Похороненные сердца.

      Я проснулся. Прошедшая ночь окончательно вымотала меня. Пусть я и выспался, но тело и мозги ломило так, что хоть волком вой.       Обычно я лежал с закрытыми глазами, приводя мысли в порядок. Как только мое тело приходило в себя, я был готов действовать. Безутешные легкие рыдали от огромного количества никотиновой смолы, что скопилось на их розовых стенках, а движения моего тела оказались скованными и напряженными.       Всякий раз я просыпался в объятьях шлюх, либо в одиночестве. На сей раз это было ни то, ни другое. Это был парень — юный беловолосый Василиск, что обмотал меня своими руками, будто чешуйчатыми кольцами змеиного тела.        Я поморгал и слегка улыбнулся. В скором времени моя улыбка плавно перекочевала в ухмылку — Лили все-таки разделил мое ложе, и этот факт, если и был мне неприятен, то не настолько, чтобы отбросить беднягу от себя.       Лили что-то бормотал под нос, изредка шевелился и прижимался ближе.       Боясь быть задушенным, я попытался отстранить парня от себя, но быстро сдался. Куда мне с «ярмом» тягаться?       Вспоминая вчерашний вечер, я сморщился от отвращения — Йонне снова бесил меня своей покладистостью и бешеным потоком слов — извечных, торопливых и необдуманных.       Еще я был уверен в том, что он влюблен в меня. А как, спрашивается, объяснить его привязанность ко мне? Носится со мной, будто с писаной торбой. Ублюдок, красивый ублюдок, отнюдь. Но, какое мне до этого должно быть дело?       Лили — другое. Нет? Да, блин. Он настолько мерный и спокойный, будто стоячая вода в болоте. О его пофигизме можно слагать легенды, о его умиротворенности можно говорить вечность напролет.       Лили — качественный в своей миловидности и неприкрытой девственности, именно этим он мне и симпатичен.       Мне, как человеку грязному, присуще нежиться в лучиках нетраханных мальчиков. Именно таким был Лили.       Разумеется, это был сарказм. Разумеется, я относился к нему хорошо, даже более чем.       Проще было сказать, что я слетался на запах его плоти, подобно стервятнику, и ничего не мог с собой поделать.       Я бесился, плевался, а затем отвлекся, дабы не бередить вышеописанный омут.       Моя одежда ему определенно шла — она опоясывала его стройное тело, словно вторая кожа, непрестанно подчеркивая его девичий стан.       Я потянулся за пачкой сигарет, стараясь не разбудить «ангела» своей возней. Тот повернулся на спину, приоткрыв губы, размеренно дыша.       Привычная затяжка, и нутро разгладилось, вбирая в себя сигаретный дымок. Секунда, словно хлопок. Лили открывает глаза и откатывается в сторону.        — Извини, — Пробурчал он, краснея от смущения. Я пожал плечами и вновь потянул сигарету. — Я не творил ничего такого?.. Ну… — Он замялся, пытаясь подобрать слова.        — Например? — Спокойно спросил я.       Лили не ответил, он пытался осознать себя в этом мире. Оно и понятно: нежданно просыпаться рядом с другим человеком, да еще и от мощной порции дыма.        — Не дури, — Прошептал я, возвращая его на предыдущее место локации. — Полежи со мной немного.       Я впечатываю его в матрас и прихлопываю ладонью. Куда бежать, когда ты уже пришел? Какие планы могут быть с утра пораньше?       Лили рассерженно фыркает, но принимает мое предложение. Мы лежим плечом к плечу и смотрим в потолок. Утреннее солнце окрасило его в нежный, оранжевый цвет с розовыми лепестками рассвета.       Я лежу без верхней одежды и чувствую холодок на своем теле. Зимнее солнце такое обманчивое, прямо как глаза некоторых людей. «А что говорят твои глаза, Линде?»       Линде жмурится и улыбается. Мне и самому становиться радостно при взгляде на него, но я не спешу притворить эту радость в жизнь: мне и так нормально. Нормально оттого, что она внутри меня, ведь там ей уютнее.       