Шаг. Рывок. Удар.

      Артур запрокинул голову, подставляя шею прохладному ветерку, колышущему белые занавески, и устремил пустой взгляд в потолок. Как здесь скучно, в этой тошнотворно светлой палате, которую заливает, словно бассейн, солнце своими горячими лучами, в этом чёртовом пропахшем лекарствами месте. Но, как бы странно это ни звучало, Артур чувствовал себя в безопасности в больничной палате Натальи Арловской, куда не сунется никто, кроме её старшей сестры и иногда Гилберта. Никто не трепал ему нервы, не ныл, не кричал и не угрожал убить — только спокойствие и умиротворённая тишина.       — Вот лежишь ты здесь и горя не знаешь. Повезло тебе.       Артур окинул Наташу надменным оценивающим взглядом, подмечая, что от былой её красоты не осталось ни следа. Сколько лет она спит? Пятнадцать или двадцать? Всем плевать; для всех стало привычным то, что попытавшаяся покончить с собой Наталья Арловская лежит в коме, хотя первое время, Артур помнит, большинство стран пугало её состояние. Ну как такая упёртая, гордая и жадная до жизни страна может просто не очнуться после попытки суицида? Что-то пытались сделать, привести её в чувства: применяли терапию, магию, уколы, народные средства - но ничего не помогло. Должно быть, это как-то само собой решилось, что она не хочет возвращаться в мир, в котором нет её любимого, драгоценного и дорогого старшего брата.       Она была похожа на мумию, хотя врачи не давали её мышцам полностью одеревенеть - личная заслуга Артура, которой он, однако, не хвастался ни перед кем. Её кожа была неприятно шершавой, сухой, волосы не то седые, не то всего лишь выцветшие, ломкие, похожие на сено, губы в глубоких трещинках, а лицо в старческих морщинах. Ни намёка на былую холодную северную красавицу, к ногам которым готовы были без сожаления упасть многие. Смотря на неё, Артур испытывал к ней какое-то жалостливое чувство, какое он ощущал при виде несчастной влюблённой, но временами в нём просыпалась злость и ненависть к ней. Она же попыталась покончить с собой. А это, как минимум, недостойно государства, необдуманно и глупо — по меркам Артура. Она не имела права закрываться от всего мира в комнатушке со своими снами, тем более не имела права оставлять свой народ.       Но Наталья Арловская вся, чёрт возьми, пошла в старшего несносного, наглого, раздражающего всех и вся брата. Такая же эгоистка с непримиримым чувством гордости. Артур поднялся со стула и сделал пару шагов к двери, приоткрыл её, осторожно высунувшись из палаты. Ни души на весь длиннющий коридор, ни единого пациента в соседних палатах. Англия вернулся на место и долго смотрел в беспристрастное лицо Наташи.       — А ненаглядный братик-то твой жив-живёхонек.       Он напряжённо ожидал чего-то, но чего? Что Наташа вдруг откроет глаза? Что она подскочит на кровати и завалит его вопросами? Артур сам себе показался дураком, он рассмешил себя своей наивной глупостью. Она бы тоже над ним посмеялась... Нет, она бы усмехнулась, тряхнула волосами и ушла.       — И почему ты мне не веришь?       Наверное, он сходит с ума, иначе не говорил бы с Наташей так, словно она может ответить. С Франциском отношения у него не ладятся, с Альфредом всё слишком сложно. Театр под названием "планета Земля" горит, зрителей всё меньше, актёры пытаются сделать вид, что пожара нет, а постановщики тушат его плевками. Конечно, всё это интересно: не знаешь, кто и когда сорвётся следующим и, дико визжа, спрыгнет со сцены, неизвестно, на ком ещё загорится одежда.       А ты, скотина такая, только и наблюдаешь с задних рядов.       Любопытство всегда добавляло адреналина в кровь Артура, делало его жизнь невероятно увлекательной штукой. И именно любопытство когда-то давно подсказало ему, что Иван Брагинский очень даже жив. Вернее, сказал это Румыния, когда Англия силой приволок его в Центральный Русский округ, чтобы подтвердить свои догадки. Он, как бы не противно было Артуру признавать это, лучше чувствовал жизнь и смерть стран.       Артур посетил Москву только через пять лет после того, как начался двадцать первый век. После похорон Ивана Брагинского он категорически отказывался соваться на русские территории хотя бы потому, что чувствовал он себя, как на одном огромном кладбище. Неприятное и жуткое ощущение, и как только Америка и Китай не замечали его? Чуть позже Артур выяснил причину. В общих чертах, неожиданно подвернулась выгодная сделка, заключение которой должно было пройти именно в Москве, исключительно в Москве, как бы Артур не изворачивался перед партнёрами, пытаясь перенести место переговоров в Париж. В самолёте он упорно готовился к тому, что в голове то и дело будет всплывать образ кладбища, что руки похолодеют, словно он опустил их в снег, и что в животе будет биться неприятное тошнотворное ощущение увядания. Но стоило ему коснуться ногой земли, как ничего из этого не произошло. Наоборот, он слабо почувствовал жизнь, исходящую из земли, и знакомую невообразимую силу. Его силу.       И вопрос, жив ли Россия в самом деле, всплыл как-то сам собой.       