***
Проснулся Франциск в холодном поту, вздрогнув всем телом и подскочив в постели, будто по ней пустили электрический ток. Электронные часы показывали пять утра, за окном пока ещё прохладное солнце начинало окрашивать небо в розовые и жёлтые тона. Спросонья он не мог понять, почему так быстро стучит сердце и руки пробивает нервной дрожью, откуда взялся страх перед неизвестностью. Нет, ему не снился кошмарный сон, за ночь ничего не громыхнуло и не рухнуло, не пострадали большие массы людей. Но что-то не давало покоя, будто что-то невероятно сильное и убийственно пугающее приняло человеческий облик и ходило сейчас по улицам Парижа. Похожее ощущение бывает только тогда, когда на его земле оказывается страна с недобрыми намерениями, однако это чувство… Оно было больше человеческой паникой, чем животным страхом, больше, чем просто смертельная угроза. Франциск больше не смог сомкнуть глаз. Это ощущение длилось несколько дней. Оно затягивало верёвку на его шее, когда он работал, затаскивало во тьму во сне и не покидало даже в крохотной ванной комнате. Франциск боялся, что он сойдёт с ума, но это не происходило: его разум был на удивление спокоен и его душа чувствовала себя безопасно и уютно, постоянно находилась у тёплого камина в мягком кресле-качалке. Это обескураживало, поэтому сердце его не могло унять беспокойство, тревогу, смятение. Разум твердил, что Франциск может ни о чём не волноваться, но сердце ему противоречило. Франция безуспешно пытался отыскать источник своих смешанных ощущений этого чувства, но постоянно был на шаг позади. От безрезультатных поисков его отвлёк звонок Гилберта. Нужно было срочно встретиться по срочному делу, которое не терпело отлагательств. Голос немца был встревожен как никогда прежде; можно было понять, что он спешит сделать что-то очень важное. Франциск даже слегка обиделся, ведь старый друг не поприветствовал его, не поинтересовался его делами. Видать, что-то действительно серьёзное. Франция только и успел попросить привезти с собой Азамата, на что Гилберт задумчиво пробубнил что-то вроде согласия. А может и нет, Франция так и не разобрал. В Париж прилетел Гилберт в тот же день, что и звонил, только под вечер. За спиной у него была спортивная сумка, что говорило о коротком визите Байльшмидта, а в руках мятая бумажка. Он стоял на углу кофейни, нервно притопывая ногой и поглядывая на часы. Казалось, он что-то скрывает, что-то прячет под рубашкой или в кармане джинсов. Ко всему прочему, Гилберт выглядел злым и крайне недовольным, поэтому Франциск заранее приготовился к нападкам и немногословности друга. Когда Гилберт Байльшмидт в скверном настроении, ей богу, лучше не подливать масла в огонь. Франция решил не тянуть с решением проблемы, которую приволок с собой Гилберт. — Приветствую, — Франциск с улыбкой пожал горячую руку немца. — Чем могу помочь? — Вот эта твоя улыбка мне не нравится, — сказал Гилберт. — Что-то случилось? Франциск позже поудивляется его проницательности. — Всё нормально, вообще-то, — в конце концов, Франциск не такой уж плохой актёр. — Лучше скажи, что там у тебя произошло, что ты так быстро примчался. — А, — Гилберт засуетился, сунув бумажку в задний карман. — Мне нужно найти некого Джонатана Стюарта. Это не совпадение. Слишком много необычных вещей произошло за короткий период невероятно длинной жизни Франциска Бонфуа. Если старый шахматист будет тем, кого ищет Гилберт, он, Франциск, не постесняется начать слежку за ними обоими. Нельзя сбрасывать со счетов нервозность Гилберта и слова старика, который не просто так трепался о России, окажутся правдой. А вероятность этого внезапно возросла. — Он как-то связан с теми, кто ограбил твою квартиру в Калининграде? — Франциск прикинулся ничего не понимающим дурачком. — Ну, что-то типа того, — Гилберт отвёл глаза. — Я знаю только то, что он переехал в Париж десять или около того лет назад. — Ладно, — Франциск снова улыбнулся. — Найду тебе твоего вора, только подожди до завтра. Они