Похороненные сердца.

      Наверное я был готов к заведомому поражению.       Сегодня я узнал о том, что мой отец умер несколько лет назад. То письмо, что я сжимал в своей дрожащей руке, было последним его творением.       Я прикусил губу дабы не заплакать и не выдать своего отчаяния перед друзьями.       Йонне не стал лезть со своим: «Я же говорил», а Вилле увлёк меня в свои объятья, ни капельки не смущаясь перед друзьями.       Мы простояли целую вечность — ту вечность, что сыпалась по обе стороны от нас, скрывая наши тела за своими тяжёлыми занавесками.       Мотель взывал нас в свой уютный колизей и, уже через пару минут, мы оплатили номер, поднявшись по ковровым ступенькам на свой этаж.       Усталость окончательно сморила меня. Это было понятно без лишних слов и пустых разговоров с участниками процессии.       Сигарета исчезла за долю секунды, за ней — вторая. Я дымил, как чёртов паровоз под сочувственными взглядами товарищей.       Скорее меня съедало не горе по поводу утраты главного из родственников, а то, что мои друзья пустились в столь неблизкий путь ради очередного облома. Они молчали, но я знал о наличии их мыслей, таких непонимающих, злых и сочувствующих.       Вилле постарался увести меня из под «огня».        Мы вышли на балкон и отвязали тяжёлые портьеры, что рухнули за нашими спинами, сокрыв от цепких взглядов и помогая уединиться в горестном одиночестве.       — Йонне накаркал, — Вилле отмахнулся от светлячка и торопливо достал энную по счету сигарету.       — Глупости. Он лишь высказал свои предположения. Я и сам не верил в чудо, что обходило меня всякий раз стороной.       — Почему? Почему?..       — Я привык к подобным гримасам судьбы. Если не брать их в расчёт, то я счастливый и удачливый человек.       — Сколько оптимизма, — Вилле хмыкнул.       Его лицо светилось в полутьме. Светлячки любопытно сновали по его спутавшимся волосам.       Я прикрыл глаза и привалился к стене.       Завтра будет великолепный день, который не омрачит ни одна из ныне существенных подоплёк. А то, что режет глаза, не слезы, а хронический недосып. — Так и буду думать, пока не переварю тяжёлые факты своей жизнедеятельности…       — Хочешь расслабиться? — Вилле неспешно подошёл ко мне и слегка приобнял за плечи.       — Что ты можешь мне предложить? — угрюмо пробормотал я, едва справляясь с дрожью.       — Нельзя тонуть в своей боли. Единственная боль та, что должна притворяться в твоё сознание по мере нарастающих движений…       — Каких? — я сделал вид, что не понял его слов.       — Моих в тебе и твоих во мне, — он смущённо хмыкнул. — Предлагаю забыть обо всем.       — Почему ты думаешь, что это мне поможет?       «Будто он знал, что действительно может мне помочь в сложившейся ситуации»        Единственный способ расслабиться изобличил моё бедро. Вилле перевёл взгляд на свои джинсы и слабо расхохотался.       — Ого, — он скривил губы, — Как быстро ты среагировал…       — А чего тянуть? — Я пожал плечами и скользнул пальцами под его футболку.       — Ну не здесь же, кролик — за портьерами мой брат. Пошли… — он вышел с балкона и пересёк гостиничный номер.       Мы двигались по спящим коридорам. Моя боль начинала сходить на нет. Я позволил ей уйти, даже не попрощавшись со старинным чувством досады и гнёта.       — Здесь свободно… — Вилле зашёл в номер и аккуратно запер его на ключ.       — А вдруг кто — нибудь придёт? — я приподнял брови и присел на кровать.       — Может да, — он безразлично пожал плечами и присел рядом со мной. — Лили, я сочувствую…       — Давай без этих глупостей, пожалуйста. Ты же не хочешь это говорить, не так ли?       — Да, не хочу. Ты ел картошку фри?       — При чем здесь она? — я расслаблено ухмыльнулся.       — Твои волосы пропахли этой ерундой, — Он отрывисто рассмеялся и погладил меня по голове. — Когда успел?       — Какая разница? Идиот, портишь такой момент.       Я выбрался из его рук и отошел к окну, к тому, откуда простирался чудесный вид на незнакомый ночной город.       Вопреки предыдущему, в этом не было бесчисленного количества заводов и прочих прелестей мира Валлилы, зато были сады, роскошная архитектура и ни с чем не сравнимая прелесть свежего воздуха.       Так я мог простоять сутки, пока мое тело не рухнуло бы от усталости; Разглядывать миниатюрные модели «макетного» городка — удовольствие из высшего разряда.       Светильник противно зудел на веках, и я поспешил выдернуть данный из розетки.       В номере воцарился торжественный полумрак.       Через мгновение в комнату начали проникать пучки света, что обосновывались на крайне подозрительных поверхностях.       Один из лучиков расположился на бархатных ресницах моего друга. Его глаза трагично разглядывали дешевые обои, а губы кривились в насмешливой ухмылке. «Силуэт» расслабленно вздохнул и «достал» сигарету из пачки.       — У тебя ведь нет никаких кошек…       — Более странного монолога я прежде не видывал.       — Вовсе он не странный. Я читал Эдгара Аллана По. Ты все время стремишься подражать ему.       — А, ты про это… — Вилле шумно вздохнул и закинул руки за голову. Полежав так немного, он снова пригубил фильтр и пожал плечами. — Что в этом плохого?       — Просто мысли в слух, как говорится.       — Так подари мне кого — нибудь. Обезьянку, не знаю.       — И что ты с ней будешь делать? — Я округлил глаза.       — Я буду божиться на нее. — Вилле фанатично «заблестел».       — Давай я подарю тебе кактус? Если он загнется — будет не так много вони…       — Можно. Надо ведь с чего — то начинать… Хотя, у меня есть брат — солидная макака. И кролик…       Я устало закатил глаза. Снова он на своей волне.       Я, скорее, напоминал собаку — преданно посматривая из темноты и стараясь не потерять из виду не единого его движения.       Позже я упал рядом с ним и уставился в потолок.       Вилле отвлекал меня своим шебуршанием — устраиваясь по удобнее и что — то бормоча себе под нос.       Секунду спустя я перевел свой взгляд на его сильную руку, что лежала совсем неподалеку: набухшие приторной кровью, его вены  волновали мое сознание похлеще какого — нибудь порно.       Только сейчас я понял, насколько сильно соскучился по этим пытливым и любопытным пальцам. Хотелось облизнуть один из них, или чего хуже — ощутить в себе.       Кровь приливала к вискам, возбуждение росло с каждым ударом сердца — тяжелой поступью оно прокралось от кончиков пальцев ног до макушки. Словно бы оттуда ему было проще наблюдать за сложившейся ситуацией.       Ладонь двинулась по моему животу и обличающе расположилась на самом подступе к ноющему, просящему, и желающему, паху. Я рефлекторно дернулся, желая продолжить ход оных к сосредоточению всей моей нервной системы на данный момент.       — Мы столько месяцев знакомы, а ты ведешь себя по — прежнему. Совсем недавно мы трахали друг друга… Помнишь эти ощущения?       — С трудом, — Я больно глотнул и перевел взгляд на пытливые глаза. «Зелень» пошло мерцала, взывая к развратным пляскам.       Для того, чтобы увидеть мой стояк не требовалось ни биноклей, ни текстурных прикосновений к грубой ткани джинсов. Казалось, его монументальные громады вполне можно было увидеть с другого материка…       А Вилле как всегда ничего не видел, или делал вид, что ничего не замечает.       Его багровая рубашка была самым приятным бельмом на моих усталых глазах, и не потому ли, что знал я, какие таинства скрывает мягкая материя; Клочок испуганных нерв, изящную шею подрагивающую от беспрестанных глотков, впалую грудную клетку с тончайшими поребриками мускульной массы и костяного остова…       Такая анатомия пришлась мне по вкусу, и я не упустил случая пригубить каждую из вышеописанных, приложиться к низшим деталям и облюбовать языком углубление на шее.       