Тогда он притащил Румынию в Ростов-на-Дону. Трудно это было да и очень проблемно, хотя бы потому, что Штефан наотрез отказывался ехать на мёртвые, как он сам не раз говорил, земли. В какой-то момент Артуру надоело его уговаривать, пытаться поступить по-хорошему и не ругаться. Поэтому Англия привёз его буквально в багажнике и, остановившись посреди леса на пути к городу, выкинул того на землю, так как сию минуту желал получить чёткий ответ. А хочет румын с ним сотрудничать или не хочет - Кёркленда волновало в последнюю очередь. Ох, как ругался Штефан, какими словами называл Артура, как проклинал: при одном только воспоминании уши вянут. Но как только он собственным лицом почувствовал холодную русскую землю, тут же замолчал, словно проглотил язык, и уставился в пустоту широко раскрытыми глазами. Руки у него задрожали, а лицо посерело то ли от страха, то ли от ужаса.       — Что за чёрт? — Это был риторический вопрос. — Так не бывает, — Штефан прикоснулся ладонями к земле.       — Что такое? — В нетерпении спросил Артур, внимательно наблюдая за ним. — Брагинский жив, я прав?       Но Штефан не ответил. Он прижимался к земле минуты две, закрыв глаза, хмурился и вздыхал, затем резко поднялся, отпрянув, как от отравленной еды. Румыния тщательно отряхнул руки и одежду, будто не замечая испепеляющего взгляда Англии, который готов был придушить его за молчание, на себе. Штефан сел на багажник и со всей серьёзностью посмотрел на Артура.       — Ну жив он, и что дальше? — Лениво поинтересовался Румыния, подперев голову рукой. — Разве ты сам это не почувствовал? Или ты настолько ослаб, что уже не ощущаешь этого?       — Что будет дальше — я решу без тебя, — быстро сосчитав до десяти в уме, отчеканил Артур. — Мне нужно было подтверждение. Только и всего.       — Надеюсь, это праздное любопытство, — сказал Штефан.       — Нет.       Они тупо смотрели друг на друга какое-то время, вероятно гадая, о чём думает каждый из них. Румыния недоумевал, чего хотел добиться Англия своими действиями. Он что, хотел помчаться искать Россию? Он думает, что Россия сидит и ждёт его с распростёртыми объятиями? Нет, этому не бывать. Что-то странное исходило от земли, что-то, что смешивалось с привычным ощущением присутствия России, отталкивало и, что страшнее всего, разливало по телу какую-то едва заметную слабость. Когда Иван Брагинский был жив, от земли исходили покой, уверенность, мощь огромной страны. А сейчас незнакомая сила и пустота, словно Штефан никогда не знал эту снежную страну и впервые попал на её враждебную территорию.       — Мой тебе совет, — с нажимом сказал румын, — не копайся в этом. А потом посмотрим, как повернётся история.       — Мне твои советы не нужны, — брезгливо отмахнулся Артур. — Сам решу, куда мне лезть, а куда вообще не соваться.       Штефан посмотрел на него так, как усталый врач смотрит на тяжелобольного тронувшегося умом пациента. Затем махнул на него рукой: если Артур хочет проблем, он их получит, и Штефана никаким боком не касается то, что с ним тогда случится.       На этой радостной ноте и разошлись. Ни один из них никому ничего не рассказал об этом странном событии, которое, однако, ничуть не изменило привычный ход их жизней.       Много времени прошло с тех пор, целых чёртовых тринадцать лет, а о России никто ни слухом ни духом. Сколько бы Артур не искал его, никакого Ивана Брагинского не было ни в одном архиве, словно его никогда не существовало. Должно быть, догорающая советская власть прихватила с собой в ад все сведения и упоминания о нём за собой, чтобы особо одарённые личности вроде Артура в своих поисках остались ни с чем. И хотя у него имелись свои друзья в полиции русских, он всё равно ничего не добился. Не могло такого быть, что он нигде не светился и о нём никто не знал. Что он сделал? Сменил имя и внешность? Живёт теперь в глухой сибирской тайге? От Ивана Брагинского, которого знал Артур, которого знал весь мир, можно было ожидать всего. Англии казалось, что он искал чёрного кота в тёмной комнате, не имея при себе ничего, кроме крохотного фонарика со слабыми батарейками.       Россия как-то сказал, что его территория — это его собственная шахматная доска, на которой единственным победителем может быть только он сам. Его фигуры — белые, гордые и недвижимые, в полном, Англия был абсолютно в этом уверен, составе стояли на доске, но он не сделал ни одного хода. Артуру же хватило смелости не только начать с ним партию; более того, он дерзнул притащить всех своих чёрных Пешек, одного Коня и двух Слонов на поле битвы, принадлежащее России. Отсутствовала Королева, управляющая всеми фигурами издалека, поэтому Англии нужно было всего лишь наблюдать за игрой, не сдвигаясь со своей позиции. Он - Король, как и Иван Брагинский, а шахматные Короли слабы.       Только зимой Кёркленд не совался в Русские Округа. Он хорошо помнит, чем закончилась его последняя встреча с Генералом Морозом, который в девяносто первом году был "слегка" не в настроении. Его больше не видели с тех пор, да и вряд ли кто-то хотел бы повстречать его вновь.       И вот невиданная радость по прошествии стольких лет бесплодных стараний! Слушок о том, что Россия жив, пролетел по Кавказу, который Англия тут же пожелал перевернуть вверх дном. Но вот незадача: Армения в полубессознательном состоянии, Грузия чёрт знает где, а об Азербайджане известно крайне мало. Юг бывшей России вовсе пылает; к нему, как к бешеному пожару, не подобраться ни с севера, ни с востока, ни с моря.       — Неинтересно с тобой, — вздохнув, лениво бросил Артур и поднялся со стула. — Увидимся в следующий раз, — он равнодушно посмотрел на Наталью, почему-то разозлившись на неё через миг, — дура.       Англия бесшумно вышел в коридор, ни о чём не размышляя. На душе было как-то погано; хотелось целый день безвылазно провести в своей комнате или, на крайний случай, не встречать знакомых стран — так отвратительны были их лица. Но вопреки желанию Артура тихо улететь домой, на горизонте появился никто иной, как старший брат Людвига Бальшмидта. Для полного счастья ему как раз остро не хватало увидеть его рожу под конец дня. Завидев Артура, Гилберт, вероятно, подумал о том же самом, поскольку лицо его обезобразили лютая неприязнь и отвращение. На плече немец держал букет из одиннадцати пурпурных гиацинтов, что немного развеселило Кёркленда.       Пруссия закатил глаза, оказавшись в паре шагов от Англии.       — Что опять не так? — С лёгкой усмешкой спросил Артур.       — Я только что представил, как ты говоришь какую-нибудь глупость, — ровным голосом сказал Гилберт. — Взбесило сразу же.       Напряжение длилось недолго. Он хотел спокойно пройти мимо Кёркленда, не продолжая этот бессмысленный обмен фразами, но тот остановил его, грубо положив руку на плечо. Чем дольше Артур вглядывался в глаза Гилберта, тем сильнее немцу хотелось придушить его.       — Тебе, — враждебно оскалился Байльшмидт, — что нужно, Артур?       — Ты знаешь, — брякнул Кёркленд, вскинув брови.       Гилберт посмотрел на руку англичанина на своём плече так, будто кто-то наблевал на его одежду, затем снова на Артура.       — Что, — ядовито ухмыльнулся Байльшмидт, — совсем крыша съехала?       — Россия жив, да?       Но ожидаемой реакции не последовало: Гилберт не дёрнулся ни мускулом и нисколько не удивился. Даже в алых глазах ничегошеньки не полыхнуло. Напротив, он, скривившись, явно засомневался в адекватности Артура.       — Послушай, Арти, — Байльшмидт сбросил руку Артура с плеча, — тебе лучше не выводить меня из себя. Свой бред можешь любому в уши вливать, а от меня отвали.       — Если Россия действительно жив, — не прекращал Англия, — я найду его первым.       — Флаг тебе в руки, — пожал плечами Пруссия. — Дам подсказку: он лежит на кладбище под Москвой, если у тебя память в конец отшибло. И ещё, брату своему скажи, чтобы псов своих отозвал.       Артур рассмеялся, скрестив руки на груди.       — А то что? Перегрызёшь им глотки?       — Перегрызу, — Гилберт не спеша направился к палате. — С особой жестокостью.       Вот он скрылся за дверью Наташиной палаты, и Артур скептически вздохнул. Нет, ну нельзя просто так сбрасывать Гилберта со счетов: он далеко не тупой, шумный и импульсивный, каким его многие считают. Он либо что-то действительно знает, либо у Артура Кёркленда началась паранойя; в любом случае, слишком спокойно он отнёсся к тому, что наговорил Англия. Любой другой на его месте бы перекрестился и бежал от англичанина так, что пятки сверкали. Но Гилберт, этот донельзя уверенный в себе Гилберт, даже не чихнул и не покрутил пальцем у виска. Значит, Англия не ошибся в своих догадках, и немец выдал себя с головой. Интересно было посмотреть, что он сделает. В Калининграде, как-никак, столько русских, в разы больше, чем немцев, что мигранты, наводнившие Германию ещё пять лет назад, не суются туда. Были, конечно, смельчаки, которые нагло вторглись в эту маленькую гордую русскую обитель под крылом немецкого правительства, решившие спьяну русских женщин оприходовать. Местные мужчины вломили им так, что те едва ноги унесли, а по Европе пролетели и одобрительные и негативные статьи, после выхода которых ни в Калининград, ни в Русские Округа мигрантов под страхом смерти не загонишь. Впрочем, об этом случае давно забыли, но умалчивался один интересный эпизод в той потасовке: до любопытных ушей Артура дошло, что одна из девушек смогла уложить двух из тех наглецов.       Забрав из гостиницы спортивную сумку с кое-какими вещами, Артур взял билет на вечерний поезд до Волгограда. Долго бродил по строгому консервативному Минску, не смея однако долго рассматривать серьёзные, где-то мрачноватые лица белорусов. Он шёл бесцельно, в никуда, и душа его с горечью осознавала, что нигде его не ждут и никому он не нужен. С семьёй отношения совсем разладились: Скотт бунтовал агрессивно и напористо, Фиона и Уилл отдалились от Артура, считая его подозрительные махинации одной из главных причин развала их семьи, а Альфреду, запутавшемуся в своих галлюцинациях Альфреду, в свете последних событий было не до него. Грустновато, но терпимо и даже привычно; эта горечь въелась в сердце Кёркленда лет сто назад, так крепко пустила свои корни, что никакими тисками её не вырвать. Если, конечно, только не располосовать само сердце. Англия вздохнул и присел на свою сумку, обняв колени руками и уставившись вперёд. На перроне не было ни души, один только Артур пришёл на поезд за три часа до его прибытия. Одиноко, он не спорил, но, в конечном итоге, большую часть своей насыщенной полной драмы жизни он был один против всех, никому не доверял и ни на кого не полагался.       Может, это расплата за мелочное сомнение во всех и вся, которым он всегда руководствовался?

