***
Нацу не пострадал вовсе: относительно целый и здоровый, не считая царапин. Как ему удалось не покалечить себя, не прибить злосчастного балкана, а самое главное — не превратить сложное устройство горы в одну сплошную полость, увы, никому не знать. Ну разве что, можно предположить, что с монстром он устроил ни что иное, как бег с препятствиями по ледяным пещерам, этакие догонялки. Нацу может — ребенок ребенком, тут уж ничего не поделаешь. Так вышло. Ломать перед собой завал, именно ломать, а не разбираться камушки оказалось в новинку. А еще это больно, несмотря на любую форму. Трансформация, стоило только волшебнице оказаться в пещере, уничтожить преграду, тут же исчезла. Лисанна уже человеком летит кубарем по полу, задевая собой все торчащие вверх камни. Окружающий мир непривычно сказал перед глазами, переворачивался и снова возвращался в привычное состояние на доли секунды, снова превращаясь в один сплошной водоворот, вихрь. Камни больно царапали все: руки, ноги, даже спину сквозь плотную ткань куртки. Лисанна была бы рада наконец остановиться и нормально оглядеться, отдышаться, да хотя бы встать с земли, но, видимо, не судьба ей это сделает. Она затылком ударилась о внушительное препятствие перед собой — то ли камень, то ли стена, но это уже не играет важной роли. И так натерпевшуюся от катания по полу голову пронзила жгучая боль, и Лисанна инстинктивно зажмурилась еще больше, зашипела, будто бы ей в открытую рану заливали йод. А потом мир померк, стал темнее, цвета потерялись — их будто бы за один раз взяли и поглотили. Пространство сузилось до одной малюсенькой точки, а потом и вовсе исчезло, растворилось где-то в небытие. Глаза закрыла черная пелена с кроваво-красными краями. Куда все подевалось?***
Какой зверь самый страшный? Нет, не самый большой. И даже не тот, у которого клыки с вашу ладонь. И отнюдь не человек, как многие могут подумать, отдаваясь философским рассуждениям о том, что все люди — сволочи еще те, редкостные даже, никого такого отвратительного на планете больше и нет. Самый страшный зверь — это любой, но раненный и загнанный в угол, потому что таким просто отступать некуда. Их поглотило отчаяние, так что подумайте двести раз, прежде чем драться с теми, кому нечего терять. А потом подумайте еще столько же и поймите: вот вам как раз таки есть, что потерять. Нацу такие вещи не отягощали совсем, потому что ему плевать, кто там в отчаянии, а кто нет. Все, что более-менее похоже на инструкцию из книжки про выживание, где подробно объясняется, кого лучше не трогать, чтобы остаться с руками-ногами, им сразу же отметалось. Вот глупости! Кулаком по лицу можно уладить все дела, а если не получится, можно задействовать ногу. Балкан вел себя ну совсем странно: то кидался в бой, то убегал, трусливо поджав хвост. Последнего, кстати, у него не было. Нацу вообще хотел поскорее отвесит «злодею» целительных тумаков, победно уйти искать друзей, а потом вернуться с ними в гильдию, чтобы рассказать про их приключения Ромео, конечно, совсем немного приукрасив действительность… Что заметит Грей, вставит свое слово, а потом все пойдет-поедет по накатанной. Но балкан не думал, что возвращаться в повседневность — это идея хорошая, поэтому он продолжал неистовствовать, бросая от одного угла к другому. Драгнил не устал, ему даже нравилось, что теперь противника он уложит не одним лишь ударом в челюсть, но все рано или поздно начинает надоедать, особенно если учесть, что все куда-то разбежались. А мало ли что случиться могло? Поскользнулся и сломал ногу. Поскользнулся и сломал руку. Поскользнулся и сломал что-то еще, что можно сломать. Причин для опасений за друзей хватало. Нацу почти впечатался в стену — балкан улизнул, а вот он не успел затормозить. Руки, выставленные вперед, спасли от того, чтобы разбить лицо. Костяшки пальцев непривычно заныли от такого удара, но Драгнилу все равно — ха, подумаешь, сильно покалечился! Он еще недостаточно показал балкану, где здесь раки зимуют, так что можно смело не обращать внимания на раны и царапины, которых было не так уж и много. Балкан, утробно рыча, уже выдвигался к выходу из пещеры, намереваясь еще раз побродить по лабиринту да вернуться обратно, но Нацу следовать за ним или ждать тут не хотел. — Э-э-э, нет, товарищ Горная-Обезьяна-Которая-Мне-Надоела, подождите, мы еще не закончили, — возмутился Нацу, чувствуя, как его руку охватывает огонь. Это, наверное, странно смотрелось, когда у живого человека рука внезапно воспламеняется, так еще и с ней ничего не случается, будто это не огонь вовсе, а какая-то иллюзия. Впрочем, кому бы что не казалось, Железный Кулак Огненного Дракона поставит все на место, никаких сомнений. Вот только рука, занесенная для удара, внезапно остановилась в паре сантиметров от морды балкана. Что-то рушилось за спиной. Если это обвал или лавина какая-то, то будет слишком плохо. Нацу отскочил назад в соображениях своей безопасности, дабы балкан, не воспользовавшись его замешательством, не пошел в атаку. Когда пыль и каменная крошка немного осели, Драгнил рассмотрел огромную дыру, зияющую на том месте, где некогда был завал, который он и сам хотел убрать, да вот только времени не было. Но теперь новый проход открылся сам. Балкан остался стоять на месте, словно каменное изваяние, удивленно таращась вперед. Что ж, это самый удобный случай, чтобы нанести решающий удар, который положит конец всей этой беготне. Нужно только выждать момент и резко произвести удар, не давая ни секунды врагу, чтобы уклониться или сбежать. Этот день можно смело назвать днем, когда все планы рушатся. Или днем патологического неудачника. Нацу уже был готов развернуться, он прямо нутром своим чувствовал, как его переполняет энергия, как все идеально выйдет, но внезапно его отвлекает всего лишь один человек. Нацу не знал, кто же разрушил преграду между этой пещерой и очередным ходом — сама Лисанна, или же кто-то ей помог, — но сама младшая-Штраус лежала в углу, не подавая особых признаков жизни. И это не на шутку его испугало, что все балканы сразу же ушли куда-то далеко, вылетели из мыслей, будто бы их выгнали прочь. Только бы. Ничего. Серьезного. Так часто бывает: вот живешь себе хорошо, смотришь на свою прекрасную жизнь и подмечаешь, что все идет своим чередом. А потом — бац! — и что-то случается, чаще всего то, к чему ты не готов. То ногу сломаешь, то любимая собака умирает при неизвестных обстоятельствах, то ребенок пропадет… Нацу не боялся сломать никакую конечность, собаки у него не было, только кот, а о детях, кажется, ему рановато думать. Зато была Лисанна, которая вот так просто лежала на холодном полу как неживая. И это совсем ненормально. Даже не оглядываясь, Драгнил кинулся к подруге, совсем не понимая, что делать. Вроде, жива, дышит, значит, все не так уж и катастрофически, но положение дел это не особо и изменило: на его руках находится бессознательная девушка, которую надо либо привести в чувство, либо… А что еще можно сделать? Унести отсюда? Да, самая лучшая идея! Не оставлять же ее здесь, на холоде в какой-то неизвестной пещере. Но… Где-то здесь, возможно, был Макао. Такой же живой. И такой же друг, которому тоже нужна помощь. Бросать все ради Лисанны… Да, черт возьми, придется бросить! Кто вообще выбрал эту чушь, что все мы должны помогать друг другу одинаково, любить чужих детей и равно относится ко всем? Идиотизм, не более, потому что всему в этой жизни надо отдавать приоритеты, расставлять по полочкам и давать призовые места. Что-то важнее и кто-то важнее, и пугаться этой простой истины не надо. Вот только от осознания того, что жизнь так устроена, легче и не стало. Придется выбирать: либо добивать балкана, тратить время на поиски Макао и все прочее, либо уходить с Лисанной до ближайшего населенного пункта. И Нацу выбирает второе. Лисанна однажды сказала в тот злополучный день, когда ее чуть не убили, что жить нужно только днем сегодняшним, не зацикливаясь на том, что будет завтра, и тем более не горюя о прошлом. Это вовсе не значило, что нужно всецело отдавать одному единственному дню, не помня прошлого и не думая о будущем, надо просто найти