Похороненные сердца.

      Я ворочался под струями воды, представляя себя каменным утесом. На деле был маленькой шарнирной бабочкой — об этом говорило зеркало, напротив которого я стоял.       Длинные мокрые волосы обрамляли мой утонченный стан.       Я старался не смотреть на самого себя, потому что данные действия могли повлечь за собой любование и вознесение моей гордыни до пределов вселенной. Поэтому я одернул занавеску и стыдливо прикрылся перед самим собой. В голове еще жил отзвук моего видения. В таком виде я бы мог прийти к Вилле, опрокинуть его на шелковые простыни и забрать его «душу» по «самые гланды». Но пусть и не надеется, ведь я слабак.       Раз за разом я грызу гранит его прекрасного изваяния, раз за разом, я понимаю: «Нет, быть того не может, а почему? Бог его знает».       По всей видимости, он не разделяет моих мыслей, иначе сделал бы нечто подобное со мной.       Вот и сейчас — я штудирую его тело. Мысленно, а как иначе? Я вспоминаю его лицо, длинную шею с множеством венок, с раздутым от кашля кадыком, мать его, настолько паскудным, «грязным» и завораживающим.       Вспоминаю его голос с множеством оттенков. С множеством хрипов, всхлипов, стонов, утробных рыданий и текучих мелодичных сонет.       Вспоминаю его губы, они припухшие, красные, облюбовавшие еще юношеский подбородок.       Вспоминаю глаза — они похожи на другие, те, что я видел в какой-то дешевой порнушке на DVD.       Я знаю их физику и химию. Я знаю, какими они были бы, коснись я его самых потаенных местечек.       Я душу себя пальцами, теми пальцами, что секунду назад в мыслях коснулись его узких бедер. Я лелею свой стыд. Свой страх перед этим божеством. Невозможно взять себя в руки, когда твои мысли сродни дьявольским, сатанинским.       Чего более. Мне хватает его запаха, когда он рядом. Хватает ловкости фраз, коими он располагает: выталкивая их своими губами, перед этим взвешивая их на своем остром языке.       Хватает дерзкого взгляда и фразы: «Ты ничей, а значит — будешь моим».       Заблудшей овцой я следую за ним, подобно глупому парнокопытному. Открываю рот в вожделении, но вместо плоти проглатываю слюну.       Каким он был, каким может быть, и кем станет? Станет холодным или распутным? Откроет ли свой дьявольский бутон, или опрокинет навзничь порывами своей ненависти? А может, достаточно лишь одного касания, и он перевернет мой мир? Захочет ворваться в него, забывая о своем глупом, но таком весомом для него, прошлом.       Параноидальные думы сушат мое и без того истощенное тело. Слова путаются на моем языке, неся «тарабарщину». Рядом с ним становится тяжело дышать. Тяжело находиться рядом с ним, тяжело терпеть его двусмысленные намеки, тяжело смотреть ему в глаза и никуда более, потому что мои глаза, вопреки его — любознательны, широко открыты, податливы на восприятие его прелестей.       Я не стану описывать прочие пошлые инсинуации моего сознания, полагаясь на свое романтичное настроение. Потому что настроений у любви может быть великое множество. Кто-то трахнет тебя, кто-то изнасилует. Ну, а кто-то — просто займется любовью.       Так вот, я бы занялся любовью с Вилле Вало. Я бы прижимался к его обнаженному телу и дышал в унисон с его дыханием. И плевать мне было, кто сверху, а кто — снизу. Я просто хотел его.       Быть с ним, дышать им, любить его одного и целовать по утрам, знать, что он никогда более не посмеет оскорбить меня, пусть даже в шутку.       А еще, я бы хотел увидеть его реакцию. Не состояние вечно странствующего бродяги, а заведенный мотор немецкого внедорожника: пусть тарахтит, рычит, плюется, дымит. Главное — работает безропотно, яростно и надежно.       Хочу быть его гребаной гитарой. Пусть уложит меня на подушечку и целует в «гриф». Пусть «играет» на мне и касается моих «струн». Пусть подскажет моему звукоснимателю, на какую тональность ему настроится…       С правого «борта» зазвучала гитара Вилле. Я осек себя и прислушался.       