***

      В поезде практически никто не разговаривал, даже семьи с детьми тихо и по отдельности занимались своими делами, никому не мешая и даже не переглядываясь. Артур надеялся послушать какие-нибудь жизненные истории про плохих жён и неверных мужей, про непослушных детей, придирчивых свёкров и ворчливых тёщ, про глупых начальников и про всё то, на что любили жаловаться желавшие просто выговориться незнакомцу русские. Но в этот раз никто не хотел с ним говорить, сколько бы Кёркленд сам не пытался начать самую примитивную беседу. Взять хотя бы молодого мужчину напротив, который смотрел на него недоумевающим взглядом и на вопросы давал односложные ответы. Мол, что ты ко мне прицепился как клещ, не позорь ни меня, ни себя.       От него отворачивались то с презрением, то с недоверием, не удостаивали и приветствием, словно чувствовали чужого, очередного иностранца, пришедшего посмеяться над ними. Они молчат и терпят издевательства уже почти тридцать лет, и неизвестно, когда их накопленный гнев огромным цунами обрушится на обидчиков. Как бы пресса не старалась опровергнуть нарастающее возмущение среди русских, ежедневно надрывая горло, что-то да случится в этих Округах, Артур отчётливо чувствовал это.       Он вывалился из поезда ранним свежим утром, закинув спортивную сумку за спину, и с неторопливым потоком приезжих поплёлся к выходу с вокзала. Зачем он приехал? Что он тут найдёт? Сейчас Артур Кёркленд не имел ни малейшего понятия о том, куда он вообще идёт и с какой целью. Америка играет в войну с Китаем, Ираком, Ираном, Сирией, медленно и верно разжигает конфликт с Саудовской Аравией, лезет в Израиль — в общем, успевает везде, но при этом весьма и весьма неудачно. Ах, да, ещё и вертит Германией, как хочет, а немец в свою очередь вертит всей Европой так, как ему захочется в условиях подчинения США. Франция съехал с катушек, упав в объятия мании преследования, Испания категорически не идёт на контакт после скандала полугодовой давности с британским шпионом, пробравшемся в парламент. Подумаешь, поймали одного, и Антонио послал Артура едва ли не на средневековый костёр инквизиции; чего злиться, если он не первый и далеко не последний.       Артур чувствовал себя последней здравомыслящей страной, которая застряла в одной палате с орущими и агрессивными психами. Был ещё, конечно, Россия, но этого ублюдка днём с огнём не сыщешь, тем более на его до омерзения огромной территории.       Артур рассмеялся со злорадством: нет, территория теперь как раз-таки не его.       Что делать в этом мрачном, сером, смердящем, полуживом городе? Англия готов был поспорить, что даже после войны он не переживал столь страшного упадка, и единственным лучиком света во всей этой нищете, грязи и пыли должен был быть меч Сталинграда — тот символ мужества, героизма и отваги советского народа, перед которым гордый Артур преклонил бы колени в знак уважения. Однако и его украли семнадцатого июля десять лет назад — Артур точно помнит эту дату, — и никто его больше не видел, сколько бы не пытались найти. Из русских музеев вообще много чего украли: и царские украшения, и картины разных художников, и редкие остатки ушедших эпох — всё постепенно растащили, и чёрт бы с ними, но за меч Кёркленд хотел лично отрубить руки тому, кто его прикарманил. Слишком ценная вещь для всяких грязных воришек.       Англия долго шатался по городу без дела. Но в конце концов, он нашёл более-менее приличную гостиницу, снял номер на восьмом этаже с видом на Мамаев курган, а затем долго сидел на полу комнаты и не переставая курил несколько часов. Тишина была вязкая, неприятная, как какая-нибудь вонючая обволакивающая тело жидкость; на кладбище Артур и то чувствовал бы себя в десять раз лучше, чем здесь. Его мутило по неясным причинам, тело словно придавливала к полу необъяснимая тяжесть, ему было трудно дышать — в общем, Артур Кёркленд чувствовал себя так хреново несколько раз в жизни, которые, впрочем, давно забылись вместе с тем, как после связанных с ними событий затянулись все раны.       Артур проснулся от беспокойного сна на полу, сжавшись в комок от лёгкого озноба, ощущая какую-то странную одолевающую его панику; он вскочил так резко, что в глазах потемнело и сознание на мгновение помутилось, поэтому ему пришлось прислониться к стене, чтобы хоть немного прийти в себя. Вдруг его ещё слегка затуманенный взгляд поймал удивительную картину в окне: бледное солнце, пробившееся сквозь плотную завесу тяжёлых чёрных облаков, осветило величественную статую Родины-Матери. Англия смотрел на это широко раскрытыми глазами, не в силах пошевелиться; всю его болезненность как рукой сняло.       Ах, это не совпадение.       Приняв холодный бодрящий душ и переодевшись в свежую одежду, Артур в семь утра осторожно выполз из своего номера. Чувство беспокойства гнездилось в его животе, как маленькая птичка, и ему начинало казаться, что за ним кто-то незаметно следит. По пути к лифту он нервно оглянулся назад, ожидая подвоха в любой момент, но коридор был также пуст, как и несколько часов назад. Впрочем, сама гостиница либо в самом деле была подозрительно пустой, либо у Артура в очередной раз съехала крыша.       