Шаг. Рывок. Удар.

      Он сидел на столе прямо перед носом Альфреда Джонса и, болтая ногами, как глупый ребёнок, наматывал свой шарф на кулак. Краем глаза Америка видел, как он улыбался чуть насмешливой натянутой улыбкой, но отсутствие аметистового оттенка глаз делало его не таким, каким он был в прошлом. Его глаза были бледно-лилового цвета и не выражали ничего, кроме привычного равнодушия. Что там говорит Казахстан? Кажется, снова обвиняет Америку во всех смертных грехах, а то и больше. Нужно что-то сказать; нужно всем своим видом показать, кто здесь главный. И главный здесь не Азамат, являющийся воплощением какого-то там государства чуть южнее Кавказа, а то и восточнее, чёрт знает. Нет. Сильнейший здесь Альфред Джонс, и если это не было бы правдой, весь зал не трясся бы перед ним, как стадо овец.       Он рассмеялся низким гортанным смехом, запрокинув голову назад. Затем он посмотрел на Альфреда любопытными неживыми глазами и вновь улыбнулся так, что по коже пробежал лёгкий морозец, оставил шарф в покое.       Иван Брагинский.       — Смотри-ка, Ал, — сказал Иван Брагинский. — А он прав. Это так раздражает, да?       Америка едва не ответил, но вовремя поджал губы, не дёрнувшись и никакой переменой в лице не выразив крошечную панику, зародившуюся в его душе. Пускай все уйдут, оставят его одного и дадут возможность поговорить с Иваном наедине. Вот все поднимаются со своих мест, галдят, кто-то подбегает к Америке, выражает ноту протеста против слов Азамата. Альфред кивает и даже, кажется, просит оставить его одного, чтобы немного подумать. Но он не знает, было ли это в реальности или только в его голове: уже не может определить да и не помнит, двигались ли его губы, произнёсшие ответ. Или не произнёсшие? Джонсу хватает всего одного тяжёлого мрачного взгляда, чтобы Ольга подскочила и, пробираясь сквозь толпу, побежала за Азаматом, как спущенная с цепи гончая. Альфред считает секунды до того момента, как закроется дверь за последней вышедшей страной. И вот он спиной чувствует, с каким леденящим смехом смотрит на него. Мгновение назад Иван Брагинский стоял позади, ещё мгновение — он сидит напротив на столе Англии, улыбаясь и прикрывая рот рукой.       Иван Брагинский улыбается всегда. Всегда. Этот Иван Брагинский не перестаёт улыбаться.       — Смешно тебе, да? — криво усмехается Альфред. — Ждёшь, когда я подохну, как ты? Не дождёшься.       Иван Брагинский повёл головой, по-мужски закинув ногу на ногу, подставил под подбородок кулак. Его мертвецки белое улыбающееся лицо отталкивало, а в движениях не было ничего естественного, но в тоже время ничего в нём не менялось годами, и только глаза оставались похожими на раскрашенное плохой фиолетовой краской стекло.       — Я вообще молчал. Но, по правде говоря, — говорил Иван Брагинский, улыбаясь, — меня забавляет то, что ты чувствуешь себя загнанным в клетку животным.       — Я? Загнанным в клетку? — настал черёд Америки смеяться, громко и немного нервно. — То-то меня загнали. Дрожат и ноги целуют, лишь бы угодить мне.       — Эм, — Иван Брагинский вскинул брови и пожал плечами, — я не об этом.       Его слова стёрли насмешливое выражение лица Альфреда, и американец ощутил себя потерянным ребёнком среди огромной безликой толпы. Альфред скукожился, словно его тошнило уже долгое время, и злобно посмотрел на него. Иван Брагинский явно почувствовал своё превосходство, поэтому его улыбка стала ещё более зловещей и победной.       — Ну, — с нескрываемым злорадством почти прошептал он, — ты определился?       Америка не понял, о чём он. Хотя всего лишь сделал вид, что не понял.       — Я — твоя фантазия? Или ты — моя?       — Ты — моя, — крякнул Америка.       