молчали некоторое время, однако ни один из них не решался уйти. Оба чувствовали, что нужно задержаться, чтобы выслушать друг друга полностью. — Говорят, — Франциск решился сказать то, что наверняка выведет Гилберта из себя. — Ты из Калининграда неделями не выезжаешь. Ярость сверкнула в глазах Байльшмидта — как он и ожидал. — Да ладно? — зло огрызнулся Гилберт, сложив руки на груди. — Случайно не те же рты говорят, что Брагинский жив? Франция остолбенел. — Что? — неловко уронил он. — Ничего, — Байльшмидт со вздохом посмотрел вниз и махнул рукой, мол, забей. — Я пошутил. — Эм, — Франциск почесал затылок, в глубине души пугаясь его слов, — ну, хорошо. Кстати, где Азамат? Я не просто так попросил тебя привезти его. Все слышали, — голос Франции стал серьёзным, — что он наговорил Америке. Сухим из воды он не выйдет. — Выйдет, выйдет, — холодно заверил его Гилберт, мрачно смотря перед собой. — Я это обеспечу. А что касается альфредовских шавок… Тут Гилберт вовсе растерял остатки доброжелательности в любом её виде, и Франциск даже отшатнулся. Он не знал этого немца, что стоял перед ним, и жаждал убежать от него как можно скорее. — Они, — Гилберт подозрительно спокойно повёл плечами, — как тараканы — пролезут в любую щель, найдут его повсюду. А тараканов, — он подбросил в воздух и через секунду поймал свой чёрный крест, — я давить ещё не разучился. Франциск невольно сделал шаг назад, в немом ужасе смотря на Гилберта. Тот, скорее всего, не замечал в себе никаких перемен. Неужели то, что Франциск ощущал в последние дни связано с Гилбертом? Этот его взгляд, ледяной, пронизывающий до костей взгляд пугал и отталкивал, ровно как в каждом жесте крылись нетерпение к окружающим, пренебрежение и скрытое превосходство. Неужели то, что говорят о Германии — правда? И это повлияло и на экс-Пруссию? — Что-то не так? — равнодушно спросил Гилберт, в упор смотря на Франциска. — Нет, всё в порядке, — Франция едва не поперхнулся воздухом. — Задумался. Я позвоню, — титаническими усилиями он нацепил что-то похожее на улыбку, — как только всё узнаю. Он едва сдерживался, чтобы не перейти на бег. Он шёл так быстро, как только мог себе позволить; сердце в его груди сходило с ума от страха. Должно быть, источник неприятного ощущения в душе Франциска и в самом деле Гилберт. Агрессивный и сильный Гилберт, прямо как семьдесят пять лет назад. Пусть уходит. Немедленно. Тогда зачем он соврал? Если он действительно находился на его территории намного больше, чем несколько часов, нужно было просто предупредить. Франциск усмехнулся: как говорится, беда не приходит одна — она тащит за собой ещё целую вереницу неприятностей и просто заноз в заднице. Затормозил Франциск у пешеходного перехода. Отдышался, успокоился. И, подняв глаза, тупо раскрыл рот. Он смотрел на Ивана Брагинского на другой стороне дороги; он во все глаза смотрел на его высокую крепкую фигуру, светлые, отливающие серебром волосы и слегка бледную кожу на руках и лице в то время, как его мозг отказывался принимать действительную реальность за правду. Россия, который некоторое время отрешённо смотрел в сторону, положив руку на затылок, так медленно перевёл свой взгляд на Францию, что у последнего земля из-под ног ушла, а всё тело сковало от шока. Те же мистические аметистовые глаза, те же волосы и та же фигура, и хотя в нём таилось что-то другое, чужое и незнакомое, это был стопроцентный Иван Брагинский. Живой Иван Брагинский. Он смотрел на Франциска несколько секунд, однако в глазах его не промелькнуло ни радости, ни злости — вообще ничего. Вот он круто развернулся и пошёл прочь сквозь толпу, оставив Франциска в оцепенении и с застрявшем в его горле оклике. Когда же Франция смог сдвинуться с места с зелёным сигналом светофора, России нигде не было, как бы тщательно он не обошёл улицу вдоль и поперёк. Был ли это живой Иван Брагинский? Или же иллюзия, посланная Артуром? С того дня Франциск не знал, можно ли доверять самому себе.Глава 4. Франциск Бонфуа.