А что ты, собственно, хотел, Артур? Непроходимые толпы постояльцев, орущих детей и их родителей, недовольных стариков и наглую молодёжь? Такой радости даже в страшном сне не надо.       Ему срочно понадобилось дойти до статуи Родины-матери. Он не знал зачем, ему просто необходимо было попасть к ней. Делать было нечего, поэтому почему бы и нет? Сунув руки в карманы пальто и вжав голову в плечи, Артур поплёлся к монументу. Ему не хотелось о чём-то думать, ему не хотелось что-то делать, тем более не хотелось идти куда-то, но сидеть в четырёх стенах он не мог даже физически.       Город, как он лениво и мысленно подметил, оживился торопящимся на работу относительно приличным слоем местного общества. И вот, после десяти минут ходьбы, среди снующих туда-сюда хмурых мужчин и женщин он увидел невысокую девушку у выхода из метро, которая проигрывала в борьбе с огромным тяжёлым пакетом. Она, пыхтя и ругаясь, пыталась сдвинуть его хоть на метр, но её правая рука кажется больше не выдерживала тяжести неизвестного Артуру груза, левую она почему-то держала в кармане кремового пальто.       Не то чтобы Артур испытывал тягу к помощи людям, напротив, он их совсем не любил. Однако, делать было совсем нечего, и ну к чёрту её, эту статую, не убежит.       — Вам, помочь? — Равнодушно и к собственному удивлению холодно спросил Англия.       — Нет, спасибо, — девушка смутилась, видимо понимая, что подошедший не горит желанием помогать, и вообще делает это от безделья. — Как-нибудь управлюсь.       — Давайте всё-таки помогу. Я же вижу, что вам тяжело.       Она озадаченно сдвинула брови, видимо сомневаясь, можно ли доверять Артуру. Но затем отпустила ручки пакета и вежливо поблагодарила его с улыбкой. В какой-то момент англичанин усомнился, что в пакете не десяток, а то и два, кирпичей. Ей нужно было донести пакет до университета, поэтому она серьёзно поинтересовалась, не сложно ли Кёркленду тащить этот проклятый пакет. Артур только и обронил своё безразличное "нет". Девушка снова улыбнулась.       А она была очень красивой. Несомненно, её красоту создали черты нескольких наций: длинные густые волосы пышными каштановыми кудрями лежали на спине, глаза скорее всего были карими, но при данных отвратительных погодных условиях были чёрными, тонкие бледные губы, высокие несильно выступающие скулы, прямая осанка. Всех её внешних достоинств ничуть не портила сероватая кожа, выдавая какую-то болезнь в незнакомке. Должно быть, и характером она приятна и покладиста. Типичная тихая прилежная студентка, как решил про себя Артур.       — Что это такое тяжёлое? — Поболтать, чтобы немного разрядить неловкое молчание между ними, не помешает.       — А, — девушка махнула правой рукой. — Всего лишь два тома истории КПСС.       Артур невероятным усилием воли удержался от ошарашенного возгласа.       — Зачем?       — Современные учебники читать просто невозможно, - она пожала плечами и вскинула брови. — Вы видели, что понаписали? Американские евреи на корявом английском языке и испоганенном русском сочиняют историю России, покуривая травку в местных борделях. Я как один из таких учебников открыла, — она положила руку (снова правую) на сердце и изобразила лёгкий ужас, — так зарыдала кровавыми слезами, — вновь улыбнулась. — Как по ним студентов учить? Непонятно...       Сколько же, интересно, ей лет?       — Пытаются сделать из нас тупую биомассу, — пробубнил Артур.       — Уже, — женщина хмыкнула. — Благо, что сейчас попадаются умные детки, что-то да соображают. Странно это, что мозги у них сейчас не из майонеза состоят, странно, но здорово.       — Так Вы... Преподаёте? А по Вам и не скажешь, — осторожно заметил Артур.       — Ну, спасибо, — она вновь улыбнулась. — Я хорошо сохранилась, поэтому сочту это за комплимент.       Англичанин даже дёрнул губами, усмехнувшись. Больше они не разговаривали вплоть до самого университета. Хоть Артур и помогал ей донести пакет, она настороженно к нему относилась и совершенно точно не хотела больше трепаться с ним. Если бы Англия захотел продолжить разговор, тогда он был бы больше похоже на допрос — а сколько вам лет, что преподаёте, как вас зовут. Артур тоже не любил, когда из него что-то пытались вытянуть, пусть даже это всего лишь его человеческое имя.       Они были даже похожи в этом, но в её глазах была смесь искреннего недоверия и панического страха — Англия видел это, почти ощущал, — а он любые не понравившиеся ему действия в свою сторону воспринимал с неприкрытой агрессией.       Женщина остановила его у самого входа в университет, взяла пакет и, снова поблагодарив Артура за помощь, активно зашагала внутрь здания.       Артур Кёркленд прекратил бы быть Артуром Кёрклендом ровно в ту секунду, когда он не пошёл бы на поводу своего интереса. Поэтому, войдя в университет вместе с толпой студентов, он быстро, минут за десять нашёл нужную аудиторию, в которой негромко болтали студенты, а его знакомая что-то сосредоточенно писала в большой тетради. Пришлось, правда, постоять в уборной до начала лекции, но это — мелочь ситуации.       