Нет, он действительно всё хорошо помнит. Зимний морозный день, в который долго-долго копали огромную яму. Сам Мороз будто дышал в спину Альфреда. Гроб был из чёрного дерева. Да, точно из такого. Его, Ивана Брагинского, костюм был строгим. Он будто спал, но его грудь не вздымалась и не опускалось, и цвет кожи был под стать белому колючему снегу вокруг. То ли толпа пришла прощаться с ним, то ли кучка всеми позабытых стран и его сёстры. А потом его накрыли крышкой и опустили в землю. Вот так всё было, Альфред точно в этом уверен. Пускай эти воспоминания выглядят как что-то нереальное, что-то, за чем он наблюдал словно через запотевшее окно, но так и было.       — Да что ты, — Альфред моргнул, и Иван Брагинский оказался перед ним, а его синие пальцы замерли в паре миллиметрах от солнечного сплетения Америки, — говоришь.       Иван Брагинский, не прикладывая много сил, толкнул Джонса, и тот полетел на пол. Альфред упал с мягким шлепком, а стул — с грохотом, от которого он вздрогнул. Выругавшись, Америка поднялся неуклюже, как совсем не подобает Герою, отряхнул невидимую пыль с куртки и зашагал прочь из зала, пока какая-нибудь уборщица не обнаружила его здесь. Иван Брагинский не появился ни в лифте, ни в коридоре, сколько бы Джонс не вертел головой. Но Америка знал, что, стоит только забыть о нём на несколько секунд, он вновь возникает из ниоткуда.       Никогда не стоит забывать его.       Прямо у выхода Альфред столкнулся с Ольгой. Она, недовольная и разгневанная, потирала больное запястье, но стоило ей увидеть Альфреда, как с её лица сошла тень прежней злобы и засияла улыбка. Настолько мягкая и нежная, что на мгновенье Джонс позабыл о всех своих проблемах с населением, экономикой, мировой политикой и прочим дерьмом, которое должно волновать государства. Но краем глаза он разглядел знакомый бежевый силуэт. Расстёгнутая шинель, а под ней белая рубашка, и, главное, никакого шарфа. Этот самый всеми узнаваемый шарф затерялся чёрт знает где много лет назад, хотя, по идее, должен был храниться у Ольги в память о брате. Однако, по всей видимости, не сберегла.       Ольга сразу же бросилась ему на шею с поцелуями. Альфред обнял бы её не так холодно, если бы у него было настроение, но так как оно опустилось ниже плинтуса ещё во время собрания, трудно было изображать радость, даже наигранную. Он скривился и, расцепив её сильные руки, отодвинул от себя. Улыбка в тот же миг исчезла с лица Ольги.       — Ну, — нетерпеливо сказал Альфред, — ты можешь с ним разобраться?       — Гилберт, — она начала нервно накручивать прядь волос на палец, смотря в пол, — догадался. Он теперь меня близко к Азамату не подпустит.       Чёртов Азамат. Везде свой нос сунет этот Азамат, любое совещание испортит. Он доставляет слишком много проблем, в том числе ворошит Европу и пытается заставить её поразмыслить о своём почти рабском положении. А она не должна и слова поперёк говорить. Если бы Азамат был одинок в своём мнении о России и международных проблемах, от него можно было бы легко избавиться, тем самым избавить его от страданий. Но Гилберт… Он слишком умён. Ольге с ним ни за что не сравниться и в одиночку не справиться.       — Подключи Литву и Польшу, — тихим, но твёрдым голосом говорил Америка. — Если Казахстан, а в лучшем случае и Пруссия, вдруг исчезнет, я закрою на это глаза, и никто о нём не вспомнит.       — Поняла, — Ольга кивнула.       Пока он стоял вместе с Ольгой чуть поодаль от входа, светофор несколько раз сменился красным и зелёным, Иван Брагинский, стоявший на другой стороне улицы, не сдвинулся с места. Толпы и толпы безликих людей проходили мимо него, но он казался живее всех живых. Надо же, какая реалистичная галлюцинация. Если бы не белый цвет лица и огромные синие синяки под мёртвыми глазами, то Альфред почти поверил бы в то, что он настоящий. Но нет, Иван Брагинский был точь-в-точь такой же, каким его в гробу видел Альфред. Тот же костюм, та же рубашка. Ничего не меняется уже много-много лет.       — Альфред, — позвала его Ольга. — На кого ты смотришь? Может, поедем к тебе?       — Нет, — отрезал Джонс. — Я сегодня не в настроении. Возвращайся домой.       Зелёный свет загорелся очень кстати — Альфред стремительно пересёк улицу и, сунув руки в карманы куртки, быстрым шагом полетел в сторону дома.       — Ценю твоё воздержание, Ал, — сказал Иван Брагинский, идущий рядом. — Это всё-таки моя сестра…       — Отвали, — огрызнулся Америка с диким животным взглядом.       — …А ты об неё ноги вытираешь да используешь в своих постельных развлечениях, — не унимался он с задорной улыбкой. — Нехорошо это, но ты так со всеми поступаешь, да? Ладно хоть до Наташи ты добраться не в состоянии. Вернее, она не в состоянии поставить тебе фингал под глазом.       — Отвали от меня, оставь меня в покое, — сквозь зубы процедил Альфред, потирая лоб.       Голова начала раскалываться. Слова России долбили по ней, словно молот по наковальне. Альфреда лихорадило, он зябко укутался в куртку. Неужто заболевает?       — Ой, прости.       То, как Иван Брагинский похлопал его по спине, было вполне реально.       — Совсем забыл, — он щёлкнул пальцами и рассмеялся, — что это ты довёл её до самоубийства.       — Это не я! Оставь меня в покое! Ты — иллюзия! — Альфред едва сдерживал крик, но было поздно: проходящие мимо люди начали подозрительно смотреть на него, их разговоры смолкали.       Вновь дождавшись зелёного света перед очередным пешеходным переходом, Джонс рванул со всех ног вперёд.       — Да ладно тебе, Ал! — крикнул вслед Иван Брагинский. — Мы уже пятнадцать лет не можем выяснить, реален я или нет.       Альфред только прибавил скорости и бежал так быстро, что едва ли не сшибал всех и вся на своём пути. Обида и гнев душили его горячей рукой, ненависть приложила свои холодные руки к его спине. Он готов был смеяться и плакать одновременно, петляя по узким улочкам. Альфред сходил с ума, он прекрасно понимал это, но ничего не мог с этим сделать. Он чувствовал, будто привязан к стулу, который медленно толкают всё ближе и ближе к чёрной бездне. Альфред нахмурился, скрипнув зубами. Если он и полетит в эту пропасть, так вместе со всем этим проклятым миром.       Захлопнув за собой дверь своей квартиры, Джонс расслабился буквально на пару секунд. Скинув ботинки и бросив куртку на пол, он, взлохматив волосы, поплёлся в кухню, жутко уставший и обессиленный. Но за столом уже сидел Иван Брагинский, и из верхней одежды на нём была только белая рубашка и шарф. Он мял шарф в пальцах, но когда Альфред вошёл, поднял на него взгляд и улыбнулся:       — Давай-ка сыграем в карты, Америка, — что-то мягкое появилось в его хриплом голосе, хотя Альфред Джонс давно забыл, как звучит настоящий голос России.       — Если я выиграю, значит, ты — моя галлюцинация. Если ты, то я — твоя.       Усталость как рукой смахнуло, стоило только посмотреть в глаза Ивану Брагинскому. Альфред поднял очки и плюхнулся на стул напротив него. Ему не хотелось ничего, но стопка свеженьких карт уже лежала посреди стола.       — Давай, — выдохнул Альфред и взялся за карты.       Он чувствовал на себе взгляд Ивана Брагинского, но он не мог понять, что этот самый взгляд означает. В нём не было ни равнодушия, ни злости, ни печали. Абсолютно ничего, будто сама пустота взирает на тебя. Иван Брагинский натянул шарф на нос, не прекращая наблюдать за Альфредом, у которого чуть заметно тряслись руки. Тишина, густая, как зыбучие пески, была неприятной, полностью обволакивающей разум. Нужно включить телевизор, компьютер, телефон. Хоть что-нибудь, лишь бы не сидеть наедине с Иваном Брагинским в тишине. В тишине хуже тьмы, в которой тонула душа Альфреда. Он усмехнулся.       — Что такое? Построил очередной план по захвату мира в своей голове и он удался? — сказал Иван Брагинский.       — Очень смешно, — скривил лицо Альфред и выдавил что-то наподобие улыбки. — Подумал о своей душе.       — Да ладно, она до сих пор при тебе? Ты всё ещё не продал её дьяволу? — Иван Брагинский рассмеялся.       — Очень смешно, — повторился Джонс.       Иван Брагинский усмехнулся.       Альфред сжал колоду в руке. Хотел запустить её прямо в его лицо. Однако вместо этого Альфред Джонс, проявив чудеса выдержки и самообладания, спокойно спросил:       — Покер?       — Покер.       Казалось, Иван Брагинский смотрел в свои карты целую вечность.       — Как дела в Русских Округах, а, Альфред? — не переставая жестоко улыбаться, спросил Иван Брагинский. — В особенности в Центральном и Сибирском. Губернатора в Центральном не убили снова? Никаких подпольных движений, или ты думаешь, что всех их передавил? А как в Сибирском? Уже объявлена охота на тех, кто вырезал ненцев и эвенов?       — Ты задаёшь слишком много вопросов для того, кто умер давным-давно, — медленно сказал Альфред. — Ты даже не он. А всего лишь иллюзия.       Иван Брагинский долго молчал.       — Да, ты прав. Я — не Иван Брагинский, — сказал он. — Но если я выгляжу, как Иван Брагинский, и говорю, как Иван Брагинский, с чего ты взял, что я — не Иван Брагинский?       Он замолчал, взял карту. Какое-то время они безмолвно перекидывались картами.       — Флеш-рояль, — сказал Иван Брагинский.       Как дела в Русских Округах, спрашиваешь? Ничего толкового. Русские, чёрт возьми, какие-то отсталые идиоты. Ничему их детей не научишь, города пустеют, уровень образования падает, здоровая и полезная еда осталась только в деревне. Добрая половина мира свозит к русским свои отходы, которые в рот брать нельзя, не то что есть. Хоть это они поняли каким-то образом. Наркопритоны и бордели процветают, торговля органами, в общем, русские используются так, как было задумано. Полвека, а то и больше, назад. Они — всего лишь генетический материал, годный только для купли-продажи.       Иван Брагинский поднялся со своего места.       — Если я могу сделать так, выходит, я очень даже настоящий.       Затем Альфред Джонс получил по голове чем-то тяжёлым и повалился на пол.       Он медленно приходил в себя отчасти потому, что Артур нещадно бил его по щекам и что-то кричал.       — Альфред! Альфред! — орал Артур перед его лицом. — Приди в себя! Что случилось?!       Кровь, застывшая и липкая, была не только на макушке, но и на губах и подбородке. Альфред с трудом сел на полу, пытаясь сфокусировать зрение на чём-нибудь. Артур мельтешил туда-сюда: ставил чайник, искал аптечку, копался в полупустых полках. Интересно, сколько Альфред так в отключке пролежал? Два часа? Или три?       — Хватит на полу сидеть. Мешаешь, — прошипел Артур. — Прихожу я, значит, к тебе, а дверь открыта и ты на полу валяешься с дырявой головой. Вот так драма. Я уж было подумал, что тебя ограбили, но нет, всё на месте.       — Радость-то какая, — ухмыльнулся Джонс. — Было бы что красть.       — Действительно. Всего-то диван за девяносто штук и куча другого дорогого барахла.       Иван Брагинский рассмеялся и прислонился к окну, сложив руки на груди.       Он ненастоящий.       Альфред заметил, что Артур даже не снял своё пальто — выходит, заглянул он не надолго. Он был каким-то растрёпанным и дёрганым, и явно хотел бы оказаться в своём кабинете в Лондоне, но по каким-то неизвестным Джонсу причинам сидел здесь. Альфред постучал пальцем по столу: Кёркленд всё понял и деловито кашлянул.       — У меня есть для тебя новости. Плохие или хорошие, решай сам, — Артур достал пачку сигарет и зажигалку. — По Кавказу прошёл слушок, будто Россия жив.       Иван Брагинский, стоявший у окна, рассмеялся, победно смотря на замершего Альфреда. Его смех повис в воздухе, как ядовитый газ.       — Нет, ну слышал это? — хохотал Иван Брагинский. — Мертвец вернулся к жизни! Это чудесно. Будет чем пугать детей.       — Этого не может быть.       — Ещё как может! — Иван Брагинский ударил ладонями по столу так сильно, что Альфред вздрогнул. — Чего же ты сидишь на месте! Лети в Центр и перекопай там всё! Переверни всё с ног на голову! — он наклонился, чтобы заглянуть в бледное от ужаса лицо американца. — Чего ты ждёшь?..       Ха-ха-ха! Смейся, мир! Герой махнул в Центральный Русский Округ из-за слов своей галлюцинации! И в кого же ты превратился, Альфред Джонс? В параноика, в типичного социофоба, в слабака, не способного указать Яо его место. Америка превратился в того, кем управляет собственное безумие.       Так быстро Альфред Джонс не одевался даже в армии. Он взял с собой только бумажник и телефон, выбежал из дома и сел в первое попавшееся такси. Весь его разум заполнила только одна мысль.       