Я потрудился вспомнить то, что написал для него. Я же обещал стихотворение, не так ли? И тогда строки ожили на моем языке:        — Нет больше твоей власти надо мной, и с каждым рангом разум мой становится сильнее. Ты обнажаешь верхний слой, ты двигаешься все больнее.  Вперед, нам надо торопиться. Я знаю, что сейчас располагаю правдой.  Как долго это может длиться? Как много нам от жизни надо? Я ждал, сжигая время понапрасну. Все ночи отдал. А из окна — тоннели, с бешеной «раскраской неба», преисподняя. Как я в тебе сейчас нуждаюсь, как за момент цепляюсь… Есть только ты. Что не убьет нас — сделает еще сильнее, научит жить без взгляда на попятный. Приди скорее, ангел мой треклятый, склоняйся, когда правят Боги.   Шедевр — неприступность всех законов. Сходи с ума, бронируй жертву на сегодня и трахни шлюху у подножья своих тронов, — мне молвит дьявол на плече. Уйди. Твой вред сейчас почти неосязаем, как присутствие духов, как взгляды. Куда мы катимся? — Не знаешь? — Герои мелодрамы, иль красочной баллады? Как я сейчас в тебе нуждаюсь, как грубо ошибаюсь… Один ли ты, слагаешь планы? Как упиваюсь тем, что волен говорить. Как те тупые наркоманы, о любви к тебе, безумно и туманно. Иисус плашмя кидает твое тело, во всей красе передо мной. Ты так хотел? Я потерял момент реальности, граничащий с игрой. Такая дерзкая, Луи Виттона ночь, прикажет нам свернуть с пути и гнать сомненья прочь. О, да. С ума бы не сойти. Да! Сильнее!!! ЖЕСТЧЕ! Стань первобытным. Отдайся делу сладострастно. А я — довольный, мрачный, сытый — скажу тебе в лицо: «напрасно»!   Но ты мне нужен. Кусаю сгибы пальцев в кровь. Всё, что нас ломает — делает сильнее. Могла бы ты остаться? В твоих нуждаюсь откровениях. Ты — мой Клондайк, а я — искатель, еще не сломленный, но не имеющий самосознания. Ты мой товар, я — покупатель. Ты лик, святое дарование.  Как же я в тебе нуждаюсь…       Я вновь закурил. Лили молчал и переваривал произнесенное мною.       Каюсь, слов было много, да и стихи нуждались в тщательной редакции. Но я сказал все, что хотел сказать. Право, хочу заметить, что я немного проговорился. Слишком много подтекста было в моих речах.        — Ты действительно нуждаешься во мне? — Пространственно спросил Лили.       Я помялся, задумался не на шутку, прежде чем ответить.        — Думаю, это видно даже невооруженным взглядом.        — И, что нам с этим делать? — Испуганно проговорил друг.        — Стой, это ведь просто стихи. Не хочешь ли ты сказать, что я дал тебе намек? — Холодно спросил я.        — Нет, боже упаси, — Рявкнул Лили, поджав губы.        — То есть, я тебе неинтересен? — Я постарался вложить в свои слова как можно больше низменных ноток — пусть помучается.        — Да что ты заладил? — Лили поморщился, запуская пальцы в волосы.       Мы полежали в тишине.        — Коснись моего сердца, — Слабо прошептал я. — Почувствуй его удары.       Линде повернулся на бок и осекся. Выглядел он так, будто все силы разом опустошили его женственное тело.        — Ты понимаешь весь абсурд ситуации? Мы — два друга, которые лежат в одной кровати. Один из друзей просит коснуться его груди. К чему все это? — Голос Лили дрожал, он отвел взгляд, смотря на все что угодно, но только не на меня.        — Лили, кончай ломать комедию… — Я откинулся на подушках и процитировал: «Ты, когда-нибудь смотрел на него дольше одной минуты с мыслями о том, как тебе хочется вылизать его грудь? Ты когда-нибудь думал о том, чтобы поцеловать его в висок, при этом надрачивая его стояк? Признаваться ему, трахаться с ним. Жить и быть с ним, выступать вместе. А когда будет скучно, он подойдет ко мне с сигаретой в пальцах, обнимет и крепко поцелует. Хочу его».        — Значит, ты слышал… — Похоронно заметил Лили.        — Я запомнил эти слова и всякий раз повторял их про себя. Они стали моей молитвой, чего греха таить. А ты — не промах, Лили Лазер. Что еще ты таишь в себе, помимо этого? Чем ты так хорош для того, чтобы я взял тебя прямо здесь и сейчас?       