Похороненные сердца.

      …По тайным и отстраненным лабиринтам моего сознания, он шествовал непривычно - быстрым шагом.       Сознание стремилось к самоуничтожению.       Не единый вздох боли, что срывался с его губ — не стал основой для новой песни. Каждая строчка погибла под давлением черствых башмаком временности.       Непостоянность бытия и ее острые формы, что с каждым разом впивались в грудь, стлались впереди его глаз бесконечным облаком неизведанного.       Четкий ритм прекратил свое существование. Каждая клеточка наполнилась смрадом страданий.       Безмолвный рот ощерился в беспрекословной ухмылке. Каждая нить, связующая нервную систему глаза и обостряющая его видимость до планомерных образов, — порвалась, обуглилась и истончалась.       Во рту скопилась едкая слюна, волосы отчаянно барабанили по спине.       Шаг — прыжок; Прыжок с отвесной скалы в лепестковый водопад рухнувших надежд.       Плазменная цветность глаз — соитие таких священных взглядов за навесами хмурых бровей.       Мимика задергалась, злость ощетинилась. Желание, предаться своей любви, достигло эпохальных масштабов. Ни один градус ниже нуля - не колебал стойкое желание встрять в чужую жизнь и привлечь к своему сердцу небесный аромат его губ, распять таковой на жарком одре повседневности.       Оградиться, закрыться, исчезнуть из поля зрения ненавистников, создавши свой мир: стеклянный, но имеющий место на этой земле.       Упасть с ним в цветы, оплетая его ноги своими. До боли, до жестокой кровавой массы снимать его всхлипы с отчужденных параллелей.       Трепетать от весеннего ветерка. Не прогнуться, а возвысится. Не сломаться, а собраться воедино; По осколкам, по нитям, по образу.       Череда перекладин тает в его сознании. Их настолько много, что голова кружится.       Поезд своенравно стремится вдаль, рисуя живописный силуэт на чистом, но обманчивом небе.       Пусть посмеются и скажут, что не такой как все. Какая разница, сколько таких будет на бренном пути. Сколько хвороста сломается под ногами путника в заколдованном, дивном лесу с мифическими созданиями крошечных надежд?       Сколько желчи ты процедишь сквозь пыльные мешки своих ушных мембран.       Сколько радости ты испытаешь взамен на свою душу?       Не столь важна наша суть, Лили. Ты слышишь? Я хочу догнать этот чертов поезд. Я хочу взять тебя и скомкать в своих объятьях. Плюнуть в лицо этой женщине, что вовлекает тебя в дьявольский хоровод своих ничтожных и безалаберных танцев.       Хочу, поэтому, — бегу. Спотыкаюсь, быть может, выгляжу нелепо, но я бегу к тебе.       Одышка — совсем ничтожная вещь, по сравнению с тем бытом, в который я кану через лета минут. Да, именно, лета. Вольный загибаться и задыхаться, вместе с тем, представляя лишь кусочек твоей улыбки, ведь, большего мне не надо для счастья.       Нехватка воздуха породит астму. У меня нет лекарств, нет сигарет, что смягчают мою тщедушную болезнь.       …Видели таких заключенных, у которых на месте глаз темная полоса? Они сидят и смотрят на волю из тонкой полосочки оконного пространства. Тьма и желание скапливается в их глазах. Таков мой взгляд на тебя — одержимый, властный, завороженный.       Моя сказка, моя вселенная, моя пытка, мой страх…       Страх остаться в одиночестве, к которому вроде бы привык, а вроде хочется залезть в петлю. И ее принесут мне. Даже затянут потуже, чтобы наверняка издох - корчась в удушье.       Примерно таком, что роится сейчас в моей грудной клетке. А ты не видишь меня, и не смеешь обернуться, кролик.       Милый, маленький, пушистый, загнанный…       Сидящий в хрустальной карете, а на самом деле — в дешевом, пропахшем купе, с проседью белых накидок на жестких подголовниках.       Стремящийся выбраться из завихрений и водоворотов той правды, коей кормят тебя с самых малых лет.       Не страшно погибнуть ради тебя. Не страшно испытать космический взлет и оторваться от промозглой земли.       А если у нас получится вырваться из своих оболочек, то будет счастье, соизмеримое с одним маленьким глотком абсолютно — идеального виски.; Где спирт будет жечь горло, безумно целуя безутешную трахею.       Почему я не могу обогнать поезд? Я столько раз делал это в детстве… Он на маленькой скорости, и едва начал набирать обороты под властью монотонно — стучащих колес.       