Похороненные сердца.

      Несколькими часами ранее… Мысли Йонне Аарона.       «…Конечно, пусть. Так было, и так будет всегда, куда бы я не пошел. Как бы я не относился к людям, они все равно будут рассматривать кого угодно, кроме меня.       Я поддержу их, и сделаю это от чистого сердца.       Лили, что могу сказать о нем? У меня не было доселе таких друзей. Я мог быть с ним самим собой. Я мог разговаривать с ним обо всем и не о чем. Порой, меня спрашивали: „Чем хорош этот малый, чем он берет?“       Я отводил взгляд и поджимал губы. Разумеется, Лили ни разу не проронил более пары фраз рядом с тем, кто был ему до глубины души несимпатичен.       Он скрывал свои таинства, и вверял их лишь тому, кто по его мнению заслуживал оного.       Я, Йонне, не смог бы так. В борьбе за собственную жизнь, я научился улыбаться всем и вся, несмотря на ураган мыслей, что бушевал внутри сознания.       Я могу отшутиться, дабы не привлекать внимания к своим излишне чувственным мыслям. Я могу казаться сильным и непреклонным. Но так ли это?       Я покрываю свое святилище, лишь для того, чтобы не казаться слабым, ведь слабые люди — наживка для маленьких рыб.       Слышали про такое выражение? » Душа счастливого человека, самая несчастная в мире, — такая беззаботная со стороны, и такая ранимая внутри.«       Как можно жить с этим?       Я отказываюсь отвечать, чтобы не сыпать ложными надеждами, ведь и сам едва справляюсь.       Вы слышали про девушку, которая написала руководство по » достижению счастья«? Она вздернулась. Чем я отличался от нее? Наверное, лишь, одним фактором.       Я ненавидел себя свою жизнь ровно столько же, сколько и любил цепляться за нее в моменты полного оцепенения.       Я был готов, гнать флотилии своих кораблей навстречу счастью. Я верил, черт побери, что оно — совсем близко, стоит лишь протянуть длань ему навстречу, и оно само уложиться в нее.       Что до Вилле: я считал его своим другом. До того момента, конечно же, пока он не начал меняться.       Он менялся не по дням, а по часам. Он взрослел, и взрослел, пока не перерос все возможные планки и грани для мальчика, пребывающего в его возрасте. Надо бы остановиться? Не тут — то было.       Видимо, он решил испепелить все и вся, и познать мир вокруг себя, с удивительной придирчивостью и педантичностью.       У него это неплохо получалось, надо сказать.       В моменты его изречений, я мечтал спрятаться, я мечтал заткнуть уши и не слышать той правды, что твердил его красивый, надменный рот.       Он говорил настоящее, он руководствовался моими эмоциями. И конечно же, он знал, что производит на меня неизгладимое впечатление своими пьяными, неспешными речами. Скрывался в них некий смысл, и не стоило отрицать очевидное.       Он видел меня словно бы насквозь, а я в свою очередь — чурался его и становился открытым, до болезненной анемии сознания.       Я позволял ему проникнуть в мои колизеи, открыть все потаенные замки, и взломать чугунные двери моего внутреннего „Я“.       Мы не занимались с ним сексом, мы не дотрагивались губ друг друга.       Хотелось бы? Да, не скрою.       Все, что он делал — заведомо обрекало на проигрыш. Он властно манипулировал мною, и рассекал своими словами, словно исполинская кефаль — хвостом.       Он знал, насколько силен дурман его безбрежных зеленых глаз. Насколько сильны колдовские чары его движений.       А что делал я? Я не мог не поддаться.       Разумеется, я давным — давно оставил свои тщетные попытки вывести Вилле на откровенный разговор.       В последние разы нашего общения, я не чувствовал былой мощи в его речах; Он словно бы потерял себя другого. Его думы были омрачены Лили, и, надо быть кромешным дураком, чтобы не понять этого.       Я старался не препятствовать их отношениям.       