Не может быть, чтобы он был жив. Это невозможно, мёртвые не встают из могил.       Конечно, это невозможно. Но лучше самому проверить могилу и убедиться, что останки на месте, чем верить слухам. Даже если эти слухи на блюдечке преподнёс старший брат, и даже если кусочек здравого ума твердил, что сделал он это неспроста.       Несомненно, без багажа Альфред выглядел очень подозрительно. Его долго расспрашивали: цель полёта, почему без чемодана, без сумки, есть ли специальные документы. Охрана то и дело косилась на него, а он — на часы в ожидании своего рейса. Сначала Атлантический океан, а потом и Европа с высоты полёта казались до безобразия тихими и спокойными местами. Но всё это было обманом: и там и там бушевали бури.       Однако в Русских Округах не слышно и не видно было ни души. Сюда не рвались иностранцы по одной простой причине — их так сильно запугали Россией и её отвратительными условиями жизни, что даже беженцы и шагу не ступают на её бывшие территории. Пропаганда взяла своё.       Пока Альфред искал какую-нибудь рухлядь, похожую на машину, и хорошую лопату, над Москвой собирались тяжёлые тёмно-серые тучи. Они ползли над полумёртвым городом, словно змеи, а раскаты грома вдали загоняли людей в их ветхие дома. И только Альфред, как единственное яркое пятно, нёсся по улице, пытаясь выжать из старенькой «Волги» её последние силы. До кладбища, где похоронили Россию, было часа четыре езды. Единственной музыкой в той гнетущей атмосфере, в которой оказался Джонс, были барабанящие по стеклу капли ливня.       Иван Брагинский не спускал с него взора.       — Слушай, — сказал Альфред, — если ты — не он, то зачем ты это делаешь?       — Делаю что? — спросил Иван Брагинский.       — Вот это всё.       — Как зачем? — он изобразил искреннее удивление. — Ты убил меня. Мы оба знаем, что это ты убил меня в тот день. И ты думаешь, что я оставлю тебя в покое? Конечно, нет. Никогда. Я буду с тобой всегда.       Альфред рассмеялся каким-то нервным плачущим смехом и больше не предпринимал попыток поговорить с Иваном Брагинским.       Покосившаяся ограда кладбища говорила о том, что оно заброшено уже не первый год. Большинство фотографий и имён стёрли время и погода, некоторые кресты были сломлены. А плита с именем Ивана Брагинского и вовсе была расколота на две части, одна из которых лежала на земле. Пару минут Альфред стоял напротив, поставив ногу на лопату, и тупо пялил в землю невидящими глазами. А затем он начал копать.       Дождь сильно мешал, затапливая яму, к тому же, вскоре руки Альфреда горели, хотя такого никогда прежде не было. Убрав очки в карман, Джонс продолжил перебирать лопатой грязь. Одежда противно липла к телу и холод пробрался под куртку. Альфред не думал ни о чём, мысль о невозможности воскрешения страны из мёртвых давно оставила его, хотя маленький червяк страха из-за возможного возвращения России начал жевать его душу. Потому что когда Россия вернётся, он не простит того, что сделал с ним Америка.       А вот и он. Стоит как всегда в сторонке, пока молчит; Альфред не может разглядеть его лица.       — Я тебе не мешаю? — его тихий голос был едва различим в шуме дождя.       — Мешаешь последние лет пятнадцать, — огрызнулся Альфред.       — Ах, вот как, — и снова он удивился, весьма правдоподобно, надо сказать. — Интересно. Зачем ты это делаешь?       — Мне нужно убедиться…       — Но там ничего нет.       Альфред как раз наткнулся на крышку гроба.       — Хах, — американец улыбнулся. — Тебе-то откуда знать? Ты даже не Иван Брагинский. Ты — всего лишь плод моего больного воображения.       Россия даже не пошевельнулся. Он наблюдал за тем, как Америка ломает крышку гроба, как он голыми руками выдирает доски и откидывает их назад. Со стороны он был похож на безумца.       Да, всё как и должно быть. Кости да остатки одежды. Альфред обернулся с насмешкой:       — А ты говорил…       Но Ивана Брагинского уже не было.