Купол

      Вой, разрывающий перепонки. Единственное желание — зажать уши руками, опустить голову, спрятать её между колен и так, свернувшись, перетерпеть нечто ужасное, кошмар окисляющегося, плавящегося от боли мира. Будто плёнка, подожжённая зажигалкой сирены, реальность скукоживалась, сворачивалась и тлела, источая зловоние.       «Ужасно! Заткните, разбейте эти динамики… Невыносимо!»       Асаги и правда опускал голову вниз, но колени не спасали от оглушающе высоких, режущих мозг волн. Поэтому он вставал и шёл вперёд. Всего шесть шагов. Недалеко — до прозрачной границы своего аквариума. Нельзя было скрыться, нельзя было пропустить ни секунды. Невообразимо, но безобразное представление притягивало взгляд. И он смотрел, впитывал мелочи, откладывал на подкорку.       В тесных объятиях — очередная жертва, обмякшая, неподвижная, как бездушный предмет. Не человек — кусок мятой сероватой парусины. Убийца улыбался, как всегда, и его нездоровая бледность вкупе со здоровым аппетитом опять завораживали Асаги. Даже несмотря на то, что в финале наступало неизбежное уродливое наказание, изломанная, смертоносная эстетика привлекала и не давала отвести взгляд.       Снова. Он сделал это снова. А Асаги опять пришлось быть свидетелем.       Персонал метался по белому длинному коридору, все носились, как угорелые, кто-то толкал каталку, кто-то кричал, пытаясь заглушить режущий визг из динамиков. Бригада медиков, охранники, учёные со своими аптечками, приборами, датчиками и… пистолетами. У них было оружие, которое не убивает. Лучше бы убивало. Но оно наносило иной вред.       Унижение. Один выстрел — и олицетворение силы и красоты превращалось в трясущийся ком плоти, с которым эти низшие существа могли творить всё, что пожелают. Пистолеты были заряжены шприцами с коктейлем миорелаксантов и нейротоксинов. Четвёртому ни разу не пришлось испытать их действие на себе. Асаги был миролюбив от рождения. Но если бы и захотел устроить мятеж, не стал бы. Спасибо повторяющимся урокам. Его сосед напротив отбивал всё желание хоть как-нибудь спровоцировать врачей на применение стреляющей отуплением штуки. Увидеть расплату за бунт на чужом примере пришлось многократно.       И вот — опять он стоял у стекла в своей камере, ладонями в прозрачную стену, точно хотел сдвинуть с места прохладный пуленепробиваемый барьер, но не мог. Лишь мрачно смотрел, впитывал боль старшего собрата. Конвульсии, пена изо рта, закатывающиеся голубые глаза. Прекрасные. Такие прекрасные, что каждый, кто заглядывал в них чересчур глубоко, чувствовал себя распятым. И при этом — бесконечно счастливым. Почти ультрамарин. Васильки, лаванда, редкие, выведенные селекционерами синие розы. И сверху безжалостный слой серебра. В холодных радужках Первого не было покоя. Льдистый цвет, как корка, как линза, а за ним — огонь, в самой сердцевине. Безумец никогда не смирялся и не утихал. Он нарушал и нарушал, испытывал, прощупывал и снова напрашивался. Чтоб опять лежать на кафеле и надменно улыбаться Асаги. Чтоб наконец замирать, издавать отвратительные звуки, как умственно отсталый, пускать слюну, теряя сознание, пока мельтешащие вокруг людишки связывали, фотографировали и снимали показатели с обездвиженного раздавленного «чудовища».       А ведь Асаги предупреждал. Просил не повторять этого. Но разве Первого остановишь? Он появился на свет раньше их всех и был самым сильным, самым красивым, умным и любопытным. Жадность до впечатлений, вечный иссушающий голод по знаниям — это то, что испытывали все представители их вида. Искусственно созданные людьми монстры поначалу должны были постоянно заглушать жажду, чтоб не сойти с ума. Со временем научились умеренности. Затем терпению и экономии. Пайка за пайкой. Кровь, информация. Им всё выдавали дозированно. И пришлось смирить аппетит, чтоб не сдохнуть. Все этому обучились. Но не Первый. Он просто не хотел. Он был абсолютом.       Когда совершенство появилось на свет, ему дали имя Арю. Иное бы ему не подошло, он родился с клеймом превосходства, высший среди всех. Особь ноль-ноль-один Арю через два дня из младенца превратилась в голубоглазого светловолосого мальчика внешне лет восьми. Тогда же случился первый «инцидент», после которого их спустили на этаж ниже и заменили обычные больничные палаты на камеры. Был выстроен этот коридор. Пятнадцать прозрачных комнат по одну сторону, пятнадцать по другую. У них не было возможности уединиться. Некуда было спрятаться от того, кого поселили напротив. Кроме всего прочего, помещение утыкали видеозаписывающей аппаратурой, как игольницу иглами. На камеру снимали даже самое интимное: то, что вампиры предпочли бы не показывать никому — моменты их скачков из одного возраста в другой. Это было особенным унижением — люди поглотили их личные секреты.       Питание по часам. Общение и обучение по часам. Медицинские процедуры почти постоянно. Концлагерь, как говорил Первый, улыбаясь, словно сияющий ангел, сошедший с небес, чтоб принести всем смертным божью любовь и милосердие.       Он не был милосерден. Именно на эту улыбку он ловил свою пищу в первую очередь. Даже без применения гипнотических способностей. Так ему нравилось больше всего — приманивать собой и впитывать. Ещё ребёнком он выпил медсестру и навестившего его педиатра. После люди стали осторожнее. Теперь их — вампиров — боялись. И правильно боялись. Убить мог бы каждый из них. Просто у большинства не было достойной мотивации, да и гордость не позволяла — наказание было неприятным. А у Первого чужая смерть вызывала интерес, процесс поглощения восторгал. Это было как распотрошить брюшко плюшевой игрушке.       Потом он скакнул в тринадцатилетнюю версию себя и стал ещё пленительнее. Подростком Арю пробыл дольше остальных. Второй — Гакт, Третий — Хайд, Четвёртый — Асаги, и остальные «образцы» давно эволюционировали до взрослых мужчин и женщин. А Первый всё оставался худеньким и милым парнишкой с невинным взглядом и щуплыми плечиками. Они так трогательно подрагивали, когда Арю хохотал, измазав губы кровью очередного выпитого, пойманного им в сети. Потом оказалось, что он искусственно сдерживал рост своего тела из аморального соображения — так ему легче было охотиться. Лишь спустя полгода перемахнул в нынешнее своё состояние и больше не менялся. Прокомментировал метаморфозу только одной фразой: «Они больше не верят, что я слабый. Какая жалость. Пора взрослеть».       Но Асаги так и не научился относиться к Первому как к зрелому мужчине. Для него он навсегда остался мальчишкой.       «Ты просто хрупкий цветок. Хрупкий и хищный», — думал он. И Арю кивал ему с нежностью из соседней камеры. Он не читал мыслей Асаги намеренно, но всегда знал, о чём тот думает. Общение между первыми чистокровными было импульсивным. Сильные чувства и намерения безошибочно прочитывались. Стены не могли этому помешать. А человеческие слова служили лишь для уточнения нюансов и, конечно, для удовольствия. Беседа — редкий деликатес. Радость голодных до общения гурманов. Им всем понравилось разговаривать, долго, оживлённо болтать и спорить обо всём на свете.       – Нет, Арю, нет! — в очередной раз повторял ему Асаги.       – Это что, твоё любимое слово? Смешной ты, Нос.       – Зачем дразнишь? Неприятно же. Конечно, я ущербный среди вас всех. Но я не выбирал себе внешность.       – Так придумай прозвище и для меня. Чтобы отомстить. Мы ничего для себя не выбирали. Ни внешность, ни дар, ни потребности. Это они сделали нас такими.       – Нет. Не буду я ничего придумывать, Арю. Не хочу мстить. Ни тебе, ни кому-либо ещё.       – Вот опять твоё сладкое «нет». Говорю же, любимое. А ты пробовал сказать чему-то «да», мой дорогой Нос? Ты живёшь отрицанием. Пора уже что-то принять. И пусть для начала это будет решение насчёт того, о чём мы говорили вчера. Ты с нами?       – Я же уже ответил.       – Почему? Все хотят уйти. Все, кроме тебя. Двадцать девять вампиров. Остался только ты, глупенький.       – Идите без меня.       – Нет. Я тебя тут не брошу, — мелодичный голос Арю тихо зазвенел от злости.       – Говоришь, что я могу принять решение, а сам заставляешь сделать выбор, который ты определил за меня. Где здесь свобода? Я не хочу бежать.       – А я не хочу оставлять тебя, Нос. Ни одного своего брата или сестры не оставлю им. Тупые, безмозглые животные. Они создали так много. Нас тридцать. Это целая армия. Мы бы давно могли уйти. Просто кое-что не готово.       – Что, например?       – Например, ты, смешной и забавный Нос. Объясни, что тебя останавливает? Почему ты испытываешь к ним жалость?       – Мы разные с тобой, хоть и рождены похожими на клеточном уровне. Я не хочу никого убивать, а ты, Арю, хочешь. Как растолковать причину?       – Я могу тебе растолковать. Тогда и ты мне расскажешь о своей, по рукам?       – По рукам, — грустно усмехнулся Асаги в ответ на ребяческий жест Арю: тот шлёпнул ладонью по стеклу — дал «пять». Что за логика, что за движения? И правда, редкий цветок, заключённый в оранжерее. Может, ему и не надо наружу. Может, тут ему лучше?       – Во-первых, они вкусные. Сложно остановиться, — хитро прищурился Первый.       – Не верю. Что за чревоугодие? Дешёвая отговорка, я ждал чего-то поинтереснее. Любой может остановиться. Тем более — ты. Никто не сравнится с тобой по силе воли.       – Откуда ты знаешь, Нос? Ты живёшь по их правилам, пьёшь что дают. И ни разу не вонзал зубов в нежно бьющуюся под укусом плоть, тёплую и постепенно остывающую.       У Асаги возник приступ лёгкого головокружения, пришлось хватануть воздух, а затем громко сглотнуть.       – Хорошее тело, хороший ответ, — почти пропел Арю. — Только представь! Эта сегодняшняя девочка была на вкус как парфе с зелёным чаем. Ну как тут не выпить до капли? Оставлять что-либо на тарелке невежливо по отношению к радушным хозяевам. Вкусняшка же.       – Врёшь, — пришёл в себя Асаги. — Ты не знаешь вкуса парфе с зелёным чаем.       – Вот то-то и оно, дорогой мой брат, — Первый мгновенно нахмурился и стал мрачным. — Я не знаю. Мы ничего не знаем о мире, хотя знаем всё. Они кормят нас мифами из компьютера. Истории и картинки с мониторов, фильмы, обучающие игры. Сплошная фикция, ничего, что можно пощупать, ощутить под пальцами или на языке. Может, никакого парфе и не существует. Так же, как и мира за пределами этой тюрьмы. Но мы должны это узнать, Нос. Обязаны! И поэтому я выпиваю каждого пойманного человека досуха. Потому что… ненавижу. И хочу пробовать. Как книгу. Книги ведь принято читать до конца. Выжимать жизнь до капли, без остатка, существовать без границ, без этих чёртовых стен. Мне нужна свобода. Мне небо нужно, Нос. Небо и ветер. Не этот кондиционер поганый и лампы.       И тут он сделала последний решающий ход. Приём был запрещённым, но Арю ничем не гнушался. Он знал своего соседа, досконально его изучил.       – Так же, как тебе нужны цветы. Они ведь не дают тебе экспериментировать, сколько бы ты ни просил. Даже крошечную фиалку не дали завести. Даже на мольбы дальше изучать биологию не отреагировали. Ты — сильный, ты — мудрый. И обязан ограничивать свой интерес к живым созданиям по прихоти людишек. Хуже того — ограничивать свою любовь. Разве это честно? А там поля, Нос, поля и леса, и цветущие сады, и сакура в сезон.       Асаги вскинулся и посмотрел на него с обидой: больное место. Этот год пролетел точно одна минута, они впитывали знания о мире за стенами так же жадно, как пили кровь, которая не была им жизненно необходима. Физиологически они могли бы обойтись без питания вообще и без этой жидкости в частности, но она будоражила, опьяняла, умножала силы и даже вызывала зависимость. Кровь была высшей формой информации, в ней таились такие истории и подробности, которые не снились литературе и кинематографу. Голодные узники-вампиры не могли побороть искушение и подсели на неё.       Но и кроме крови у всех были свои слабые места, крючочки, за которые можно было подцепить, любовь, без которой нельзя существовать в четырёх стенах. Асаги очень нравились цветы: он столько читал, он досконально изучил ботанику, даже сумел сделать несколько открытий, опираясь только на теоретические знания. И названные им растения действительно обнаружили в указанных областях. Это был новый вид люцерны и необычная орхидея. Конечно, их назвали не в честь Асаги, а в честь человеческих учёных, присвоивших открытие. Но его это не расстраивало. Было тоскливо по другой причине. «Вот бы увидеть их хоть одним глазком», — думал он. Эти цветы были для него детьми. Как Первый.       – Но… я не хочу… Не хочу никого убивать. Я не ненавижу людей, как ты. И при этом не люблю. Уничтожать — всё во мне против этого. Мы могли бы попытаться уйти мирно. Уговорить их.       – Ты знаешь, что мы пробовали, причём не единожды. Хайд до упора настаивал на милосердии и дипломатии, я даже не знаю, откуда в этом маленьком чудовище такой гуманизм. Он же, кажется, вкусил убийство через неделю после меня, не помнишь? Как они тогда забегали!       – Да, но он, в отличие от тебя, этим не гордится. И не стремится повторить тот кошмарный опыт.       – Жаль, это было ярко даже по звуковому сопровождению, — вздохнул Первый с видом истинного эстета, которого не пустили на знаковый концерт. — Любопытно будет его потом расспросить. Как он сдерживается и для чего? Интересно же. Но пойми ты, Нос, даже Хайд сдался. Он понимает, что иначе нам не выбраться. Люди просто не дадут нам уйти. Они не воспринимают нас равными. Они считают нас «своими». Как собственность, как скот.       – Не все, среди них есть и более разумные и этичные. Вот Сузуки, допустим. Ты же всегда говоришь с этим учёным часами. Даже выпить его не пытался. Почему?       – Не из надежд переубедить, не обольщайся, наивный ты мой простак. Просто он занятный, надо же как-то коротать время. Если нам с доктором Сузуки взаимно приятно общаться, это не значит, что он встанет на нашу сторону. А если и встанет, то остальные его не послушают. Они не отпустят нас. Надо бежать. И защищаться, если они применят силу. А они применят, не сомневайся. Мы — их золотой билет, пропуск к бессмертию и славе в мировом научном сообществе. Разве они от такого откажутся?       Асаги отвернулся, не ответив, прижался спиной к стеклу и устало прикрыл глаза. Первому и не нужно было его устное согласие, Арю чувствовал, в какую сторону склонилась чаша весов. Его логика была железной, аргументы справедливыми. Но Асаги не знал, можно ли оправдать жестокость логикой. Он сомневался. И снова демон с лицом ангела угадал ход его мыслей.       – Постараюсь не поручать тебе убийств, мой славный Нос, — раздался сзади насмешливый приговор Арю. — К тому же, знай, я тоже не уничтожаю совсем без причины. Пью тех, кто нам пригодится, считываю с кровью их тайные мыслишки, обрывки паролей и кодов. Потом их, конечно, меняют, но люди так глупы, что это даже смешно. Переставляют цифры, добавляют заглавные буквы, искажают последовательность. Легко предугадать и подобрать, если сложить осколки информации воедино. Видишь, всё ради нас, и жертвы ради нас.       – Кто тебя просил приносить нам эти жертвы, Арю?       – Вы все! Будто ты не чувствуешь, как бьются наши сердца, все тридцать в едином ритме страдания. Нам не место в клетке.       Асаги снова повернулся к нему и тоскливо спросил:       – Отчего же моё сердце предостерегает меня от доверия тебе, Арю? Почему, когда сплю, я конструирую лишь образы кошмаров, связанных с побегом? Всё кончится плохо. Я не желаю в этом участвовать. Может, ты лжёшь нам? Ты ведь это умеешь — скрывать в тени свои намерения. А мы — нет, мы перед тобой как на ладони. Может, ты сказал это просто так и убиваешь из развлечения, а не для того, чтобы собрать ключи?       – Я докажу тебе на наглядном примере. Допустим, моё сегодняшнее «парфе» работало в техническом отделе.       – И что с того?       – Её прислали перенастроить камеру в моей комнате. Мы же с тобой завели традицию для забавы болтать на языке глухонемых, сидя в слепых точках. Она должна была всего лишь изменить угол по приказу начальства. Чтоб мы так больше не делали. Она хотела лишить нас удовольствия! Тощая дрянная сучка. Но я улыбнулся. И кое о чём её попросил перед тем, как выпить. Так что сейчас мы можем говорить спокойно, без слежки и лишних ушей. А то от этого языка жестов у меня пальцы затекают. И мне нравится слушать твой голос, он очень приятный. По моим расчётам, поломку заметят завтра после обеда. Ещё есть время насладиться беседой. И распланировать побег. ***       Конечно, инициатором того события, которое люди прозвали Утечкой, был именно Первый. Вампиры даже не замечали, насколько глубоко Арю пророс в их мысли, какие корни пустил в сознании и как управлял их желаниями, давая нужный толчок в ту или иную сторону. Только когда остались без него, сравнили и поняли в полной мере, как же он был силён.       Каждый из тридцати обладал лидерскими качествами. У всех было своё эго и своя неповторимая личность, а ещё — способности. Они не успели в полной мере изучить дары, которыми обладал Первый, слишком быстро случилась их размолвка. Но одну особенность каждый ощутил на себе в тот знаковый день.       Арю, как никто, умел подтолкнуть своих к краю пропасти и с упоением наблюдать, как они срываются и летят вниз в кровавом безумии. Согласованный план побега был совсем другим. Они собирались прорваться, преодолевая сопротивление, но и не думали пить людей, это не входило в их планы. Арю солгал им всем, соседу по аквариуму в том числе. Асаги пришлось убивать. Потому что Первый мечтал увидеть бойню. И они дали ему бойню.       Всё было выстроено как хорошо срежиссированная сцена в фильме. К назначенному часу клетки были открыты, блокировка отменена. Вероятнее всего, человек или группа людей, которые отключили автоматику, сами не знали, по чьему приказу действуют, и в какой момент кто-то терпеливый и мудрый вложил в их головы эти мысли на дистанционном управлении. Вооружённая охрана тоже не была серьёзной проблемой для тридцати сверхсуществ. Смешно было думать, что вампиры не смогут договориться и контролировать жалкую группку людишек с их бесполезными огнестрельными кусками металла.       Стреляет не оружие, стреляет сердце. Асаги где-то прочёл эти строки, и вспомнил потом. Кажется, в книге не уточнялось, чьё сердце имеется в виду. Стрелка? Или того, кто управляет стрелком, словно куклой?       Когда их тюремщики наводили оружие друг на друга, понимали ли они, что делают это не по своей воле? Чувствовали себя беспомощными или нет? Они сами, такие совершенные и сильные, почувствовали не сразу. Отклонение от оговорённого порядка действий случилось внезапно. Хайд, как и было задумано, рванул вперёд, принимая начальный удар на себя, он соглашался только на таких условиях. Его хрупкая, почти девичья фигурка метнулась навстречу дежурным бойцам, те не ожидали нападения, спустились проверить, почему сбоит техника. Третьему ассистировала одна из их сильнейших женщин-гипнотизёров, созданная учёными с редкой среди первых вампиров европейской внешностью. Он вместе с Марией быстро устранил помеху, это было сделано почти идеально тихо, дуэтом: он, она, выставленные вперёд в волевом жесте руки. Их противники синхронно отступили на шаг в страхе, и секунды не прошло, как двое мужчин, у которых было достаточно пушек, чтобы перестрелять три десятка безоружных наступающих, начали душить друг друга. Хайд и Мария отпустили чужое сознание, когда всё было закончено. Бесшумно, идеально. Так и должно было происходить. Их группа двинулась дальше.       – Камеры, — отрывисто выдохнул тогда Хайд, прижал пальцы правой руки к своему лбу, будто хотел разгладить несуществующую морщинку. — Я хочу уничтожить записи, Арю, ты помнишь? Ты обещал помочь.       Использование контроля довольно быстро иссушало силы — Третий тяжело дышал, но знал, что неизбежно восстановится. Нужно было только время или кровь. Времени у них не было. Первый понимал это лучше других. А они по большей части наивно верили, что энергии тридцати хватит на то, чтобы выйти из подземелья.       – Иди, — коротко кивнул ему Арю. — Ты знаешь, где тут медицинский пост, там есть компьютер с доступом к секретным файлам. Пароль поймал?       Он мысленно передал необходимую информацию Хайду, тот, не ответив, сорвался с места.       – Какой гордый брат, один из самых гордых, — улыбнулся Арю одними уголками губ. — Хочет уничтожить наши тайны. А я бы не заморачивался. Пусть бы увидели. Каждый, кто увидит, как растёт наше тело, преодолевая время и физические ограничения, не сможет не влюбиться. Они бы все узнали, что связались с богами.       