этакую золотую середину. Жить сейчас, а не «вчера» и «завтра». Все было слишком легко. И вот сейчас есть Лисанна, которой пришлось несладко, и ее надо то ли лечить, то ли спасать, то ли возвращать в мир этот. Во всяком случае, есть Грей. Да и на Макао еще надежда есть, может, он и не лежит где-то израненный, а блуждает тут, в горе, ну или добивает злосчастных монстров — не даром кроме этого по пути никого и не встретишь. Есть тысячу утешений, помогающих Нацу смириться со своим выборам, не чувствовать себя предателем, но есть одно, что ставит на сомнениях жирный крест. Это Лисанна. Милая и добрая Лисанна, которая дозволяет тебе почти все, терпит тебя и даже любит. Как друга. И разве можно ее сейчас бросить и сказать, что она подождет? — Лисанна, вставай! — Нацу не доктор. Он вообще совсем недавно узнал, что царапины на коленях нужно обрабатывать: обычно никого к себе с таким не подпускал, глупости же. И максимум, что он смог, так это просто потрясти бессознательную девушку за плечи, стараясь это делать аккуратно. — Меня Мира же прибьет, мокрого места не останется… Не умирай, пожалуйста! То есть, умирай, но давай не сейчас, как-нибудь потом, лет через семьдесят. Дальше Нацу ни сделать, ни сказать ничего не смог: тяжелая лапа балкана ударила в нескольких метрах, оставив после себя большую вмятину. Только этого еще не хватало… Саламандр решает больше не церемониться и вложить в удар всю силу, что только может, потому что есть дела намного важнее, не требующие отлагательств. — Ты мне надоел, — недовольно бурчит Нацу. — Сначала ты меня пытаешься убить, потом убегаешь, дальше водишь по этим пещерам… Пора заканчивать, короче. Это, наверное, подстроенная кем-то шутка. Знаете, такая смешная и крайне профессиональная шутка, потому что кулак Драгнила снова не попадает в цель.***
Грей просто остался не у дел, вот только такое обстоятельство ему на руку не сыграло: если он так продолжит блуждать в поисках чего-то, то ничем хорошим это не обернется. Пора и бы делом заняться, план придумать, осмотреть места, где еще не был, запомнить то, где был… Ну или хотя бы найти кого-то, а то одному шататься — скука смертная, не говоря уже о том, что одному тут гулять крайне опасно, да и страшно. Глупо было бы верить в то, что взрослые парни — это такие существа, у которых страх отключили полностью. Да, они тоже иногда боятся темноты. Или пауков. Или забираются под одеяло, когда за окном бушует гроза. Да много чего они делают, поверьте, просто не всегда афишируют. Грей бы и шел так дальше, если бы не два важных аспекта. Во-первых, это крайне неразумно, а во-вторых, было, если честно, неприятно — нутро выворачивало при каждом шаге. Сами посудите, каково блуждать по полутемным загадочным коридорам непонятной природы, ожидая, что какая-нибудь тварюга нападет сзади, и тебе придет конец. Могильный холод прошелся по ногам. Тут, несомненно, и без этого дубак чувствует, но это внезапное ощущение призрачной прохлады вообще было неправильным. И, по законам жанра, что-то должно произойти, что-то крайне нехорошее, потому что резкое похолодание — это вообще не к добру. Чем дальше Фуллбастер шел, тем его больше не отпускало предчувствие неприятного «подарочка», который готовят ему, возможно, за следующим поворотом. Или вон за тем углом. Но сомнений в том, что где-то здесь подвох, ловушка, уже не оставалось: тревога нарастала стремительным темпами, росла как на дрожжах. Когда тебе страшно или тревожно, есть один замечательный выход — убеждение самого в себя в том, что все не так уж и плохо. Не так страшен черт, как говорится. И уже не важно, убедишь ты себя в правде или обманешь, ведь цель достигнута. Тебе и мир уже кажется не таким безнадежным. Грей попытался повторить тоже самое, пытаясь вбить в свою голову, что никто его кокнуть тут совершенно не желает, да и никого тут не осталось — всех перебил Макао, кроме одного. Потом Фуллбастер переключился на мысли о друзьях, которые тоже просто обязаны быть целыми и невредимыми. Но не все способы одинаково действенны, не все приносят результаты. Тут уж как повезет. И Грею ничего не помогало: как бы он не пытался навязать себе мысли о том, что ничего ужасного случиться не могло, отвратительный липкий страх не отступал, засасывая его в дыру отчаяния дальше. Это должно же рано или поздно свершиться, верно, ведь не все так хорошо на белом свете? Должно случаться что-то плохое, чтобы потом случилось что-то прекрасное — это закон жизни, закон равновесия, закон баланса, который нельзя нарушить. Это все выглядит излишне правильным и верным, но что делать, если ты всего лишь человек, который не хочет смириться со смертями и бедами в собственной жизни? Встревает извечное «но»: равновесие равновесием, а друзей спасать надо, нельзя допустить, чтобы кто-то покалечился. Не дай бог, чтобы умер. Это будет самое худшее, чем вообще может обернуться эта неудачная экспедиция по спасению. Макао, быть может, хуже всех — пока вся команда отчаянно пытается спасти себя самих и отделаться от балкана, он… Где-то. И никто не узнал, где именно, хотя сюда за этим пришли. Настоящий парадокс. Грей невесело усмехнулся своей догадке — вот так вышло, что пропавшего товарища так и не нашли. Что искали, то и не откопали… Грея нельзя было назвать слишком пугливым, и Нацу, выскакивающему из-за угла с криком «Бу-у!», он просто давал хорошую такую оплеху, что у Драгнила на ближайшее время желание пугать людей отбивалось само собой, и не потому что он был увлечен местью за подзатыльник, нет. Точнее, не только. Такие шуточки только пугали Лисанну или Юкино, которая могла чисто случайно оказаться не в том месте и не в то время. Один раз попалась даже Эрза, которая почему-то сменила гнев на милость и посмеялась. И Грей этого не понимал: как только он что сделает не так, так госпожа Скарлет, блин, тут как тут со своими нравоучениями. Но сейчас Фуллбастер и шороха бы испугался, да только тут слишком тихо, даже неестественно. Ни завывающего ветра, ни капающей воды — будто бы его отделили от внешнего мира, заперли и не собираются выпускать. На всякий случай, повинуясь минутному порыву, волшебник постучал кулаком по стене и убедился, что мир все же решил просто замолчать. Да, он явно слышал звук собственного удара. Глухим он точно не был, можно быть спокойным по этому поводу и ждать глухоту где-то лет под восемьдесят-девяносто. Все странности были похожи на лестницу — чем больше ступенек проходишь, тем ты ближе к самому апогею, все выше от нормальности. Грей резко повернулся: застать врага врасплох — отличная тактика на все времена, вот только никого не было. Ни сзади, ни сбоку. Но Фуллбастер точно знал: кто-то за ним в тот момент следил. Внимательный взгляд ощущался физически, так что сослаться на разыгравшееся не на шутку воображение не получилось бы — там явно кто-то был. Но Грей избрал для себя два варианта — либо его преследуют, либо все. Тю-тю. Шарики за ролики, да здравствует смирительная рубашка! И никакие «показалось» тут не пройдут. Либо реальность, либо сумасшествие. Да, Грей мог бояться, он такой же человек, как и многие другие, со своими слабостями и страхами, но доводить себя до того, что несбывшиеся опасения начинают мелькать перед глазами, выходить из-за углов, ползти по стенам — нет, извольте, это будет противоречить природе Фуллбастера. За ним могут следить. Он может сойти с ума и видеть галлюцинации — довольно сурово, но кто в этой жизни что-то отменял? Ну уж никак ему под влиянием страха не причудится ничего такого. — Слушай, я адекватен, зуб даю! — Грей поднял глаза к потолку, сам не зная, что пытается там найти. — С моим здоровьем и ясным разумом никакая психушка мне не светит, так что все, давай завязывать с прятками! Показывайся на свет. Так уж и быть, тебя, может, и не трону. Какая опрометчивая глупость — вызвать своего невидимого врага на бой, не зная, что он такое, что из себя представляет и что может. Но терзать себя домыслами или просто убежать… Нет, Грей себе подобного не позволит, уж лучше на свой страх и риск взяться в открытую драку. Да и не предприняв ничего, не увидишь лица недруга, верно? Фуллбастер неприятно