Купол

      Первое, что он сделал — ужалил в губы. И Ютака сразу растерялся, расплавился в наглых, беспечно раздевающих руках, которые, казалось, были везде и всюду. На запястьях чужие пальцы проворны, ощупывают пульс, гладят, а вместе с тем пуговицы, как пули из револьвера, вылетают из петелек. Так, будто этот настырный, горячий не приложил к тому никаких усилий, словно сами по себе расстегнулись. Потом кисти смыкались на шее сзади в удушающем объятии, а затем на позвоночнике, стекая вниз вместе с сорванной рубашкой. Ткань опускалась на пол безропотно, как ложащийся на землю снег, как сам Уке Ютака, непривычно покорный, — на кровать. Назад спиной, мягко и плавно, укротитель хорошо поработал над его ртом, не отрываясь целуя всё глубже, нежно, так медоточиво, с коварным и вкусным ядом, подавляющим сознание. Никакого контроля над телом.       Ютака был удивлён: по щекам текли горячие, воплощённые в материю капли недоумения и неправильности происходящего, но при этом он с удовольствием раздвигал ноги, раскрывался шире, чтобы было удобнее взять его. Обнажённого, подчинённого, абсолютно бездумного — голодная самка под молодым и властным самцом. Ему это нравилось, нравилось отпустить себя, впервые за годы и годы отчаянной борьбы, выстраивания стен, самоанализа и самобичевания. Просто лечь под мужчину, который вошёл в него резко и без подготовки, заставляя кривиться от боли и при том радоваться ей же. Потому что он так давно вообще ничего не чувствовал, ничего похожего. Толчок, ещё один, ноги сжимали чужие бёдра, поцелуй душил, но Уке был не против задохнуться.       Вдруг, словно окрик из тьмы, его пробудила острота чужих клыков, впивающихся в нижнюю губу. Клыков, которых сначала не было, но в процессе секса они оказались выпущенными. И тут из горла раздался вскрик ужаса:       – Нет! Койю, нет! — он испуганно отпихнул парня ударом в грудь. Глаза напротив горели упрямством — не остановится. Ютака бил, кричал…       И проснулся в холодном поту, насквозь мокрый. Неверие в произошедшее в его худшем кошмаре рухнуло сверху осмиевой плитой. Оно давило на грудную клетку своей многотонной тяжестью, затрудняя дыхание. Но одышка была меньшей из проблем, куда сильнее беспокоило разведённое против его воли пламя в паху. Тошнотворное возбуждение наэлектризовало каждую клеточку неполноценного тела до такой степени, что он боялся элементарно пошевелиться и спровоцировать пик унижения перед самим собой. Так и лежал: жалкий, влажный, жадно глотающий воздух, молящийся всем богам, в которых никогда не верил, чтобы его вопли во сне не были озвучены и в реальности. Хоть где-то ему везло: гостевой домик продолжал мирно существовать в ночной плоскости, в дверь никто не ломился, за стенкой и вовсе было тихо, лишь приглушённые голоса Томо и Йоши доносились из их спальни в конце коридора.       Часы безучастно чертили стрелками окружность от часа по полуночи к двум, а Ютака всё не мог шелохнуться. Замкнутый круг ставших обыденностью мыслей об отце и прошлом не отпускал его. Как же он мечтал выжечь всю эту дрянь из своей головы, однако не такой ценой. Вместо спокойствия и возможности отвлечься на него обрушился надоедливый нестабильный мальчишка, сумевший своими закидонами не только потеснить закостеневшие тревоги, но и пробраться в некогда спасительное для Уке место — сны. Это было сродни трепанации: ежесекундно зудящий очаг сознания с метками «Сакурай» и «вина» едва ли были уничтожены, но это бесцеремонное вторжение впрыснуло в него ещё большее безумие на грани апатичности.       