Первый был так спокоен. Асаги впервые видел его настолько умиротворённым, будто тот знал, что произойдёт, и это доставляло ему радостную безмятежность. Они не знали, и нервничали. Даже Асаги точно не знал.       Поднялись на этаж выше, оставалось совсем немного — ещё один — и их ждал выход в подземный гараж, который располагался под видимой частью стеклянной крепости — лаборатории генетики и репродукции. Как же глубоко их спрятали — в самый Ад. Выше в «Амон» держали оборотней, некоторых даже без замков, люди свято верили в их привязанность. Другие жили в камерах, на всякий случай, потому что крупных зверей боязно видеть вне клетки. А ещё выше — над землёй, на первых этажах здания размещались Пробуждённые. Их всех так цинично распределили по этим уровням, будто по степени угрозы раскидали. Самые опасные и неуправляемые, вампиры, были внизу.       Позднее Асаги спрашивал других чистокровных, видел ли кто-нибудь исчезновение Первого. Нет, ни один из них не отследил это стремительное движение, он сам не сумел. Кажется, Арю всего на несколько секунд выскользнул в соседний коридор и снова вернулся. Сначала шёл в авангарде, а потом вдруг стал замыкающим.       – Что ты сделал? — забеспокоился Асаги, заметив безумную счастливую улыбку, расплывшуюся на ангельском лице, как капля крови растворяется в бокале с водой, окрашивая его красным ликованием. — Что ты натворил?       – Тссс, Нос, не шуми, — Первый поднёс палец к губам. — Не пугай остальных. Я просто выпустил зверушек.       – Постой… Нет! Ты выпустил оборотней? Мы так не договаривались! Они ведь не хотели бежать, они не должны были бежать с нами. Они привязаны к «хозяевам» и не пойдут против них.       – Даже цепной пёс может сорваться. Мало ли! Не каждый пёс, конечно. Но вдруг свору прикормит кто-то со стороны? К тому же, если они, по твоим словам, так не хотели бежать, тогда что это за звуки? О, ты ошибаешься, Нос. Как же ты ошибаешься и на их счёт, и на свой, — лукаво подмигнул ему Арю. — Прислушайся, славный мой добряк, это же музыка, симфония освобождения. Эх, как жаль, что нельзя записать её для потомков. Слушал бы и слушал!       Он и правда жмурился от наслаждения, пока шёл по белому коридору, дирижировал указательным пальцем в воздухе, а по Исследовательскому Центру «Амон» растекалось вязкое и вездесущее, как отравляющий газ, безумие.       За стеной загремели первые беспорядочные выстрелы, ожесточённый рык и вой смешались в торжественном хоре, где-то ритмично взрывались стёкла, осыпаясь со звоном. С одной стороны кричали, с другой уже затихали предсмертные хрипы «людишек».       Проход по подземной лаборатории остался в памяти одновременно чётким и зыбким. Какие-то кадры можно было хоть на стенку повесить — там были раздражающая резкость и фокус на неприглядные детали поведения близких. Что-то же, наоборот, было смазанным до тошнотворности. Оборотни проносились скачками мимо вампиров в зверином обличье — в основном с ними уходили кошачьи: гепарды, львы, пантеры. Персонал подворачивался именно в те моменты, когда у вампиров не оставалось выбора — убивать или дать убить себя и друзей.       Взбешённый Хайд живо реагировал на опасность и бросался на охранников, как юркая чёрная молния. Он был словно вихрь гнева, летел, только длинные волосы взвивались и опадали вниз ночным водопадом, когда он, уже восстановивший силы, опьяневший от крови, снова и снова погружал выпущенные клыки в тёплую плоть врагов. Гакт, покрытый алым с ног до головы, пробежал мимо Асаги с безумным взглядом, ничего не видя и не слыша — слишком много тёплых сердец билось вокруг, громко, соблазнительно вкусно, одна проба — и остановиться было сложно. В клетке Второй, в отличие от Первого и Третьего, не пытался никого убивать — остерегался, с рождения был осторожен и расчётлив. А тут для них был пир. Они — разумные высшие существа — мгновенно превратились в животных, диких, как их неожиданные товарищи по побегу — оборотни. Шестой, Тринадцатый, Двадцатая отбивали атаки людей, убивая по двое-трое за раз. Всё кружилось и взрывалось смертью.       Конечно, отражающие чужие атаки вампиры не выдерживали — они с остервенением выпивали своих жертв. Накопленная за год жажда сводила их с ума. Асаги хмурился, впитывая общую картину беснования, и шёл вперёд с неподражаемо-красивой тенью за спиной. Он чувствовал позади дыхание Первого и его полный обожания синий взор. Первый любовался на свою «стаю» и даже что-то намурлыкивал под нос. Кажется, оду «К радости». Он так и задумывал, именно об этом мечтал, к этому и вёл вампиров. Взгляд Асаги выхватил одну из чистокровных вампирш — тонкая девушка стояла почти в молитвенной позе над трупом медработника. Как Мадонна на коленях. Только эта «Мадонна» облизывалась, а по горлу к груди текла нитка чужой крови.       В какой-то момент оглушённый происходящим хаосом Асаги отключился, брёл, как под гипнозом, будто на эшафот, а не на свободу. И тут ощутил в голове болезненный импульс: «Помоги, Нос!» Обернулся назад и увидел учёного, который целился Первому в спину. Курок дрожал, человек боялся их всех, невооружённых, но смертоносных. Боялся ослепительно сияющего счастьем Арю, который спокойно вскинул руки вверх, точно сдавался ему.       Правильно боялся. «Ну же, он выстрелит в меня», — насмешливо подумал Первый. Асаги не помнил сам прыжок, только миг погружения собственных зубов в чужое тело. А потом вкус, которого он не ожидал. Чарующий, нежный, полный объёма и смысла, как звучание симфонического оркестра. Конечно же, Асаги прикрыл Первого: перегрыз горло тому мужчине. Вылакал кровь и двинулся дальше. У выхода наверх, у последней двери Арю добродушно похлопал Асаги по плечу с искренней благодарностью:       – Ты смог. Я знал, что сможешь, но мне нужно было на это посмотреть. Спасибо, друг. Правда же восхитительно?       Асаги посмотрел на него сквозь пьянящий туман голодного азарта и вместе с тем — сожаления. Проклятый жест Первого был как приговор. Он стал убийцей. Даже хуже, чем убийцей, Асаги просто не мог подобрать нужного слова. Мудрость должна была защитить от звериного голода. Да, вампиры смотрели на людей свысока, но именно это положение обязывало не позволять себе преступления против слабых. Не невинных, нет, люди были жестокими, глупыми, злыми. Однако это не оправдывало сильных. С остальными произошло то же самое. Их боевое крещение, Первородный грех. Остывающие тела под их ногами пахли слаще, чем спелые яблоки или томные тропические цветы в джунглях. Казалось, что к потолку поднимается пар, оседая на стенах горячим кровавым конденсатом.       