Похороненные сердца.

      POV Linde       В любой компании есть такие люди, не спорьте.       «Балагур, шут». Человек сам по себе, вероятно, грустный в душе. Зализывающий раны в одиночестве, но неизменно складывающий губы в улыбку в присутствии других людей.       Его тон может быть непредвзятым, а может быть и преисполнен массой эмоций. Тут контраст подкрутил, здесь небольшая сепия. Пустит шутку — вовсе рассвет над полуночным городом опустошённых лиц.       «Молчун, дотошный и неказистый». Молчащий в приступе лёгкой инфантильности. Загадочный персонаж, но, как правило, молчащий, потому что либо нечего сказать, либо он носит в себе настолько сильный изменчивый мир, что его невозможно притворить в реальность. Полон сомнений в нужности преподнесения информации, глупым животным, по его мнению.       «Человек, которого бросила девушка». Ужас. Этим все сказано.       Весь вечер он будет молотить языком чушь несусветную, гнушаться женским полом и провоцировать людей на драку. Естественно после того, как отхлебнёт бодрую порцию горячительных напитков, потеряет субординацию и связь между частями тела и сознанием.       «Шлюха». Роскошная девица с роскошным набором, состоящим из красной помады, длинных ног и рваных чулков. Как правило, она не осознает суть ситуации с самого начала, являясь глупым болванчиком на шарнирах жеманности. Она просто сидит, дышит, ест и говорит. Для её сознания хватает лишь этих вещей. Зачем думать? При отсутствии ума это становиться попросту невозможным, невероятным.       «Еретик». Статный юноша с кучей тараканов. Возможно, мутирующих за долгое время нахождения в голове у вышеописанного. Не чураясь своего внешнего вида и предпочтений, он просто здесь. Спросишь — ответит. Возможно, застрелит или застрелится сам. Странный тип. Практически нечитабельный и колючий.       «Заправский пьяница». С момента первой выпитой стопки до момента последней — находящийся в прострации. Меняющий настроения с такой скоротечностью, что в пору лезть на стену. Говорлив, как правило, но ненадолго, конечно. Остаток вечера проводящий в крайне удивительных местах обстановки в полубессознательном состоянии.       «Умник, отличник», «Мистер-в-жопе-шило» и «Красноречиво молчащая барышня». Дело простое и понятное.       Есть ещё «Мисс совершенство», есть «Парочка» и, конечно же, — «Мечтатель».       Кем я был из выше перечисленных? Наверное, никем. Я просто был. А «еретик», к слову, сидел сбоку от меня, подперев подбородок кулаком и плюя по сторонам в отчаянной скуке.       «Еретиком» был Вало.       «Человек-оркестр» — Йессе — носился с фужерами, выписывая немыслимые кульбиты между гостями. «Заправский пьяница» что-то пробурчал и пошёл мацать «красноречиво молчащую барышню» — жену, мать Вилле Вало.       Ладно, черт вас побери, я был «молчуном», сомкнувшим губы до посинения, но неизменно подтрунивавшим над каждым из гостей в своей непревзойдённой молчаливой ипостаси. И молчал я не потому, что боялся, а потому что, не хотел никого обидеть своим хамством.       От Вилле приятно пахло.       Я наблюдал за ним краешком левого глаза. Вот он разложил салфетку на столе. Сделал из неё розу. Полюбовался, затем — смял. Провёл пальцами по тонкой ножке фужера, скрипнув зубами от смертной скуки.       Я забыл сказать о том, что мы сидели за большим праздничным столом.       Семья Вало — первая на моей памяти, сумевшая совмещать несовместимое. Старый семейный коттедж. Казалось бы, место в самый раз для того, чтобы запереться и смотреть новогодние передачи, говорить тосты и пожелания. А тут эти ланцетники. Гогочут, поливая всё и вся вокруг вином.       «Йессе они нравятся», — заявил мой друг накануне.       «И что с того?», — возмутился я от всего сердца. Мало ли что кому нравится!       А если бы Йессе обожал секс с карлицами?!       Не сомневаюсь, старшие Вало не опешили бы, конечно.       