20 августа 2016 г. в 01:38
— За твой счёт, хорошо? Сам знаешь, денег у меня нет.
Франция не успел дать своего согласия, как Сербия заказал ещё одну кружку крепкого ароматного кофе и снова уставился на проезжую часть за окном маленького кафе таким пустым взглядом, словно он был далеко-далеко. Вук забарабанил пальцами по столу в ожидании неприятного разговора о своей судьбе между ним, Францией, Испанией и Венгрией. Сербия не раз говорил, что и сам может защитить себя от покушений, но Франциск, чёрт бы его побрал, заманил его в эту проклятую забегаловку, обещая дать денег в долг. А деньги, к сожалению, Вуку нужны были позарез и очень срочно.
Испания, не отрываясь от экрана своего мобильного телефона, улыбнулся, удивляясь тому, сколько кружек кофе может выпить серб за раз. Франциск же бросил на него быстрый печальный взгляд и не спеша закурил какие-то дешёвые сигареты из Центрального Русского Округа, хотя до недавнего времени он и сигареты в рот не брал. В последние года он остро чувствовал странную непреодолимую тревогу и ощущение, будто он сидел на электрическом стуле и играл с самыми влиятельными державами мира в русскую рулетку. Причём револьвер, которым управлял Альфред, то замедлялся, то наоборот ускорялся, заставляя всех играющих покрываться семью потами от нервов и нарастающей паники.
Впрочем, они собрались здесь сегодня не для того, чтобы обсудить защиту жизни Сербии, никак не заинтересованного в этом мероприятии. Более того, эта встреча оскорбляла его вольный нрав, раз собравшиеся за белым столом кафе считали его неспособным хорошенько дать в морду Албании за все преследования и попытки убить по-тихому. Потушив сигарету, Франция уткнулся носом в сложенные перед собой руки и резко помрачнел при одной только мысли о том, что ещё может выкинуть Албания. Этот безумец… Он всерьёз полагает, что смерть России дала старт резне славянских стран? Он ошибается так сильно, что даже не представляет себе грандиозность последствий своего умозаключения.
Если бы только Иван был жив, всё было бы по-другому. Наташа не лежала бы в коме, Вук не шарахался бы от каждого подозрительного звука. Если бы он был здесь и сейчас, Франциск выпил бы с ним по чашке кофе и не спеша поговорил о жизни. Если бы Иван был жив, Яо не превратился бы в чудовище. Так много несбывшихся надежд в этом занудном «если бы».
Вот на горизонте появилась Венгрия. Сверкающая, сияющая Элизабет впорхнула в тесное кафе, откинув длинные пшеничные волосы и уже на входе улыбнувшись всем, кто устремил на неё полный обожания взор. Она, цокая каблуками, грациозно прошла к столику Франциска, попутно скидывая лёгкую белую кофту, и села рядом с Вуком.
— Извините за опоздание, — вновь она улыбнулась, но уже добродушно и более тепло. — В гостинице долго провозилась со своим багажом. Девушка, — она чуть повысила голос, позвав официантку, — можно…
— Нет, Элизабет, не торопись, — перебил её Вук.
Франциск, предчувствуя что-то нехорошее, недоверчиво посмотрел на него, гадая, что тот сейчас выкинет. Сербия ответил Франции равнодушным и холодным взглядом, сделав последний глоток своего кофе.