Теперь он думал о каждом новом дне с опаской, любое будущее столкновение с Койю заранее парализовало. Как на него смотреть и говорить, как себя вести, он ничего не понимал и в то же время внутренне потешался над абсурдностью ситуации. Он, считавший себя достаточно хладнокровным и взрослым мужчиной, испытывал инфернальный ужас при одной лишь мысли о юном любовнике Широямы. О пацане, который случайно или же нарочно пробудил в Ютаке старательно задвинутые как можно дальше желания. Свидетельством тому был не стихающий зуд, каждая вена этого слабого организма казалась переполненной и вздутой, мышцы живота были напряжены до боли, до ломоты, горло пересохло, и даже слегка подташнивало. Но последнее скорее от чувства стыда и омерзения перед тем, что он собирался сделать, всё-таки сдавшись. В конце концов, сбрасывать всю ответственность на другого он не имел права, ведь все намёки и странные реакции рыжего демона могли быть попросту неверно истолкованы. Это его подсознание воплотило похоть в образ чистокровного и подставилось ему так просто.       – Чёртов мальчишка, — прозвучал шёпот в полумраке самого одинокого помещения в доме. Как он ненавидел себя в эти минуты собственноручного унижения, но даже чувство наивысшего отвращения не могло остановить пальцы, так легко преодолевшие последнюю преграду… ***       Финальный день июня значился вторником, и начался он самым паршивейшим образом из возможных. Сперва было долгое пробуждение, существование-полудрёма в сердцевине состояний, а внутри — приятная расслабленность и удовлетворение. Вот они-то и были противоестественными, если вспомнить о причине их появления.       Ещё ночью Ютака, крадучись по-воровски нелепо, забаррикадировался в ванной и отмывался так долго, как никогда в жизни. Тёр и тёр белую кожу до саднящих полос жёсткой мочалкой, смывал, снова намыливал и продолжал сеанс очищения, словно жертва реального, а не метафорического изнасилования. После еле дополз до кровати и рухнул из последних сил, стараясь забыться как можно скорее. Куда уж там, едва веки поднялись, едва Уке превозмог себя и буквально стёк с постели, всё завертелось с новой силой. Он чувствовал себя последним неврастеником, когда неуклюже пытался застегнуть рубашку на все пуговицы подрагивающей рукой. И даже этот процесс невольно возвращал его в рабство одного-единственного сновидения, где чужие пальцы справлялись с петлями чересчур ловко. «Невыносимо…»       Худшее было впереди. По всем законам мироздания, в том числе подлости, он не имел ни малейшего шанса избежать встречи с Койю, более того — молниеносной. Стоило Ютаке сделать пару шагов за пределы своей комнаты, он увидел рыжего обидчика из своего кошмара. Уке это не удивило, а вот собственная реакция на столкновение — весьма. Её практически не было. Видимо, расшатать ещё сильнее и так потревоженные нервы оказалось нереальным.       Такашима как раз проходил мимо его двери, сжимая ладонями кружку со свежесваренным, ароматным даже для вампирского обоняния кофе. Судя по всему, он нёс его Юу. Выйди Ютака чуть позже, прислушайся к происходящему снаружи чуть лучше, они бы и не встретились так сразу. Но когда ему везло? Не в этот раз.       Вопреки событиям прошлого вечера, парень вновь выглядел оптимистичным, на его лицо вернулось то немного детское, улыбчивое выражение, убавлявшее и без того невеликий возраст. Сегодня он был одет в футболку кислотного салатового цвета, отчего собранные в маленький хвост волосы казались ещё рыжее. Ютака вынужденно отвел глаза, но лишь из-за невозможности смотреть на странный элемент гардероба Койю, призванный ослеплять всех вокруг, не иначе. Иного дискомфорта он не испытывал, во всяком случае до тех пор, пока не зазвучали слова.       – Утра, — дружелюбно поздоровался чистокровный, получив в ответ пресное «угу». — Выглядишь неважно. Может, тебе всё же сходить в больницу за кровью или снова попросить Нори?       – Нет, пока без необходимости. Просто ночь хреновая выдалась. Бессонница, — соврал Уке и выдавил из себя подобие улыбки, больше напоминавшее усмешку.       «Ты трахал меня в моём бессознательном бреду, и мне это нравилось. А после я проснулся и уже сознательно ублажал себя, вдохновлённый увиденным во сне», — язвительно переделывал он ложную информацию в правдивую про себя. Ему, конечно, было любопытно, как бы пацан среагировал, скажи он это вслух, но не более того.       – Вот как. Бывает, — отозвался Такашима, тон которого успел смениться с участливого во время приветствия до безразличного сейчас, и всё — при одинаковой мине. Эта необъяснимая склонность Койю перескакивать с внимательности на равнодушие за пару минут повеселила Ютаку и даже расслабила. Так-то лучше. Ответил он непринуждённо, с лёгкой издёвкой:       – У тебя-то вряд ли бывает, верно? — и, обогнув парня, устремился к входу в общую кухню-столовую и гостиную по совместительству. Мальчишка же двинулся в противоположную сторону, чем ещё на пару пунктов поднял Уке настроение.       Почти идеальная картина: Сузуки с голым торсом и полотенцем, перекинутым через шею, колдует у плиты над своим секретным бодрящим оружием вроде того, что только что было поднесено Широяме в другом конце их компактного коллективного жилища. И больше никого, тишина и спокойствие, если не обращать внимания на тихо бубнящий на фоне телевизор.       – Утро начинает быть добрым, — поделился наблюдениями за налаживающейся жизнью вошедший Ютака. Акира обернулся на голос друга и отсалютовал в своей манере, снова возвращаясь к своему чёрному живительному зелью.       – Каждый раз, когда варю кофе, вспоминаю твоего отца, — начал он, но тут же получил возмущённый шик от Уке, поспешил поправиться: — То есть Сакурая, да. Я к тому, что воспоминания-то не из самых радостных, и кто бы пожалел меня. Так хрен там, стою здесь, как самый крайний, третью порцию навариваю, а им всем класть на такие пустяки, спасибо не скажут, мудаки неблагодарные.       – Вы поглядите, — рассмеялся в голос вампир, — наш бариста-сан сегодня не в настроении, сварливый и требующий почтения.       – Как же, сварливый, — фыркнул волк, бросив на устроившегося за столом Уке быстрый насмешливый взгляд. — Вот встретишься с Такой, почти не спавшим сегодня и проклинающим наших соседей за стеной, а следом — с Широямой, жопу которого всё утро перманентно простреливает тяга к движухе, тогда и посмотрим, каким я буду в твоих глаза. Акира — ангел, — продолжал Сузуки, то и дело выпуская смешки по ходу самооправдания, — Акира никого не кусает, добросовестно таскает на руках всех обморочных принцесс, исполняет даже не просьбы — приказы, отдаваемые ему двумя местными королевами. А ещё Акира всю жизнь честно держит при себе всю эту эмоциональную страдельческую блевоту, и что взамен?       – Я тебе рад, — было предложено Ютакой как вариант. — Единственному, между прочим. Будь здесь кто-то ещё…       – Кстати, — вдруг перебил посерьезневший оборотень, — Таканори спрашивал про тебя. Знаешь, в такие моменты он напоминает настоящую охотящуюся кошку: замирает, как неживой, и прислушивается, разве что носом не ведёт. Жутковатое зрелище. Ну так что, у тебя опять проблемы со сном?       – Да. Не привыкать, — второй раз за утро уверенно зазвучала ложь. А Уке сидел и мысленно чертыхался. Эта поганая участливость в окружающих всегда просыпалась удивительно не к месту. Уточнять, что конкретно спрашивал Мацумото, он не рискнул. К чёрту всех. ***       Злосчастный вторник не задался с самого утра для всех с одним исключением. Было в воздухе разлито нечто невидимое, с чуть ощутимым прогорклым запахом, от которого мутило. Нет, оно не предвещало беду, случившееся вряд ли было достойно такого громкого звания, речь шла скорее о крупной неприятности. Однако она стала закономерным завершением не заладившихся суток. Но то было позже, а до происшествия каждый маялся по мере своих возможностей и головных болей.       Йошиатсу, прежде славившегося энергичностью, точно подменили. Лис был угрюмым, потухшим, будто бы обесцвеченным, вслед за ним выцветал и его напарник. Хотя по Томо перемены угадывались скорее как закономерность, а не очевидность. И каждый раз, когда местные фантомы, чествовавшие дом большей частью ночами, но сегодня почему-то решившие остаться и днём, нарывались на Таканори, это стабильно выливалось в токсичные упрёки со стороны тигра. Измученный, невыспавшийся Мацумото плевать хотел на сохранение лица и прочие реверансы вежливости. Он банально устал от почти еженощных пыток от двух сексуально-активных зверушек. Об этом прямо и заявил: «Не можете и не хотите считаться с потребностями и удобством остальных — пошли вон».       