Всячески мимикрируя под обстановку, я приценивался к некоторым людям, некоторых списывал со счетов. Например, «шлюху», ибо мне не о чем было с ней говорить.        Зато мне понравился «мечтатель» — Йонне Аарон Лийматайнен. Мы уже виделись с ним немного раньше, помните?       Он был весьма эксцентричен для окружающих его людей, ровно как и Вилле, сидевший напротив него. Но эксцентричность Йонне была, признаюсь, очень уж привлекательной.       Светлые волосы — светлее моих, но короче — спадали с его головы, вились по плечам, облегали такое красивое, правильное лицо.       Гибкое изящное тело было облачено в рваную футболку, светлые джинсы с сетчатыми вставками и в интересную накидку поверх всего этого. Пижонскую, имитирующую секонд-хендовскую.       Через все это рваньё приметно светились кусочки плоти, и я не мог туда не смотреть.       По правую руку от него сидела его девушка — Тиина.       Ей не было никакого дела до окружающих, она просто сидела и помешивала коктейль розовой трубочкой. Изредка нехотя отвечала на вопросы Аарона.       Тот пытался бодриться, сказать что-то интересное, то, что ей понравится, снова и снова получая в ответ хладнокровную тишину или унылый кивок с её стороны.       Йессе выстраивал пирамиду слов, вступив в перепалку с отцом, который накатил достаточно. Достаточно для того, чтобы приструнить своего языкастого сына.       — Папа, разве вы с мамой не собираетесь поехать на салют? — спрашивал Йессе, забавно морща лицо.       — Ишь чего удумал! — рявкнул отец, давая сыну по спине огромной дланью. — И не мечтай. Я ни хочу приехать и увидеть развалины своего дома.       — Самый. Скучный. Сука. День в моей жизни, — раздалось слева от меня, - Вилле выдернул наушники из ушей. Вот-вот и обмотает их вокруг своей шеи.       — Ты же говорил — будет весело. Пиво, еда, компания.       Вилле повернулся ко мне и просто смотрел.       Чёрт, я не буду описывать его лицо, потому что оно ничего не выражало.       — Я знал, что здесь будет такое дерьмо, — сказал Вилле вполголоса.       — Тогда почему ты настаивал на моем присутствии? — так же тихо спросил я, наклоняясь к его лицу.       — А ты ли не хотел этого? Не хотел побыть со мной? — Вопросом на вопрос отвечал Вало. Типичная его привычка.       Вероятно, на случай важных переговоров для того, чтобы успеть подумать над следующей фразой, пока человек будет отвечать на поставленный им вопрос.       Я немного помолчал, думая над ответом и копаясь вилкой в вялом салате. Боясь сказать слишком многое, я ответил просто.       — Да, хотел.       — Какие проблемы? — Вилле пригубил вино и откинулся на стуле.        Его грудная клетка медленно вздымалась и опускалась под расстёгнутой до половины рубашкой.        Зелёные глаза сочились непристойными взглядами в мою сторону.        О чём я думал в такие моменты? Я хотел сорвать с него лишнюю одежду, припасть губами к его губам и целовать вечность напролёт. Разумеется, мне мешала моя девственность, моя гордыня и страх за то, что это всё будет не обоюдно. Возможно, он оттолкнёт меня, вдоволь посмеявшись. Возможно, ответит, что заставит меня смутиться. Заставит опустить глаза, оттолкнуть и убежать куда подальше.        Моя Мадонна, воплощение всех эротических журналов в одном лице, предалась прострации.       — Вилле, ты совсем ничего не ешь! — Взволнованно воскликнула Анита, притянув его пустую тарелку и накладывая в неё уйму еды с ловкостью безумной кухарки. — Ты такой худой, будто анорексик. То ли дело твой брат!       — Он во всем такой, — занялась «шлюха». — Так и норовит притянуть к себе взгляды. То не ест, то молчит.       — Может быть, он умер? — Расхохотался «мистер-в-жопе-шило». — Какая сегодня погодка в аду? А? Мистер Вало?       — Относительная. Местами осадки из человеческих кишок, жаркий огонь, вечером возможна лёгкая туманность душ, — безразлично отрапортовал Вилле.       — Мило, — фыркнула Анита. — Если тебе неинтересно, можешь выйти из-за стола.       — А если мне неинтересно за пределами стола и тут неинтересно? — Кадык Вилле нервно дёрнулся и я повернулся к другу.       — Брось, Вилле, пошли! Ты всё равно никому ничего не докажешь... — я мягко потянул его за локоть, но тот превратился в камень. Я в страхе отдёрнул руку.       — Они сами зацепили меня, — холодно проговорил Вилле. — Лили, я и сам в состоянии идти.       За столом воцарилась тишина.       Все смотрели на Вилле. Он и бровью не повёл, продолжал пить и в ус не дуть. Допив вино, он с хлопком поставил пустой фужер и наконец-то поднял взгляд.       — Ох, извините, — картинно пробормотал он, вытирая свои губы краешком скатерти. Я истерично улыбнулся.       — Ты пьян, — грустно сказал Йессе.       — Ничего подобного, — сказал, как отрезал.       — Вилле, вовсе не обязательно находится там, где тебе не место, — добро сказал его отец и перегнулся к сыну через стол. Взлохматил его волосы. Вилле смотрел на его руку с крайне непонятным выражением лица.       — А где моё место? — иронично вопросил юноша.       — Я имею ввиду... Не место... Ну, там, где тебе не интересно и так далее, — смутившись, ответил он.       Я впервые в жизни решился на отчаянный шаг. Облизнув сухие губы, я вдруг сказал:       — А вы, здесь присутствующие, читали когда-либо его стихи?       Теперь все смотрели на меня.       — Не доводилось, — «шлюха» пожала плечами. — Он пишет стихи? Это же исключительно женское занятие, не так ли?       — Хочешь сказать, что Шекспир — девочка? — я округлил глаза. — Данте Алегьери? Шарль Бодлер? — я замялся потому что был не таким начитанным, как Вилле, например.       — Джордж Гордон Байрон, — вдруг сказал Йонне. Я повернулся к нему с благодарным выражением на лице. Аарон улыбнулся, его глаза были чуткими и добрыми.       — Я их не знаю, — выпала «шлюха», скривив своё перекрашенное в хлам лицо.       — Не зная чего-то, не стоит делать поспешные выводы. Это не красит тебя, — вдруг сказал Йессе. — А что вы на меня смотрите? Я читал его стихи, и они самые прекрасные для меня.       Вот это было полной неожиданностью.       Неужели Вилле знал о том, что за этим столом сидят не только те, что способны ударить, но и те, что способны удержать его на краю пропасти? Гениально. Зачем он вообще устроил этот цирк? Уж не с целью потешить своё самолюбие? Или его обуревали сомнения на данный счёт?       Так или иначе, я просто обязан позже спросить его об этом.       Ситуация медленно рассасывалась.       Те, что уже успели накатить, отвернулись. Некоторые продолжали пялиться, но, не имея достойных подколов в своём арсенале, спешили опустить глаза или завязать разговор с соседями по столу.       — Вилле, покуда рядом с тобой такая прекрасная муза, у этих людей нет шансов, — проговорил Йонне Аарон, погладив Вилле по тыльной стороне ладони.       Глаза Вилле взметнулись словно ястребы и эти ястребы, хотели выклевать душу оппоненту.       — Какая ещё муза? — с непониманием процедил он.       — Поверни голову. Вправо. Ты поймёшь, о чем я.       Я побледнел и едва не опрокинул стакан. Кажется, голова Вилле Вало двигалась целую вечность.       Моё сердце словило неплохой пинок и побежало на хрен из грудной клетки. Я бы не удивился, увидев его летающим по комнате и переворачивающим предметы обстановки.       Наконец он повернулся. Ко мне. Глядя невидящим взглядом сквозь меня.       — Я не вижу здесь абсолютно никого, Йонне, — равнодушно проговорил Вилле и встал со стула.       Моё сердце попрыгало, попрыгало... Затем свалилось кому-то в тарелку и развалилось на тысячу ошмётков.       Я сжал зубы. На глазах выступили слезы.       На сей раз Вилле не позвал меня с собой, и я понятия не имел, что не так. Я поддержал его, чем смог. Я волновался за него, а он... Встал и ушёл.       Моё лицо было опустошённым и Йонне, по всей видимости, заметил оное.        Аарон встал из-за стола, подал мне знак и мы покинули зал. Он вёл меня по коридорам и лестницам, пока, в конце концов, мы не достигли места локации...