Купол

      Глыба безвременья, персональный гроб. Не хрусталь — полная пыли коробка. Шаг за порог, и там — его одиночество. Приговор отнюдь не этого дня, он такой с детства. Исключительность, которая окружает, душит. Держит за горло прозрачными пальцами и обвиняет. Ты, Уке Ютака, не такой, как все. Ты не такой, как мы. Привести в исполнение. Маленькая дымчатая смерть в игре теней, подступающая истерика. Отрезанное от действительности пространство, остановившиеся часы. Всё, конец.       Едва за ним захлопываются створки сдвоенных дверей, едва он успевает обвести взглядом не вдохновляющую пустоту своей темницы, его пробивает озноб. То ли так выходит сгустившийся внутри стресс, то ли здесь, в самом деле, гораздо прохладнее, сейчас ему не разобрать, да и не хочется. Микроскопические миражные кристаллы льда рождаются и умирают на коже.       Пленённый, униженный, он неспешными шагами рисует прямоугольник от угла к углу, вдоль голых стен без окон. Собственно, кроме них и устланного деревянными досками пола здесь ничего и нет. Ах, ну ещё крыша, куда без неё? И пыльная старая лампочка на потолке, покачивающаяся на проводе. Такая закопчённая. Она вообще работает? Выглядит так, что проверять желания нет. Лампочка, потолок, крыша. Мысли абсурдно возвращаются в их коттедж, где прямо сейчас зияет нехилая такая дыра, созданная руками его друзей. Выходит, что ради него. Какая досадная глупость. Всё происходящее — глупость, родившаяся из одного простого факта его существования.       Почему-то теперь кажется, что всё случившееся имеет место быть не только из-за Сакурая, не только из-за их родства, и даже не из-за Хайда… Хотя, конечно, каждый из них внёс свою крупицу — и не одну крупицу — в общую неприязнь к Уке. Однако есть что-то ещё, пока сокрытое для него, но явно известное остальным. Как минимум Хидето и другим жителям чистокровного городишки. Это раздражает, это нервирует, и совершенно сбивает с толку. Ничего нового. Нагромождение нелепостей. Хватит. Не надо больше.       Ютака медленно стекает на пол, спиной к стене, и утомлённо прикрывает глаза. Одному Дьяволу известно, сколько ему здесь торчать. Его парящее свинцовым шаром сознание бьётся в виски по очереди: бам слева — только не делайте глупостей, дураки; бам справа — только посмей не приехать сегодня. Да, он думает о нём. Пожалуй, даже больше, чем о друзьях, которые те ещё мастера начудить, особенно если начинают играть в героев. Но геройства Уке ждёт с другой стороны. Это стыдно — самую малость. И странно — уже больше. Только обманывать себя нет смысла: он мечтает, чтобы эту дверь открыл некто конкретный, чтобы он забрал Ютаку отсюда, с этого жёсткого прохладного пола, который совсем не прогревается под ним. Забрал — и как можно скорее.       Час, два, три. Как будто и не сменяют друг друга здесь — в паршивом амбаре. Или в заколдованном чертоге? Мысли кружатся, петляют. Зато снаружи время течёт как обычно. Узкие щели амбарных стен сначала вспыхивают оранжевым, а после медленно тускнеют, извещая о приближении сумерек. Вовне совсем безмолвно, будто он, загнанный в коробку, остался один во всём городе. Истощенный спутавшимися думами, в конечном счёте он утомляется до той степени, что уже всё равно, как и где: так и укладывается на деревянный настил, наверняка пачкая пылью белоснежную рубашку. Но ему плевать — и это очень показательно.       Уке чувствует ни с чем не сравнимое убаюканное состояние, граничащее с необъяснимой в его ситуации негой. Пол всё ещё жёсткий, холодный, лежать неудобно — ну как тут уснуть? Однако он справляется с этой задачей без усилий, растворяясь в чернильной тьме за смеженными веками. Лишь одна повторяющаяся мысль — последняя осмысленная — успевает проскочить в сознании: «Только попробуй вернуться не сегодня». ***       Возвращения всегда были его нелюбимой частью поездок. Добровольно сажать себя обратно в клетку — вот как он их воспринимал. В этот раз всё было иначе. Теперь он был не просто должен, но и хотел это сделать — вернуться. Уке Ютака тянул его назад магнитом, и он повиновался этой силе — выжимал педаль газа, лишь бы успеть до наступления вторника. Глупо и наивно, по большому счёту это даже обещанием не было, но Хидето безотчётно хотелось подтвердить свои слова и приехать домой в понедельник. Оставалось меньше десяти минут. Дышащий мощью иллюзорный купол стремительно приближался.       – Прости, — тихо бросил Хайд мальчику, доверчиво дремавшему в соседнем кресле, пока он продолжал сосредоточенно смотреть вперёд и с остервенением сжимать руль.       Извинение опередило свою причину на несколько секунд: уже через пару мгновений Хидето резко выкрутил вправо, спровоцировав занос тачки, из-за которого сонный Манабу с силой впечатался в дверь, тут же окончательно проснувшись. С заднего сидения послышалось тихое ругательство. Чистокровный не обратил на это никакого внимания, ловко выравнивая автомобиль и буквально тараня границу иллюзии на высокой скорости. Уже в её пределах он резко ударил по тормозам. Тут Манабу успел выставить вперёд руку и удержаться относительно на месте, а не вылететь через лобовое, что было вполне реально с манёврами этого чокнутого. Идея отстегнуть ремень безопасности на середине пути уже не казалась такой удачной, хотя в тот момент он решил, что учитель достаточно стабилен. Пошёл на поводу мимолётного желания устроиться поудобнее — и вот…       – Тадайма, — кисло выдал мышонок, скосившись в сторону самодовольного Хайда. Тот смотрел в смартфон, на свою маленькую победу — электронный циферблат, показывающий, что до полуночи ещё три минуты: «Успел!»       И тут же глупое мелочное ликование сменилось тревожной волной. Хидето поднял глаза и сквозь стекло увидел Асаги, стоявшего чуть поодаль, ждавшего их практически у самого въезда. Клубок разномастных эмоций закручивался внутри, пока он, легко допущенный в чужие мысли, считывал последние новости. Морщинка меж бровей, крепко сжатые зубы и кулаки — Манабу физически ощутил волну густого гнева, исходившую от наставника. Полыхнуло так сокрушительно, что мальчишке тут же захотелось покинуть тачку. Но ему не пришлось это делать — чистокровный вышел первым, не забыв прихватить стоявшие между передними креслами кейс с Глоками и подарочный пакет с сувениром для Асаги. И только Манабу хотел двинуться следом, как был огрет командным: «Отгони машину домой. Не высовывайся, ложись спать».       – Я ошибся, — на ходу выпалил Хайд, размашистым шагом проносясь мимо Асаги, вынужденного заторопиться следом.       – Хидето, умоляю, только без глупостей. Почти всё уже улажено, — говорил оракул максимально успокаивающим тоном, едва успевая за другом.       – Улажено?! — практически выкрикнул Хайд, разрушая уютную ночную тишину, резко затормозил и развернулся к Асаги, продолжил гораздо тише, ядовитым злобным шёпотом: — Он превзошёл себя, Асаги, а я ошибся. И не знаю, что в данном случае хуже. С Ютакой и так было всё понятно, но из-за своего мерзотного чистоплюйства он поставил под угрозу всех, это место, каждого живущего здесь. Назло мне! И из-за безосновательной неприязни к нему. А я взял и просрал это, веря в, блять, лучшее.       – Не драматизируй, Хидето. Пожалуйста, скажи, что не убьёшь его? — взмолился Асаги, трогательно складывая ладони вместе, что заставило Хайда слабо улыбнуться.       