Почему не могу взять транспорт и приехать на вокзал ранее него? Почему не остановил в вестибюле? Не украл, не окрутил, не поведал страшные тайны своих греховным мыслей и влюбленностей?       Быть умным не так уж сложно… Сложнее не свихнуться под гнетом знаний и догадок. Под тяжестью правильных ответов на все существующие в мире вопросы. Но, можно ли преобразовать ум в чувства? Нет. Ты можешь дискутировать на самые вольготные темы, сыпать сарказмом, рядом циничных смешков и высказываний философских, но не можешь понять самого главного, — любви.       Не можешь объяснить ее, дать ей правильное название, и рассмотреть этот термин с привычной точки зрения.       В копеечных мелодрамах так красиво говорят, аж вырвать хочется. Не потому, что там, столь сильно переигрывают и стремятся к картинным, волховским, почти что — библейским образам любви. А потому что они открывают и закрывают рты. Да, их рты выпускают воздух, мимика лица напрягается, глаза становятся столь туманными, как небо Лондона… Но сути не видят. Не видят самого главного… Не ведают о чем говорят. Шаблонно, типично, а важно ли?       Многие люди съедят эту «скользкую стереотипную устрицу». За обе щеки засунут и отправятся спать после просмотра столь романтичной картины.       Укладывая голову на подушку, они подумают о еде, о сексе, возможно позавидуют соседям; У них дом богаче, а сыновья — статнее и красивее. Никто из них не подумает о том, зачем, например, создан этот мир? Кто мы?       Да, звучит не столь вкусно, как это могло выглядеть в мыслях…       Я распаляюсь для очередного рывка. Не знаю, что служит мне препятствием, но спустя пару секунд, я падаю и разбиваю руки в кровь. Сейчас, она кажется мне чем — то красивым, величественным.       Поезд моргает — будто подмигивает, после — скрывается за поворотом и уезжает в неизвестность. Я лежу посреди щебня и смотрю в небо, что влечет меня своими незыблемыми пейзажами. Стук колес еще слышен в моей голове, но вместо него внедряется второй звук. Топот. Я не       вижу бегущего, зато слышу тихие ругательства. Приоткрыв глаза и отбросив, прилипшие к переносице, волосы, я смотрю в пространство подле меня.       Голубое платье скользит змеей по щиколоткам.       — Лийса?       Та пролетает мимо со скоростью заправского бегунка со школьной сумкой наперевес. Не отвечая — она лишь дует губы от злости и смеряет меня снисходительным взглядом. Я снова закрываю глаза и проваливаюсь в краткое забвение.       …Ты всегда была странной девчонкой…       Линде находит купе и осматривает его с некоторым презрением, примечая свою непринадлежность к этому месту.       Свет солнца скользит по фарфоровому лицу матери. Она отбрасывает волосы и устремляет взгляд на прыгающие строчки таблоида.       Парень пытается заговорить с ней, но мысль о данном процессе отклоняется сама собой. Смерть того — предпочтительнее.       Заняв выгодное место, он пристраивается плечом к окну, но не смотрит в оное. Взгляд блуждает по фирменному чехлу подаренной гитары. Великолепнее этого подарка, лишь сам поздравитель.       Линде вспоминает сцену с прощанием и поднимает взгляд к окну. За, слегка, запотевшим стеклом стоит Вилле. Его взгляд глубже и выше всех сказанных слов на этой земле.       Поджилки готовы трястись бесконечное количество раз. Воображаемые стропы готовы стискивать и оттягивать сердце в направлении любимого человека.       Он не думает останавливать Лили. Лили принимает это за должное — неизменно и совсем не переживая за отрицание со стороны Вилле.        Всякий раз бывало подобное и данный инцидент лишь подтверждает догадку о непринятости, о собственной незначительности в глазах окружающих его людей.       Мама шумно откладывает газету и пристально смотрит на сына. Наблюдая за осунувшемся лицом, замечая урон и потери собственного чада. Его смятение и боль, при взгляде на парня, стоящего близ поезда.       Его пальцы неосознанно проводят по застиранной футболке, вероятно воспроизводя в своей тактильной памяти те прикосновения, что подарил ему друг.       Она понимает его чувства, но не стремится прийти на помощь. Она делает лишь то, что умеет, - не ведая любви и вынужденная сражаться за жизнь, финансировать обучение сына, приводить в порядок счета...       