Мысли моей настоящности были настолько же черны, как мысли Лили —светлы и набожны.       Он заслуживал уготованного для него счастья. Он вселял уверенность. Не самому себе конечно же, а тем, кто был рядом с ним. Сам же он, мучился от гнета общественности, старался не задумываться о тесноте человеческой оболочки, чья кожа была настолько тесна, что не позволяла по своим объемам  выпростать крылья и раскрыть их в своих фиаскальных масштабах.       Я желал ему счастья — повторюсь. Потому и кинулся спасать его в самый пиковый момент.       Лили нуждался в моей поддержке, ведь у него никого не было, кроме меня и Вилле.       Вилле, безусловно, привык сваливать в самые неподходящие моменты, оставляя близких ему людей в агонии.        С одной стороны я принимал его таким, ведь не мог судить строго вышеприведенного по известным всем  причинам. Отцовская любовь к нему, не давала мне покоя.       Я стоял напротив окна и сминал свою жалкую светлую куртку в пальцах. Эти движения не несли за собой ровным счетом ничего. Ни мои думы, ни мое поведение и прочее.       Я не мог быть тем, кем являюсь.       При появлении Лили я натягивал улыбку и радушно смотрел ему в глаза. Он, в свою очередь, видел поддержку в моих глазах, — видел свет, и много чего такого, что заставляло его дарить мне свет в аналогичной форме.       Его пастораль буйствовала извечными красками лета. Его слова доходили до меня плавными волнами и успокаивали мое рацио.       … Вилле уже в городе. В то время пока Лили спит, Вилле, — открывает старым ключом дверь своей опустевшей квартиры и бросается в исступлении на постель.       Он поджимает под себя ноги, и упирается взглядом в потолок. В беспамятстве, пробует на вкус новую сигарету и нервно выдыхает дым в пространство.       Я представляю тело Лили за пределами сей душной комнаты. Я представляю их вместе. Другими, — радостными и самозабвенными, сумевшими обойти свои страхи незаурядной тропой и дать начало новому пути, без прежних увещеваний о тьме и прочем дерьме, что наводняет их болезненные умы.       Их мысли кажутся мне глупыми, но, несравненно, красивыми, — и они имеют место в этом, пропахшем сигаретами и помоями, мирке. Два похороненных сердца, две странствующие души. Странно осознавать то, что я вообще об этом думаю. Пустое, не так ли?       Но я не могу иначе, становясь свидетелем их отношений. Полных неуверенности и самобичеваний.       Каждый их танец у края пропасти провоцирует меня на вдохновения. Со мной такого никогда не будет, — я никогда не встречу того, кто отзовется в моем сердце тысячью гитарных партий.       Лили зашевелился и сладко улыбнулся во сне. Я присел подле него, гладя его восхитительные волосы.       Не бывать мне никогда рядом с ним, и что с того? Могу ли я оставить это потерянное создание в том лесу из которого, даже я не знаю выход?       Если покопаться и воскресить в памяти тайные заклинания, то можно вполне отчетливо нарисовать арку в этом безвоздушном пространстве…       Я знал, что Вилле приедет, поэтому ждал. В назначенный час, я покинул квартиру и, закутавшись потеплее, вышел на улицу.       Бэм, по обыкновению, остался стоять в стороне. Вилле же, подошел очень близко, почти что вплотную, и низверг на меня самый горестный в мире взгляд.       — Что по делу? — Заговорщическим шепотом спросил он.       — Ровным счетом ничего. Я присматриваю за ним. — Я ласково улыбнулся своему другу и пожал его нервную ладонь.       — Сегодня вечером будет выступление, — Задумчиво протянул Вилле, отпуская мою руку и хватаясь за пачку сигарет.       — Я думаю, что он обрадуется твоему приезду. Как бы вы не расстались, он по — прежнему ждет тебя.       Вилле лишь передернул плечами, будто от холода.       — Сам, как?       — Бесцельно шатаюсь по Валилле, как видишь. Это место, надо признать, намного лучше того, откуда я приехал.       — Тебе нужно петь, Йонне. Ты создан для этого. — Вало ткнул в меня пальцем и задумчиво склонил голову. — Порой, ты выдавал такие акапеллы, что мое сердце содрогалось. Что теперь?       — Я по — прежнему пою. Это, пожалуй, — единственное, что у меня осталось.       Я оглядел местность и отстранено поковырял снег носком ботинка.       С древних башен слетали пушистые стайки снега. Подхватываемые ветром, они кружились над нашими головами, сыпались на лицо и волосы.       Вилле таинственно поглядывал на меня, не смея вымолвить ни слова.       Отнюдь не странно, что я начинал путать времена года. В этом месте не было таковых.       Осень сменялась зимой, зима — весной. Лишь лето, иногда привносило разнообразие. И то, — на месяц — не более. Деревья снимали с себя снежные тиары и облачались в скудные зеленые мантии.       Дни становились длиннее, солнцестояние радовало своими трепетными, обжигающими лучами.       Вилле наблюдал эту зиму  от года в год.       Из его носа скользнула струйка крови. Он чертыхнулся, вытирая ее перчаткой.       — Проклятое давление…       — До сих пор ты страдаешь от этого? — Я несказанно удивился. Это было его проблемой номер один. В детстве он частенько кровоточил, но родители списывали это на переходный возраст и прочее, — на перестройку организма.       — Как видишь. — Он покусал полные губы и чуть смежил взгляд. — Что теперь? Действуем по плану?       — Если ты не передумал…       — Я бы не смог.       Мы обменялись улыбками и разошлись в разные стороны. Я пошел к дому. Вилле — к машине.       Едва он сел, оная сорвалась с места, и уехала в неизвестном направлении.       Я ушел в дом — дожидаться пробуждения Лили.       После, был запланирован поход в школу: полно было пропускать.       Зашедши в подъезд, я столкнулся лицом к лицу с Лаури Илоненом. Он выронил мандаринку, что поедал, с полнейшим, мать его, вожделением.       — Черт, извини. — Я склонился, дабы поднять ее, но вспомнил, что Лаури вряд ли станет доедать фрукт после такого „акта“ насилия.       — Да ничего. У меня еще есть, — Он махнул рукой и оглядел меня. — Так рано, а ты уже „при параде“.       — Знаешь, в английском языке есть прекрасное выражение: „Восстань и Сияй“. И чем раньше ты воссияешь, тем ранее, бог начнет благоволить твоим помыслам. Так что…       — Ну, раз уж ты встал, не подкинешь меня до базы? — Илонен нырнул в карман и протянул мне шоколадку. — Вот моя оплата.       Я искренне рассмеялся и пожал плечами, принимая шоколад.       — Знаешь, в этом что — то есть. — Проговорил я, выходя на улицу и придерживая дверь для Лаури. — У тебя случайно нет там бутылки виски? Мало ли…       — С чего ей там быть? — Лаури удивленно поднял брови.       Я оставил его вопрос без ответа. Мы прошли к машине. Отворив дверцу, я присвистнул.       — Да тут ледник: всего одна ночь, одна чертова ночь…       Мотор взревел, панель управления бодро подмигнула мне своими разноцветными кнопками. Датчик уровня топлива молил о дозаправке.       Лаури смущенно разглядывал ряд хвостиков, не смея задать вопрос, что обрисовался на его торопливом языке.       — Это что такое? — Спросил он, овладев собою.       — Лили тоже удивился… Расскажу я тебе их историю…       Я вел машину и рассказывал, а именно:       …Однажды, я хорошенько накидался, — прямо перед выступлением в одном немецком рок — клубе.       Лил отменный дождь: я вымок до нитки, в кедах плескалось целое море. Я шел по обочине и покуривал, пока меня не осадил один мужчина. Кажется, он что — то кричал мне. …» Тогда я только начинал взбираться по карьерной лестнице, но, как и всех — меня преследовали неудачи, — не было денег, я не ел по трое суток, ночевал, где придется…«       Он предложил мне сесть в его машину. Я согласился. Думать, в таких ситуациях, не приходится.       