Они возобновили движение. Длинный узкий пакет с диковатым напитком внутри перекочевал в руки оракула, заслужив едва слышимое «О, благодарю».       – Соблазн велик.       – Хидето…       – Дай остыть. Решу с рассветом, — нарочно пафосно заверил он, чуть поворачивая голову в сторону Асаги и забавно расширяя глаза в притворном желании навести ужас на собеседника.       – В тебе сейчас такая буря страстей, что я даже нитей утра не могу уловить. Слишком много вариантов.       – Ищи да обрящешь. А сейчас отвали.       Хайд продолжил стремительно двигаться в сторону своей цели. Пленённой и оболганной. Стучавшее где-то в глотке сердце задавало ритм шагам. Ящик с подарком бережно прижимался к боку. Он не успел отойти от Асаги достаточно далеко, чтобы не суметь передать без слов небольшую просьбу. Оракул её поймал, тут же побледнел и нахмурился, но всё же коротко кивнул уже в спину удаляющегося друга.       Непредсказуемость Хидето этой ночью его слегка смущала. Но лишь слегка. Он знал, что тот сможет принять правильное решение. Нет, конечно, не знал — надеялся. Загадочная безлунная тёмная ночь ослепляла его дар.       День был чумной. Асаги пришлось совершать слишком много нетипичных для него действий, даже энергия четвёртой отрицательной была уже на исходе. Как же он мечтал оказаться дома в своем комфортабельном, сделанном на заказ гробу, а не здесь — на дороге возле тачки Хайда, в который раз решая чужие проблемы. Друг легкомысленно скинул их на Асаги: о Хазуки, за которым они, собственно, и ездили, чистокровный успел напрочь забыть. Как, впрочем, и о том, как он ввёз чужака под купол. В этом оракул убедился, заглянув в мысли взбешённого Хайда. И ещё раз: когда развернул дежурного, направлявшегося к замершему у главного въезда автомобилю. Целью встревоженного охранника было подтвердить, что всё в норме и несанкционированного проникновения на их территорию не случилось. Конечно, зачем было об этом думать непосредственно Хидето? Ну валяется что-то там на заднем сидении, фигня какая. Ну поставлю на уши Пробуждённых и охрану — плевать.       «А как же, в конце концов, банально поприветствовать, поселить, поговорить?» — удручённо размышлял Асаги, разглядывая вылезшего из авто тощего субъекта. Оборотень пыхтел, ворчал, растирал лоб, на котором всей красой хайдовского пофигизма к не входящим в круг его доверия личностям наливалась здоровенная шишка.       – Он у вас что, с припиздью? — возмутился Хазуки, обращаясь к Асаги.       – Эй, не болтай о том, чего не знаешь, — подал голос унылый мышонок, прислонившийся задницей к капоту. Тоже, видимо, в ожидании «старшего по званию». Это заставило чистокровного тяжело выдохнуть — все почему-то априори переносили на него обязательства градоначальника, коим он вообще-то не только не являлся, но и не желал даже претендовать. Напрягало до чёртиков.       – Здравствуй, Хазуки. Я — Асаги. Рад приветствовать тебя в нашем городе, — жалко начал прорицатель. — Не суди его строго. Хайд… Он хороший и обычно вменяемый. Просто обстоятельства сложились неудачно.       – Ах, даже вменяемый? Что-то не верится, — глухо протянул Хазуки, заглядывая в салон. Через миг он добавил, ощупав сумку и просветлев: — Ладно, прощаю вашего «вменяемого». Спиннинги целы — и на том спасибо.       Минутная заминка давала время на принятие решения. Асаги не мог поселить Хазуки в один из коттеджей для гостей: он банально не знал, куда. Везти в свой милый замок чужого мужика в татухах он тоже не имел ни малейшего желания. Окончательно совесть перестала его мучить, когда он отмотал воспоминания в голове мышонка до нуднейшей лекции о рыбалке и торопливо выскользнул из чужого сонного сознания.       – В общем, рад тебя здесь видеть, — поспешно оттарабанил оракул. — Удачно устроиться! Бывайте!       И зачастил пешком к жилым кварталам.       – А? Бывайте? Какой «бывайте»?! Асаги-сан! — одурело заорал ему вслед Манабу, но чистокровный удостоил его лишь прощальным взмахом руки, даже не оборачиваясь. Высокая фигура в чёрном бархатном сюртуке покинула поле действий, энергично, без надежды на «передумать» и чуть ли не пританцовывая.       – Не, ну они совсем очумели оба, — дико тараща глаза, заключил мышонок.       – Ну чё, малышка, к тебе? — Хазуки широко зевнул, с почти осязаемым хрустом разевая челюсти.       И тут возмущённого Манабу осенило. На мышиной мордашке проступило мерзопакостное выраженьице, которое бывает у героев мультфильмов перед тем, как они сделают кому-то гадость исподтишка: наковальню там на башку сбросят или что-то вроде. Он чуть ли руки не потирал от самодовольства, когда произнёс:       – Нет, не ко мне. Садись обратно в тачку, Хазуки. Я тебя подвезу. На ночлег, да. ***       Хайд не знал, как добрался до этого дурацкого амбара, долетел, не обращая внимания на мир вокруг, так быстро, что и опомниться не успел. Всю дорогу сердце стучалось о грудную клетку обезумевшей чёрной птицей, которой не полагалось быть в заточении, ей нужно было на волю. А Хидето нужно было к Ютаке.       Ветхая постройка из досок задумывалась как временная, в период начала обустройства на этом месте в неё сбрасывали строительные инструменты, какие-то канистры, коробки. Конечно, никаких преступников там до этого не держали. Да и Ютака преступником не был. Хайд думал о том, как там грязно и тесно, и от этих мыслей ему хотелось лишь одного — казнить нахер всех причастных к этой затее.       Пара охранников курила у входа. Увидев его, они почтительно вытянулись и сплюнули сигареты. От их прямого начальника веяло такой яростью, что служаки на посту растерялись.       – Ключи, — почему-то шёпотом бросил он. — И можете быть свободны.       Возражать ему никто не смел. И в обычном-то состоянии он мог быть жёстким, а сейчас оборотням было страшно сделать лишнее движение.       Замок чистокровный тоже открыл так тихо, как только было возможно, безотчётно стараясь не шуметь. Он не знал, что конкретно увидит в тёмном помещении, не догадывался, чем занимался сейчас Уке, просто сам весь внутренне сжался и затих, как перед прыжком в воду с высоченной скалы. Он услышал мирное сердцебиение Ютаки, дробящее ночь на ровные такты, будто дорогие антикварные часы, у которых неумолимо заканчивался завод. Каждый удар отдавался в его теле болью и радостью — чёрная птица присмирела, вслушиваясь, глотая этот ритм точно корм — долгожданные зёрна для его голода.       Хайд осторожно закрыл за собой дверь, еле-еле улыбаясь в темноте. Где-то тут был старый выключатель для одиноко висевшей на шнуре под потолком лампочки. Но он не стал включать свет. Пока не стал. Поставил у двери кейс с Глоками, с жадностью глотнул воздух. У него было зрение кошки и движения кошки, когда он подкрался к спящему на голых досках мальчику. Присел на колени рядом, нежно провёл ладонью над головой Ютаки по контуру его разметавшихся волос, не касаясь их, воображая себе, какие они на ощупь. Хайд улыбнулся шире, совсем счастливо, наслаждаясь своей внезапной детской задумкой.       