— Раз уж теперь все собрались, давайте-ка проясним одну вещь, — Вук поставил локти на стол и сжал пальцы обеих рук перед собой. — Во-первых, — он вперил в Францию свой мрачный взор из-под косой чёлки, — повторю для слепых, глухих и тех, кто в танке — мне защита не нужна. Вы настолько слепы, что не видите, кого надо защищать, — тут он немного расслабился. — С Албанией я как-нибудь и сам управлюсь, я и мой народ и не таких головорезов видали. Во-вторых, вот эта наша встреча, поливание меня мёдом только потому, что я напоминаю тебе, Франциск, моего старшего брата, и то, что ты таким образом пытаешься приблизить меня к себе, как память о нём — ни к чему хорошему не приведёт. Лучше свяжитесь с Гилбертом и найдите для Азамата безопасное место, где он может не беспокоиться о том, что погибнет от рук трусов, вроде Ториса и Ольги, которые ударят его ножом в спину.
— Вук, она же твоя сестра, — попытался смягчить резкую речь серба Антонио.
— Я ей не брат, — отрезал Сербия со вздохом, — и она мне не сестра с того самого момента, как она предала нашу семью. Тем более, она сама сказала, что мы ей не братья. В общем, приношу свои извинения за то, — он кивнул Элизабет и Антонио, — что потратил ваше время. До скорого, Франциск. За кофе спасибо. Элизабет, я пройду?
Элизабет быстро замотала головой и поднялась со своего места, пропуская этого странного, непреклонного и несговорчивого серба. Венгрия смущённо следила за ним взглядом. Он так одинок, — Элизабет заметила это так давно — что даже не помнит, когда он стал таким. Ей стало жаль его. Она решила, что как-нибудь нужно будет вывести его из пучины печали и мрачных мыслей. Конечно, у них мало общего, но почему нет? Сейчас такое время, когда нужно держаться вместе и не ходить ночью по одному. Но к нему никак нельзя подступиться: он постоянно где-то пропадает, что-то ищет. Говорят, он всё время светится в Центральном Русском Округе. Говорят, он до сих пор не смирился. Однако, это всего лишь сплетни, никто точно за ним не следил.
— Вук! — недовольный оклик Франциска остановил Вука на полушаге. — Ты так похож на своего брата… Знаешь, почему он умер?
— Его убили, — не оборачиваясь, раздражённо буркнул Сербия, отвечая, как ему думалось, на самый идиотский вопрос в мире.
— Да, убили, — гнев просочился в голос Франции. — Его собственная гордость убила его.
Вук в молчании пошёл дальше, сунув руки в карманы, поэтому Франциску только и оставалось, что проводить его полными возмущения глазами. Франция не хотел признавать, что его затея изначально была провальной, как и всякие затеи, с помощью которых он хотел хоть как-то сплотить Европу перед лицом опасности разрушения цивилизаций и, чёрт возьми, всей планеты. Но нет, все думали, такие умные индюки, что справятся в одиночку, что природа сама как-нибудь восстановится, деревья вырастут сами и вода очистится сама собой, что межнациональная ненависть вдруг испарится, и русский вдруг побежит обнимать американца, что политики внезапно начнут говорить о мире. Только Элизабет и Антонио разделяют его взгляд на вещи — те, кого меньше всего сотрясают теракты и бедствия. Они действительно беспокоятся о своей безопасности и готовы пойти на любой союз как можно скорее, лишь бы их народов не коснулись беды. И напротив, те, чей корабль тонет, уверяют, что всё в порядке. Как этот упёртый дурак Людвиг, например. Одно только всплывшее в памяти его имя разозлило Франциска. На то были весьма весомые причины.
— Знаешь, Франц, — задумчиво сказала Элизабет. — В его словах есть смысл. Я про Азамата.
— Да, — улыбнулся Антонио. — Он с такой смелой речью выступил. Считай, что плюнул Альфреду в лицо, а малышу это очень не понравилось.
— Не то слово, — рассмеялся Франция. — Альфред что-нибудь да сделает с Азаматом, я уверен. Чёрт возьми, Вук прав. Элизабет…
— Да, да, — перебила его Венгрия, — я постараюсь вытащить Гилберта из Калининграда, в котором он безвылазно сидит уже пару недель.