поежился и клацнул зубами зубами — снова резко похолодало. Потом воздух буквально выбило из легких: казалось, что грудь изнутри заледенела, покрылась инеем, и при вдохе все внутренности рассыплются ледяной крошкой. Грей вовсе потерял ощущение времени. Может, прошло всего лишь десять секунд, может, целая минута — для него тогда такие вещи не имели значения. Когда же в груди «оттаяло», Грей чуть не упал на спину — да так и задохнуться было недолго! Зайдясь в надрывном кашле, он зло оглядел пространство вокруг и не заметил никого и ничего, кроме размытых белесых бликов на стене, похожих на еле видимых солнечных зайчиков. На душе было тоскливо, как будто маг остался один единственный на планете. Грею такие дела пришлись не по вкусу: нет уж, драка должна быть открытой, лицом к лицу, а вот при такой ситуации можно выбирать, насколько честные способы следует задействовать. Конечно, сам Фуллбастер не был таким честным-пречестным, но сейчас удары в спину диктовали для созидателя одно: нужно сражаться, видя друг друга. Сражаться хоть немного честно по отношению к противнику. «Что вы забыли здесь, люди?» — раздалось ударами грома в голове, и Грей просто закрыл глаза. Это что-то типа реалистичного кошмара? «Если человек не ответит, он будет за это расплачиваться», — продолжает тот же самый голос, и Фуллбастер передумывает. Нет, все-таки он шизофреник. У нормальных людей голосов в голове быть не может. Ну и что дальше? Попросят кого-то убить или со скалы бросится? Так же делают эти непонятные голоса в голове сумасшедших, верно? Не сказки же им читают. «Испытавшему мое терпение долго жить не отведено», — этот голос такой спокойный и холодный, что угрозы действительно пугали, а не становились просто злыми криками, в реальность которых сложно поверить. — Я сюда друга искать пришел. Потерялся он, — набравшись смелости, ответил волшебник, которому просто сердце подсказало в этой ситуации изъясняться просто и без излишеств, ну почти как дурачок. Или как ребенок, который не смыслит, кто перед ним, и с честным взглядом рассказывает все о том же потерянном друге… Вот так попал. Наверное, смотрелся он смешно — ему в голову транслируют всякую несусветную чушь, а он покорно отвечал, прикинувшись вообще человеком недалеким. Интересно, а этот «передатчик голоса в голове» (наверняка какой-то маг) думал, что Грей примет его игру за чистую монету? Но для Грея были и хорошие новости: поразившись своей догадке про постороннего мага, он перестал себя считать человеком со съехавшей крышей. Где-то на девяносто пять процентов он уверен, что он чист от всяких душевных болезней. И если он сейчас продолжит отвечать вразумительно, будет и дальше решать, как говорить и поступать в этой ситуации более правильно, чтобы не влипнуть в дела похуже, то процент адекватности повысится до девяноста восьми. А два остаются просто так, потому что все мы в этом мире отчасти ненормальные. Врат отлично умел влезать в чужие головы и искусно прятался там, где это сделать практически невозможно, но сможет ли он реально ранить или убить одним ударом? Что ж, придется немного поиграть в этом театре. Совсем чуть-чуть, если скрывающемуся недругу так хочется. — Он потерялся недавно… — продолжил Грей. — Я еще, к слову, других своих друзей взял, мне бы их тоже неплохо отыскать. На секунду Грей задумался, а правильно ли он поступил, продолжая строить из себя доверчивого мальчика. Ладно, Макао — это основа его правдивого рассказа, потому что без него не было бы это заварухи, так что он оправданно занимал в пояснении Грея почетное первое место, но с остальными… Стоило ли говорить о них? Если допустить, что враг совершенно не знает, что где-то там, за пределами этой пещеры, в части холодной горы бродят два человека и кот, то, получается, Фуллбастер просто сдал их. А в голову чужого мага может взбрести все, что угодно. Но Грей отматывать время не умеет, и единственное, что в его силах — думать еще тщательней, прежде чем что-то ляпнуть. И это трудно, потому что любая заминка — вещь, кидающая на тебя тень подозрения во лжи. Когда говорят правду, то особо долго и не думают, а выкладывают все и сразу. «Ты слишком много говоришь, человек», — процедил голос, и в нем явно слышится немалое раздражение, которое звучит как рык какого-то горного хищника. Что-то гордое и величественное было в интонации, но Грей не мог понять, только ли кажется ему или на самом деле так есть. Но прежний холод, прежняя отрешенность и чуждость к эмоциям прошла. Что ж, хоть какой-то прогресс. «Ты говоришь и говоришь, но в твоих словах нет сути. Но даже если бы она была, то это все равно бы не свернуло в другое русло мое решение: вы слишком далеко зашли в запретное для людей место, поэтому умрете». «Это я еще говорю лишнее», — раздраженно подумал Грей, даже не поддаваясь на угрозы, как бы они правдоподобно и пугающе сейчас не звучали. Его новый разговорившийся «друг» из подсознания не сказал, что все мысли он прекрасно слышит, но слушать дальше голос не стал, все же раскрыв то, что он не поведал Грею. Может, это и к лучшему — пусть знает, какого мнения о нем Фуллбастер. Точнее, мысли Грея никто не трогал — он преспокойно мог думать дальше, как выбираться из сложившихся обстоятельств, но стоило ему только внутренне заговорить с собой или хотя бы прогнать в голове то, что он не хотел по каким-то причинам говорить вслух… Так что оставалось только принимать решения в собственной голове с осторожностью. И языком трепать точно так же. И двигаться. Тут вообще все надо с превеликой осторожностью делать. — Послушай, у меня этот цирк уже в печенках сидит, так что все, выключай вещатель в мою голову и выходи. Ну или уходи прочь, ты мне совершенно неинтересен, — вымученно простонал Грей, не особо надеясь, что враг его послушает и отстанет. — Я устал чувствовать себя ненормальным. К счастью, голос замолчал. Таки сработало, удача все же повернулась к нему лицом за все прошедшее время. Грей облегченно вздохнул, но тут спохватился — собственный вздох раздается одновременно со вздохом чужим. В голове. — Ты не понял? Прекрати, придурок! — возмутился Фуллбастер, дивясь тому, что загадочный враг не отступается от своих фирменных способов сражаться. Мог бы и что-то пооригинальней выкинуть. «Да ты точно ненормальный… — бесчувственно выдал голос. — Неужели ты до сих пор ничего не понял?» Этот голос будто бы не говорит с обычным человеком, а как минимум предсказание зачитывает, причем весьма и весьма нехорошее для всего человечества. — Кто ты? Или что ты? — наверное, так и надо было начинать, а то «Чего тебе здесь надо?» да «Беги, а то убью»… «Дух горы», — ответил голос на заданный вопрос, а Грей лишь улыбается. Круто. Дух горы. Горный дух. Дух. — А я фея, — усмехнулся Грей, удивляясь тому, что в чужую голову приходят такие странные идеи. Вроде, и неплохо, найдет тот, кто поверит, но… Серьезно? Горный дух? — Хвост показать? Или сразу волшебной палочкой по голове? Хотя, если так подумать, все же ничего так представление вышло, с уклоном в сверхъестественное. Осталось только призраков добавить, тогда вообще превосходно будет, замечательно, безупречно — полный сборник, так сказать. Мгновенная карма — это когда возмездие происходит в момент совершения дела. Ну или хотя бы через пару секунд после оного — временного интервала побольше это явление не предусматривало еще в своей природе, в своем названии. Мгновенно — это вот так сразу, без промедлений. И мгновенная карма заставляет тебя так же быстро, как и она сама приходит вершит возмездие, горько пожалеть о сделанном. И Грей уже пятый раз проклинал себя и собственных детей, внуков, правнуков… А проклинал за собственную легкомысленность. Развесил уши и забылся, а потом ему воздалось. Человека и животное объединяет одна вещь — что того, что другого можно запугать излишне сильно. И человек, и животное стремглав побежит спасать свою шкуру. Это — первобытный страх, который никуда не денется, сколько бы веков не миновало, на сколько бы мы храбрее не стали. То, что заложено природой, не так просто выкинуть из единой системы. Чего Грей боялся? Смерти. Вот так банально испугался, что будет