Уке спал так крепко, так завораживающе красиво. Чистокровный склонился к его лицу. Сначала хватанул ртом чужое дыхание — украл. Было сладко до головокружения. И ниже — прижался губами к мягким и покорным губам спящего, зажмуриваясь от удовольствия. Тёплое, почти невесомое касание, без языка. Чуть потёрся вправо и влево гладкостью о гладкость, не вытерпел — аккуратно лизнул вдоль по нижней и снова прильнул теснее. Не забираясь в рот, который вдруг приоткрылся навстречу, обдавая горячей волной выдоха.       Ресницы пробуждённого, но не до конца проснувшегося дрогнули. Слегка приоткрытые глаза всё ещё оставались на стороне тьмы. Он не успевал фиксировать посыпавшиеся на сонное сознание ощущения. Неудобства собственного тела, потустороннюю прохладу этого места и — главное — чужой жар, накрывший его словно пуховым одеялом. Так страшно было узнать его сразу. Хидето был по-живому тёплым, как обычный человек, хотя сейчас он казался и вовсе температурящим. Опаляющие губы, как источник инфекции, заражали клетку за клеткой сверху вниз, от рта и дальше, глубже. Стало так восхитительно… Пугающе восхитительно. Ютака коснулся кончиком языка чужого, лизнул будто бы приветственно, и мягко оттолкнул.       – Который час? — спросил он сипло, пока даже не думая начинать двигаться. Так и лежал перед коленопреклоненным Хайдом, словившим его в ловушку: ладони в пол по обе стороны от головы Уке, лицо напротив лица — близко.       Его неожиданная отзывчивость ударила в голову Хидето крепким алкоголем. Тот и не предполагал, что ему ответят так быстро. Реальность замедленно плыла по часовой, закрытые глаза лишь усиливали эффект пьяных «вертолётов», поэтому он раскрыл веки, рассматривая Ютаку, лежащего в его власти, безумно доступного и спокойного. Взгляд всё время пытался соскользнуть к губам, но он старался не предавать потемневшие в сумраке нефритовые глаза. Заговорил чуть дрогнувшим на начале фразы голосом:       – Где-то около половины первого, наверное. Я шёл довольно быстро, да и до этого гнал, как только мог, — тут ребяческая гордость взяла верх над смятением, и Хайд просиял: — Но приехал за три минуты до полуночи.       – Что, и даже свидетели этого рекорда имеются? — предельно тихо для себя рассмеялся Уке.       – Это от меня не зависело. Всё, что зависело, я сделал. Хотел быстрее…       «…к тебе» — но вслух он этого не сказал.       – Что ж, поверю на слово. Тогда другой вопрос: что это только что было? Тебя так впечатлило моё дурацкое детское прозвище?       – Вообще-то да, — теперь уже рассмеялся Хайд, тоже по какой-то причине приглушая звук, словно они прятались от кого-то. Это ужасно будоражило нервы.       – Так, погоди минутку, я сейчас. Нам нужен свет, — добавил он, с сожалением отрываясь от созерцания.       Хайду хотелось, чтобы они во всём были наравне. Лишь поэтому он сделал видимое усилие, чтобы отлипнуть от такого вкусного неприлично расслабленного Уке. Встал и отошёл к двери, нашёл затёртую кнопку и включил свет. Закопчённая лампочка тускло вспыхнула под потолком, уравнивая возможности зрения обоих. Чистокровный вернулся к нему с кейсом, необъяснимо-сладостно отмечая про себя то, что Ютака в это время не сдвинулся с места.       Зелёные звёзды, пойманные врасплох, смущённо перебежали к лицу обернувшегося Хидето. Стало ясно: секунду затишья Уке использовал с эстетической пользой, изучая тонкую фигуру в чёрном. «Пресловутые рукава-фонарики пригодились», — довольно отметил про себя Хайд.       Вставать Ютака и не думал, всё так же смирно лежал на спине и ждал его возвращения. Чистокровный с удовольствием это исполнил. Сел по-турецки совсем близко, отставив ящик с подарком за спину, положил руки себе на колени и мягко продолжил развивать начатую тему:       – Тебе очень идёт быть «Снежкой», ты и сам это знаешь, прозвище отличное. Так что прости, не удержался. Мне, как я понимаю, не светит дозволение так тебя называть. Это только для твоей троицы из детства, да?       – Правильно понимаешь, — серьёзно ответил Ютака, тут же почувствовав себя неловко. Прозвучало, пожалуй, грубовато. Зато честно. — Это не жадность, просто…       – Я понимаю, Ютака. Не стоит объяснять, — начал Хайд как-то строго, а завершил с лукавой усмешкой: — Но не играть в принца не обещаю. Соблазнительно.       «Принцессу» с разбросанными после сна чёрными волосами, с лёгким румянцем на бледных щеках можно было охарактеризовать только этим словом. Соблазнительно. Сонный, пока ещё относительно блаженный Ютака слабо вздохнул, и не представляя, как завлекающе-порочно его суровость выглядит со стороны.       – Что именно ты понимаешь? Что я сейчас вру и это на самом деле банальная жадность? Любопытно, — прищурившись, съязвил Уке, прикусывая нижнюю губу с одной стороны клыком.       Он намеренно проигнорировал чужой финт про «соблазнительность» и, как ему казалось, произвёл манящую манипуляцию с прикусыванием совсем без задней мысли, просто выразив таким образом свой интерес к тому, что Хайд покушается на его кличку. Это не было провокацией… Однако на Хайда движение произвело странный эффект: сидевший до того спокойно, чуть ссутулившись, он вдруг весь напрягся и часто заморгал. А тут ещё этот уютный, чуть ли не позёвывающий мальчишка невинно выдал нечто совсем чумовое. Хотя так ли невинно он это говорил?       – Слабо верится, но я, кажется, в самом деле рад тебя видеть. В смысле, сейчас, — ляпнул Ютака первый пришедший в голову бред, чтобы не затягивать странную созерцательную паузу.       Хайд немного нахмурился. Наивные попытки Ютаки лицемерить в отношении чувств возбуждали его с самого начала. Хотелось настойчиво и нежно пробиться сквозь это глупое и совсем не холодное сопротивление, заставить его признать вслух то, что сейчас говорили глаза, изменившие оттенок в тёплую сторону спектра. «Рад, ещё как рад. Так же, как я».       – Слабо верится ему. Опять врушка включилась? Отрицание… Вечная тема. Отрицание — твой лучший друг, Ютака. Как ты его любишь. Зачем? Так легче? Быть нечестным? Я помогу тебе. Опять. Ха… — под конец совсем уж непонятно и бессмысленно чистокровный выдавил из себя болезненное звукоподражание смеху.       Но он не смеялся. Он выглядел заворожённым. И при том опасным. Жгучий взгляд в расфокусе, с какой-то бешеной, пришедшей из ниоткуда энергетикой. Под таким не шелохнёшься даже если захочешь. Ютака и не хотел, он не двигался — он ждал. Не знал, чего именно, но ждал.       Хайд тихо поднёс кисть правой руки к лицу Уке, провёл большим пальцем по нижней губе. Исследовал, ощупывал подушечкой, чувственно проводя по ней с пыточной медлительностью. Горячая кожа, лёгкий нажим, после первых ласковых пассов прикосновение стало грубее. Ютаке невольно захотелось облизать, увлажнить и чужой палец, и собственные губы, но ему не дали.       Спусковой крючок слов и мимики Снежки сработал на Хидето плавно и при этом безошибочно. Внезапно резко, с давлением, он толкнул указательный палец в рот Уке, мазнул по языку вскользь. Но цель была иной, даже более хищной. Хайд нажал пальцем на тот самый кокетливый спровоцировавший его клык, раздирая себе кожу об остроту зуба. Его кровь мелкими горячими бусинами потекла Ютаке по языку в горло.       