Англии повезло: практически у самой двери стояла лавка. Устроившись поудобнее, Кёркленд приготовился слушать.       Женщина, судя по звукам шагов, прошла за кафедру и громким голосом объявила:       — Всё, замолкаем, — от её тихого дружелюбного голоса не осталось и следа, будто говорить начал совершенно другой человек. — Молодой человек, который в прошлый раз просил меня найти книгу об истории КПСС! Вы здесь?       — Здесь, здесь! — Тощий парень лет двадцати подскочил со своего места и кинулся к девушке. — Я просил!       — Так забирайте скорее, и мы начнём.       Вторая Мировая война. Перелом на Восточном фронте. Тегеранская конференция. Берлин. Потсдамская конференция. Никакого бреда из современных книг, казалось бы, уважаемых писателей, никакой предвзятости с её стороны в отношении держав и событий. Она зачитывала официальные документы того времени, расспрашивала у студентов о войне, о действиях держав всего мира, иногда шутила с сарказмом, но не сильно увлекаясь этим. Она заставляла детей говорить и рассуждать без страха быть осмеянными или униженными за своё мнение, мягко поправляла и дополняла их. Она далеко не глупая, она уверена в том, что говорит и что делает. Страшный человек, но такие, если куда влезут, долго не живут.       Затем, как-то так удивительно повернулась её речь, что она стала говорить на тему послевоенных лет, развала СССР и нынешней власти.       — Давайте будем осторожны с этим делом, — она явно улыбнулась, отвечая на вопрос студента. - В тюрьму за свои слова я всё-таки не хочу. Но, в общем, власть бы эту я отправила в года, скажем, тридцатые прошлого века. Просто представьте это веселье и даже некое торжество справедливости.       Всё же она боится сказать лишнего.       — А что вы думаете о церкви? — Ляпнула какая-то студентка.       Женщина засмеялась.       — Я много чего о ней думаю, в основном, в матерном ключе. Но если коротко, по-моему, наши священнослужители чуть-чуть, — она, поставив локти на кафедру, с улыбкой подмигнула аудитории, и все засмеялись, — совсем чуть-чуть зажрались. Большевиков на нашу церковь нет... Ладно, лекция окончена. Идите уже в столовую, только поесть в университет и приходите.       Сейчас она научит их думать, высказывать своё мнение, а потом что? Эти студенты поднимут восстание? Свергнут американскую власть и лишат Англию неплохой прибыли и дешёвых ресурсов с русских территорий?       Артур не помнил, как примчался домой, важно одно — сейчас он стоит с включённым уже несколько минут телефоном, не решаясь набрать номер. Англия даже не оценил разумность и последствия своего решения.       Если он действительно любит своих детей так, как говорил всю свою дерьмовую жизнь. Если он действительно... Он остановит то, что собирается сделать Артур. Он должен появиться и сделать это.       Я знаю, ты следишь за мной. Так сделай что-нибудь.       Кёркленд набрал номер и приложил телефон к уху. Его прошиб холодный пот не от того, что он совершал предательский поступок по отношению к простым людям, а от страха. В глубине души, его дрожащей от ужаса перед неизвестностью души, он боялся встретить Ивана Брагинского. Ведь ответственность за его смерть лежит не только на Альфреде.       Сейчас придумаем что-нибудь, да похлеще.       — Полиция? — Англия судорожно вдохнул. — Я хочу сообщить о злостном нарушении конституционного порядка Центрального Русского Округа и измене...       Что-то холодное и тяжёлое разбилось о голову Артура Кёркленда; он камнем рухнул на пол, рядом глухо и словно очень далеко звякнули осколки. Англия смутно видел чьи-то грязные кеды и потёртые джинсы, хозяин которых не особо торопился ещё как-то навредить ему. Артуру показалось, что он отрубился буквально на секунду. На одну только секунду, однако её было достаточно для того, чтобы Кёркленд затем обнаружил себя примотанным скотчем к стулу.       Голова трещала от боли, на затылке остывала его тёплая кровь. Артур едва не взвыл, но, почувствовав в тесной комнате чужое присутствие, гордо сдержался. Он долго не мог сфокусировать взгляд на своих руках, периодически щурясь и морщась от боли, пульсирующей немного выше затылка, но сложнее этого оказалось всего лишь поднять голову. Кричать было заведомо бесполезно и унизительно для страны, Англия был уверен, что сам сможет во всём разобраться.       — Давай-давай, — заговорил, по всей видимости, человек, поскольку по голосу Артур не узнал ни одно государство, — просыпайся. Не хочется мне тратить время на такого ублю... Такую столь одарённую личность.       Молодой мужчина, двадцать или двадцать пять лет, европеец. Говорил по-русски чисто, но едва заметный акцент был услышан острым слухом Артура.       В его руках что-то зашуршало.       — Артур Кёркленд из Великобритании, хех, — в ясном приятном голосе скользнуло веселье. — Британия из Великобритании!... Вот это каламбур получился. Или я неправильно сказал? А, да плевать. Что Англия, что Британия — суть одно и то же.       