гнить здесь из-за какой-то галлюцинации, из-за камня, упавшего на шею, из-за какой-то глупости, случайности, из-за пересечения ломаных линий жизни, которые неизбежно слились бы в один росчерк смерти. А умирать-то совсем не хочется. Ой как не хочется. Надо что-то срочно сделать, а лучше всего — сбежать. К людям. Чем больше народу, тем безопасней — всегда найдется тот, кто встанут на твою защиту. Может, друг, а может, и тот, у кого мораль не позволяет оставлять в опасности тех, кто сам защитить себя уже не в состоянии. Грей всегда умело держался на льду, потому что знал, что практически гнать по нему не надо. Не надо это делать так же, как и в час по чайной ложечке пытаться идти ничтожными шагами. Но сейчас Фуллбастер был сам не свой и телом владел из рук вон плохо, будто всегда существовал в состоянии эфемерном, нематериальном, а сегодня ему дали телесную оболочку. Память его представляла лист со смазанным текстом — что-то было некогда в этих расплывчатых буквах, но теперь ничего не разобрать, хотя призрак смысла еще бился о строчки. И вот Грей поскользнулся, когда предпринял все же отчаянную попытку убежать, и попытался встать на ноги. Сначала на колени, не обращая внимания на ободранные руки, потом он встал на одну ногу… В какой-то последовательность его правильных действий сходит на нет, превращается просто в хаотичный набор движений, и Грей падает на живот, больно ударяясь о лед, на котором он поскользнулся еще несколько десятков секунд назад, своей челюстью. Больно внизу лица и прикушенный случайно во время падения язык сыграли роль чудесного катализатора — чистый разум, не забитый хламом страха, потихоньку возвращался к Грею обратно, как корабль в родные гавани после дальнего, даже кругосветного путешествия. И первым делом он задает сам себе вопрос: от кого он бежал? Или от чего? «Перестарался, — буднично подводит итоги представления голос, ставя жирную точку одним лишь словом. Но нет, до конца еще далеко, как до границы пешком, и начинается новая глава, новая часть небывалого бреда. — Хотя с тобой трудно пришлось. То, что я перестарался — это неизбежность». Грей сел на холодный камень — единственное, что хоть как-то могло пойти на роль стула, — с открытым ртом. Нет, не от удивления — язык так горел болью, что хотелось набить в рот снега и льда, да побольше. «Ты отважный. У тебя храбрость бьет ключом…» — голос неожиданно ударился не то в философию, не то в оценку личностных качеств Грея… Все равно у него вышло так себе. — У тебя мозг сейчас фонтаном бить будет, — прорычал Грей, сплевывая слюну на пол. Крови не было, и весь рот изнутри онемел. Он языком внутри скользит по ровному ряду зубов — сначала верхняя челюсть подвергается проверке, потом нижняя. Ну и на этом спасибо, что все обошлось и зубы уцелели. Все на своих местах. Ни один не выбился и не покосился. — Из башки твоей рекой польется. Голос, видимо, опешил от такого и замолчал. То ли язык проглотил этот никудышный маг с его нелепым колдовством, то ли ему же и нечего больше добавить — все слова иссякли. Остались только ругательства. Грей был уверен: тот, кто игрался с ним такими разговорами в голове, сидел, удивленно таращась куда-то перед собой, наверное, внимательно вглядываясь параллельно и за границы пустоты. А еще он (а вдруг это она?) хмурил брови. «Ты безрассудно храбр, человек», — более раздраженно сказал голос, снова заводя пластинку про храбрость. — А ты что? Не человек? — в Грее раскаленной лавой бурлила ярость. «Дух. Горный дух», — пронеслось в голове волшебника, и на этот раз это были его собственные мысли, а не чужие слова, нагло запиханные без его желания под черепную коробку. Но все сразу же откидывается прочь, отметается, ведь здравый смысл — а ведь он тоже вернулся, — подсказывает: магия есть, а духов нет. Нет ни фей, ни эльфов, а ведьма — это слово, которым ты можешь назвать любую волшебницу. Как дура, только ведьма. У Грея не было излишней гордости, так что случайно наступивший ему на ногу мог бы спокойной, даже без извинений, уйти дальше по своим делам, не опасаясь, что за ним будут следить, по меньшей мере, года три, чтобы потом наступить на ногу в ответ. Но сейчас его разрывало изнутри, будто бы где-то там, среди скользких органов и сплетений сосудов, поселилась бомба, которая сработала, и взрывная волна стремится наружу. Какого черта, ответьте? У Грея бессовестно отрывали его время — время, отведенное на спасение друга. Грея пугали, Грею в уши раскаленным свинцом заливали всякий бред, который звенит в голове даже тогда, когда все молчат, а миром начинает править тишина. Грею кажется, что кто-то оборзел. «Веришь ли ты, человек, в то, что я дух этих мест? В то, что я храню эти горы? Храню каждый камень, выступающий из стены?» — Грей не верил. Отлично, это очень красивое представление, буквально сказка, но не для детей — слишком жестокие реалии, но занавес должен опуститься. Все имеет закономерный конец. Дело с Макао должно подойти к своему концу. Закономерному. И даже если он будет плохим, очень плохим, с летальным исходом, то все равно придется принять. С болью, но принять. Если даже циклы замыкаются, то у этой истории должен тоже быть конец. И если он не наступает, дело переходит в руки слабых и немощных, если сравнивать с силами Вселенной, людей, которым суждено прорваться до последнего слова. — Нет, я не верю, — признался Грей, еле сдерживая рвущийся наружу гнев. «Тогда тебе придется поверить», — вокруг стало холоднее уже не на пару градусов, что тоже весьма ощутимо, а раза… В два? Или больше? Грей не термометр, но единственное, что он мог сказать, так это слово «холодно». Особенно когда зуб на зуб не попадает, ничего другого лучше и выскажешь. — Обычная магия, — все еще морщась от боли в прокушенном языке и трясясь от внезапно нахлынувшего холода, объяснил Грей. — Всего лишь рядовая магия. «С каждым твоим словом мне все больше кажется, что ты либо безумец, либо храбрец», — буднично произносит голос, прежде чем еще выдать одну штуку, на которую Грей снова ответит привычным «это всего лишь магия». Камни покрывались инеем — слишком стремительно, чтобы это было явлением естественным, и Фуллбастер снова хмыкнул. Да, опять волшебство. Нет, действительно можно думать, что такими фокусами для трехлетних детишек можно что-то доказать? Вот сейчас Грей просто сделает изо льда шар — и что после этого? Он духа льда и бог шаров? — Не доказал, — констатировал Грей, разводя руками. — Лучше бы выдал место, где ты прячешься, а не пытался меня впечатлить тем, что ребенку даже неинтересно. «Я здесь», — засмеялся голос, и Фуллбастер чувствует даже через одежду, что кто-то плавает рядом. Именно такое чувство возникает, когда в воде ты чувствуешь что-то рядом — рыбу, водоросли или медузу. Конечно, многие из них безобидны — рыбы вас не съедят, водоросли на дно не утянут, а некоторые медузы вовсе и не жалят, — но ничего из этого не заставит тебя изменить свое решение выскочить на берег сию же минуту. — Подуй еще. Ветерок такой будет… — зашипел сквозь плотно сжатые зубы Грей, еле управляясь с желанием схватить это нечто, плавно скользящее рядом с ним. Но ничего нет на самом деле, и он это знает. Повисло тревожное и тяжелое, как глыба, молчание: оппонент Грея был где-то в раздумьях, но точно далеко от реального мира. Сам же Фуллбастер определял себя будто бы снаружи всего мира. Вот он стоит, скептически разглядывая чужие фокусы, а время застыло. Бредовей всяких книжек «юных дарований» может быть только реальная жизнь с её странными чудесами. Это какая-то дико искалеченная сказка, без принцесс и драконов, без рыцарей и королей, зато с тупым злодеем, которого собственная глупость сведет в могилу. Дело осталось за малым. — Верить в твои сказочки для самых маленьких и впечатлительных не входит в мои планы, — Грей демонстративно развел руками: делать нечего, пора закругляться и расставлять все точки. Время финала — время закономерного конца. «Дам тебе выбор. Ты можешь загадывать мне что-то сложное: устроить лавину, скажем, или обрушить самую высокую скалу. Я это сделаю, и ты наконец убедишься, кто я», — да, выбор был, а с фантазией он