Ее мать всегда поносила свою дочь. Не верила в ее чувства, как и Риитта сейчас.       Тогда были тяжелые годы — не сравнить с нынешним временем. Все это в ее мыслях, а глаза прикованы к самому дорогому на свете, в надежде, воспитать в нем настоящего мужчину. В надежде посвятить его в жизнь.       Наконец — то, поезд берет разгон. Вилле исчезает из поля зрения, продолжая стоять и смотреть на вышеупомянутый. Спустя секунды он исчезает из виду и более не появляется.       Через минуту начинает происходить нечто странное. Рядом с поездом строчит маленькая блондиночка — она перепрыгивает через ухабы и машет руками, в надежде достучаться до Лили. Тот опускает взгляд на книгу в своих руках.       Мама воровато переводит взгляд на сына и грозит девчонке кулаком. Та морщит лицо и указывает на ее сына, мол « Скажи ему обо мне».       Сказать Лили о ненормальной, гораздо сложнее, чем игнорировать оную близ самых колес. «Вероятно она помогает этому Вало». Чертов Валильский мальчишка…       Секунды идут. Девушка еще способна бежать на одной дистанции с поездом. Кажется, в какие — то моменты она даже обгоняет их купе, тем самым, рискуя попасть в поле зрения Линде.       Терпение матери приходит к концу. Она мечется между желанием сына и здравым смыслом. Ведь его желания не сулят ничего хорошего…       Ненормальная начинает отставать. Мама прикусывает губу и роется в карманах, доставая из него приличный сверток. Она протягивает его сыну и одновременно указывает на девчонку. Та жалобно улыбается и машет ему рукой.       — Лийса… — Лили возбужденно вздыхает и приобщается к «немому кино». Та строит моськи и зовет его к себе, но парень упрямо не встает с места. Он смотрит на нее столь завороженно, что мама спихивает его с сиденья и кричит:       — Иди уже!       — А ты?       — Переживем… Вот, возьми.       Лили сжимает сверток, подхватывает гитару и сумку. Он ни на секунду не задумывается о своем поступке, признавая свою отчаянную тягу к этому городу.       Он целует маму в висок и срывается с места, бежит в тамбур. Дверь надежно закрыта проводником. Искать оную — лишняя трата времени, поезд никто не остановит ради такого чокнутого, как он.       С высшими силами он сдвигает ручку влево и дверь распахивается, вовлекая его в неистовый шум.       Колеса зудят и проходятся по ушам.       Цепляясь рукой за поручень, Лили старается удержать равновесие и прицелиться к падению. Лийса бодро догоняет его, принимая поклажу.       — Я не смогу, — Истерично кричит он, но природную силу ведь никто не отменял? Она сама тянет его вперед, она — готовит тело к мощному броску.       Прыжок. Линде падает на Лийсу, и они откатываются в кювет.       Парень закрывает глаза и улыбается, словно сумасшедший. Ее хлипкая фигурка борется с натиском, но после некоторых попыток — девушка замирает в обездвиженном состоянии.       — Ты какими судьбами? — Шепчет он, ласково проходясь пальцами по ее раскрасневшемуся лицу и убирая белые волосы с дрожащих губ девушки.       — Такими… Вилле бежал за тобой, но не смог догнать… Я подумала, что… -Она пыталась отдышаться, а парень не верил своим ушам. — .. Что смогу, и смогла.       — Как ты вообще узнала о моей отъезде?       — Йонне сказал. Это был его план «Б». До этого, он хотел поговорить с твоей матерью, но не смог застать ее дома. Учитывая давнюю дружбу с Вилле, он просчитал, что тот не сможет найти правильный выход из ситуации. Я лишь хотела объяснить ему, разжевать и в рот положить. Ведете себя, как дети, ей — богу…       — Но, тоже опоздала?.. Не объяснила?       — Да… — Она невесело хмыкнула и потрепала блондина по плечу. — Ты умеешь делать искусственное дыхание? Этот бедолага сейчас лежит в ста метрах от нас. Если он еще не умер — у тебя есть шанс разбудить «принцессу».       — Господи… — Лили закатил глаза и слез с девушки.       Но в голове у него была лишь одна мысль… «Куплю ему эти чертовы креольские серьги, он столько сделал ради меня…»       Пара сорвалась с места и бросилась на помощь…       Поезд давным — давно уехал.       Риитта грустно посмотрела на пустое место, где некогда — сидел ее сын. Ее стараниями, он обрел потерянную мечту, а много было надо?..