Сузуки слышал грубую, буквально сплюнутую реплику лично, и град мурашек омывал его спину в тот момент: ведь это происходило снова. Не карие глаза Таканори полыхали злобой, они опять уступили место неоновому льду совсем не человеческого взора. Акира имел все основания опасаться, что внутренний зверь Мацумото выходит из-под контроля, пускай пока ничего, кроме метаморфоз радужек, он не имел чести наблюдать. Характер не в счёт, Таканори всегда был той ещё сукой.       Единственным за день развлечением Сузуки стала короткая сценка взаимных подколок с Широямой, когда он заходил его проведать. На повестке дня были принцессы, принцы, обязательства жениться и прочая бредовая чепуха. Не пошутить на тему их нового опыта с ношением на руках было нельзя. Правда, всё оказалось куда прозаичнее, чем представлял себе Юу. Пробыл он на руках оборотня всего лишь два коротких отрезка — от дивана до машины и от машины до койки в кабинете у Нао.       Что до остальных деталей вчерашних перемещений… Именно Акира принял решение добыть постороннюю тачку до больницы, слабо представляя, как загружать обмякшую тушу в Додж с идиотической системой дверей. Зато он прекрасно видел грядущие повторные кровавые слёзы несчастного, если бы его драгоценная четырёхколёсная детка была испачкана кровью. Продумал блестяще, собственноручно привёл чужой автомобиль в порядок и вернул хозяину, а что в итоге?       Пожалуй, сегодня у него тоже было странное расположение духа, и обида за наплевательство и принятие любого действия как данность. Только мозгом Сузуки понимал, откуда на самом деле растут ноги его дутого состояния, и они — сюрприз! — брали начало всё там же — в Таканори. Желание хоть какой-либо близости и внимания с одной конкретной стороны косили его серпом суровой реальности.       В Широяме в эти часы сосредоточились и мученик-страдалец — вот-вот испустит последний вздох, несомненно трагичный, — и полный сил молодчик, которого разве что связывай, чтобы не рыпался с кровати и соблюдал постельный режим. Поэтому Юу поочерёдно нудил на разный лад. Ему, и правда, попеременно становилось то дурно, до потемнения в глазах, тошноты и крови из носа, то резко хорошело. Тогда он снова и снова питал себя иллюзиями, что последствия развоплощения отпустили. Эти волнообразные смены состояний напоминали ему «инквизиторские» времена подвала Сатоо, пусть очень отдалённо, скорее самим фактом замещений одного другим по кругу.       Сперва он беспокоился, должно ли его так мотылять из стороны в сторону, но вскоре успокоился, вернее успокоил его Нао. Тот посетил своего пациента-подопытного после обеда, притащил с собой громадный чемодан необходимого и не очень для введения второй дозы сыворотки. Врач дольше копошился со своим инвентарём, чем совершал необходимые манипуляции с «больным», после чего дал Такашиме краткие рекомендации и распрощался до завтра. Оставшееся до вечера время Юу продолжал проверять нервы Койю на прочность, уж чего-чего, а болеть этот несносный мужчина не умел.       Однако надо отдать должное чистокровному, который и являлся тем единственный исключением среди остальных. Спокойный и сосредоточенный, словно танк или скала, парень стоически терпел как вертлявого, так и умирающего Широяму одинаково невозмутимо. Он был доволен, даже счастлив. Осознание гнильцы собственнического удовлетворения зудило не сильно, почти беззвучно, махни рукой — исчезнет. Конечно, ему было жалко мечущегося в очередном приступе Юу, но тот ведь прекрасно знал, на что шёл, как и они оба знали, что всё вскорости пройдёт. Зато он был полностью в его, Койю, власти, весь день рядом, не где-то там, непонятно с кем, не с треклятым Манабу или кем-то ещё. Будь его воля, Такашима продлил бы больничный ещё на день-два, накачал бы фильмов и музыки и валялся бы с Широямой сутками бок о бок, на этой самой мятой и уже утратившей свою свежесть кровати.       