— Он в Калининграде? — недоумевал Франция. — Он там лет двадцать не был, разве нет? Сейчас-то что случилось?
— Не знаю, — Венгрия пожала плечами. — Говорит, квартиру ограбили. Вот, хочет разобраться, кто посмел, — она рассмеялась. — Ну, об этом позже, — она заинтересованно посмотрела на Францию и Испанию, — давайте поговорим о чём-нибудь весёлом. Как ваши жизни проходят в мировом болоте, а?
Элизабет — огромное ей спасибо — разрядила напряжённую обстановку, которую оставил после себя Вук. Онемевший Франциск понятия не имел, чем ответить на его слова, но вот Венгрия подкинула тему для разговора. Франция сквозь улыбку рассказал, как ему наскучили собрания, как его завалили документацией от правительства и какой застой царит в его цветочном магазине. Он решил не упоминать про взрывы на железных дорогах и театрах, оставляющие уродливые шрамы на его теле и чёрную ненависть в душах тех его граждан, кто потерял в огне своих любимых. Он не говорил про одиночество, про печальный взгляд на восток, где когда-то была зимняя свободолюбивая страна, с которой было приятно поговорить и опасно воевать, невероятно обаятельная, немного легкомысленная и доверчивая. Таким Ивана видел Франциск. Да, он был сумасшедшим, абсолютно слетевшим с катушек, но в то же время добродушным и щедрым, несмотря на собственную бедность.
Пока Элизабет и Антонио травили анекдоты, Франциск уставился в окно, предавшись пустым мечтаниям. Что было бы, будь Иван жив? Наверное, Альфред и Артур поносили его, на чём свет стоит. Наталья по своему обыкновению вертелась бы рядом со своим дорогим братом, потому что он для неё был едва ли не всей Вселенной. Ольга тоже была бы рядом с ним, пытаясь как-нибудь завладеть его вниманием. Он бы вместе с Азаматом отдыхал в сказочных Кавказских горах, любуясь пылающими алыми закатами, или на молчаливом туманном Урале. Жизнь стран текла бы спокойнее: заключались бы новые контракты, появлялись союзы, сталкивались интересы и конфликты между нациями можно было бы свести к минимуму. Как бы выглядел мир?
Но всё, что было в голове Франциска, выглядело слишком нереально, слишком мирно и спокойно. Ведь сейчас мир пылает. Странам Востока всё труднее выбираться из-под обломков домов, падающих им на головы, Китай и Америка готовы выложить границу Южной Сибири трупами своих солдат, Казахстан, не ровен час, пропадёт под китайской властью, и Кавказ не отмоется от пепла. Франция честно не удивится, если на очередном собрании государства перестреляют друг друга.
А что творится на территории бывшей России? Террор гораздо хуже, чем за её пределами. Русским сказали, что они — отбросы человеческой цивилизации, ошибки природы и генетики. И русские поверили. Русским сказали стыдиться своей национальности, их назвали идиотами, болванами и дураками, им переписали историю, разворовав все их достижения. Русским сорвали подписание Федеративного договора, разгромили систему безопасности, образования и здравоохранения, оболванили новое поколение и заткнули рты тем, кто пытался противостоять нахлынувшей лжи. Детей научили ненавидеть своих родителей, ведь они — проклятые коммунисты, жестокие тираны и их главный позор. В общество внедрили культ алкоголя и наркотиков, прославили разврат и научили ненавидеть Родину. Русским сказали, что Родины нет, что это — глупый миф. Есть только Русские Округа, ни о какой Родине, а тем более о России речи быть не может. Пришли американцы, как вестники нового мира, провозгласили новую, лучшую власть, обещая скорое демократическое процветание.
Русские поверили всей чепухе, что им наговорили, стремясь как можно скорее избавиться от следов советской власти, кинулись в объятия своих убийц, насильников, торговцев людьми и бандитов.