Они убили всех. Никого не оставили. Отдышались только когда расселись по чужим машинам, стоявшим в гараже. По машинам, чьих владельцев уже не было в живых. Конечно же, первая четвёрка оказалась в одном салоне, их ждал долгий путь и поиск места, в котором они могли бы осесть. Они наметили наиболее безопасную зону в Японии ещё будучи в заточении, так же теоретически-верно, как Асаги нашёл неоткрытые растения.       – Что мы натворили?.. — надорванным голосом просипел Хайд, оказавшийся за рулём.       Практический навык вождения тоже был не проблемой для тех, кто впитывал знания, как кислород. Они же столько читали и видели в застенках, только и делали, что учились. Хватило пары минут, чтоб понять, как управлять этой примитивной железной коробкой.       Третий глядел вперёд на дорогу, но видел перед собой что-то иное — чужие судороги, чужие лица. Поглядывая на собственные перепачканные в крови руки на руле, выжимал педаль газа до упора, гнал по сельской местности, прочь из закрытой лаборатории, увозил из тюрьмы.       Казалось бы, они должны были радоваться. Но Хайд мрачно хмурился, Гакт нервно покусывал губу в нерешительности. Асаги смотрел на проносящийся за стеклом ночной пейзаж и молча глотал воздух. Тот был другим, совсем другим. Закрывая глаза и смачивая нёбо языком, Асаги мог бы ощутить привкус пыльцы. Однако он чувствовал лишь тяжёлое кровавое послевкусие. Темнота за стеклом напоминала безжизненный пустой космос, полный одиноких звёзд и заблудившихся комет.       – Зачем ты так с нами? — сухо спросил Асаги Первого, сидевшего на переднем сидении рядом с Хайдом.       Арю повернулся назад, ослепляя льющимся из глаз синим ликованием. Чист, он единственный из них был чист. На лице ни пятнышка, светлый, на их фоне он выглядел святым в толпе безумцев. Просто ему было достаточно визуального наслаждения — его братья и сёстры пировали, а Первый питался их страстью и удовольствием. Арю склонил голову набок и протянул:       – Занятно… Ты будешь обвинять меня, Нос? Я не управлял вами, ты же знаешь. В мысли не лез, вы сами решали, что делать в той или иной ситуации. Можно было бы не убивать. Есть столько других способов решения проблем. Ты сам мне это говорил, помнишь? Мирно! Твоё любимое непричинение зла насилием, драгоценное «нет». Где оно было полчаса назад? Могли бы кого-нибудь оглушить, остановить телепатически. Ну или, допустим, применить их пистолеты с транквилизаторами, — губы Первого были нежно-розовыми, влажными и чистыми. Асаги смотрел на этот рот в форме двух лепестков, и его подташнивало от смысла сказанных слов.       – Мы же так и планировали, Арю. Без крови. Это ты изменил план, мы не могли это предугадать и контролировать, — проговорил Хайд, не поворачиваясь к нему. Всё сверлил и сверлил тёмное шоссе впереди и бледное пятно света от фар, которое было не в силах рассеять тьму полностью.       – Я мог предугадать, — покачал головой Асаги, — но что-то мне помешало. Может, Первый. А может и нет. Теперь мне кажется, что я просто не пожелал прислушаться к интуиции.       – Твоя интуиция — это дар, мой хороший! — поправил его Арю то ли с мягкой насмешкой, то ли с преклонением, его истинные эмоции всегда было сложно считать. — Ты же знаешь. В следующий раз — слушай.       – Мы не должны были… Всех… Убийство только в случае крайней необходимости, так ты говорил, — не унимался Третий, жёстко сплёвывая слова.       – Что ты несёшь, Хайд? — отмахнулся Первый со смехом. — Это и была крайняя необходимость. Или лучше сказать «потребность»? Мы — такие, как мы есть: сталкиваясь с врагом, мы его пожираем. Вышли из замкнутого пространства и проявили себя. Это не выстроенная в уме абстракция, вампиры созданы убийцами. Расслабьтесь уже и примите свою суть. Будет намного веселее и вкуснее жить. Вы делали что хотели. И ты тоже, Нос, тебе же понравилось? И ты, Камуи?       – А я и не спорю, — заверил Гакт, вытирая замершее в одном напряжённом выражении лицо ладонью. — Понравилось. Я и так знал, что хочу всех их уничтожить, просто должен был убедиться. Всё это ущербное человеческое племя нужно вырезать. Первыми выкосить учёных, которые связаны с Центром «Амон», чтоб отобрать преимущество. Дальше займёмся силовыми структурами, правительством. Потом можно будет решить, кого оставить на корм, кого пустить в расход. Теперь мы сможем, теперь мы на свободе. И у нас есть женщины…       – Что ты несёшь? — переспросил Асаги, будто очнувшись от долгого утомительного сна.       – Ой, как интересно заговорил, целый план разработал! Ну-ка расскажи нам, душка Гакт, — захлопал в ладони Первый. — Там ты был такой скрытный, молчаливый, вот что, оказывается, копил в себе. Я впервые от тебя это слышу!       – Вы хотя бы на миг осознайте всю их глупость, — оживился Камуи. — Они создали нас — каждой твари по паре. Мы рождаемся и растём очень быстро, если того требует обстановка. Мы можем создать армию чистокровных за считанные годы. Женщины будут рожать нам бойцов, и скоро…       – Ох, какой славный террористически-демографический план. Умиляюсь! Одно «но», Второй: а ты их спросил? — искренне расхохотался Арю, даже слезинку утёр в уголке глаза.       – Кого? — ошалело посмотрел на него Гакт.       – Женщин. Наших сестёр. Может, у них свои планы на свои тела? На жизнь вообще? В голову не приходило? Какой же ты занятный и мелочный.       – Война за свой вид — это по-твоему мелочно? — прорычал Камуи, и его глаза потемнели от гнева. — Мы должны их раздавить! Любыми средствами! Любой ценой.       – Мелочно, конечно, — вздохнул Арю, поглядывая на него через плечо с лёгким разочарованием. — У нас теперь есть целый мир, бесконечный, увлекательный и многогранный! А ты предлагаешь всем играть в одну игрушку, старую, предсказуемую и скучную до безобразия. К тому же, ты не ценишь чужую свободу, а это так гадко! Ты, оказывается, жутко узколобый тип.       – Игрушка? Ты называешь войну игрушкой, Арю? — печально вздохнул Асаги, но никто ему не ответил.       – Я не хотел проводить акцию устрашения. Мы должны были уйти тихо. Чтобы в будущем выстроить другие отношения, — наконец собравшись с мыслями заговорил Хайд. — Я хотел, чтобы они приняли нас…       – Приняли? Что за жалкость? — скривился Гакт, чтоб замять потрясение от того, что Первый не поддержал его. — Эти животные? Не собираюсь считаться с их мнением, они этого недостойны.       – Скорее уж мы животные. Звери, — негромко простонал Асаги, поднимая к лицу свои окровавленные руки.       – Да, теперь именно так нас и будут воспринимать, — с горечью согласился Хайд. — После этого побега мы не сможем стать по-настоящему свободными, как вы не понимаете. Легитимно, на равных условиях с людьми, на равных правах с их цивилизацией. Бесконечная война тут не поможет, она только истощит два вида и вызовет цепь катаклизмов. Нам надо сосуществовать. А мы сейчас растоптали единственный шанс сделать первый ход правильно.       – Сделать ход? Ну вот, и ты об игрушках, Третий. А Нос ещё мной недоволен. Один говорит о политических настолках, другой о солдатиках. Лучше бы дышали полной грудью и думали, что вкусить для начала в бескрайнем пиршестве на воле. Как же это смешно! Нас четверо в этой машине, и у всех свой взгляд на свободу, — усмехнулся Арю. — Спорим, у других тоже свои соображения. Как сложно и утомительно. А у тебя, Нос, какие мысли по этому поводу? Ты за геноцид людишек или за революцию? Ой нет, погоди! Дай угадаю: ты хочешь уйти в леса, чтобы жить там наедине с растениями и никогда не выбирать чью-либо сторону.       Именно тогда, в ту минуту презрительно кривящееся лицо Первого и его льдистый взгляд натолкнули Асаги на единственно верное для него решение. Он устал от отрицания, от бездействия. Он понял, что больше не сможет стоять в стороне, раз в лаборатории не стоял. Тогда это было так просто — броситься на защиту. Теперь тоже. Он осознавал необходимость борьбы за своих. Оставалось лишь выбрать оружие и лидера.       – Я согласен с Хайдом, — уверенно сказал он. — Мы — другие. Но нам надо жить в этом мире. Ассимилировать, приладиться. Для этого нам нужна база, наш город — город чистокровных, где мы сможем собирать все данные, связывать все ниточки. Такой, чтоб легко было обороняться. Но лучше — максимально незаметный. И дальше — начинать выстраивать по крупицам отношения с людьми. Я не считаю, что наш побег вызовет необратимую реакцию. Она будет жестокой. Но нет ничего неизменного, если знать, куда приложить усилия.       – О, так ты тоже за дипломатию? — поражённо подытожил Первый. — Не ожидал. Хотя, думаю, это прогресс в твоём случае. Перестанешь быть аутсайдером, а? Хотя… — улыбнулся он с лаской. — Вру, не перестанешь. Ты всегда будешь чудаком. Но мне даже нравится, что теперь ты хочешь за что-то сражаться.       – Ну, по возможности не сражаться, — покачал головой Асаги.       – Это всё кровь, — интимным тоном шепнул Первый, снова бросив взгляд назад через плечо. — Ты принял себя. Как же круто!       Он подскочил, усаживаясь прямо на пассажирском сидении. Затем опустил стекло со своей стороны, высунулся в окно, в чернильную ночь, подставил лицо ветру и пропел:       – Пандора! Мы открыли этот ящик! Хочу испробовать всё, что можно!       – Это ты к чему? — хмуро спросил Гакт, который продолжал обижаться на холодное пренебрежение Первого. — Ты не поддержал ни одного из нас, но когда мы найдём укрытие, решим бытовые проблемы, тебе тоже придётся сделать выбор, как и Асаги.       Арю вернул взлохмаченную ветром блондинистую голову в салон и насмешливо возразил:       – Да ладно! Придётся? Мне? Нет, вы слышали, ребята? Ещё скажи, что я буду обязан. Ошибаешься, Гакт. Я не собираюсь управлять вашими жизнями, а вам не дам управлять своей. Политика, драки, какая же это тоска. Вы и без меня с ней разберётесь, уже придумали разные варианты, я прямо слышу, как бьются жаждой крови и справедливости ваши горячие сердечки, и как скрипят усталые мозги. Останови здесь, Хайд!       – Не понял, — Третий, который был погружён в тяжёлые мысли о их общем будущем, удивлённо повернулся к Арю, всё ещё не осознавая, о чём его просят. — Зачем остановить?       – Пожалуйста, милый, давай закончим это здесь, — с нажимом повторил Первый, зловеще ухмыльнулся, и Хайд неожиданно для себя ударил по тормозам. На самом деле это Арю надавил мягкой внутренней командой, а он послушался.       Визг покрышек, резкое торможение.       – Моё желание исполнилось. Мы все свободны. Но это лишь один пункт из бесконечного списка. Я говорил тебе, Нос, я хочу всего. За этим и отправлюсь, — Арю изящно прикоснулся сложенной ладонью к виску, будто козырнул им всем, распахнул дверь и выскочил на обочину.       – Стой, — изумлённо проговорил Асаги, тоже открывая дверь. — Ты оставляешь нас? Куда ты пойдёшь? Как выживешь один?       Первый обернулся, рассмеялся, плавно, как потягивающийся зверь, вскинул руки в небо и произнёс:       – Вау, ты волнуешься за меня? Серьёзно? Знаешь же, что выживу. А куда пойду? Есть несколько идей, — он говорил и медленно, прощаясь, шёл задом наперёд, глядя на Асаги.       – Но нам нужна твоя сила. Нужен ты! — выкрикнул Гакт, высунувшийся в окно. Хайд не стал даже выглядывать, он мысленно распрощался с Арю, как только тот покинул автомобиль.       – Нужен, — тихо повторил Асаги.       – Боги, да будьте вы мужиками. Вы серьёзно на меня рассчитывали? А ты, Нос, сказал бы лучше, что будешь скучать, — продолжал веселиться Арю. — Я буду. Как только выстрою себе замок, пришлю тебе открытку и буду ждать в гости. Ещё увидимся!       – Замок?       – Да! Средневековый! Я же вампир, мне нравятся такие штуковины.       – Да тебя сразу же обнаружат, идиот, — вдруг тоже рассмеялся Асаги.       – Точно не обнаружат. Они никогда меня не найдут и не увидят. Намёк тебе, Хайд! Я знаю, ты слышишь. Вам тоже нужно придумать что-то подобное для города. А если кто-то из людишек и найдёт, то тем хуже для него.       – Ты можешь создавать иллюзии? — брови Асаги взлетели вверх, он полностью выскочил на дорогу вслед за Первым. Тот уже развернулся и грациозно шагал по обочине вперёд, покачивая головой, как под музыку.       – Сволочь! Если ты мог, то зачем было это всё? — Асаги не мог поверить в такое коварство.       Ответа не последовало. Силуэт растворился в воздухе. Только что был, и вот уже пустота впереди. Тот самый мёртвый космос. Из притормозившей рядом тачки другие чистокровные спросили:       – Что произошло?       – Ничего неожиданного, — уверенно отозвался Хайд. — Едем дальше, впереди долгий путь. Асаги, садись.       Асаги послушался. Не всегда и не во всём, но с этого момента он стал довольно часто слушаться Хайда. С ним было спокойно, это то, что делало Третьего идеальным лидером — в него верили, полагались на него.       Позднее они пришли к выводу, что скорее всего у Арю не было способности к созданию иллюзий. Он использовал какой-то другой трюк, возможно, поиграл с их восприятием времени, или сделал какую-то другую подлость. Или «шалость», как думал про себя Асаги. Но Арю не мог быть всесильным, вампиры в это не верили. Или не хотели верить.       Однако его совет пригодился. О нём не забыл Хайд, который позднее выбрал для себя имя Хидето, чтоб было проще контактировать с людьми и не выделяться. Когда место было найдено — заброшенный парк развлечений на самом безлюдном из островов, опасность не исчезла. Пока другие занимались строительством, он и Асаги искали Пробуждённых по всей стране. Им нужны были иллюзионисты, чтобы скрыть своё убежище под надёжным куполом миража. Идея, столь легкомысленно подброшенная Первым, понравилась Хайду. Он знал, что искусственной иллюзии им будет недостаточно. А вот защита, созданная Пробуждёнными, была необнаружима, невидима для любой аппаратуры. Их не найдут благодаря Арю. Хотя бы за это можно было внутренне сказать ему спасибо.       