становился довольно немалым. Прекрасный навязанный выбор. Фуллбастер согласился просто так, для чужой потехи: наверное, ничего не изменит его решения, даже если враг приложит все мыслимые и немыслимые усилия. Его убеждение на этом холоде примерзло к камням. И только чудо могло изменить все в корень, но чудеса случаются с постоянно неменяющейся редкостью. А выбор был действительно сложным: что нужно предпринять, если все равно все стекалось к одному — этот странный «кто-то» хотел убить всех, кто сунулся на эту гору. Даже с добрыми намерениями. И, как это бывает очень часто, почти всегда, решения появляются. Стремительно выходят из тени или же наконец показываются после того, как будут долго красться за твоей спиной, но появляются же! Грей жалел, что у него нет зеркала, даже небольшого, карманного. И уж тем более он расстроился потому поводу, что люди просто так не могут выйти из своего тела, за пределы физической оболочки, чтобы мельком, лишь на пару секунд, взглянуть на собственное лицо. Фуллбастеру просто хотелось посмотреть, как за какие-то жалкие мгновения, за которые и вздохнуть не успеешь, его глаза загорелись блеском неожиданной идеи. Замысел был сногсшибательным, как кажутся все задумки, когда-то ли терять нечего, то ли ничего другого и не выдумать. И было в этом что-то провальное. Как всегда все бывает. «Бери от жизни максимум!» — незатейливый и даже в чём-то правдивый лозунг конченных оптимистов и тех, кто не найдя персонального смысла, выбирает жить в собственное удовольствие. И, стоит снова повториться, эти люди в чём-то правы. «Бери от ситуации максимум!» — переделывает фразу под себя Грей и незамедлительно выдаёт: — Выведи меня отсюда, — Грей говорил быстро, будто боясь не успеть, вот только сказать, а узнать, что с ним будет дальше после такого наглого заявления. Действительно, это звучит уж слишком самонадеянно, если посмотреть, кому были адресованы эти слова — тому, кто по легенде не оставляет в живых любого, зашедшего далеко в горы. Фуллбастер, немного пораскинув мозгами, пришел к выводу, что без разъяснений, хотя бы самых простых, тут никак не обойтись. — Ты, конечно, удивил бы какого-нибудь простачка своим лавинами, но я маг, меня такой ерундой не впечатлишь особо, как ни старайся. Хоть лоб об стенку разбей, но ничего у тебя не выйдет. Тупик? Ага, еще какой. Вот только выход, однако же, у меня нашелся: удиви меня чем-то другим, не магией. Ты подразумеваешь под каждой своей фразой, что без промедления убьешь кого угодно. И это твое непреклонное правило. И сможешь ли ты переступить через принципы? В жизни не поверю, что слабый характером может быть духом… Грею пришлось переводить дыхание после этого: он, конечно, знал, что речи не всегда двигают мир в лучшую сторону, и гораздо эффективней тут действия, но, увы, сегодня слова в большем почтении. А вообще все это было немного подло; подлее, чем брать Нацу на слабо. Волшебник просто вынуждал сделать по его воле, касаясь самых незащищенных мест, а именно непомерной гордости. Ну и глупости: умные никогда не станут зачитывать тебе приветствие на трех листах, где в конце будем один приговор — смерть, когда можно и без этого сразу привести его в исполнение. «Я убиваю людей, которые не понимают, какую ошибку они совершают, — повторенное в сотый раз утрачивает всё: грозность, забаву, информативность… — Я не буду выводить никого отсюда по доброй воле». — Переступи через себя! — Грей хотел добавить еще что-то в конце, что-то обидное и колкое, что исчерпывающе описывало бы этого упрямца, но в последний момент маг отказался от такого сомнительного удовольствия. А он разве виноват в том, что следует своим правилам? Разве его вина в том, что люди чего-то не знали? Палка о двух концах: люди сами привели себя на эшафот, но разве они заслуживают смерти? Но Грей — это тот самый зашедший случайно, заложник одной досадной ошибки, и он должен просто хотя бы попытать удачу. Это жизнь. Тут особо и не смотрят, кто виноват, кто нарушил, кто оступился и упал в омут ошибок. Тут остается в живых только тот, кто карабкается, лезет наружу, даже если вина или бремя проступков тянет вниз, а справедливость на все голоса вопит: «Ты должен умереть, потому что твой выбор привел к этому». А если бы они испугались? Заленились? Бросили бы ответственность на кого-то другого, посильнее? Заткнули рот своей жалости, которая белугой ревела вместе с мальчишкой? Тогда бы они корили себя. И снова бы их выбор привел к тому, что явно далеко от хорошей концовки: укор самого себя до добра редко кого доводил. А те, кто не смог и испугался, тоже, считайте, заслуживают смерти. Все пройденные круги сводились к тому, что ты по-любому будешь виновен во всем: в бездействии, в действии, во всех смертных грехах, во всемирной катастрофе, но если не вертеться, то можно сразу клеить ласты. Жизнь, однако же, дается и слабым, вот только она, оказывается, не для них. Справедливость — хорошо. Всемирная справедливость — еще лучше, но только на бумаге и в речах короля, когда он обращается к народу. Кажется, мозг Грея слишком устал: устал от обстановки, которая не меняется, устал от постоянных мыслей, теорий, планов. Устал, в конце концов, дальше работать, потому что хотелось просто отключиться, превратиться в серую массу нейронов. И, кажется, локальные сбои позволяли Фуллбастеру почувствовать, что лед тронулся. Серьезно. Он слышал треск льда. А потом в воздухе запахло сомнением. Отход от сценария? Он самый. И что же дальше? Возвращение к кровавому концу или новое начало? Грей знал, что никто не обязан откликаться на его предложение, стремглав же отбросив, как промокшее пальто, то, чему следовали годами, а то и веками. Но надежда умирает последней, и сейчас она отряхивала свое платье от невидимой пыли, удивляясь, что ее вообще считали полумертвой. Если ничего не выйдет, Грей знает, что делать: рвать зубами и когтями, защищать грудью тех, кто пока не знает об опасности, нависшей тяжелой дождевой тучей над их головами. Он никогда не думал, что будет сражаться… с этим… С чем-то непонятным, да. Он не предполагал, потому что не представлял, куда бить и чем. Остается только угадывать, пытаться, изворачиваться и рисковать. Если не рискнуть, то не узнаешь, к чему бы вывели тебя твои попытки. Смерть до этого маячила перед глазами вполне четко. Теперь она — полупрозрачный призрак, вроде, есть, а вроде, и нет. Потому что жизнь — это сплошной риск на каждом шагу, при каждом вздохе. Пойдешь вперед — будешь рисковать. Пойдешь вправо — будешь рисковать. Пойдешь влево — вы не поверите, но будешь снова и снова рисковать. Без шанса быть с оторванной ногой на этом минном поле нет и движения. Для тех, кто не готов или просто испугался, есть отдельный билет — помереть еще в младенчестве. А еще у Грея была веская причина жить дальше, ибо никто больше не сможет поиграть с Драгнилом в игру «Кто сдохнет первым?». А Фуллбастер просто не может позволить себе такую роскошь как проиграть. «Я хочу пережить одного недоразвитого, так что прости меня, что наши планы слегка расходятся,</i> — попытался мысленно донести до „духа“ Грей, адресуя эти слова еще и самому себе. Причина жить найдена. — Я еще не станцевал на его могиле!» Фуллбастер был готов ждать сколько угодно, ведь торопить врага не стоило, когда были шансы на то, что он пойдет на сделку. Иногда стоит быть понаглее, ну, а порою лучше не вызывать огонь на себя и терпеливо ждать. Но ожидание весьма выводило из внутреннего равновесия. «<i>Так веришь ли ты в меня?» — подал признаки своего присутствия голос, заново заходя на пройденный круг. — Возможно, — неуверенно отозвался Грей, признавая за собой, что верить лишь частично. Просто не исключал, что все линии жизни сошлись иначе, чем можно предполагать, и перед ним сейчас вполне неподдельный дух. Или же он насильно заставлял верить ради общего блага. — Перед нами дверь. Дверь неопределенности. Пока мы не решим, что делать, она не закроется. Кто не рискует, тот давно лежит мертвым под снегом.***