Как иронично: народ, который веками твердил, что никогда не подчинится захватчикам, оказался покорён тихо и незаметно.
— Франц? — Элизабет пощёлкала пальцами у его носа. — Земля вызывает…
— А? — Франция вздрогнул и потёр глаза. — Извини, задумался.
— Я говорю, — терпеливо повторила Венгрия, — мы с Антонио хотим навестить старых друзей. Ты не против…
— Да, конечно, — Франциск улыбнулся. — У меня тоже есть дела, — он плавно поднялся и задвинул за собой стул. — Увидимся позже.
Они разошлись у входа в кафе: Франциск пошёл в одну сторону, Антонио и Элизабет — в другую. Глубоко вдохнув, Франция почуял свежесть прохлады, которую несла с собой накрывающая огромным звёздным одеялом Париж ночь. Для середины лета такая погода могла бы считаться довольно холодной, но Франциска она вполне устраивала — очень уж напомнила об Иване Брагинском. Высоком, с ледяными руками, но горячим сердцем, по-своему ярким, душевным и таинственным, непонятным для доброй половины мира. Ночь — прекрасное время, чтобы предаваться воспоминаниям, но это так же прекрасное время для того, чтобы эти самые воспоминания вновь начали пожирать душу. Франциск усмехнулся; ему почему-то шагалось легко и свободно, на губах заиграла чуть печальная улыбка. Ему казалось, что за несколько веков знакомства он всё же недостаточно хорошо узнал Ивана и провёл с ним слишком мало времени. Он же был столь преданным и надёжным другом, злейшим и опаснейшим врагом. Однако Брагинский как-то признался за ужином, что Франциск является для него самым близким другом в Европе, несмотря на войну. Франциск мог бы этим гордиться.
Франция, вороша в памяти воспоминания о прошедших столетиях, даже не заметил, как ноги сами принесли его к Эйфелевой башне, а взгляд потянулся к сверкающим точками в небе. Немного одиноко, не с кем даже выпить, но в то же время хорошо и свободно, будто крылья за спиной выросли, однако взлететь не получается. Франциск заметил, что напряжение в воздухе, которое днём варится в тягучей каше из ненависти и злобы, спадает после наступления сумерек, когда люди оказываются в тесном семейном кругу, в уюте и безопасности. Хотел бы Франциск оказаться на месте любого человека, имеющего семью, хоть на секунду. Он рассмеялся; больно мелко он мыслил для большой европейской страны. Семья? Любимые? Это то, чего у стран никогда по-настоящему не было и впредь не будет. Вообще нужно выкинуть этот бардак из головы.
На широкой зелёной полянке прямо у подножия Эйфелевой башни Франциск совершенно неожиданно для себя приметил две фигуры, сидящих за раскладным столиком. Даже издали он видел шахматные фигуры, два стаканчика кофе и сумку рядом со стулом одного из игроков. Наручные часы показывали полпервого ночи, что, видимо, ни капли не смущало двух мужчин. Франциск начал не спеша идти к ним, заинтересованно наблюдая за ними, как кот за новой игрушкой. Тот, что играл за белых, был молодым светловолосым кучерявым парнем лет двадцати пяти с загорелой, словно медь, кожей и согнутой спиной. Одет он был вовсе по-простецки: в белую футболку и рваные джинсы. Его оппонентом же являлся седой лысеющий старик с толстыми очками на носу; он был чуть полноват, что скрывалось под тёплой шерстяной кофтой, однако осанка его была ровной, а руки не захватила старческая нервная дрожь. Глубокие морщины на его лице и спокойный собранный вид шептали о его мудрости и терпении.
Наконец, Франциск подошёл так близко, что мог слышать их разговор.
— А я тебе говорю, что Россия возродится, — старик сделал ход конём, — и закончится этот чёртов балаган на этом чёртовом континенте!
— Нет, — протянул его собеседник, взгляд которого бегал по шахматным фигурам, — вы глубоко заблуждаетесь. Страна, разрушенная изнутри предателями, не восстановится. Если такое произошло, значит, она не нужна была своему народу.