Узнав обо мне достаточно нужной ему информации, мужчина решил дать мне немного денег. Вот так вот сходу.       Я не побрезговал столь абсурдным предложением. Принял стопку, в которой насчитывалось порядком сотни баксов.       Позже, мы разминулись с ним. Я выступил, получив в половину меньше, чем презентовал тот добрый малый.       Спустя какое — то время, мы снова встретились с тем мужчиной. Только ситуация была несколько иной.       Мы встретились с ним у игрового автомата. Мой „добродетель“ закидывал монету в автомат.       Сквозь ветер и шум машин, я слышал собственную песню. Мужчина жался носом к стеклу и вслушивался в звуки музыки.       Я окликнул его.       — Так странно слушать ее вместе с тобой. — С грустной улыбкой проговорил я.       Тот, сразу узнал меня, пожал руку с должным уважением к моей личности.       — Теперь, мы кажется поменялись ролями…       — Ты о чем?       — Помнишь, я одолжил тебе немного денег? — Он проницательно заглянул в мои глаза.       — Вроде того…       — Тем вечером, я оставил всю сумму своей девушке, намереваясь уехать в Канзас на пару дней. Путешествовать с таким багажом, оказалось бы, попросту, невозможным занятием. Я мог потерять их. Чего более, — их украли бы.       Так вот, по приезду в Финляндию, я двинулся прямиком домой. И что я там обнаружил? — Девушка смылась: оставила чемодан, но вытащила из него все, до последней купюры. Когда я открыл чемодан, то увидел вот что…       Мужчина кивнул мне и мы двинулись к его машине. Откупорив багажник, он достал старенький потрепанный чемодан.       Вскрыв его ударом ноги, мужчина безумно улыбнулся. Чемодан был полон беличьих хвостиков: разных размеров, цветов и мастей.       Мы потряслись от смеха. Поверх всего этого, лежала записка, на который было выведено игривым почерком: „Счастливчик“.       Я отдал этому бедолаге половину своих сбережений, — мы просидели в каком — то баре до самого закрытия.       Позже, я выпросил у него чемодан и отправился восвояси.»       — Эти беличьи хвостики заставляют меня помнить о той идиотской истории, понимаешь?       Лаури тронул один из них и покачал головой.       — Да уж, не завидую я тому парню.       — Женщины — дети дьявола. Попомни мои слова. — Я подмигнул Илонену и остановился посреди улицы.       Через дорогу красовался «База», — рок магазинчик, в котором работал Лаури. Мы попрощались, но ощущение чего — то недосказанного — висело между нами, будто плотная пелена возникала из неоткуда.       Не акцентируя на столь эфемерных вещах, я вывернул руль и со свистом помчался обратно. Пора было выводить Лили из спячки…       *Лишь в первой части допустимо вышеупомянутое слово «Рацио»       Рационализм — метод, согласно которому основой познания и действия людей является разум.       Каюсь, что и для меня самого это слово стало открытием из открытий. Посему, желаю поделиться им.       Negative: Dream Flowers.       …Никто не улыбнется, Когда придет время прощаться.       К чему весь этот мир?       Голова моя пуста, если я не против этого. Время пришло, начался обратный отсчет.       Я должен идти, и только Бог знает куда. То, что легко приходит, уходит также легко.       В неизвестном направлении… Необъяснимо…       Я не знаю, как забыть твои глаза. Твое лицо напоминает мне о моих чувствах.       И без слов понятно, что это моя вина. И когда конец будет близок, я дам тебе знать.       Цветы мечты в моей голове. Цветы мечты повсюду.       И я знаю, знаю, знаю, знаю! Мир слишком мал для меня.       Я здесь чужой. Я хочу попрощаться с собой в последний раз.       Я принадлежу другим мирам. Я знаю, пришло время позвать своего друга.       Я открываю глаза и вижу цветы мечты.