Похороненные сердца.

      Я закутался в черное пальто с опушкой и выбрался на морозный воздух.       Отныне мои мысли обрели мерность. Разумеется, так бывало после секса. Пусть он и не приносил мне должной радости, зато даровал моему телу разгрузку, спокойствие и плавность движений.       Побродив по саду, я присел на ограду и распечатал новую пачку сигарет.       Бэм так и не смог заставить меня работать. Он и сам понимал — пока я не захочу, оное вряд ли свершится.       Какого черта тянуть мертвого кота за яйца? Он ли браво мяукнет и пойдет ловить мышей? Скорее всего, его живот лопнет и рассыпет полусгнившую требуху вокруг себя.       Так или иначе, я сумел подавить в себе психоз: просто сидел и курил, общаясь с гномами.       «Какого лысого?» — спросите вы. Я либо в конец сошел с ума, либо это был мой своеобразный фетиш. А гномы тут при чем? Да при том, что они меня выслушивали всякий раз, самозабвенно выпучивая на меня свои темные глазенки.       Обращаться к Альберту не имело смысла. Он — сложный гном. Он подобен мне, «Еретику» — смотрит перед собой и не откликается.       Винсент — другое дело. Он напоминал мне Йонне. Тот всегда поддержит и выслушает.       Я начал свой монолог, обращаясь именно к нему.        — Чудесная погода, не правда ли?       Винсент молча разглядывал меня с лучезарной улыбкой. Я счел его взгляд понимающим.       Я сделал затяжку и толкнул Марьячи башмаком.        — Скажи, я нравлюсь Лили? — спросил я его.       Тот снисходительно рукоплескал. Ублюдок, мог и приободрить, если на то пошло.       Амели будто подал признаки жизни. Снег подтаял на его макушке, а глаза сочились водой. Словно плакал…        — Я желал тебе добра, а ты не смог понять этого…       Я стряхнул пепел, и воззрился на стену перед собой. На втором этаже почудилось некое шевеление — мама убиралась в моей комнате.       Увидев меня сидящим на ограде, она помахала мне рукой и вернулась к уборке.       Я воздержался от ответа, кутаясь в пальто и задумываясь.       Меня прервало легкое покашливание. Лийса сидела рядом со мной и мотала ногами, будто ребенок.        — Сходишь с ума, музыкантишка? — пропела она мне на ухо.        — Пошла прочь, — ругнулся я, не поднимая головы.       «Снова она пришла. Сейчас, как и ранее, начнет донимать меня бессмысленной полемикой и вопросами».       В голове возникла идея. Я немного подумал, взвешивая ее в своем уме и просчитывая каждую детальку.       Хвать!        — Отпусти меня! — Лийса дернулась. Ее волосы соскользнули с щек, обнажая мраморно-белое лицо. Ангел, что ни говори.        — Так-то лучше, — вожделенно прошептал я, сминая ее худенькое запястье в своей руке. «Пусть подергается», — решил я.        — Меня могут увидеть, — жалобно пролепетала она, касаясь подбородком моего плеча. Мне всегда нравился этот жест, посему мое сердце дернулось — хватка ослабла.        — Я спасал тебя тысячу раз, — проговорил я с грустью. — А ты?        — Если бы Ханнеле не погибла, всего этого бы не было. Не расскажешь мне, что случилось тогда? Почему она убежала и почему ты ее бросил? — истерично прокричала она, пытаясь вырваться.        — Винсент, — я повернулся к молчаливому гному с улыбкой. — Если я открою карты, «оно» убьет меня, не так ли? После я обернулся к Лийсе. — Он говорит, что так оно и будет.        — Зачем мне убивать именно тебя? Какой в этом прок? Я доберусь до того, что ты любишь. Любишь более всего на свете. А потом посмотрю на твою реакцию… — прошипела она.        — Ахахах. Удачи. Дело в том, что я никого не люблю, — я потрясся от смеха, но моя улыбка тут же сошла на нет. Иливсе же люблю?       Я посмотрел на плачущего Амели, приподнимая бровь.        — Лили, да? Какой же он красивый, — в истоме проговорила она, все еще пытаясь выдернуть руку. — Пленительные волосы, выразительные глаза, припухшие губы…       Я столкнул Лийсу на землю, вдавливая ее в мерзлую почву. Мои пальцы соскользнули на ее шею. Губы оказались у ее губ, а мои слова так и брызгали ядом в ее надменную мордашку.        — Умерь свой пыл, дорогая, или эти слова станут последними в твоей никчемной жизни.        — Говоришь, прямо как киношный герой, — она трагично хихикнула. — И каково любить? Больно, наверное, для такого «бравого трупа» по жизни, как ты?        — Ты тоже труп, если на то пошло — ходишь по деревне и подвываешь ветру, — Я закатил глаза и слез с ее испачканного снегом платья, с податливого тела. — И, надо сказать, ты преуспела в своих действиях! Все разговоры только о тебе.        — О, ты наверняка завидуешь моей славе. Твои таланты начинают давать сбой.        — Ты слышала? — пробормотал я, потирая лицо ладонью. — Постоянно следишь за мной?        — Время от времени, — она хитро улыбнулась. — В основном, я наблюдаю за твоим сном и за переодеваниями — это так сексуально…        — Ты меня провоцируешь? И это — твоя жизнь? Ходить по снегу, наблюдать за спящими, держать округу в страхе?        — Не будь говном, — грустно ответила она, наматывая платье на кулак. — Ты понимаешь, что без Ханнеле моя жизнь превратилась в кромешный ад. Какое-никакое развлечение отнюдь не помешает. Тем более, я намерена потребовать от тебя объяснений.        — Ты их не получишь. Точка, — я отошел от нее, наблюдая самый красивый снег в моей жизни.        — Сходим на погост? — вдруг предложила Лийса.        — Чего я там забыл? — я потоптался на снегу, наблюдая за своими ботинками.        — Я знаю, что ты хочешь этого. С самого лета.        — Ладно, пошли, — я сдался и взял ее под локоть, повел за дом, обогнул изгородь.       На улице не было ни души, поэтому Лийсу никто не видел. Это было нам на руку.        — Как странно идти туда с тобой, — тихо прошептала она, прижимаясь ко мне.        — То еще удовольствие, — хрипло ответил я, чувствуя ее несравненное тепло и дрожь.       Мы шли по дикому холоду, ветер бил нам в лицо. Волосы Лийсы развевались, не скрывая самого грустного взгляда за всю историю человечества.        — Где твое былое воображение? — спросила она. — Неужели годы так сильно изменили тебя?        — Ты о чем?        — Я предлагаю тебе идти на поводу у своей фантазии. Представь, что мы идем не по полю, а по художественной ассамблее, например.       На ее стенах изображены фрески, имитирующие твою жизнь — во вздохах, в трагедиях, в печали, в радости. Ты забвенно трогаешь их руками, бесстыдно мнешь в своих пальцах.       Наконец, ты срываешь их с кирпича и говоришь: «Стоп, хватит, я не намерен терпеть эту фекалию в моем сознании. Я волен повернуть свою жизнь в ту сторону, в которую больше всего хотел бы пойти».        — Право, зачем все это? — неслышно пробормотал я.        — Затем. Потому что я вижу твою боль, и ты плаваешь в ней, словно раненый дельфин. А ты пробовал сказать «к черту»?        — Я не могу сказать подобного. Жизнь — дерьмо, — ответил я коротко.       Кажется, я что-то увидел. Неоновый свет копошился в волосах моей спутницы. Ее аккуратные сапожки ступали по зеленой траве.       Дома приобрели красный, мерцающий оттенок, их образы были несуразны и расплывчаты в моем понимании…        — Хотя знаешь… — я зажмурился и представил, в добавок ко всему, аромат. У каждого места должен быть свой аромат. Иначе смысл повествования утрачивается.        — Ты только что едва не угодила в пропасть, — я засмеялся и оттащил ее в сторону.        — Спасибо, — кротко ответила она и подняла голову навстречу ветру. — Слышишь? Это Ханнеле. Она зовет нас.        — Определенно.       