Грей радовался как начинающий охотник своей добыче. Хоть и придуманная дверь не захлопнулась за их спинами, но навряд ли «дух» нарушит данное им обещание и убьет всех людей, который сейчас блуждали внутри горы, один за одним. Он даже не требовал громогласного и точного «да». Фуллбастер даже понял, что его путник знает любой путь в этом лабиринте, да еще и чувствует все живое в округе. И ему не составит особого труда найти и Нацу, и Лисанну, а потом уничтожить их. Это не могло помочь закрыть дверь неопределенности — дело жизни и смерти не решено. Но и есть и другая сила, которая тянет дверную ручку, чтобы закрыть проход — дух, будь он настоящим или фальшивкой, никогда не убивает своими нематериальными руками. Он не атакует со спины, не заставляет сосульки с потолка пещер вонзаться твое тело — он заставляет теряться в огромном скользком лабиринте не только горы, но и своих страхов. Кто-то замерзает, кого-то невыносимая ментальная пытка доводит до суицида. Грею все это почти не говорили, он дошел сам, даже не беспокоясь, что его мысли снова прочитают. Убийце не так уж важно, знает ли его жертва, как она погибнет. Далеко не глупо… Так что, может, у человека есть должные силы на сопротивление? — Кого ты чувствуешь? — задал вопрос маг после того, как ему в двадцатый раз подсказали, куда идти. Он слишком часто шел не в ту сторону. Вообще-то дух-голос должен любить издеваться, если ему по нраву изводить людей до смерти, и Грей уже собирался себе лоб разбить о стенку после каждого замечания. Его иногда даже намеренно путали, говоря идти налево, а потом меняя решение через какую-то жалкую минуту. И наоборот. «Кретин, который идет направо… — Грей, даже недослушивая, автоматом закатил глаза и перескочил к левому проходу. — Ты вопрос задавал?» Свершилось чудо: кое-кто, глуховатый на свои несуществующие уши, таки соизволил ответить. «Тут ты не один. Я чувствую женщину. Есть еще такой же, как и ты. Вы с ним похожи. И еще небольшое животное, — подвел подсчет невидимый знакомый. Грею показалось, что пока все это говорилось, дух как будто связался то ли с другим миром, то ли с горой — это чувствовалось в голосе. Усталость. Видимо, связь далась не так просто, как сперва это кажется. — Если бы я не встретился с тобой, то эти двое стали бы очередными глупцами, перешедшими границу. Ты их спас». — Трое, — поправил Грей. Кое-кто, очень уж умный, ошибся в расчетах. «Двое, — настаивал на свое дух. — Кота я бы не тронул». — Великолепно, — скривил лицо Грей, пытаясь не забыть, что пушистому засранцу стоит рассказать потом о его везении, связанном с наличием хвоста и лап. — Почему именно представители рода человеческого, а не любой, кто дышит? Это несправедливо. Верующие бы сразу завопили, что это «богохульство», когда что-то другое ставят выше Бога или его воли. А как же назвать то, что какой-то там никому неизвестный дух ставит человека ниже кота? Люди тоже живые. У них свое существование, друзья, семьи (даже если в семье большинство не связано кровным родством), а кто-то безжалостно вершит их судьбы и обрывает линии жизни. «Ты, наверное, думаешь, что я поступаю несправедливо, — Грей кивнул, даже не надеясь, что его жест увидят. А тут и так должно быть все ясно: это жутко неправильно. — Люди научились забираться слишком далеко, будь это вершина горы или дремучий лес. Скоро вы будете всюду, займете каждый клочок земли, даже если он будет мертвый, холодный и совершенно ненужный вам». Грей догадывался, куда разговор пойдет: человек занимает слишком много места. С трудом можно это оспорить, несмотря на то, что не верилось в исключительно плохих людей. Но… Человек винит людей? Этот дух слишком… неправильный. Он соглашается на сделки, требует признания, говорит вполне себе современно, как будто он зашел в каменные ходы вместе с остальными. В один и тот же час. Слишком похож на человека. Чем больше живешь, тем меньше удивляешься тому, каким же боком все может выйти. Осознание, как всегда, пришло внезапно. Взорвалось праздничным фейерверком в голове. — До нас бы еще человек? — спохватился Фуллбастер, жалея, что не может схватить того, кто его ведет. «Был», — бесстрастно ответил «призрак». Но здесь было лишь два человека, не считая самого Фуллбастера… Неминуемое накатывалось тяжелыми волнами. Этого не может быть. С другими случается, но не с ними. Нет. Макао не мог умереть, попавшись в лапы какому-то несуществующему физически безумцу. «Ты думаешь, что это я его убил? — голос изменился кардинально, превращаясь в нечто неправильное, искаженное, как зов самого ада. Грея бросило в жар от нахлынувшего горячего страха и ненависти ко всему. К этим ледяным пещерам, к этому уроду, который его ведет, ко всей жизни. — Расслабься, он сам себя наказал». Это дел не поменяло: до сих пор Фуллбастер не знал, что случилось с отцом Ромео и могут ли они еще помочь. Хоть чем-нибудь, неважно. Если не опоздали. В душе даже зародился стыд за то, что они такие беспечные дураки, прохлопавшие клювом, когда пришла опасность. Не смогли дать отпор, разделились, потерялись — замечательная операция по спасению, ничего не скажешь… «Тут был человек, он пришел сюда уничтожать балканов. Он смог совладать с девятнадцатью, но последний, двадцатый, стал его погибелью», — у Грея сжимались кулаки от злости на эти холодные, лишенные любой эмоции слова. Это не просто какой-то человечишка, которому нечего было делать. Погибель. И он не оговорился. Надежды стремительно разбивались осколками. «Балкан в него вселился, — послышался вздох эфемерного существа, который на себе уже прочувствовал всю тонну негативу, витавшего вокруг Грея. Если бы аура имела цвет, то она была бы настолько черной, что впитала бы в себя единственный свет, лившийся из щелей в горе. — Можно его изгнать, если это сделать вовремя». Но предчувствие говорила, что это абстрактное «вовремя» уже упущено. Сколько не было Макао дома? Несколько дней? И когда его тело захватил монстр? Никто ничего не знал, тайны происходящего скрыты под снегом и льдом, как и жертвы ненормального духа, обитающего в этой горе. — Куда ты меня ведешь? — голос Грея доносился будто бы сквозь огромную пелену, отделяющую его от мира реального, от времени, текущего сейчас. Он был затянут в пучину своих мыслей и сожалений. «В каком смысле? — теперь уже сам дух чувствовал себя непонятым правильно. — К выходу». Грей остановился как вкопанный. «Призрак» испытывал смутные чувства, которые было нельзя почти разделить на что-то отдельное. Это и пугало, и раздражало, и оставляло в самостоятельно разбираться в непонятых моментах. Все это мешалось в одну отборную кашу бреда. — Веди меня к друзьям, — слова Грея были тяжелее любого камня, покоившегося в сумраке старых пещер. Любой бы, заслышав его просьбу, нет, даже приказ, повиновался в ту же секунду, боясь навлечь на себя небывалый гнев, но дух в полной мере осознавал свое преимущество. Отсутствие плоти означало отсутствие физического вреда. Никакое, даже самое легендарное оружие, в которое вложили древние силы, не могло навредить призрачной материи. Дух знал, что он в полной безопасности, но его решение стремительно таяло как снег у подножия в теплый весенний день. Они договаривались на одно, что имело свои последствия — непоколебимая гордость того, кто борется с неразумными людьми, была запятнана. «Как хочешь», — что ж, пусть будет так. Дух выше человека. У него нет плоти, он не может быть убит. Он не хрупкий мешок из мяса и костей, который можно сломать лишь одним ударом о выпирающие камни. Люди должны знать свое место в нише, откуда лучше не высовывать голову, а иначе… «Иначе» будет потом. Всему свое место и время. Терпеливое ожидание окупается сполна интересным представлением. Грей думает, что он победил. *** — Стой, идиотина! — Грей молчал достаточно времени, чтобы этот крик дался ему с трудом. Горло нестерпимо заболело, захотелось остановиться, проглотить слюну, откашляться, но время исчислялось даже не минутами, жалкими секундами. Только подскочить, оттащить и на лету все объяснить. Безупречно сложная задача, особенно если она касается Драгнила. Не хватало только того, чтобы несчастный Макао, и так натерпевшийся от последних событий, ведь стать жертвой монстра, поглощающего тело, не так уж и приятно, был покалечен Нацу, не знавшим