Ну что ж, болтун — находка для шпиона. С этой мыслью Артур медленно поднял голову, надеясь получше рассмотреть мужчину. Но этот наглец сидел в кресле в тёмном углу номера, жёлтый свет настольной лампы не достигал его лица или фигуры. Артур выругался про себя, желание медленно и мучительно убить его возрастало с каждой минутой.       — Я тут гадал, откуда такой умный вылез.       — Да ты хоть знаешь, — зарокотал Англия, - кто я такой?       — Страна, — начал незнакомец, совершенно точно смеясь над Артуром, — государство, держава, нация.       — И ты не боишься последствий? — Не сбавляя оборотов, рычал Кёркленд.       — Каких последствий? — Искренне изумился мужчина. — Что, прям сейчас кто-то ворвётся и отшлёпает меня за то, что я с тобой делаю? Брось это, кому ты нужен.       Он откинул паспорт и портмоне Артура в сторону.       — Родня у меня покруче тебя будет! — Незнакомец потянулся и немного сполз в кресле вниз. — У тебя здесь нет власти, — протянул он гортанным голосом, подсветив своё лицо снизу фонариком в телефоне, как в каком-нибудь страшном фильме.       Какой-то ребёнок. Ей-богу, шаловливое разбалованное дитя, которое забавы ради играет с огнём.       — Ты, — мужчина, перестав посмеиваться и изобразив некое подобие серьёзного человека, сделал акцент на этом слове, — приходишь туда, где тебе нет места, слушаешь то, что слушать не должен, а потом звонишь в полицию, пытаясь подвести всех студентов к могиле. А потом ты удивляешься, почему я по твоей головушке светлой вазой съездил? Фу, — он брезгливо и презрительно скривился, отвращение заскользило в его голосе, — вечно англичане суют свои носы не в свои дела. Хотя, о чём это я.       Он хорошо тараторил по-русски, но кое-где таки проскальзывал этот непонятный акцент, замеченный Артуром ещё в первые минуты разговора. Этот человек, как решил Кёркленд, скорее всего знал не только русский язык, но и как минимум английский. Англию, без сомнения, он ни во что не ставил: страха от него не исходило, напротив, чувствовалась его придурковатая уверенность в правильности своих действий и силах, а в речи проскальзывал лёгкий дружелюбный характер. Он думал, будто сможет справится со страной. Со страной, которой тысяча лет, которая видела и не таких сумасшедших самоуверенных глупцов.       Артур Кёркленд уже представлял, как этот идиот будет молить о пощаде, валяясь на холодном полу тюремной камеры.       — Мы же с вами одной крови, — терпеливо вздохнул мужчина.       Англию словно громом поразило.       — Что? — Он уставился на силуэт в углу комнаты.       — Мда, — мужчина поставил руку под подбородок, в упор — Артур хорошо ощущал этот разочарованный взгляд — смотря на Англию. — С Китаем мне было интересней.       Плевать Англия хотел, что его связывало с Ван Яо: сейчас он замолчал слишком неожиданно для редкого в современном мире болтуна; видно обдумывал что-то, что касалось непосредственно Артура. Если мужчина не отвлечётся на что-нибудь, не покинет комнату по какой-нибудь неотложной причине, Англии не сбежать. Слишком уж внимателен был надзор незнакомца. Просто так он Кёркленда не отпустит, словно тот был провинившимся маленьким мальчишкой, совершившим пустяковую детскую шалость.       Тут у парня зазвонил телефон — как сам бог послал то, что помогло бы Артуру сбежать. Как он освободится от скотча? Каким мыслимым образом сбежит с пробитой головой? Это то, о чём Кёркленд не задумался. Он замер в напряжении, ожидая того момента, когда незнакомец удалится поговорить. Однако, не сдвинувшись с места, он принял звонок, мельком посмотрев на экран телефона.       — Да?       Даже в удушающей тишине ставшего тесным номера Артур не мог разобрать, что говорил незнакомцу звонивший. Он слышал только быструю писклявую речь, явно принадлежащую женщине, но всё равно слов разобрать не мог.       — Привет, кошатница! — Смеясь, заговорил мужчина. — Как там твои кошки?       Затем он громко расхохотался.       — Да-да, обязательно, — он говорил это с улыбкой, голос его стал мягче. — Йохан что делает? Ещё не протёр в баре дыру? А Измайлов?       Кёркленда взбесила эта приторно-ласковая беседа практически сразу.       — Ты надо мной издеваешься? — Прорычал Артур.       Незнакомец точно закатил глаза, потому что, прикрыв телефон рукой, он сказал нетерпеливым тоном:       — Слушай, подожди, а? Сейчас я тебя по котелку снова стукну — в Китай поедем.       — Куда?!       Однако мужчина тут же переключился на телефонный разговор, полностью игнорируя требования Артура кончать этот балаган.       Убивать его, Артура Кёркленда, он видимо не собирался, пытать — тоже. Но тогда что же ему было нужно? Неизвестный знает о том, что Артур является страной, и, судя по всему, не только это. Что ему нужно? Что?       Кёркленд дёрнулся вперёд, словно псих, и по-звериному оскалил зубы. Англия никогда не был тем, кого застают врасплох. Он был тем, кто застаёт врасплох.       — Кто орёт? — Неожиданно тихо сказал мужчина. — Артур. Как, какой Артур? Кёркленд который... Помню, да, да, знаю. Да, да. Он — страна, и бла-бла-бла. А, так ты не это говорила?       Снова он рассмеялся, как-то приглушённо и даже ласково.       — Прости-прости. Хорошо, я тебе позже перезвоню.       