-то высунулся из окна под стать мне и наблюдал за светопреставлением.       Я перевёл взгляд чуть вправо и чертыхнулся. Там внизу, заложив руки в карманы пижонского пальто, стоял Вилле Вало. Он поочерёдно смотрел то на искры, то на моё окно.       В правой его руке угадывалась зажигалка, в левой же, неизменно зажатая между пальцев, — сигарета. Волнистые волосы по плечи были тщательно расчёсаны и аккуратно уложены вдоль лица. Позади него стояла машина, полная недовольных путников в виде Аниты, Кори и Йессе. Последний орал:       — Вилле, поехали. Иначе я за себя не отвечаю!       — Да пошёл ты, — со смешком ответил музыкант. — Я не поеду без Линде.       Моё сердце горело ровно как и этот чёртов фейерверк. Я ринулся на балкон и окликнул Вилле.       — Я не поеду, — виновато прокричал я.       — Это почему же? — Такой тон, будто колбаски на шпажку надевает (колбаски, похожие на человеческие пальцы).       — Мама заперла меня.       — Этаж и квартира, — Вилле цокнул, отбрасывая волосы.       — Третий, шестьдесят девятая.       — Как символично, — прохихикал он и ткнул в меня пальцем. — Я мигом.       Чего он задумал? Неужто хочет выломать дверь?       Спустя минуту раздалось лёгкое копошение, затем — позвякивание в замочной скважине. Я нагнулся, чтобы посмотреть, но мне в глаз чуть не угодила булавка.       Вилле пыхтел с обратной стороны, но останавливаться было не в его приоритетах.       — Готово, — радостно заявил он, когда дверь открылась.       Я стоял напротив, глотая слезы и с восхищением глядя на друга. Есть ли у радости предел? Я пытался его найти, но не смог, поэтому просто шагнул вперёд и обнял Вилле поперёк талии.       — Я не сделал ничего такого, — угрюмо проговорил он, пытаясь отстраниться. Но я лишь крепче обхватил его узкое, невероятно худое тело.       — Мы торопимся. У тебя много вещей, кстати? — спросил он, деловито оглядывая мой коридор.       — Сумка. Вот, — я поднял её с пола. Пальто и так было на мне.       — Тогда давай двигаться! — радушно разулыбался Вилле и пошёл по лестнице, прыгая через две ступеньки.       Я захлопнул дверь и перекрестился, пока Вилле не видел.       — «Спасибо Господи, я обожаю тебя», — безумно прошептал я и, потупив сияющие глаза, ринулся вслед за Вало.       На входе я встретил… мать. Она стояла и смотрела то на меня, то на Вилле, то на машину во дворе.       — Что тут происходит? — почти беззвучно спросила она, хватая меня за плечи.       — Я и Вилле едем в загородный коттедж. Вот что, — счастливо ответил я, поправляя сумку в руке.       — Добрый день, — вежливо поздоровался Вилле, бросая на неё один из своих раздевающих взглядов.       — Ужас. Ты с этим… — она потеряла дар речи.       — Он заехал за мной, — я сделал акцент на слове «заехал». — И, как видишь, он расчёсанный.       Вилле непонимающе посмотрел на нас двоих, но предпочёл не вдаваться в подробности. Просто взял меня за руку и вывел на улицу.       Да уж, ее взгляд надо было видеть…