Лили испуганно дернулся.       Я не силился описать выражение его лица, потому что это казалось попусту невозможным. Он был сам не свой. Обычное спокойствие соскаблилось с лица, выдержанная стать рухнула в ад, ко всем чертям.       Его губы приоткрылись под стать глазам. Горло нервно подрагивало от судорожных глотков.       Я прислонил зажигалку к губам, разглядывая его перемены с явным интересом. Я не мог перестать улыбаться. Потому что, кажется, я думал о том же, о чем и он.        Мой контроль был превыше плотских мыслей, и я всегда неплохо справлялся со своими эмоциями. Не потому что мне было насрать, а потому что я боялся испортить постороннее восприятие о моем облике.        — Отпусти свои мысли о том, что это якобы плохо. Это нормально, -Расслабленно проговорил я.        — Ты и с Йонне так же щебетал? — Ревниво спросил Лили.        — Отнюдь, и в точности да наоборот — Йонне был на месте меня. Он провоцировал и распалял, но не так умело; поэтому наша дружба не перетекла во что-то иное.        — То есть, ты бы не преминул предаться разврату?        — Бог его знает… Ты что, ревнуешь?       Я взял его ладонь и положил на свою грудную клетку. Сердце астматика бешено вколачивалось в руку Лили.        — «Что нужно нам? — Мы живы. Мы — дышим. Мы несем смысл минувших дней. Разве есть что-то прекраснее этого? Мы несем в себе понимание и боль. Радость, судьбу, грех, малодушие, меланхолию и агрессивность…       По существу своему, ты мертв, когда не влюблен. Сердце становится абсолютно безжизненным. И нужен кто-то, чтобы заставить его биться снова».*        — Вилле, мои слова, те слова, что были произнесены мною тогда, несли в себе похоть. Сейчас, я могу сказать тебе ровным и четким голосом: я хочу быть с тобой, я хочу вытащить тебя из водоворота, я хочу чтобы ты смеялся…       Глаза Лили приобрели яркое и отчетливое свечение. Они бегали по моему телу, словно маленькие саламандры, они сжигали меня на кострище.       Его, прежде незаметный, бунтарский дух, провоцировал меня.        — Давай, оставим все, как есть, — Вдруг произнес он, и я согласился с ним.       Может, он был прав — мы не готовы принять столь весомое решение прямо сейчас, покуда дыхание вот-вот прервется из-за сильных переживаний.       В тот момент мы чувствовали себя совершенно одинаково: что он, что я.       В дверь постучали.       Мы отскочили друг от друга. Я поправлял волосы, делая вид, что увлечен поисками зажигалки. Линде схватил первую попавшуюся книгу и спрятал лицо за ней.        — Папин бродяга, мамин симпатяга! — Мой отец опирался на косяк, подмахивая мне бутылкой. Он посмотрел на Лили, и его глаза раскрылись словно два огромных цветка. — Твою налево, — Пробормотал он, прекращая улыбаться.        — Папа, умерь свои мысли, — Гневно прорычал я, закурив.        — Смотритесь, как семейная чета! — Захихикал отец, потирая ладони.        — Да ну тебя! Я кинул в него пепельницей. Благо, что пустой. (Все это время я смотрел лишь на Линде, посему пепел отправлялся прямо за спинку кровати)        — Я пришел поинтересоваться: есть пойдете?        — Я думаю, можно. Если не успеем, оставьте еду на столе, — Равнодушно ответил я.       Отец подмигнул и нехотя покинул мою комнату.        — Он видел нас, — Проворчал Лили, отбрасывая книгу.        — Но мы даже не целовались! — С обидой воскликнул я, приятно отмечая покрасневшие щеки друга. Вечно он красный, как рак, в моем присутствии. Раньше, мне казалось, будто это его физиологическая особенность, но постепенно стал понимать, что к чему.       Ведь краснел он именно при мне. Мало того, путался в словах, а порой — терял нить суждений, отводя взгляд от моей персоны.       Так или иначе, в скором времени мне придется что-то сделать с этим. Иначе его помидорные щеки сведут меня с ума…