ничего. Он до сих пор думал, что перед ним не согильдиец, а животное, стремящееся навредить всем, кто сюда зайдет. — Да остановись же ты! — Грей совершил оплошность: пытаясь сбить Нацу, он не подумал, что тот может в ту же секунду отскочить в сторону. Повезло, что встреча с каменной стеной получилось относительно мягкой. Все же лучше боком, чем прямо лицом, но плечо все равно резко заболело, и Фуллбастер чуть ли не подумал, что что-то себе сломал. Рука двигалась по-прежнему, лишь ушиб чувствовался каждый раз, когда появлялось движение. Это можно пережить. Вставая на ноги, Грей беспокойно завертелся на одном месте, потеряв из виду бой. Слишком мало времени. Даже не одна минута. Разве может за такой короткий промежуток случиться что-то страшное, как можно подумать в жизни размеренной? А тут может. Драгнил рано или поздно нанесет тот самый удар, который может оказаться для врага смертельным, потому что их битва затянулась. Все должно иметь свой закономерный конец, пусть и не самый хороший для всех. Выброшенной на помойку куклой в поле зрения попала фигура Лисанны, лежавшая на льду. Ее рука будто бы задвигалась, зашевелились пальцы, но Грей сослался на то, что ему лишь привиделось в пылу сражения. Черт. Черт. Черт. Дошли и до этого… Он не знал, что с ней, что случилось до его прихода, но пусть это будет какая-то мелочь. Потеря сознания и все, да. Ничего более. — Да хватит уже! — Грей рвал глотку во всю, он бежал изо всех сил, не обращая внимания ни на усталость, ни на появившуюся из ниоткуда слабость. Каждый шаг он чувствовал до каждой мелочи, а время неясным образом замедлилось. Где-то под черепом испуганным раненым зверем забилось нехорошее предчувствие: как-то странно изменилась реальность, уж неужели это знак, что случиться все то, чего все так опасаются? И это случается. Балкан пропустил удар, не успел поставить блок, отскочить или хотя бы пригнуться — кулак, объятый огнем, прилетел прямо в его голову. Тело монстра, как будто потеряв свой вес, полетело через всю пещеру, останавливаясь только около выхода, но и там продолжая катиться по камню по направлению к бездне, распластавшейся внизу черной каменистой пастью неизбежности. Фуллбастер говорил одни лишь проклятия, то срываясь на крик, то снисходя на шепот, его язык заплетался, и ничего путного не выходило. Только набор звуков, рвущихся из горла, которые пытаются сгладить предстоящую катастрофу. Грей из последних сил сделал рывок вперед, падая на колени и скользя по ледяной корке прямо к выходу. Его руки сомкнулись на огромных пальцах балкана, и этого хватило для того, чтобы жизнь монстра была спасена, а, следовательно, и Макао остался цел. Когда Грей отсюда свалился, то ему повезло: его откинуло в бок, где был крутой спуск, напоминавший горку. Наглотался снега, зато остался живым и целым. Если падать плашмя вниз, прямо со середины отвесной скалы, то костей больше не соберешь… Нацу тоже бежал на помощь, но случился настоящий форс-мажор: именно в конце своего пути Драгнил поскользнулся и полетел вниз. Сердце Грея пропустило удар, но сын Игнила был настолько удачлив, что его руки почти сами по себе хватаются за густую шерсть монстра. Ревущий балкан замирает. Его глаза начинают напоминать два стеклянных сувенирных шарика — пустой блеск и летящий внутри снег. Только вместо настоящего снегопада лишь его отражение. Грей пытался тянуть на себя обоих. Постепенно чужие глаза потеплели, и в них прочиталась благодарность. Свет. Он был не настолько ослепительным, чтобы заставить двоих волшебников зажмурить свои глаза, но это было настоящее сияние. Усталая рука Грея почувствовала облегчение: монстр весьма похудел, пока висел здесь. Когда магический свет рассеялся, с удивлением маги обнаружили, что от шерсти и огромных рук не осталось ни следа. Это был Макао. Он вернулся в свою форму. Спасенный моргал нечасто, ему не удавалось открыть глаза, и Фуллбастер начал еще одну попытку по вытягиванию друзей наружу. Это было куда сложнее, чем держать их на весу, даже две руки уже предательски дрожали. Внезапно стало еще легче, как будто Макао превратился в уже что-то другое повторно, изменив свою массу, но это была всего лишь Лисанна. Часть ее волос окрасилась в красный — кровавое пятно хорошо виднелось на белом. Фуллбастер быстро убедил себя, что рана на голове не так страшна, как кажется, потому что там всегда бывает слишком большое кровотечение, и они вместе принялись за спасение. Когда Макао и Нацу оказались на твердой поверхности, Грей рухнул на спину, чуть не стукнувшись с Лисанной головой, которая тоже не смогла удержать вертикальное положение. Считай, что закончили… Мертвецкий холод, мазнувший по спине, заставил Грея в ту же секунду подскочить. Как же он мог забыть, что здесь не только Фейри Тейл… Тут еще и это. Взяв на себя роль командующего Фуллбастер начал искать глазами Хэппи — единственное их спасение. Его он почти на замечал, но знал, что иксид летал где-то рядом. В драке от кота пользы не было. Сначала нужно было спасти жизнь Макао. Именно за этим они все терпели. — Хэппи, быстро спусти Макао вниз! — понадеявшись, что Хэппи тут же перенесет товарища вниз, рявкнул Грей, но вышло все иначе, чем быть должно. Кошачий хвост обвил Фуллбастера за талию, и без возмущений маг взял подмышки бессознательного Макао. — Ждите здесь и ничего не бойтесь! Хорошо говорить, а на деле… Грей все же верил, что ничего плохого не случиться, пока они слетают туда и обратно. Внизу Фуллбастер делает оплошность, желая пораньше вернуться к скале — Макао падает с высоты в полметра прямо в снег. Но времени что-то исправлять уже нет. Хэппи, с силой взмахнув крыльями, поднимает мага наверх. — Я не могу! — чуть ли не плача, говорит Хэппи, все медленее и медленее взмывая вверх. — Головешка! Иди к краю! Скатись оттуда! — выкрикнул указания Грей, надеясь, что хоть на это у его друга хватит мозгов. Хэппи упал вниз, лишь над землей он неведомыми силами замирает, смягчая падение. Грею уже все равно как он и куда упадет, лишь бы Драгнил все понял, лишь бы выбрался оттуда с Лисанной. И Нацу не подвел. Он уже продумывал, куда же отступать, потому что появилось нечто. Это не новый балкан, но хуже него. Намного. Бросив один единственный взгляд в сторону, Драгнил взял Лисанну на руки, небрежно прижимая ее к себе. Пусть извиняет — нормально понести ее не получиться. И с ношей в своих руках, он подошел к краю, собираясь перескочить на выступающий камень. Если они заберутся чуть подальше, где горка будет не слишком крутой, то спуск будет легким. Сам бы он хоть с центра сиганул, понадеявшись на фортуну, но с ним Лис, которую он не может подставить под угрозу. Спасти — это то, что Нацу может сделать сейчас для нее, хотя хотелось бы большего. Перескочив на другой камень, Драгнил вдохнул полной грудью и прыгнул в пустоту. Вдвоем они покатились вниз, ничего не видя перед собой, чуть ли не вдыхая поднимавшийся в воздух снег. Сердце не только бешено стучало — по ощущениям оно сорвалось с места и билось по грудной клетке. Лисанне страшно до одури: она, не понимавшая происходящего, выпавшая из этого мира, теперь неслась куда-то на бешеной скорости сквозь белоснежную пелену. Рядом был только Нацу, к которому она беспомощно жалась, боясь потерять. Отпусти она его на секунду, как он скроется в белом мареве. Даже после остановки что Драгнил, что Штраус держались за друг друга мертвой хваткой, будто бы самое малое послабление могло раскидать их по разным частям Вселенной. В любое другое бы время она бы смущенно отпрянула: неприлично, если подумать, так тесно обниматься, несмотря на дружеские отношения, но сейчас не было ничего. Ни друзей, ни стыда, ни предрассудков, лишь застывшие от страха и холода души, которые могли существовать ли вблизи друг с другом. Первым очухался Нацу, когда ему под ребра зарядили сапогом. Это был Грей, который еле различил в прилетевшем комке снега макушке Драгнила. Бить подругу ему не хотелось бы. — Головешка… — протянул Фуллбастер, падая на колени, — Ползи помогать Макао, у него рана на боку. Прижги ее как-то. Нацу нехотя выбрался из объятий Лисанны. Иногда вставать — это очень трудно, и