Вилле нисколько не удивлялся моим несусветным ласкам, даже наоборот — стремился впитать каждую из них.       Время плавно перетекало из полуночи в рассветную мессу. Дыхания становились учащенными, а мысли безбрежными, полоумными, просто дичайшими.       — В мире нет ничего такого, что длилось бы вечно и беспрерывно. Думал об этом? — Хрипло прошептал я в его губы.       — Разумеется, каждый день и глядя на тебя. Я чувствую каждую нотку твоей боли, твоей радости, твоей оскомины, что притворилась на глаза при взгляде на этот хаотичный мир. Если бы я мог остановить твое саморазрушение, то непременно пришел бы на помощь. Но и это состояние спешит смениться на другое. Ты постоянно меняешься, как и все люди, в зависимости от настроения.       — И что ты будешь делать? Станешь ли лечить меня? — Я смешливо заглянул в его потухшие глаза.       — Да, видимо нам не обойтись без этого. — Он поменял положение своего тела, и вот — я лежу снизу, под омрачающей тяжесть любимого мною тела.       Дыхания хватает ровно на минуту.       Позже начинается борьба с вожделенными ощущениями, кои даруют его заунывные руки. Именно — «заунывные», ведь в них нет азарта. Есть лишь спокойствие, знание дела и невероятная гордость от состоявшейся близости.       Появляется нестерпимое желание умчаться в дали дальние, либо закупорить все окна и бреши, дабы ни один взгляд не посмел изобличить нас в столь пагубном досуге, ни одна внешняя ветошь, которая подглядела бы в «замочную скважину» нашей любви.       Будучи в состоянии не комфортном, но удивительно — приятном, я принял каждый глоток эфемерного счастья.       Понятия не имею, что происходило со мной там — снизу, ведь я все время сосредотачивался на его глубоких, пронзительных глазах. Они проверяли меня на прочность, спрашивали: «Хорошо ли тебе»?       Мои ладони проникли под ремень его брюк, любопытно отдаваясь ощущениям чужого тепла.       Вилле задушено всхлипнул и поцеловал меня в ноющий висок.       — Можно и пальцами, — Прошептал он, краснея от собственных слов. — Сейчас, именно сейчас, я бы хотел быть ближе к тебе, ни в коем случае не отдаляться и не превращать тебя в чертов кусок плоти, как бывало в прежние разы. Если бы можно было трахаться с твоим сердцем, именно этим я бы и занимался всю долю свободного времени.       — Да, ведь для этого тебе не пришлось бы стягивать свои кожаные «путы», не так ли?       Я не дождался его ответа и продемонстрировал полную свою невменяемость, входя указательным пальцев в его разгоряченное тело. Вилле испустил короткий стон и качнул головой.       — Все в порядке, — Подытожил он, напористо насаживая свое тело на мою руку; Он выгнулся до неприличия развратно, проводя пальцем по кромке собственных губ.       Что ни говори — восхитительное зрелище, позволяющее замарать собственные джинсы на чем свет стоит. — Кажется, я хочу иначе, а ты?       — Ты хочешь быть снизу? — Пугливо спросил я, понимая отчасти, что не готов к подобному повороту событий. Но, бесполезно было сопротивляться.       Ремень небезопасно дернулся в короткой пробежке пальцев по данному. Брюки скользнули ниже, и я завороженно уставился на его почти обнаженное тело.       В прошлый раз я предпочитал разглядывать его со спины, а теперь же…       Настолько мужественным и женственным — одновременно, — мог быть только он; С темными, припавшими к плечам, волосами, ласкавшими своими «языками» каждый белесый изгиб во тьме, с податливым, слегка подрагивающим, телом, со сложными татуировками на отдельных его участках.       В детстве я слыхал о сексе. Разумеется от свей матери, которая от всей души ненавидела сие занятие.       В моменты данного, как говорила она, люди имели склонность выглядеть отвратно и невежественно, с открытыми в исступлении ртами, с безобразными лицами.       Само по себе, такое занятие причислялось, с ее слов, к похоти и безнравственности.       