Правда, Асаги не был слишком уж благодарен, когда его сделали агентом под прикрытием. Государственные заведения на себя взял Хидето, пробираясь в архивы разных префектур, он искал, искал… Им нужны были лучшие и не самые психованные, что было по определению сложно, учитывая специфику этого странного вида. Пробуждённые — тот ещё риск. Асаги пришлось зайти с другой стороны. Он занялся медициной. Она отвечала его интересу к естественным наукам и позволяла добраться до данных о различных пациентах «со странностями». Логика была простой — Пробуждённые не могли обойтись без помощи врачей, каждому нужны были таблетки, психиатры, сканирование мозга — минимальный набор. Дальше уже симптомы зависели от способностей.       «Да воздастся каждому по делам его», — Асаги вспоминал эту цитату всякий раз, когда добирался до очередного жутчайшего анамнеза. Этим израненным собственной сутью созданиям, пожалуй, пришлось хуже всех. Хуже вампиров и оборотней. Поначалу он думал, что она — тоже Пробуждённая. Ошибка привела его к любви всей его жизни.       Способ поиска он всегда использовал один и тот же. Поддельные документы, богатые знания и хорошо продуманная легенда. Он приезжал в каждый новый город с заготовленными фразами, приходил в очередную больницу, представлялся специалистом в области заболеваний мозга или психиатром, по обстоятельствам. Говорил, что пишет научную работу по редкому отклонению. Этот синдром заставляет пациентов видеть истинные иллюзии, не вызванные токсинами или травмой. Персонал с радостью помогал нескладному, но очень вежливому обаятельному доктору, делился историями болезней, всеми сведениями, что у них были. Некоторые даже доступ в базу пациентов предоставляли, а потом забывали об этом. Асаги не любил кого-либо контролировать, получалось у него это из рук вон плохо и нелепо. Его объекты внезапно обнаруживали себя жующими кремовый пончик в столовой больницы и при этом не могли понять, как это их занесло туда, только что ведь были на посту. Асаги не умел как следует заметать следы, он больше заботился о том, чтобы медсестрички, которым не повезло попасть под гипноз, быстрее восполнили уровень сахара в крови. А сам пока рылся в документах.       Дина Саито видела несуществующих чудовищ рядом с собой и отказывалась проходить томографию. У Дины были припадки эпилепсии и проблемы с осознанием пространства. Приёмные родители девушки несколько раз привозили её в больницу на обследования, но она ограничивалась визитами к психотерапевту, неврологу и хирургу. Ей пытались лечить тяжёлые головные боли, прописывали таблетки. Не помогало. По возрасту Дина не совсем подходила, была старше испытуемых, о которых они знали. Но, кто знает, может она была не из лаборатории «Амон», Пробуждённых пытались создавать и другие. Асаги решил рискнуть и проверить.       Им оставалось собрать ещё трёх-четырёх иллюзионистов, и можно было, наконец, спокойно осесть. Асаги мечтал заняться своим садом и перестать колесить по Японии, это Хидето любил дорожные приключения, оракулу же такая кочевая жизнь совсем не нравилась. Он устал от ночёвок в мотелях. Тоска там сквозила во всём — в паутине по углам, в продавленных матрацах и одноразовых бутылочках шампуня. Устал от одиночества. Асаги любил быть один, но не постоянно же. Он скучал по общению с друзьями. Поездки выматывали до ужаса.       Городок Нарасино был хорош только одним — там был чудесный маленький парк с синими гортензиями и пышными водопадами цветущих глициний. В этом крохотном Эдеме с деревянными скамейками и прудиком можно было отдохнуть от бесконечного вранья и придуманного для людей образа некоего «доктора». Почему-то именно там Асаги захотел встретиться с Диной. Во-первых, прочитав её фамилию на безликой папке, он подумал о глициниях. Во-вторых, подтолкнула всё та же эмоциональная усталость. Он видел слишком много чужих квартир и домов, когда разъезжал по Японии в поисках иллюзионистов. И какие это были дома!       Там, где жили Пробуждённые, всегда пахло суицидом. Некая безнадёжная запущенность, пыль по углам, отчаяние, лежащие лицами вниз фоторамки или комнаты памяти, охраняемые родными, как мемориал на кладбище. Асаги на это насмотрелся. И не хотел видеть очередное логово смертника. То, что Дина — настоящая смертница, было понятно по её медкарте, человек с такими болезненными симптомами просто не мог хотеть жить и мучиться. Как же мало Асаги знал тогда о людях, о том, что они порой способны на чудеса.       Позвонил её родителям, представился, как того требовала легенда, специалистом по нарушениям в работе мозга. И объяснил, что случай Дины — уникален, и если она не хочет пользоваться проверенными методами диагностики, Асаги мог бы попробовать нечто новое — устное тестирование, которое он сейчас разрабатывает и которое якобы даёт неплохие результаты. Саито-сан, мать Дины, отреагировала с восторгом. Ей нужно было хоть за что-то зацепиться, она увидела призрачную надежду в его лживых обещаниях. Асаги был уверен, что отец и сама пациентка вряд ли будут так наивны. Тем не менее, они легко договорились о встрече.       Было начало лета, краски мира стремились к своему пику, всё цвело и пылало любовью, птицы пели, глицинии и гортензии ликующе резали глаз своей яркостью. Асаги почти задремал на скамейке у пруда. Солнце, отражаясь в воде, создавало россыпь бриллиантовых бликов, плывущих по саду. Идеальная картинка, казалось бы, лучше быть не может. Но, когда появилась она, Асаги понял, что лучшего в мире он прежде не видел.       Дина была на удивление смуглой, здоровый румянец окрашивал её щёки, делая девушку совсем уж ребячливой. Японки не позволяют себе загорать до такой степени, но Дина была других кровей, в ней чувствовалось что-то южное, далёкое, может, персидское, может, индийское. К тому же она любила гулять. Позже оказалось, что этот парк был для неё особенно дорогим. Она часами тут читала, каждый уголок хранил в себе призрак её смеха или задумчивости, может, оттого он и был похож на райский сад. Чёрные гладкие волосы она распустила, но две пряди с висков были убраны назад и перетянуты тонкой синей лентой, отчего её лицо было открытым. Но самым неожиданным были глаза. Не карие, как подсказывала её внешность. Яркий притягательный ультрамарин, который не мог не напомнить Асаги о Первом. Но тем разительнее была разница. Взгляд Дины полнился теплом, словно южное море, такой солнечной лазури во взгляде Арю не было. Колокольчик, аконит, гелиотроп, дельфиниум, ирис, незабудка. И глициния, конечно, и гортензии, которые их окружали.       