Наивные мечты. Уже завтра всё обещало вернуться на круги своя, поэтому у него оставалось совсем мало мгновений наедине в почти эйфории, и будто мира за пределами окружающих стен не существовало. Плюс никаких посторонних мыслей, их попросту было некогда думать. Вот бы навсегда… Но так, наверное, не бывает. Всё временно.       И этот день был тому доказательством. Плавно перетекающие часы сменяли цвет: с золотисто-утреннего на раскалённо-белый для дня и на космический синий бархат для летнего вечера. Всё незаметно и всё в тисках этой квартиры, которую сегодня почему-то не покинул никто. Она жила по своим законам, эта крохотная вселенная из четырёх планет-спален и общих межгалактических станций в виде кремовой прихожей, ванной, коридора и гостиной-кухни.       В одной комнате из-за стихийной ночной мастурбации чуть ли не в позе эмбриона корчился в пучине чувства вины страдающий Ютака. В другой, наоборот, царил мир — Такашима заботливо ворковал над своим прикованным к постели возлюбленным. Надутый на весь мир и на свою покорность ситуации Акира решил после очередного прогона каналов по тв-ящику отправиться отмокать в ванну. Таканори наконец перестал метаться туда-сюда и ворчать, прилёг в их спальне, чтобы урвать кусок отдыха до наступления темноты. Но обманчивый покой продлился недолго, как и можно было предположить. Всё-таки рвануло.       Мацумото ничего не предполагал. Он улёгся на боковую и почти за секунду провалился в блаженный сон. Это случалось редко, ему постоянно мешали, но только по ту сторону грёз была возможность вернуться и залечить раны неудовлетворённости. Там лепестками чёрной розы рассыпались по сцене его послушные марионетки — очередной лайв, на этот раз под открытым небом. Всё было идеально, как сам спланировал и придумал. А кто же ещё — один Руки был Творцом в том мире, и мир склонялся перед ним головами фанатов, как головками цветов, дрожащих от ветра.       Тигр-оборотень почти спал, почти слышал застрявший в ушных раковинах восторженный стон толпы-чудища, прекрасного укрощённого им монстра. В ответ у самого Таканори, лежащего на подушках в этом временном пристанище, с губ срывался сладострастный вздох счастья. Он был удовлетворён и умиротворён. Почти. Потому что в ритм музыки, в звучание написанных им слов упрямо вмешивалось что-то лишнее, абсолютно чуждое.       Сначала он сопротивлялся. Хватал сон за последнюю соломинку, тянул на себя волшебное одеяло-экран, которое показывало ему так необходимую сейчас сказку, по которой истосковалось сердце. Тащил, тащил, но ткань сновидения быстро и необратимо рвалась, трескалась на глазах и ускользала, распускалась, расползалась, как истлевший на солнце старый парус, пока Мацумото не остался ни с чем.       Он распахнул глаза, поднял вверх руку, посмотрел на неё удивлённо — только что пальцы сжимали, гладили микрофон, привычно, настолько по-настоящему, и нежно, и самоуверенно, как всякий мужчина держит свой член. Теперь этого не было — воздух, всего лишь воздух. Жаркая, бессердечная пустота вместо его музыки и его мира. Провалился всего-то на десять минут.       Спустя несколько секунд растерянности, Таканори с головой накрыла ярость, бурлящая и лавоподобная, ищущая немедленного выхода. Цель не заставила себя долго ждать, нашлась сразу же, едва острый тигриный слух идентифицировал источник шума, который грубо и безапелляционно выдернул его из успокаивающей мечты в омерзительную реальность. Не щёлканье стрелок на циферблате по кругу мимо двенадцати чисел, не ворчание вновь ослабевшего Широямы, не плеск воды, облизывающей подтянутое тело Сузуки. Это были звуки, которые Мацумото за последние ночи люто возненавидел. И вот они снова повторились. И не просто повторились…       – Я вас переубиваю к чёртовой матери, больные уроды! — Таканори почти рычал, с грохотом ударился о тумбочку, когда соскочил с кровати, вырвался в коридор и бросился в гостиную.       Это стало последней каплей. Рваное дыхание, размеренный скрип, редкие всплески подхриповатого развратного смеха. Всё это раздавалось даже не из положенного места — их спальни. Скрипела не кровать, а большой и, что куда важнее, их общий овальный стол в стиле модерн, стоящий в передней. Он был рассчитан на крупную компанию, но никак не на секс двух озабоченных бывших Ликвидаторов.       