Франциск знал, что Иван сейчас только рассмеялся бы, улыбаясь, и посмотрел бы на этого парня с таинственной усмешкой, которую затем спрятал бы за шарфом. Франция искренне оскорбился, будто только что говорили про него. Как это не нужна? Да что ты знаешь о русских, мальчишка?! Был ли ты свидетелем того, как русские гнали поляков до самых границ прямо перед тем, как торжественно провозгласили Михаила Романова своим царем, потомки которого возвысили Россию до статуса империи с необъятной территорией и более сотней народов? Видел ли ты, как они все, от мала до велика, преследовали французов после сожжения Москвы? Видел ли ты, с каким огнём в глазах они стояли перед натиском фашистской армии? Не можешь ты судить так о русских, ничего не зная, идиот.
— Глупый ты, Марсель, — сказал старик. — Ничего в жизни и истории не смыслишь.
Когда Франциск уже чётко и ясно видел этих странных людей и хорошо слышал их разговор, он снизил скорость шага до черепашьей. Франция, будучи прирождённым, как он считал, актёром, всем своим видом излучал непринуждённость случайного прохожего.
— Русские уже поняли, — продолжил старик, — что их жестоко обманули, одурачили, как детей. Когда они вернут свою империю — вопрос времени. Не был ты в России и не видел эти взгляды… Зуб даю, нужна одна маленькая искра. Или большой пожар, что в их духе.
— Всё это пустые разговоры, — упрямо возразил Марсель.
Он был в нескольких шагах от полного поражения.
— Что осталось у этих русских? Ни армии, ни ресурсов, ни техники. Разве что только зимние морозы.
— Это верно, — влез Франциск. — Они всегда были нищими, но как-то же умудрялись побеждать.
— О! Как странно видеть кого-то в столь поздний час! — старик добродушно улыбнулся, прищурившись в попытке рассмотреть лицо Франциска без очков. — Может, вы тоже сыграете со мной в шахматы? Этот молодой человек играет со мной с вечера и никак не может выиграть, а я уже давно разгадал его тактику.
— Конечно, — Франциск улыбнулся в ответ. — Сразу же, как вы закончите игру.
— Эй! — возмутился паренёк. — Не сбрасывайте меня со счетов раньше времени! Я ещё могу выиграть, могу…
Старик расхохотался, а Франция опустился на траву и скрестил ноги, положил руки на колени. Закрыв глаза, он обнаружил, что в голове его не было мыслей, лишь изредка вспыхивали мутные образы прошлого, не задерживающиеся надолго. Он слышал, как сильно негодовал Марсель, проиграв буквально через пару минут, слышал, как по-доброму расхохотался старик и утешительно похлопал парня по плечу. Несмотря на поражение, Марсель с улыбкой благодарил старика за приятное времяпрепровождение, которое оказалось интереснее, чем зависание в Сети.
Вот Франциск сел напротив этого необычного человека; расставил белые фигуры по местам на своей части поля, изредка поглядывая на старика. Тот, однако, если и замечал его взгляды, то умело их игнорировал, занимаясь тем же делом.
Игра началась. Франциск честно признался себе, что согласился на партию не ради удовольствия, а из чистого любопытства, возникшего благодаря словам старика. Поэтому молчал Франция недолго.
— Вы не боитесь, — очень осторожно начал он, — что этот парень расскажет кому-нибудь всё, о чём вы сейчас говорили?
— Нет, совсем нет, — со стальной уверенностью в голосе отозвался старик.— Молодёжь сейчас интересуют коты, голые женщины и красивые картинки. До политики или национальной безопасности им нет никакого дела. Тем более, я всего лишь говорю о России. А для молодых умов бред восьмидесятилетнего старика о несуществующей ныне стране всё равно что разговор о динозаврах.
— В этом вы правы, — Франциск улыбнулся, оглядывая свои белые фигуры. — Но я не могу понять, — он изобразил искреннее недоумение, — почему вы так уверены, что Россия возродится?