Дина появилась там одна, чего Асаги не ожидал. Он думал, родители не оставляют настолько больного ребёнка, пусть она была уже взрослой, но с ней же что-то могло случиться. Но вся она была — достоинство, гордая девушка не позволяла им ухаживать за собой, как за инвалидом. Что могла, делала сама. Она была в инвалидной коляске. И при этом выглядела более сильной и здоровой, чем все люди, которых Асаги встречал в своей жизни. Дина не была Пробуждённой, это стало ясно сразу. Пробуждённые — как надломленные цветы, что-то в них всегда не так, надо выхаживать, спасать. Она сама спасла бы кого угодно. Даже его.       Асаги не знал, как начать разговор, когда девушка подъехала к его скамейке. Она поглядела на него прямо, улыбнулась:       – Асаги-сан?       Он смущённо опустил глаза.       – Пока думаешь, что сказать, — делай реверанс! Это экономит время, — сказала Дина с усмешкой, когда молчание затянулось.       – Не очень-то удобно делать реверанс сидя, — рассмеялся он. — Вы первая моя пациентка, которая начинает знакомство с цитирования Кэрролла.       – А вы первый мой доктор, который прикидывается доктором, но им не является, — проницательный ультрамариновый взгляд прожёг его насквозь. Асаги было открыл рот, чтоб возразить, но почему-то не стал.       – Вы выглядите слишком добрым для врача. И слишком человечным для человека.       – А вы похожи на прорицательницу, но никак не на больную.       – Многие не согласились бы с вами. И сказали бы, что я похожа на сумасшедшую. Обычно люди считают это болезнью.       – Не я, — Асаги нахмурился, вспомнил медицинскую карту госпожи Саито. Ему не нужно было снимков МРТ, чтобы поставить диагноз, а её внешний вид и запах сказали куда больше, чем томография.       – Я вижу многое, и половина того, что я вижу, не существует, — сказала она с очаровательной улыбкой, будто речь шла о прекрасной погоде. — Например, рядом с вами на скамейке и под скамейкой сидит целое семейство чёрных кроликов, кто-то помельче, кто-то покрупнее, а один совсем жирненький, раскормленный. Но судя по вашему поведению, я понимаю, что их не существует. Или не существует вас, Асаги-сан. Честно, я не удивлюсь, если вы — иллюзия, очередной обман восприятия. Такой же обман, как моё осознание тела — пока я не могу контролировать только ноги, но, думаю, это коснётся всех конечностей.       – Расстройство проприоцепции, — грустно вздохнул он. — Думаю, у вас опухоль, Дина. Инсульта у вас не было, травм тоже. Это с двадцати трёх лет началось?       – Где-то так. Уже почти пять лет «Страны чудес», и я всё ещё жива, — кивнула она очень жизнерадостно. — Я не сдаюсь. Мне кажется, пока я не видела эту штуку, я существую, а она — не совсем. Так что на МРТ не пойду, не уговаривайте. Да вы и не будете уговаривать. Вы — не врач и не учёный, зачем я вам?       Асаги был потрясён. Перед ним был обыкновенный человек, он не чувствовал в ней ни изменённых генов Пробуждённого, ни вампирских способностей. И эта смуглая синеглазая девушка, которую все вокруг считали безумной, смотрела ему прямо в душу, видела гораздо больше того, что способны увидеть люди. Солнечный день, накопившаяся тяжёлая усталость и одиночество вдруг прорвались словами:       – Я — вампир, — честно сказал он и виновато улыбнулся. — Простите, я кое-кого искал, когда звонил вашим родителям. Извините за ложь.       – Утечка, — широко распахнула глаза Дина, и у Асаги сердце занялось. Но не от страшного слова, не от страха подвести своих. А от её восхищённого лазурного взгляда под чёрными ресницами. — Вы один из тех, кто сбежал тогда из Исследовательского Центра? Я читала, столько читала о вас. Мама говорит, что это выдумка политиков, папа — что городская страшилка. Но я всегда верила. Расскажите, пожалуйста.       На его напряжённое молчание Дина ответила смехом:       — Обещаю молчать. Но если вы мне не доверяете, то будьте спокойны. Мне всё равно никто не поверит, я разговариваю с призраками. И, думаю, довольно скоро умру. Может, даже года не протяну. От смерти не спрячешься.       – Доверяю, — тихо сказал он. — И умрёте вы не в этом году.       – А когда? — спросила она совершенно серьёзным голосом, и протянула руку, чтобы погладить несуществующего кролика, якобы сидевшего на коленях Асаги. Он поймал её ладонь, не позволив уйти в иную реальность, удержал на краю. И больше не отпускал.       Конечно, он не рассказал Дине в тот день о том, что за считанные секунды в прогретом, пахнущем цветами воздухе он увидел, что им отпущено всего три с половиной года. И то, что свадьба у них будет маленькая и уютная, в здешней церкви. И как будет плакать её приёмная мама, когда Дина скажет ей, что она поедет жить к мужу. И то, что его будущая маленькая, худенькая жена однажды встанет на ноги, будет ходить сама, описывая этот процесс как постоянное контролируемое падение.       Им не будет суждено разделить радость обладания общим дитя, к этому их виды просто не приспособлены, не друг с другом. Впрочем, Дина будет этому рада, отрицая даже гипотетическую возможность появления ребёнка — из страха, что её болезнь передастся и ему. Принимать вампиризм как способ исцеления она тоже откажется. Почему, объяснит не ему, а Первому, к которому они по истечении положенного ей срока съездят в гости. Асаги не захочет, но Дина будет упрямо упрашивать и убеждать, что ей ничего не грозит. Первый её не убьёт, это особенная ситуация.       – Я мог бы обратить тебя своей кровью в качестве исключения, раз ты не хочешь брать её у Асаги. Ради Носа. Но ты против. Зачем ты мучаешь себя и его, женщина? — спросит Арю Дину за роскошным ужином в своём замке. Он посмотрит на неё через бокал на просвет с живым любопытством, и Дина храбро скажет, поднимая свой фужер навстречу:       – Не хочу стать другой. Я слишком люблю мужа. И саму свою любовь к мужу. Она естественная и простая. Единственное настоящее, что у меня есть. А если я изменю себя, пусть даже вылечив опухоль, то изменится и моё настоящее. Быть человеком не так уж плохо, Арю-сан. Столько чувств…       Асаги будет ужасно смущён во время этого разговора. Слишком интимно и чересчур больно. И так много синего в одном, пусть и огромном зале.       – Так бы её и съел, — кокетливо признается Первый в финале.       И Дина поймёт, что в этом случае это комплимент, самый неповторимый и редкий, как бриллиант чистой воды. Ведь не съел же.       Конечно, Асаги не рассказал Дине будущего в день их знакомства. Он хотел, чтоб они прошли его вместе. Через счастье и слёзы. Через боль эпилептических припадков и постепенного затухания сознания любимой. К тому же он понимал, что видения не всегда сбываются точно. Есть много шансов изменить, сдвинуть, исправить что-то. Так случилось и с ними. Три с половиной года почему-то превратились в четыре. После визита к Арю Дина прожила ещё шесть месяцев, и ушла не в Рождество, как видел Асаги, а летом — во время цветения гортензий. Он как раз успел достроить для неё ультрамариновую оранжерею.