То, что я видел сейчас потрясло меня до глубины души.       Будь этого больше — момент не имел бы должной сакральности и прелести.       Меньше — не знаю, но, все равно иначе.       Все должно было оставаться на своих местах.       Берусь отметить, что впервые участвовал в чем — то подобном, ежели просто лицезрел оное на каких — либо картинках, тайно припрятанных в недоступных для чужих глаз местах.       Если жизнь и смеялась надо мной, то за свой смех она платила самой потрясающей монетой. Монетой ввиду Вилле, что так девственно отдавался новым ощущениям, без капли прежнего сарказма, без приторно — собачьего смешка сквозь припухшие губы.       Он доверял мне, а это дорогого стоило.       Мне было паскудно совать в него свой член, но иначе я не смог бы чувствовать его во всех смыслах этого слова.       Он был заранее подготовлен и с удивительной легкостью позволил мне войти в свое пагубное тело.       Сознание взмолилось о своей усталости, намереваясь «кончить» в первую долю секунды. Приказ мозга стоически аппретировал все возможные попытки на преждевременную остановку.       — Ты сверху, даже сейчас. — Я прикрыл глаза и потянул его на себя.       Такая поза была неудобной, но вкус ощущений от этого не терялся.       Облекая своими пальцами его влажные плечи, я уверенно поймал его губы в тернии собственных.       Он безвольно среагировал на мои прикосновения и сумел ответить на томительный, доменный поцелуй.        В комнате было столь жарко, что я искал глазами образ гальванической батареи, но, не нашедши оной, вновь возвращался к иступленным движениям моей плоти.       Энергия притворялась из неоткуда, и я давно перестал задумываться о ее источнике — просто черпал ту из глубин загнанного тела и удовлетворенно выдыхал в пространство.       — Не дай бог мы попадемся…       Вилле не замечал ничего и никого вокруг, даже меня.       Он настолько сильно погряз в собственных мыслях, что вряд ли представлял себя на постели в моих объятьях.       Если бы была такая сверх способность, то он уже давно бы отделился от своего тела и проник призраком в мое собственное.       Кратким движением он попросил у меня сигареты. Я благодарно отвлекся и нашел те под одеялом. Разумеется это произошло после того, как я не сдержался и заполнил его изнутри своим семенем.       Вилле включил сознание наподобие лампочки — он рухнул рядом и жадно подкурил из мои рук.       — Лили Линдстрем… — Он затянулся по — крепче и недовольно посмотрел на меня. Я же слегка опешил от такой перемены настроения.       — Что не так?       — Если не прекратишь меня трахать — я почувствую себя пассивной подстилкой.       — Пф, ты сам напросился.       — Самое интересно, что мне это нравится, — Он грубо рассмеялся и закинул ногу на ногу. В такой позе он более — менее походил на известного всем Вилле.       — Вот отправимся в тур, и сгорим в своих желаниях. — Я грустно вздохнул.       — По — крайне мере, я буду стоять на сцене и точно знать, что хотя бы у одного моего одногруппника в штанах теснее, чем в тур — автобусе. — Он заправил волосы за ухо и издевательски рассмеялся.       — И правильно… Зачем мне медиатор? Буду первым в мире гитаристом, что молотит членом по струнам. Как смешно…       — Ублюдок, у меня снова встал. — Вилле просверлил меня взглядом и торопливо потянулся к одежде.       Я наблюдал за ним долю секунды, а затем поймал его пальцы. Наши ладони переплелись на простыне       — Вилле, не надо. Давай просто полежим, я так редко вижу тебя настоящим.       — Как скажешь, — Он грузно улегся обратно, но пальцы не отпустил — даже не шелохнулся.       Он был готов потакать мне, даже если мои желания расходились с его личным мнением.       Спустя какое — то время мы снова повторили; Вилле сам попросил добавки. — Он настаивал, развратно терзая мои безутешные и распухшие губы…