Чувство ревности загасило мое нынешнее существование. Я представлял его пальцы на струнах из туго натянутых, человеческих жил. К звукам гитары прибавился голос, не суливший ровным счетом ничего, если только грусть, тоску и пренебрежение.       Песню я узнал сразу: Хит 60-х — «Wicked Game» Криса Исаака в современном электронном звучании с консонансом надтреснутого баритона.       Будучи гитаристом, я вторил звукам, вспоминая нужные аккорды. Весь мир был охвачен пожарищем, и ты одна могла спасти меня. На что только не способны глупцы ради воплощения своих желаний Я и не мечтал о том, чтобы познакомиться с такой, как ты. Я даже не думал, что мне будет нужна такая, как ты. Нет, я не хочу влюбляться в тебя (Сердце будет разбито, вот и всё) Ты сыграла со мной злую шутку, заставив меня почувствовать любовь. Ты проявила бессердечие, позволив мне мечтать о тебе. Ты поступила нечестно, сказав, что не испытывала ничего подобного. Ты поступила подло, заставив меня мечтать о тебе, и я не хочу влюбляться в тебя… Весь мир был охвачен пожарищем, и ты одна могла спасти меня. На что только не способны глупцы ради воплощения своих желаний! Я и не мечтал о том, чтобы влюбиться в такую, как ты. Я даже не думал, что потеряю такую, как ты…       «И к чему это он, интересно?» — Подумал я, — «Может, просто поет, а может, он действительно поет о том, о чем думает в данный момент?» — В ближайшие месяцы я вряд ли узнаю об этом…       Так или иначе, я решаю выйти из убежища.       Вытираюсь насухо, сушу волосы, вспоминаю что вся моя одежда находится в соседней комнате, в сумке подле кровати Вилле.       Делать нечего, мне приходится надеть его футболку и посмеяться про себя: «Хоть какой-то прок в его извращенных тряпках». Ну, конечно, помимо того, что они обычно находятся на несравненном и тонком теле моего друга…       У одежды имеется свой запах — я вдыхаю его больше минуты. Футболка пахнет сигаретами, сексом, долгими одинокими ночами и, немного, парфюмом. Это — истинный запах Вилле, с которым я знаком вот уже целый месяц, плюс-минус парочка дней. Именно он, факт этого запаха из череды других немаловажных, побудил меня на столь грязные мыслишки.       В коридоре пусто. Точнее, я так думаю, пока не слышу шаги из противоположной стороны.       — Йессе? Я думал, ты спишь, — Глухо пробормотал я, стеснительно пряча свои мокрые волосы за воротник Виллиной рубашки.       — Я думал, ты тоже! — «Человек оркестр» рассеянно улыбнулся, разглядывая меня. — Ты воруешь вещи моего брата?       — Этого бы не произошло, если бы я не забыл сумку, — Я пожал плечами.       «Странный у него взгляд. Не плохой, конечно же. Но странный…»       — Я тут подумал, что подарил подарки всем, кроме тебя. Ну и вот, держи.       Он сунул мне в ладонь маленький сверток: фальгованный, с какими-то дурашливыми елочками. (Ну, это же Йессе, мать его!) Я душевно заулыбался, потянув краешек бантика: «Что тут у нас?»       Ремень для гитары! Красивый, кожаный, с красным японским иероглифом. Я взвесил его на руке, после чего посмотрел на Йессе с невероятным одобрением.       — Не стоило, — Тихо проговорил я, неловко обнимая Йессе одной рукой — вторую, с подарком, я держал на весу.       — Все-таки, ты гитарист, и я заметил, что твоей гитаре определенно нужен ремень. Твой тоже ничего, но его стоит заменить, если ты не заметил.       Если честно, я был рад. Просто сейчас мои думы были совершенно в другом месте. А именно — в спальне с полумраком, с тихим позвякиванием струн.       Я не знал, что говорить, поэтому задал дебильный вопрос, который, по моему мнению, должен был продлить наш скудный диалог.       — Слушай, Йессе, ты бы мог описать Ханнеле в двух словах? Кажется, я запал на нее. (Не запал, это уж точно. Просто мне была интересна эта девушка, к тому же, я не видел ее более, с того самого момента — момента встречи под заснеженным небом)       Йессе перестал улыбаться. Его взгляд напомнил мне черную, бездонную дыру. Он испуганно дернулся и, попятившись, едва не свалился в лестничный пролет.       — Что такое? Я сказал лишнее? Может, она и тебе нравится? — Затараторил я, хватая и притягивая Йессе к себе, чтобы тот не смылся без ответа.       Брат Вилле потупил глаза и покусал губы, вероятно подыскивая слова.       — Ты — некрофил?       «Серьезный вопрос. Но какое он имеет отношение ко мне?»       — Я не понимаю, в чем проблема.       — Она погибла более шести лет назад, — Отчеканил Йессе, складывая руки в карманы и отворачиваясь от меня.       Я открыл рот, снова закрыл. Без комментариев.       — Йессе, я видел ее сегодня вечером. Она говорила со мной, она протянула мне руку, и я пожал ее. Считаешь, что я ебнутый?       — Лили, мне нужно идти, — Испуганно прошептал Йессе, но я решил действовать.       Я забаррикадировал пролет собственным телом настолько, насколько это было возможным. Был, конечно, небольшой зазор, но я предпочел выкинуть его из головы: если Йессе и правда убежит от ответа, я буду неволен что-либо делать.       Зря я не спросил Вилле об этой девушке — было бы меньше проблем… Словно бы читая мои мысли, Йессе вдруг сказал:       — Не говори об этом Вилле, он расстроится.       («Расстроится»? Такое слово, вряд ли подходило моему другу. Скорее он «Разъебет все и вся вокруг», — Теперь все идеально, я готов слушать далее)       — Они дружили.       — А что было далее?       — Потом она погибла. Ее нашли в поле — изуродованную до неузнаваемости. Вилле признал в трупе Ханнеле. Местные жители могли доверять его словам. Кто же, кроме него, знал ее больше остальных?       — А что Вилле? — Испуганно спросил я, борясь с накатывающим на меня осознанием. Так вот почему он такой?..       — Вилле не отреагировал на эту трагедию. Теперь он просто приносит цветы к ее могиле, и никто более не спрашивает его о том случае, — Йессе посмотрел на меня. Я раздумывал над его ответом.       — Йессе, послушай, я видел ее в первые и не мог знать ее имени. Она сама назвалась мне, представилась домработницей и все в этом духе.       — Я не знаю, что за игру ты ведешь, и мне плевать, — Йессе немного потоптался на месте, изредка посматривая на мое задумчивое лицо. А мне больше не хотелось в комнату Вилле. Я хотел свалить отсюда ко всем чертятам подальше.       Вероятнее всего, это — банальный испуг. Другого, более подходящего слова я не находил.       — Лили, — Мягко сказал парень, беря меня за запястье. — Постарайся молчать об этом случае. Возможно, ты просто напился и не мог анализировать ситуацию, а может — ты видишь призраков. Плевать. Просто молчи — вот тебе мой совет.       — Йессе, а ты сам как поступил бы?       — Так же, как и ты: я бы испугался. Будучи другом Вилле, готовься к странностям.       — Ладно, Йессе. Я понял тебя, — Я опустошенно вздохнул и медленно пошел к двери.       — Лили, — Парень вновь окликнул меня и я обернулся.       — Просто молчи.       Я кивнул и неудовлетворенно хлопнул дверью.       Вилле уснул.       Гитара валялась подле кровати.       Пепельница дымила, как сумасшедшая.       Я прилег рядом с ним и зашелестел простынями, устраиваясь поудобнее.       На мой взгляд, все это носило, как минимум, странный характер. Я не стал обвешиваться ярлыками вроде: «псих», «трус», «влюбленный идиот». Просто повернулся на бок и посмотрел на профиль друга.       Он был непоколебим даже во сне. Мне не хватало тепла, и я прижался к нему, в надежде на таковое.       Я хотел разбудить его, рассказать о произошедшем, спрятаться вместе с ним под одеялом. Я хотел получить ответы на свои вопросы, а их было достаточное количество…       — Вилле, мне не хватает тебя, — Сказал я, с горечью вжимаясь в его горячее тело. — Вилле, мне страшно без тебя… Надеюсь, завтра ты ответишь на мои вопросы, не взирая на их сложность для тебя…