— Всё к этому идёт, — задумчиво сказал старик. — Раз история посчитала, что русские забыли о том, каково быть рабами другого государства, значит американская власть должна была проникнуть к ним. И случилось то, что случилось; их жизнь стала невыносимой. Но скоро произойдёт что-то грандиозное, что-то вроде восстания, которое будет на слуху у всего мира и которое будут обсуждать все нации. Америка сейчас увлечена войнами с Китаем и Востоком — более подходящего времени и не придумаешь.
— Но у них же ничего нет, — осторожно пролепетал Франция.
— Это не проблема! — старик улыбнулся. — Уверен, угнать танк или истребитель — для русских не проблема. А на Урале этого добра сейчас хватает, всего-то нужно захватить заводы.
— Как много вы о них знаете, — тихо заметил Франциск.
— Да, я много лет путешествовал по Русским Округам и недавно решил окончательно поселиться в Центральном. Конечно, однажды я уже сбежал оттуда, но… меня тянет туда, как магнитом. К тому же, во Франции сейчас неспокойно, как и в любой другой части Европы, а там — тишина. Этих людей уже ничем не напугаешь: у них нечего отобрать — всё ценное уже давно вывезли — и нечем пригрозить — хуже не будет.
Игра старика была довольно уравновешенной: он наступал и защищался попеременно, чётко высчитывая каждый ход. Однако Франциск не уступал, даже умудряясь тщательно переваривать в голове его слова.
— Как вы пришли к такому выводу? Ну, то, что скоро будет переворот?
Франция долго строил в голове вопросы так, чтобы не спугнуть с нужной ему темы этого удивительно умного человека, немало, как ему казалось, повидавшего на своём веку. Может, если этот безумец прав, и случится то, о чём он говорит… Может, Россия вернётся? Каким образом — Франциск не задумывался, главное, что он может вернуться, снова улыбнуться своей белоснежной улыбкой, игриво посмотреть исподлобья и рассмеяться. Снова побывать в Париже, в гостях у Франциска…
Нет, подожди, Франциск. Это невозможно.
— Нужно быть внимательным, — старик сделал очередной ход. — Эти их переглядки, кивки, шептания — не к добру, — уверенно и спокойно протянул он — Когда я в последний раз совершал поездку по округам, я — можете считать меня сумасшедшим — чувствовал себя как в одной огромной клетке, которая ещё только-только строится. И клетка эта была не для русских, а для тех, кто не успеет или не захочет унести ноги, когда русские проснутся.
— Простите, — Франциск надел маску смущения. — Я даже не представился. Меня зовут Франциск.
— А меня Джонатан, — старик пожал Франции руку. — Джонатан Стюарт. Но вы можете звать меня Джоном. Совсем не французское у меня имя, да?
— Да, — ляпнул Франциск.
— Ну, — старик пожал плечами, тем не менее не отвлекаясь от партии, — я родился в Америке, в зрелости долгое время жил в Москве. Затем в силу обстоятельств не мог остаться в Центральном Округе и в Америку тоже не мог вернуться. А Франция была самым подходящим местечком, чтобы спрятаться от преследований. Наворотил я делов в Округе, едва ноги унёс. И сбежал сюда, живу теперь в маленькой квартире, где никто и никогда меня не найдёт.
— Что же вы натворили?
— Да так, по мелочи. Пытался помочь русским в одном деле.
Франциск понял, что в этом направлении разговора больше не будет: старик просто будет молчать, он не хочет обсуждать какие-то свои «дела» с русскими. В один миг все вопросы к этому человеку испарились, а пыл любознательности угас. Джон теперь выглядел напряжённым, будто боялся, что Франциск разгадает какую-нибудь его страшную тайну и не сносить ему головы. Однако Франция попытался улыбнуться ободряюще.
— Вы уверены, что у России есть шанс на возрождение?
— Нисколько в этом не сомневаюсь. И как я рад, что мы, французы, не попадём под горячую руку русских!