Когда сатанеющий Таканори добрался и поймал свои цели в поле зрения, его глаза, светлеющие, меняющие цвет на льдистый, встретили ослепительную улыбку лиса. Он сделал Мацумото «ручкой» и послал воздушный поцелуй, не отрываясь от процесса и не переставая иногда довольно всхлипывать. Когти сидящего на столе Йошиатсу ритмично царапали Томо, ноги его обнимали, пока тот стоял спиной с приспущенными джинсами и с дикой скоростью «успокаивал» своего любовника, которому приспичило прямо здесь и сейчас на выбор: или крушить всё вокруг, или трахаться.       – Ебанулись? — только и вырвалось у Таканори.       – Мы… по… есть… хотели. Упс, — обрывисто ответил Йоши и зашёлся счастливым смехом, ещё теснее прижимая к себе Томо, которому на случайных свидетелей, судя по всему, было вообще насрать: не сбавляя ритм, не прячась, он опустил голову и покусывал нежную кожу на шее лиса.       В этот момент из ванной, насвистывая, выскользнул почти что радостный, насладившийся релаксом Акира, на шум в коридор высунулась любопытная голова Койю, выглянул даже Ютака. И все трое синхронно раскрыли рты, а чёрный лис, смотревший на уникальное «шоу» с другого, противоположного ракурса, и вовсе застонал от восхищения:       – Вау, Така-чан, я, кажется, кончил…       Тогда-то это и случилось. Апофеоз злости Мацумото, которому так мало в этой жизни приходилось использовать свои силы по прямому назначению, сдетонировал внезапно и уникально: перекинулся Таканори практически мгновенно. Никто из невольных зрителей никогда не видел подобного, если не сказать больше — каждый поставил бы саму возможность столь скоростного изменения под сомнение. Но это произошло — не на экране телевизора, никакого монтажа, всё — наяву. В прыжке — только что он был человеком и стоял у двери спальни. Незримая вспышка — человека не было. У всех сложилось странное ощущение, будто они лишь на миг моргнули — и вот, практически сразу с костей молодого светловолосого мужчины стекла его личина, а наружу сквозь рот, как из мешка, выпрыгнул тигр.       – Очуметь, — выдохнул Акира, роняя с плеча влажное полотенце.       – Нори… Как на картине Сальвадора Дали, — обалдел Койю.       Ютака и вовсе потерял дар речи. Такой мощи он ещё не видел. Плоть, бывшая их другом, шлёпнулась на пол светло-розово-серой лужей с прожилками крови. А Мацумото уже белой громадиной — взбешённой снежной кошкой перевернул стол. На самом деле мебель подвернулась под лапу безвинно. В планы тигра входило садануть по хребту Йошиатсу, но тот проворно вывернулся, по голым ногам стекала сперма. Томо тоже отпрыгнул, но лишь от первой атаки, во время второй он храбро закрыл собой любовника, который и сам с радостью ринулся бы в драку минутой раньше. Только после оргазма кровавый механизм в его голове дал сбой, и он просто по-ребячески удивлялся ловкости и силе Таканори, чуть ли в ладошки не хлопал за спиной своего парня.       Тигр в последний момент сменил направление, гибко свернул в сторону, всё же по касательной полоснув грудь Томо, на ней сразу вспухли и закровоточили четыре багровые полосы. Мацумото недовольно зарычал и заметался по гостиной, ломая дверцы шкафов, снося стулья, но бесился и лютовал он недолго. В очередную пробежку по помещению, казавшемуся для него слишком маленьким, совсем не впору такому гигантскому дикому зверю, Таканори мягко подскочил и выбил окно своим телом, выскочил наружу и был таков.       Когда яростный рык, от которого стены дрожали и вибрировали, затих вдали, а звон стекла перестал дребезжать в ушах у собравшихся, ситуацию подытожил приятный расслабленный голос «больного» Широямы, что дополз-таки до двери и стоял, привалившись к Койю:       – Ну что, дотрахались, ребятки? Довели котёнка до нервного срыва.       Томо без всякого сожаления пожал плечами, а Йошиатсу вздохнул:       – Съезжаем из этой дивной коммуны.