речь сейчас идет не о раннем утре. Но рана Макао действовала лучше всяких приказов и поддержек, поэтому Драгнил, несмотря ни на что, поплелся к истекающему кровью товарищу. До этого сталкиваться с чем-то подобным ему не приходилось: огонь и сила, дарованная Игнилом, всегда служили ради разрушения, а не ради лечения, но стоит попробовать. Притом других вариантов в запасе они не имеют, чтобы из чего-то выбирать. Нацу разорвал одежду около раны, чтобы ненароком она не загорелась. Чувствуя, как что-то происходит, Макао застонал, снова пытаясь раскрыть глаза, то тело его не слушалось. И Драгнил бы предпочел, чтобы отец Ромео сейчас валялся без сознания, потому что прижигание — это не самая легкая процедура. Так просто ее не перенести безболезненно невозможно. Но если так, то так… Рука Нацу коснулась изуродованного бока. Прежде чем сама рана стала теплее, а кровь спеклась, его пальцы почувствовали липкую остывающую жидкость. Мерзкую то тошноты. Огонь прекращал кровотечение. Макао, почувствовав адской жжение в районе ранения, смог даже приподнять и раскрыть глаза, заглатывая морозный воздух, как рыба, выброшенная на берег. Вовремя рядом оказался Грей, который прижал товарища к земле: уж всяко лучше он полежит, чем будет метаться, пока Нацу не закончит. — Полегче, — прохрипел Фуллбастер, отпуская плечи Макао, который внезапно затих. — Не переусердствуй, а то так какой-нибудь болевой шок будет… Или уже был. Макао дышал, но не двигался. Нацу это было расценено как окончание прижигания, и огонь исчез. Польза была: рана перестала кровоточить, хотя выглядела теперь куда страшнее. И, возможно, заживать она будет куда медленней, но зато так они выиграют время. — Бог только знает, как вы дойдете до деревни, — раздался совершенно незнакомый голос за их спинами, — Но, чай, не помирать же вам молодым здесь. *** Дальше хуже не могло быть по определению. Даже самый жестокий человек на свете не пожелал бы команде спасателей-неудачников еще больше проблем, чем они пережили всего лишь за какой-то не самый длинный день. Обиженная фортуна внезапно смилостивилась, постепенно разворачиваясь лицом, даря свое покровительство. К счастью подоспел старик из деревни, который не смог оставаться равнодушным, когда по домам пронесся слух: кто-то наведался на гору Хакобе, несмотря на недобрую ее славу. Явился-то явился, но не убежал в страхе прочь, как это часто бывало, когда очередной храбрец, искатель приключений или совсем неведующий человек забредал в пещеры. Редкие счастливчики выбирались оттуда спустя часы живыми. Нацу с его компанией дед вывел к людям, даже в чью-то дверь постучал, заверив, что живущие там в беде путника не оставят, а потом он растворился в разыгравшейся метели. Грей, испытавший на своей шкуре всю силу потустороннего, даже заподозрил, что добрый старикашка — это еще какой-то дух. На этот раз добрый, в противоположность злому. Обитатели теплого деревенского домика вели себя не просто как заботливые хозяева, встречающие пусть и нежданного, но все же гостя. От них исходило неподдельное восхищение, даже больше похожее на трепет перед чем-то божественным. Эти горы всегда были настоящим злым местом, заполненным чертовщиной, и даже до появление призрака, терроризирующего Хакобе, там было также ужасно. Здесь всегда поднимался ветер сам по себе, завывала жуткая метель, а снег внезапно заваливал подножие, несмотря даже на температуру и время года. Что держало жителей здесь — неизвестно, но у Грей уже успел себе надумать, что даже в деревне дело нечисто. Паранойя подкрадывалась бесшумно, как зверь на охоте. Но у каждого есть свои причины, вытекающие в следствие. Грей же даже сумел ненароком расспросить о том, что же за призрак обитает в горе. И ответ был дан. Якобы существовал какой-то дурачок с непомерной гордостью, проспоривший поход на вершину, которая стала для него роковой. На снегу и сгинул. А душа неупокоенная мира людям не давала. Но как бы там ни было, все уже позади… Нацу же, неожиданно для себя, предпочел молчать даже тогда, когда местные пристали с расспросами. Он все не мог никак смириться с тем, что в какой-то момент предпочел спасать лишь одну свою подругу. И он до сих пор не понял, что же было правильным… Лисанну «подлатали» быстро: единственное, на что она жаловалась — туман в голове и нетвердость в ногах, но, благо, идти им далеко больше придется. Кто-то из местных пообещал в ближайший час подогнать повозку. Грей с радостью принял помощь, когда к нему уже лезли с ватой, смоченной странно пахнущим раствором: царапины и синяки заживут, конечно же, но в вмешательством лекаря даже будет лучше. А вот Нацу ни в какую не соглашался, чтобы ему даже самую маленькую ранку обработали: прикосновение лекарства к стесанной до крови кожи вызывали у него нестерпимую боль, хотя остальные спокойно переносили безобидную процедуру. Но нет, Драгнил был неумолим. Хэппи расклеился совсем: он за всю жизнь столько не летал. Он даже пообещал, что воспользуется своей магией только через месяц, а то и два, дав себе огромный отпуск. Макао все не просыпался, но этого и не требовалось: пусть лучше он лишний час отдохнет, а не очнется. Единогласно было решено, что без Конбольта они не вернутся и своими силами доставят его до Магнолии, но хозяйка дома настояла на своем: пусть лучше поправиться хотя бы на немного, а уже потом вернется в родной город. Соглашаться с ней не хотелось, особенно если вспомнить про несчастного Ромео, ждавшего их всех, но здравый смысл взял свое. Нацу, как только сел в повозку, сразу же принял настолько скорбный вид, будто бы вокруг него пять минут назад все живое умудрилось превратиться в мертвое. Снова колеса, снова поездка по ухабистой дороге, где тебя подбрасывает то вверх, то вжимает в сидение… Драгнил был готов отдавать все свои деньги и даже решиться на самое страшное — уборку дома, — лишь бы больше никогда не пересекаться с транспортом лицом к лицу. Не дожидаясь, когда злополучная повозка начнет свое адское движение, Драгнил вымученно застонал пару раз, а потом, убедившись, что должного внимания так и не заслужил, притих, распластавшись на скамье. Хоть навес есть, на том должное спасибо: от вида снега уже становилось плохо. Лисанна пристроилась рядом, придерживая рукой заснувшего иксида: ей все казалось, что стоит забыть на минуту, как пушистый комок свалится на пол. Грей же молчал. И слова не находились. Им всем нужен был покой, даже мыслям, которые активно пытались переработать все случившееся за день. До Магнолии, скорее, они доберутся быстро, но время уже будет вечернее… *** Грей хотел уже идти домой. Отоспаться, в конце концов, не помешало бы. Но Мира, из которой исходила нечеловеческая злость, действовала лучше любого клея, держащего на месте. Бояться следовало не слов мастера, что они ринулись помогать, опозорив чужую честь. Бояться нужно Мираджейн. «Она всегда так себя ведет, — в памяти всплывали слова Лисанны. — Даже мои разодранные коленки вызывали у нее такую же реакцию». Забота — это хорошо, даже спорить бесполезно, но не доводить же это за ругань из-за царапин. Хотя… Разбитая голова не сравнится с ранками на коленях, это уже серьезнее. Но никто не хотел этого! Была бы их воля, то голова Штраус-младшей была бы сейчас целой, но обстоятельства решили по-своему. Хотя нотации Мираджейн действительно были незлыми, прямо возвращали на десять лет назад, в детство. История повторяется. — Я не виню только тебя, Грей, или Нацу. Или вас обоих, — Мира начинала остывать. Добрый знак, между прочим. — Вы виноваты все втроем. Как дети малые… — втроем, но не вчетвером, что сразу же исключало Хэппи. Везет же котам. Время неумолимо шло вперед. Его нельзя было замедлить или приказать остановиться — не встретишь уже по всей земле таких сил, в чьей бы власти было сделать это. Гильдия пустела — само здание погружалось в сон до следующего дня. Все должно заканчиваться, доходить до крайней точки. Уходить на заслуженный отдых. Вечно — это не всегда хорошо. Завтра Ромео обязательно узнает, что все хорошо. Нацу расскажет самым первым. Во всех красках и подробностях. У всего есть свой закономерный конец. Как и у этого дня.