Англия ясно почувствовал, что мужчина поднял на него свой изучающий взгляд, прислонив телефон к губам, в ту же секунду, как он сделал это. Они молчали некоторое время; парень, видимо, ждал именно того момента, когда вспыхнет от негодования Артур и перейдёт к серьёзным угрозам.       — Не боишься, что я их всех найду и поубиваю к чёртовой матери? — Англия хорошо запомнил имена, произнесённые парнем.       Незнакомец поднялся медленно, вздохнув и закатив попутно глаза, томя ожиданием; Артур не слышал его шагов, но свет вспыхнул, ослепляя, через пару секунд. Когда Кёркленд наконец-то смог разлепить веки, мужчина присел рядом, уперев руки в колени. Это был совсем молодой парень, ровно как и предполагал Артур, без злобы или злорадства во внешности. Чуть худощавый, несильно высокий, с бледной кожей на руках и длинноватом лице, с острым подбородком и близко посаженными яркими голубыми глазами. Пшеничного оттенка волосы, постриженные по модному британскому стилю, были зачёсаны к левому боку. Когда он заговорил на прекрасном английском с британским акцентом, ровно таким же, на каком говорил сам Артур, тот не мог поверить ни ушам, ни глазам. Этот ребёнок был на редкость одарённым.       — Ищи, — парень вскинул брови. — Ищи хорошо, на пределе своих способностей, — он подставил руку под подбородок. — Они тебе пригодятся. Но мы с тобой знаем, что с поиском кого-то у тебя беда. Сокол столько лет водил тебя за нос, а ты этого и не заметил. Теперь моя очередь. Какая досада, я даже разочаровался в своей родине. Ну же, что ты можешь мне сделать? — Он с жалостью посмотрел на Артура. — Мне, честно, очень интересно, сможешь ли ты в угрозах переплюнуть Китай.       В эту самую секунду Англия готов был зубами вгрызться в его шею и вырвать кусок мяса из его тела, чтобы мальчишка потом умер в конвульсиях. Давно в его груди не клокотал столь сильный гнев и ненависть не захватывала его душу, подобно какому-нибудь страстному увлечению. Он был похож на бешеного пса с горящими огнём безумными глазами, которого от жертвы отделял крепкий поводок, разве что слюна на пол не капала.       — Что ты делаешь на этой богом проклятой земле?! — Зарычал Артур, почувствовав наконец, что парень являлся частью его нации.       — Возвращаю тебе твои каракули, — мужчина достал из внутреннего кармана куртки маленькую синюю тетрадь, личный дневник Артура Кёркленда, и со шлепком бросил её ему на колени. — Не один ты умеешь играть в шахматы, сэр Артур.       Все, кто произносил его имя, ставили ударение на первую гласную. Артур, Артур, Артур. Но русские, снова эти чёртовы русские, чаще всего ставили ударение на вторую гласную.       Артур.       Так сказал и этот человек, хотя в первый раз Англия этого не заметил.       — Кого ты из себя строишь?! — Искажённый бездумным гневом голос Артура невозможно было узнать.       — Я никого не строю, не так меня воспитали, — с терпеливым спокойствием произнёс паренёк. — Конечно, я не могу выбрать национальную принадлежность. Но я могу решить, каким человеком мне быть. И я стремлюсь быть хорошим человеком, который имеет кучу возможностей для защиты простых людей от таких мразей, как ты. Вот что ты собирался сделать? Знаешь, что стучать на кого-то — нехорошо? Поэтому-то у тебя нет друзей, Артур...       — Да сколько можно трындеть, а? — В дверь определённо постучали кулаком. — Как тупая девица в компании таких же тупых подружек.       Глубокий гортанный голос у второго неизвестного был похож на бархат, по-другому и не скажешь. Через пару секунд вошёл его обладатель — молодой статный мужчина лет тридцати со смугловатой кожей, чёрными колючими волосами, горбатым носом и до безобразия лукавой чуть желтоватой улыбкой, которую отлично дополняли его прищуренные глаза цвета мокрого песка. Он весь будто только что вышел из золотых песков знойной пустыни. Артур пристально смотрел в его глаза, в которых плескалось что-то нехорошее, что-то, от чего Кёркленд даже невольно поёжился и резко выпрямился. Вошедший устало облокотился на дверь, немного откинув голову назад.       — Твои б слова да Айнуре в уши, — вздохнул светловолосый мальчишка. — Как думаешь, ты быстрее унесёшь ноги или она разобьёт о твою голову очередную бутылку вина?       Вошедший цыкнул и взвыл, устремив взгляд в потолок.       — Пошли уже, хватит играться, — поторопил он напарника, сунув руки в карманы тёплой тёмно-синей куртки. — Я устал, есть хочу и спать. Мне надоело. Хочу выпить и наесться до отвала.       — Что надоело?       — Всё вот это. Почему мы? Волгоград — не наша забота. Предпочитаю Калининград — там ничего не происходит.       — Дрейк, тебе через две недели будет двадцать девять лет, а ты ноешь как я в десять, — констатировал факт первый.       — Заткнись, — вяло, словно для приличия, огрызнулся Дрейк. — Я два дня не спал. Пришлось даже фастфуда навернуть, прости Господи, — он поднял ладонь левой руки, — гадости этой.       Тот, что принадлежал к нации Артура, со вздохом выпрямился и сделал два медленных шага за его спину. Кёркленд догадался о том, что в конце столь "приятной" встречи его скорее всего снова отправят в царство снов, довольно давно.       — Скажи Китаю, — парень достал из кармана джинс помятую бумажку и сунул Артуру за пазуху, — что это был Сен Ян.       Сен вновь ударил Англию чем-то весьма увесистым.