Мы достигли погоста и облюбовали его земли своими замерзшими ногами.       Могила Ханнеле находилась в самом начале, за бетонным забором. Она была усыпана снегом и неважно серебрилась при свете фонарей.       Я нагнулся над ней, вспоминая, что забыл цветы.        — Это не проблема, — грустно ответила Лийса. — Хотя, у меня тоже ничего нет.        — У нас есть все, что нам надо. Я думаю, что она обрадовалась бы нашему присутствию, — с волнением проговорил я, присаживаясь на ее надгробье и гладя прохладный камень.        — Может быть, расскажешь.? — Лийса с отчаянием посмотрела на меня.        — Не думаю, что тебе понравятся мои слова. Я грешен перед ней.        — Для того, чтобы отпустить меня, ты должен рассказать о своем прошлом.        — Обещаешь? Обещаешь, что после всего сказанного ты возьмешь свои вещи и уедешь в Валлилу? Я позабочусь о твоем будущем — буду помогать, оберегать. Я желаю тебе добра и не хочу, чтобы ты занималась подобными вещами. Время идет, а ты до сих пор живешь вчерашним днем.        — Много обещать не смогу, — она пожала плечами и подтолкнула меня. — Рассказывай уже…        — Лийса, я любил твою сестру, как свою. Я пообещал ей, что мы уедем отсюда в новый город, начнем все с нуля, будем заниматься тем, что нам нравится. Но я был слишком глуп и неопытен. Выслушав своих родителей, я посчитал правильным бросить ее. Их слова врезались в мою память на всю жизнь: «Незачем идти на риск ради одного поспешного решения», — говорили они, и я сохранил их в памяти лишь для того, чтобы делать наоборот. Ханнеле бежала от меня. Она спряталась в лесу, где умерла в скором времени. А я не пошел за ней, не спас. Вот моя правда: я виновен.       Лийса разочарованно отвернулась. По ее лицу заскользили слезы.        — Почему меня не было с ней, — прокричала она, вбивая ладонь в камень. — Почему?        — Лийса, судьба — лишь она, делает подобное с такими, как ты. Да и со многими другими, впрочем.        — Ты даже не попытался ее спасти, — с яростью вскричала она, бросаясь на меня с кулаками.        — Я думаю, тут дело не во мне, — прошептал я, блокируя ее и пряча у себя на груди. — Ханнеле болела. Ты сама это знаешь.        — Она была нестандартным ребенком, я знаю.        — Более чем, — уклончиво ответил я, сметая снежную пыль с ее одеяния.        — Ты действительно вытащишь меня отсюда?        — Постараюсь, по крайне мере. Ведь ты не можешь вечно страдать херней. Тебе не идет.        — Тебе тоже, — она фыркнула и поднялась. — Достаточно, пора идти.       Покидая кладбище, я чувствовал себя немного странно. Не потому ли, что я вел призрака и позволял ему опираться на меня?       Я сочувствовал ей сильнее, чем мог сочувствовать, кто-либо на моем месте. И, что-то подсказывало мне: вой, явления, призраки — все это прекратится в скором времени.       Если я не мог спасти себя, то с радостью помог бы кому угодно. Даже в детстве у меня это с легкостью получалось.       Казалось бы — все кончено. Ан нет.       Меня ожидали кипы бумаг в моей комнате. Тексты требовали тщательной доработки и усидчивости над оными. Поэтому поездка домой снова отменялась. Надо ли объяснять простую истину? Увидев Лили, снова встретившись с его личностью, я бы не смог отдаться музыке.       Этот парень будоражил меня, вселял в меня смуту и хаос.       Пока мы не разрешили наш общий конфликт, ни о какой музыке и речи быть не может.       В дальнейшем я планировал взять его под свое крыло. Научить тонкостям гитарных партий, приобрести детальный слух, и научиться концентрации без метронома. Парень, хоть и был талантлив, но я не стал бы называть его богом игры. Да, конечно, я забыл сказать, что перед этим я его раздену и хорошенько проучу за его болтливый рот. Вытрясу из него все дерьмо. А, может быть — признаюсь в любви…