Тончайшая грань-вуаль между протестом и жаждой стёрлась с первой каплей, впитанной и опознанной рецепторами. Глотнув, он шагнул от одного к другому размашисто, моментально забыв, что сопротивляться хотя бы для приличия — в духе Уке Ютаки, в его духе. Какой же это был абсурд — зачем? Какой смысл отказываться от идеального, так сладострастно дарованного ему? Ютака перехватил запястье Хайда, с силой сжав и потянув вверх, выпуская изо рта кровоточащий палец, чтобы в следующую секунду захватить и поглотить сразу два, без стеснения снова раня мужчину. Увеличившийся объём позволял правдоподобнее вообразить, что отсасывает он нечто другое, в чём-то более желанное, и в то же время — нет. Здесь и сейчас у мокрого, горячего, вошедшего в него, истекающего пряной краснотой, скользящего по языку вглубь и обратно, главной приправой была иная жидкость. Кровь — лучшая на планете Земля. «Или во всей галактике. Вкусно», — пьяно думал Уке, из-под приоткрытых век наблюдая за реакцией Хидето.       Тот весь подался вперёд, хватая воздух ртом. Поначалу окаменел взятым на мушку прекрасным зверем. Он ещё не верил. Не мог поверить, что это происходит на самом деле. Только в первые секунды бездействовал, будто добыча, которая не пытается бежать или бороться, очарованная страхом и силой, готовая отдать себя стрелку. Но после нескольких глотков Ютаки, Хайд подхватил ритм и стал легко проталкивать пальцы, охотно подчиняясь власти неожиданно хищного соблазнителя. Резать себя об Уке, входить в Уке вот так — развратно, двусмысленно, было пленительно, и всё внутри кричало и плавилось от восхищения.       Вероятно, кровавого дурмана, сочившегося Уке в глотку, было недостаточно для отключения сознания, как случилось в первый раз. Ютаке нравилось обладать контролем над своими действиями. Это не было похоже на случившееся в клубе, он осознавал всё: и собственное однозначно реагирующее тело, наливающуюся тяжесть в паху, и совершенно неадекватное лицо чистокровного, тяжело дышащего, с чуть приоткрытым ртом и окончательно почерневшими глазами наблюдающего за тем, как Ютака имеет собственный рот его рукой. Хайд подчинялся, позволяя себе лишь несильную дрожь пальцев, слабые движения по воле сорвавшегося с цепи вампира. Растворившись в ощущениях, он был готов продолжать так всю ночь, однако это было невозможно.       Последнее погружение внутрь — и Ютака вытянул пальцы Хидето с пошлым влажным звуком, недовольно простонав от удручающей необходимости расстаться со жгучим напитком. Грубо оттолкнул руку Хайда, ударив его по запястью, резко сел, тут же перекатываясь на колени, и неаккуратно впился в его губы, едва не опрокидывая мужчину неожиданным манёвром. Чистокровный успел опереться на одну ладонь, второй же крепко перехватил Ютаку за шею сзади, под волосами, в точности повторяя движение Уке.       Грязный, пренебрежительный, какой-то животный поцелуй продлился досадно недолго. Всё в точности по плану Ютаки: напал — нырнул в другого, жадно вылизал его изнутри — язык, зубы, губы, великодушно даря ему смешение их вкусов — остаточного чистокровного и проступающего свежего — второго. Прежде Уке никогда не приходила в голову идея травмировать самого себя клыком, но эта боль окупилась сполна одной лишь мыслью, что Хайд, возможно, мог ощущать их симбиоз полным, срощенным. Сам обращённый чувствовал лишь чужое.       А чистокровный, и правда, обладал способностью воспринимать свой вкус. Раньше он не придавал этому значения, просто не замечал, как нечто несущественное. К тому же себя-то Хайд знал, эта информация никогда не казалась особенно ценной. Но не теперь. Извращённое наслаждение на доселе неведомом уровне — слияние крови в одну совершенную мелодию. Вкусовой шок оказался таким мощным, что был похож на световую бомбу, на столкновение двух небесных тел, которые дробили друг друга, сминали, смешивались, чтобы в итоге сойтись в экстазе. Он раскрыл глаза и ошалело хлопал ресницами, глядя на Уке. Сидел и облизывался, напрочь ослеплённый счастьем и возбуждением.       – Беги, — шепнул Ютака неприлично низким голосом, почти не отрываясь, губы в губы, скользя по смазанной их общей слюной мягкости. — Или нажим ещё недостаточно силён, чтобы ты сорвался и унёсся подальше от меня, Хи-де-то?       Хайд вздрогнул всем телом и ни с того ни с сего сделал абсолютно детский жест, которого нельзя было ждать от такого искушённого и опытного мужчины. Он чуть отклонился назад, чтоб увеличить дистанцию между ними с минимальной до такой, чтоб они не сталкивались губами и носами. А затем трогательно спрятал пылающее лицо в ладонях. Минуты хватило, чтоб собрать волю в кулак и вернуть себе дар речи. Хидето раздвинул пальцы левой руки и весело подглядел из своего укрытия на Ютаку.       – Жестокий, злопамятный мальчишка! Мстишь мне, да? — полушутя-полустрадальчески упрекнул он. — Я не мог не уйти из клуба тогда. Я не смогу уйти сейчас. Но…       – «Но», — вздёрнув брови, бестактно перебил его Уке, тем самым поставив точку в начавшийся реплике Хайда.       Демонстративно, не теряя визуальный контакт, утёрся тыльной стороной ладони, опустился с колен на задницу и отодвинулся от чистокровного к ближайшей стене, облокотился на неё, широко расставляя полусогнутые ноги. Это «но» было яснее любых других слов. Он совсем не удивился и, что было куда интереснее, даже не разозлился. Скорее всего, причиной тому стало не смирение само по себе, а реакция Хидето на его маленькую штурмовую операцию. Она была… зубодробительно милой. Она отбила атаку так легко. Ютаке слабо верилось, что Хайд выдал её искреннее, а не по скоростному, миллиметрово выверенному просчёту.       – Неплохо, — прокомментировал он вслух свои выводы, чем заставил Хидето опустить ладони вниз, снова на колени, и чуть склонить голову набок. Тот явно не понимал, что именно «неплохо». Игнорируя этот факт, Уке вдруг снова заговорил — дружелюбно, через смешки, но в то же время с лёгким налётом обиды:        – Между прочим, если ты вдруг не в курсе, между нами совсем незначительная разница в возрасте, мы почти ровесники. Пара лет форы не даёт тебе высокомерного права называть меня мальчишкой, как думаешь?       Брови чистокровного характерно изогнулись, взлетая вверх от откровенного удивления.       – С чего ты решил, что это высокомерие? Возраст не даёт никаких привилегий. Для чистокровных это вообще условность. Ты же должен знать наверняка, у тебя на глазах Такашима за короткий срок скакнул из младенца в мужчину. Вредным и бунтующим мальчишкой ты был бы для меня даже если бы появился на свет на десятилетия раньше. Дело не в датах, и не в том, что ты выглядишь моложе меня. Поступки, Ютака. То, что ты есть.       Каждое слово было пропитано такой теплотой, что, слетая с губ Хидето, они почти осязаемо ударялись в грудь комками солнца. Ни высокомерия, ни надменности в них не было ни на грош. Ну как было объяснить этому не верящему упрямцу, что его ласковое «мальчишка» выражает совсем иное отношение? Нежность. Хайда разрывало от нежности, и он ничего не мог с этим поделать, был не способен что-либо контролировать и просчитывать. Уке слушал внимательно, но явно всё ещё не понимал — коротко кивал на увещевания чистокровного, красноречиво обхватив себя рукой поперёк живота, а на лице так и читалось: «Бла, бла, бла». Хайд попытался расшифровать:       – Хорошо, давай приведу другой пример. Широяма старше меня в человеческом восприятии. Но разве он не пацан пацаном? Конечно, совсем не такой, как ты, но ребёнок же. С этим ты не можешь не согласиться. И тут нет ни грамма высокомерия. Обычная констатация факта.       – Погоди, я всё это слышу от человека, который только что в ладошки прятался после того, как его чуть не поимели? — звучно рассмеялся Ютака.       – Человека? — с шуточной грозностью переспросил Хидето, не акцентируя внимания на остальной части фразы. Как Уке прицепился к «мальчишке», так он, отзеркалив, с готовностью съехидничал про «человека».       – О, приношу свои глубочайшие извинения, Хайд-сан. Или Хайд-сама? Я немного запутался в вашей иерархии. Сегодня, то есть уже вчера, местные довольно жарко поддерживали идею других претендентов на власть по распятию меня, ужасного не только по рождению, но и компрометирующего тебя. Ты ведь уехал, прекрасно зная о бунте на корабле? Не боишься перестать «быть здесь главным», якшаясь со мной? — и глаза сощурил хитро-хитро, откинувшись затылком к стене, всем своим видом показывая пренебрежение к возникшей проблеме. Искусственное, напускное, но — «спасительное враньё», привет. «Мне всё равно», — конечно, нет.       И, конечно, да — интуитивному всполоху заинтересованности от Хидето, который совсем недавно переполнился радугой до краёв, до того сияющего отупления, которое ему так в себе не нравилось. А вот взаимное щёлканье кнутами заводило, одновременно отрезвляя и будоража. Они могли часами так бегать по кругу в диалогах, покусывая друг друга в образном смысле.       Хайд обворожительно улыбнулся, повторяя за Ютакой: легко отклонился назад и сузил глаза до насмешливых щёлочек.       – Приношу свои глубочайшие извинения за то, что тебе пришлось надкусить это ядовитое яблоко. Не то чтобы я знал об этом «бунте» с абсолютной точностью. Не представлял, что из мелких пакостей вырастет такой снежный ком. Исправляю вот теперь, искупаю вину за то, что тебе пришлось пережить в заточении. Практически расплачиваюсь кровью, — тут он вдруг помрачнел, черты лица резко стали жёстче, взгляд холоднее, голос ниже: — На самом деле шутки шутками, а эта отвратная версия сказочки меня самого ужасно выбешивает. Дело не во власти, и не в иерархии. Тут скорее личная проблема главаря «добрых жителей с вилами». И от этого всё ещё гаже. Если бы Гакт боролся за идею… Но нет — всё произошло от мелочности, зависти. Ну и предрассудков. Честно? Я просил Асаги не вмешиваться в его козни. Думал, он наконец проявит себя и сотворит тебе какую-то небольшую пакость, ты с друзьями с этим легко справишься. Виновного накажем. И тема будет закрыта.       Признаваться в этом продуманном манипуляторстве было тошно, как бы он ни приправлял горечь откровения демонстративно игривыми сказочными метафорами. Он поставил Ютаку под удар, не рассчитав силы подлой атаки. Произнося это, Хайд не надеялся найти понимания и ожидал услышать заслуженные упрёки.       – Однако весело у вас здесь, — а услышал это.       Секундный ступор — и они синхронно расхохотались, стараясь не сводить глаз друг с друга, чтобы не пропустить момента, когда парный смех сойдёт на нет, оставляя после себя улики — улыбки. Чуть больше недели назад, на вечеринке в честь Манабу, Ютака не смог ответить на вопрос, что ему больше всего нравилось в Хидето. Теперь же это не стало бы для него проблемой.       Отдышавшись, Уке продолжил:       – По большому счёту мне плевать практически на всех живущих здесь. За некоторым исключением. Плевать так же, как им на меня. Главное — конечная цель у нас вроде бы одна. И только это по-настоящему важно. И не смотри так виновато, я поступил бы точно так же. Скинул бы тебя в яму со змеями, веря, что они не ядовитые, и посмотрел бы, что будет. Верёвочная лестница прилагалась бы. А потом, поняв, что хладнокровные всё же оказались не безобидными, я пришёл бы и напоил тебя противоядием, рот в рот — прямо как ты. И после, не удовлетворившись этим, отловил бы ту токсичную тварь, что посмела скалиться, засунул бы её в бутылку и залил чем покрепче. Прекрасная настойка вышла бы: не пить, так любоваться, — закончил он медоточивым полушёпотом, идеально дополнявшим вырисовывающуюся сюрреалистическую картинку, озорно подмигнул чистокровному, молчаливо и жадно слушавшему его версию сказки.       Этот вариант понравился Хайду куда больше, чем тот, что случился в реальности. Лучше бы так и было — он, умирающий от яда, в объятии вероломного спасителя. Воздушная абстракция, бездумно созданная Ютакой в их словесном пинг-понге, была пронзительной, как пошлая ласка на дистанции. «Мальчишка» нагло потрогал его этой фантазией-признанием, облизал, зажёг, а теперь наслаждался произведённым фурором. Хайд показал ему, насколько он доволен: демонстративно разомкнул губы и обнажил непроизвольно увеличивающиеся клыки. «Смотри, что ты наделал», — говорил весь его лихорадочный бесстыдный вид.       Он и так балансировал на грани, постоянно мысленно возвращаясь к прикосновениям, желая их снова и снова. Но как-то сдерживал себя. А после язвительного откровения от Ютаки сорвался. В один бросок — к нему. Преодолел небольшое расстояние прямо так, на коленях, глупо. Разве был какой-то смысл в том, чтобы сейчас думать о грации своих движений? Конечно, нет. Главное — вырвать свою награду. «Значит противоядие изо рта в рот?» — успел подумать Хидето и оказался между маняще разведённых ног Ютаки, чтобы мягко и настойчиво взять своё.       Третий раз за ночь был для него триумфальным — теперь уже Уке оторопело подставился под затяжную щемящую сладость, не сразу отвечая на требовательный поцелуй. Только задохнулся неистовым обожанием, которое перетекло в него вместе с толчками и всплесками мокрого языка, умело высекавшего из него пламя, вызывавшего томление на грани смерти. Обжигающие пальцы Хайда на плечах легко сдавили, дёргая на себя. Потом чистокровный, как лавой, потёк ладонями по телу — спина Уке, талия, бёдра. Притягивал к себе, настойчиво управляя ответным порывом.       Ютака просто не мог не отозваться — голодно и пугающе восторженно, языком в чужой рот, забывая обо всём. Единственной рукой на шею — и вниз, скользнул на лопатки, там и держал, согревая. Их тела общались честнее и проще, чем они сами. И намного теснее — огонь и тяжесть чужой эрекции ощущались более чем явственно. Уке, как тогда, в клубе, схватил Хайда в тиски сильных ног, на этот раз согнутых в коленях. В этот миг чистокровный и не думал вырываться, целовал и целовал, а Ютака — в ответ, похотливо сжимая его, отчего внутренняя сторона бёдер пылала. Да всё пылало.       Томительно долго с прицелом на бесконечность и очень по-хайдовски: в этот раз они не сжирали друг друга, а нежили и обволакивали. Губы горели, как от морозного ветра, дыхания почти не осталось, а пульс грешников сотрясал их тела неудержимо частыми спазмами.       На последней ступени перед окончательным падением чистокровный практически отшатнулся назад, с каким-то жалобным всхлипом-ругательством. Натолкнулся на стоявший позади кейс, обернулся, посмотрел на предмет, не узнавая, дурными больными глазами. Вернулся взглядом к причине своего помешательства. Ютака сидел зажмуренный и тоже потерянный, опустив лохматую голову, подрагивал, не отдавая отчёта в собственных действиях, царапал ногтями пол.       – Пощади… Ты хочешь меня убить, — сорванным, сиплым голосом выстонал Хайд. — Я уже думаю, не нужен ли мне кардиостимулятор.       – Подарю на Рождество, — полухрипом отозвался Ютака, с шикарной улыбкой поднимая затуманенный взор на Хидето. Замолчал, ощупывая взглядом, будто изумляясь тому, что видел.       Хайд, сидевший теперь как и он, с вульгарно расставленными ногами, но опираясь на отставленные назад руки, был почти в изнеможении. Чёрные завитки волос в чёлке и у лица взмокли, некоторые пошло прилипли ко лбу, влажные губы припухли, дыхание безбожно рвалось и давалось с тяжестью.       – Кстати, насчёт подарков, — Хайд ухватился за внезапную ассоциативную ниточку. Ящик за спиной всё же всплыл в сознании. Не глядя он вытолкнул его вперёд, взял за ручку и переместил ближе к Ютаке. Тот беззвучно рассмеялся, придвинул к себе.       – Что там внутри? — весело задал вопрос, уже догадываясь о том, что услышит в ответ.       – Пара Глоков 17. Я знаю, подделка тебе не понравилась, поэтому хотелось найти настоящие.       Было ужасно стыдно говорить об этом. Сейчас идея уже не казалась такой блестящей, скорее глупой и наивной. Хидето насупился, не зная, как объяснить свой презент: повода у него не было, к тому же, с его точки зрения, пистолеты не были совершенством. Но кого волновала его маленькая паническая атака? Пальцы улыбающегося Ютаки уже скользнули по чёрному пластику кофра, бережно и ласково, затем нажали клапан, и перед глазами предстало ожидаемое содержимое.       – Ты какой-то подарочный маньяк, — рассмеялся он. — Остановись уже. Весь бюджет города потратишь на сувениры.       – Этими можно из-под воды стрелять, — глухо, почти не различимо произнёс Хайд. Он, не отрываясь, следил за тем, как Уке обстоятельно разглядывает одну из подаренных «игрушек», берёт в ладонь, взвешивает со знанием дела.       – Дооснащённые? — не удержался от искреннего восхищения Ютака.       – Да, с возвратной пружиной заказал, — кивнул чистокровный, силясь не выдать своей радости от того, что подарок пришёлся по вкусу.       – Ты не считаешь, что всё время дарить мне парные пистолеты — это какое-то скрытое издевательство? — спросил без обиды, но с нескрываемым ехидством, поднимая руку и прицеливаясь чуть выше головы Хидето.       – Нет, — просто ответил тот, — не считаю. Одного пистолета мало.       – Ах да, я ведь инвалид, перезаряжать в бою не смогу. Надо было тогда десяток купить.       Хайд болезненно скривил губы:       – Почему ты так зациклен на этом? Нет, я понимаю, это горько… Но разве ты мог поступить иначе и не пожертвовать рукой ради защиты друзей?       Уке, всё ещё улыбаясь, опустил пистолет, бережно вернул его на место в ящик с гнёздами и отрицательно мотнул головой:       – Нет, не мог.       – Ну вот, о том и речь. Если хочешь знать моё мнение, то в свете произошедшего потеря руки не уродует тебя, а совсем наоборот. То, что ты сделал — красиво. И ты красив — как есть, Ютака, — Хайд проронил это едва слышно, отводя глаза в сторону.       «Я хочу, чтобы у меня было две руки», — вдруг с тоской и обидой подумал Ютака, вглядываясь в нахмуренного мужчину, сидящего напротив. Но причину этого желания было боязно обозначить даже для самого себя. Так что в попытке отгородиться от страшного и тёплого объяснения и от приятного комплимента он поступил немного по-широямовски, бросил:       – Извращенец ты, Хайд-сан, и представления о привлекательности у тебя странные. Но… Спасибо. И за подарок, и за то, что сказал.       – Есть ещё кобура, но она осталась в машине, — совсем приглушенно добавил Хидето сквозь улыбку — уже без клыков.       – А вот кобура попахивает фетишизмом, — прыснул Ютака, забавно морща нос. — Что ж, буду ждать на примерку позже.       – Тебе пойдёт, — тепло просиял чистокровный, уже глядя прямо в глаза Уке. — Очень пойдёт.       – Представил?       – А то… — вздохнул он и тяжело поднялся с пола, с обречённостью приговорённого к электрическому стулу сделал несколько шагов до соседней стены. — Представил и решил, что надо, пожалуй, притормозить. Иначе…       – Бежиш-ш-шь, — ядовито и издевательски прошипел Уке. — Всё-таки бежишь.       – Недалеко, — хмыкнул Хайд, находя опору в показавшихся прохладными досках. — Я вообще-то хотел поговорить. А такими темпами мы в диалогах далеко не продвинемся.       – Пожалуй, твои «добрые жители с вилами» были правы насчёт змея-искусителя. Что-то в этом есть, — с непонятным удовлетворением сделал вывод Ютака, хотя физически был совершенно не удовлетворён поступком Хидето, каждая клетка тела протестовала и по-блядски орала: «А ну вернись сюда! Немедленно!»       Ассоциативный ряд выстроился не сразу. Как бы Ютака ни демонизировал и ни преувеличивал его способности к просчётам, в данной ситуации Хайд отчаянно пасовал перед нахлынувшими эмоциями. Этот засранец отнюдь не фигурально, а самым натуральным образом сводил его с ума. Капля догадки лишь через пару минут разрослась в карих радужках чистокровного в проблеск рациональности.       – Что-то есть, — тихо кивнул Хидето. — Змеи повсюду. В твоей «сказке» вот были моими палачами, к тому же ты в восприятии местных — Эдемский совратитель. Это было бы забавной игрой ума, если бы не то, что ты…       – Сын Сакурая? Забавно подметил, — натянуто усмехнулся Ютака.       После их жаркого долгого поцелуя, после трогательных Глоков и приятных колючих перебросок фразами, это напрашивающееся сравнение, выданное чистокровным, окатило его почти могильным холодом.       – Я пока не столько об этом, сколько о твоём… оборотничестве. Ты, как и он…       – Я не как он, — резко отрезал Уке, хмурясь. Его лицо моментально преобразилось, стало жёстким и неприветливым, грубым. Продолжил чуть мягче:       – Хотя бы потому, что я с этим родился, а он изуродовал себя сам. А потом сделал это со мной — по-другому. Но я ему благодарен даже. Пожалуй, лучше быть искусственно созданным вампиром, чем рождённым недооборотнем. Видя в зеркале клыки, я воспринимаю себя не тем, кем был рождён, и мысленно дистанцируюсь от него. Раньше об этом напоминали только глаза, моя внутриутробная мутация — при кареглазых-то родителях, теперь ещё и это, — он кивнул на пустоту у левого плеча, после чего поднял взгляд на Хидето и с горечью спросил: — Хотел выведать у меня информацию о Сакурае? Думаешь, я не рассказал бы и так, без всего этого?       Хайд сцепил опущенные между ног руки в тесный замок и протяжно вздохнул, будто бы собираясь с силами:       – Всего этого? Юта…ка. За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я ломаю комедию, чтобы выяснить у тебя слабые стороны твоего отца? Как сам сказал, ты бы и так поделился со мной ради того, чтобы его остановить. Для обмена информацией о враге не надо было начинать «всего этого». И будь у меня возможность оценивать ситуацию со стороны, я бы сказал таким дуракам, как ты и я: не лучшее время для романа. Займитесь делом, что-то серьёзное надо строить в мире без чудовищ. Но… Разве можно отложить это на полку, как книгу, на которую пока нет времени? Как неуместную игрушку? Я просто пытаюсь не забывать о нашей цели, несмотря на то, что всё, что я хотел бы сейчас… Может, никогда не выходить за пределы этих четырёх стен? — смущённо улыбнулся он, разжимая пальцы и разводя руки в стороны, будто показывая степень своего бессилия.       – Доверься мне. Просто расскажи о нём. О том, на что он способен. Я пытался. Я подбирался очень близко. Видел Сакурая так, как вижу тебя, на одном официальном приёме.       – Как давно?       – Достаточно давно, — кивнул он уверенно. — Ещё до всей этой глобальной заварушки он был видной и изрядно беспокоящей персоной. Но я так и не смог ничего считать, хотя он просто оборотень, к тому же обращённый. А я — чистокровный вампир, и мой основной дар — погружение в сознание, манипуляция. Да-да, снова тревожный звоночек для такого мнительного и осторожного Уке Ютаки. Я знаю, ты не разбрасываешься доверием, и до недавних пор был как коробка в коробке, сундук в сундуке и так до бесконечности, замкнутый на тысячи засовов. Но… Не знаю, как тебя убедить, просто прислушайся к себе. Ты не тот, кого можно легко провести. К тому же у тебя частично есть его способности, — явно взволнованный Хайд неуверенно отвёл взгляд в сторону.       – Несомненно, есть. Во всяком случае я так думал до недавних пор, пока не начал слышать со всех сторон о своей «особенности». Знаешь, сложно довериться, когда от тебя что-то скрывают, — спокойно выдал Уке, задумчиво рассматривая потолок. Видеть чужую нервозность удовольствия не доставляло, особенно если фонтанировал ей не кто-то, а Хайд.       – Рассказать о нём… На что он способен? Полагаю, о том, что Сакурай, как и вы, имеет скилл копания в мозгах, могу уже не говорить? Я такого не умею. Однако у нас, похоже, есть другая общая «плюшка». Не пускать чужаков в свою голову. Хотя, уверен, мой блок — детский лепет по сравнению с его. Природа ваших сил, чистокровных и сакураевских, отличается. У него она змеиная. Моё восхитительное наследство. Могу выстоять против него, но, как оказалось, не против вас, — он неожиданно лукаво стрельнул глазами в Хайда, нарочно используя неоднозначную формулировку. Улыбнулся нежно, демонстрируя симпатичные складки и ямочки на щеках, едва слышно произнёс: — А он не может устоять против меня. У Сакурая лишь две слабости: самоуверенность и его… ребёнок. Он так меня и называет — «ребёнок». Нет на свете более утомительной любви, чем эта. И если у тебя, как у лидера, появится шанс воспользоваться мной, как оружием, против него, ты будешь обязан это сделать. И я не обвиню тебя за это.       В том, что сияющий Ютака говорил мягко и грустно, было слишком много опасных граней, они ранили Хидето так, как ничто раньше не ранило. Необходимость прояснить некоторые моменты о Сакурае душила и до того, как он начал, а теперь… Всё внутри переворачивалось от чувства вины за эту просьбу. Чистокровному прежде были не знакомы сомнения и такая острая тревога за кого-то другого. Вся жизнь — в заботе о своих, на него рассчитывал целый город, однако подобной тяжести, рвущей сердце, он не испытывал.       Хайд беспокойно вглядывался в лицо Уке, освящённое тёплыми ямочками и пробивавшимся внутренним холодом. Это был не его холод, чистокровный это чуял. Что-то вросло в этого надломленного мальчика уже давно, что-то не давало ему жить и радоваться. Хидето нервно впитывал слишком мощный поток разнообразных чувств. Так хотелось нырнуть в него — и пусть остудит пылающую голову, пускай заморозит кровь, остановит чёрную птицу в груди. Хоть навсегда. Неважно, главное — отдать ему часть своего жара, забрать в обмен хоть толику боли и… понять. Но он преодолел искушение. С трудом, очень медленно, чересчур низко для себя начал произносить обрывочные тревожные фразы:       – Лидер… Оружие… Я не хочу этого. Чтоб ты был оружием. Нет. Даже в моих руках — нет. Ни за что. Не хочу, чтобы кто-либо использовал тебя. Идеализм, да? Глупость. Все мы друг друга используем так или иначе. И всё же… Ты — особый случай. Ошибаешься в корне. Ты можешь выстоять и против нас, чистокровных. Не как Сакурай, его блок чудовищен именно тем, насколько он… иной. Я знаю, о чём ты говоришь. Не об этих вчерашних детях, Рине и Мадоке, а обо мне. Упрёк заслуженный. Прости, что тогда, во время глупой игры, немного подглядывал. Но я лишь проверял, лжёшь ты или нет. Не погружался глубоко. И больше этого не делал. Во-первых, это не так просто, как с остальными, — тут он горько ухмыльнулся. — С тобой, Ютака, знаешь ли, вообще сложнее, чем с кем бы то ни было.       Уке едва слышно фыркнул на это, комично, немного не к месту подкатывая глаза.       – А во-вторых? — нагловато подтолкнул он его.       – А во-вторых, с того вечера я ни разу тебя не читал. И обещаю, что не стану. Хотя мне очень хочется. Знал бы ты, как мне хочется к тебе… Внутрь. Уж прости за эту фразу. Да, и так тоже, — он кивнул сам себе, наморщив брови. Пальцы правой руки нервно теребили ворот чёрной кофты. Хайд боялся.       Как же ему, вечно хладнокровному и самоуверенному лидеру, теперь было страшно быть отвергнутым, задеть, поступить неправильно, сказать что-то не то, ошибиться. Он понимал, что сейчас ужасно жалок. Из жара — в лёд. Вот как его штормило с Ютакой, языки их общего пламени будто бы замёрзли. Хотелось верить, что вместе, в общем сплетении.       – О, не извиняйся. Внутрь — это легко, — рассмеялся Уке.       И этот смех, заполнивший пространство амбара, как настоящее противоядие, пригасил набежавшую морозную волну страха. Свести всё в пошлость и шутку Ютаке показалось проще всего, его давным-давно научил этому Юу. Вот так, без озвученной просьбы — «Умоляю, давай больше не будем говорить об этом. О Сакурае», — было комфортнее всего. И Уке почему-то не сомневался, что Хидето понял посыл. Он поманил его к себе — переставил ящик с подарком на другую сторону и похлопал ладонью по полу справа:       – Иди сюда. Обещаю не приставать. Так сказать, обменяемся обещаниями. Я уже понял, что мне в ближайшее время ничего не светит.       – Смотря что понимать под «ближайшим временем», — хитро ответил Хидето, с лёгкой неуверенностью принимая приглашение пересесть. Встал, преодолел небольшое расстояние, разделявшее их, опустился рядом, заканчивая мысль: — Но не сегодня. И не завтра.       – И не послезавтра, ага. Кажется, я начинаю смекать, в чём дело, — Ютака боднул его предплечьем по предплечью, сверкая бесовской зеленью в радужках. — Тема «первого раза» всё ещё актуальна, правда, теперь не у «змея-искусителя».       – Ну уж нет, не сваливай всё на меня. Ты тоже ещё не дозрел. Вспомни утро воскресенья. Испытывал ли ты безудержное счастье, вспоминая себя и меня? Готов поспорить на что угодно, что нет. И эта стадия ещё не завершена. Секс всё испортит.       – Конечно, обычно так всё и бывает, — сарказм в его словах можно было потрогать, но спорить не было никакого желания.       В эту ночь, в этот конкретный час, Уке был с ним категорично не согласен. Он уступал отказу не в поддержку чужого мнения, а из интереса, сколько этот невозможный мужчина продержится. Они хотели друг друга взаимно — это было неоспоримо. Но один был занудой. Ютака ловил лёгкие волны дежавю, хотя, конечно, сравнивать Хидето с Широямой было в корне неправильно, слишком разными выходили эти истории, пересекаясь лишь в мелких фактических параллелях. По крайней мере пока что. Молчаливо размышляя об этом, Уке внезапно ощутил нечто, схожее с панической атакой: он не был уверен, что снова сможет пережить что-то, хотя бы отдалённо близкое сюжетом к своей первой «сказочке».       – Возвращаясь к проникновениям, — вдруг задумчиво произнёс он, до того совсем не замечавший, что Хайд всё это время наблюдал за ним вполоборота. — Я позволяю. Внутрь. В особых случаях. Вроде этого, когда ты просишь меня говорить о тех, о ком даже думать не хочется. Оставляю ключ на тумбочке, если что — заберу назад.       – То есть? — Хайд скорчил жалобную физиономию, исполненную глупой и болезненной заботы, всё ещё не веря в то, что ему сейчас разрешили. — Оу… То есть, мне правда можно?       Большие, округлённые от удивления почти как у героя манги глаза заколебались влажной поволокой. Уке не хотел говорить вслух. Не хотел копаться в своём родстве. Но он был умён, этот мальчик, и хотя любил прикрываться слоем лжи в том, что касалось его сердца, на самом деле Ютака был очень честным. Он знал, что разговоры терзают и ввергают его в депрессию, а быть дёрганным, печальным невротиком рядом с Хайдом ему не хотелось. Но всё, что связано с семьёй, нельзя выбросить из себя. Оно хранится в этих сундучках и коробочках, о которых так образно говорил чистокровный, имевший трогательную склонность к метафорам, как успел заметить Уке. Так почему бы не приоткрыть сомнительную сокровищницу? Вполне себе рациональное решение. И объяснять ничего не нужно.       Сказано — сделано. Первый опыт был впечатляющим. Хайд откинулся спиной на дощатую вертикаль, ставшую их совместной опорой, и тяжело опустил веки. Воображаемый ключ почти ощущался в его руке — витиеватый, старинный, с крошечными трещинками и выбоинами — настоящий арт-объект. Чистокровный не сомневался, что подсознание Ютаки заполнено именно такими образами — причудливыми, красивыми и очень своеобразными.       Хранилище возникло перед ним не сразу. Сначала была стена. Настолько высокая, что пронзала собой небо. Сплошной лёд — из чего ещё строить свою оборону «Белоснежке»?       Ощутив мысли Хайда внутри себя, Уке, хоть и обещал, расслабился не сразу, но одного взгляда направо, на покорно дышащего рядом, чуть побледневшего мужчину, было достаточно, чтобы сделать шаг навстречу. К тому же у него был ключ. Морозные кирпичи стали проваливаться вниз, как в тетрисе, рушились целыми блоками, оседали в ледяную пыль, пока в стене не образовался проход — чётко по контуру тела Хайда. Пустил.       Хранилище было бесконечным. Старинные книжные полки с приставными лестницами, винтажные трюмо, шкафы и буфеты, всё пахло деревом и было любовно отполировано, ни одной пылинки. То тут, то там полупрозрачными голограммами всплывали чёрно-белые открытки, кадры плёнки. И фотографии — счастливые лица детей, среди которых Хидето безошибочно узнал Акиру, Таканори и самого очаровательного и, кажется, самого несчастного подростка на свете. Внимательные глаза, чёрные крылья ресниц, ямочки, улыбка, то слепяще радостная, то вымученная. «Вылитый Белоснежка», — подумал он неосторожно.       «Иди нахрен! — прокатился по сокровищнице знакомый смех. — Не туда идёшь».       «Не нахрен?»       «Дошутишься, вытолкну».       Хайд осмотрительно повиновался, хотя в реальности, в амбаре, издал короткий смешок. Их ночь была просто ночью двусмысленностей и разного рода секса-не секса. Сначала кровь, её непристойное слияние, а теперь вот ментальное соитие.       Подсознание Ютаки выделило нужное место — этот предмет мебели отличался от всех прочих. Он был очень высоким, кристально белым и металлическим. Единственная холодная вещь тут. Именно она наполняла вселенную Уке стужей, от неё шли волны, заставляющие кровь стынуть в жилах. Картотечный шкаф, возвышавшийся над всем, что было вокруг. Его размер и идеальный порядок пронумерованных и скрупулёзно подписанных ящиков говорил об одном — Ютака выделял отца. Больше того… Он его любил. Хайд болезненно вздохнул, хотя он и прежде догадывался об этом. Сын испытывал к Сакураю не ненависть, а что-то другое — кровоточащее, растоптанное. Страх вернулся: прикоснуться к чему-то настолько личному, дорогому и причиняющему страдания, было жутко. И тут его снова подтолкнули. Ютака не знал, что на такое способен — он управлял чистокровным в себе, и это было удивительно.       Хидето пробыл там недолго. Открывая ящики, листая карточки, он узнал много нового для себя. Например, то, каким Атсуши был до смерти матери Ютаки. О том, как она умерла — убитая мужем. Размотал клубок извращённых страшных отношений этого монстра с близкими людьми. Открыл для себя причину, по которой Ютаку обратили. Ненормальное желание отца создать гибрида — сделать своего идеального ребёнка ещё идеальнее. Смешать в родном сыне, как в чашке Петри, сильные гены и посмотреть, что получится. И вечное давление — будь лучшим, будь не таким, как все низшие, другие. Многое стало понятно. И почти всё — отравило. Было гадостно и тошно, а ещё дико больно за Ютаку. Он, чистокровный, больше не смог этого выдерживать — распахнул глаза в амбаре, всё ещё чувствуя в пальцах покалывающее онемение, а в горле застрявший комок слёз.       – Как же ты это выдерживаешь? — потрясённо спросил он и обессиленно уткнулся лбом в плечо Уке, медленно переваривая увиденное.       Помаргивающий от непривычных ощущений Ютака чуть не пожал плечами, но вовремя остановил себя, коротко прижался щекой к кудрявой макушке и почти сразу оторвался, смутившись такого жеста.       – Как все. Каждый, ну или почти каждый, что-то «выдерживает»: кто-то больше, кто-то меньше. Я точно не самый несчастный в мире. Дерьма было много. И хорошего достаточно. Так бывает, когда у тебя в наличии есть — или были — все эти «утомляющие» вещи: семья, любовь. Без них проще, не так ли, Хидето?       Хайд сокрушённо засопел в ткань его рубашки — поддёвку оценил, без внимания не оставил:       – Ну ты и язва, знаешь об этом? — плавно поднялся, оторвавшись от чужого плеча. — Такой романтичный момент испортил. А я ведь и правда в шоке…       Тряхнул головой, озорные лучики собрались у глаз, томно растянувшиеся в ухмылке губы вкрадчиво проворковали:       – Ну, с семьёй понятно. Нам, нерождённым, неоткуда её взять. У нас есть только нечто вроде стаи… Но почему ты настолько уверен, что я никогда не любил? — это был блеф чистой воды, но посмотреть на реакцию хотелось.       – Откуда знаю? Может, интуиция? Хм, нет, — Уке слегка отклонился и начал с напускным пристрастием осматривать Хидето, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, и вскоре вынес вердикт: — Да у тебя же на лице высечено огромными буквами: «Моё выхолощенное блистательное величество слишком крутое для этой мирской скуки — моногамии».       И улыбочкой обворожительной приправил, потешаясь над чистокровным, чьё лицо выдало непередаваемую гримасу, которую вкратце можно было бы переложить в фразу: «Простите, чего-чего, блять?»       – А если серьёзно, то ты сам себя выдал только что. Тем, как спросил это. Плюс брошенные то там, то сям слова окружающих. Ну и лицо с объявлением тоже нельзя сбрасывать со счетов. Наверное, это всё же интуиция, — с умным видом заключил Ютака, якобы серьёзно покивав для убедительности. — Операция по извлечению информации проведена успешно.       Мальчишка сидел такой довольный собой, так легко читал его, удивлял всю ночь, что Хайду невозможно сильно захотелось ему «отомстить». Он видел, что за пределами их микро-мира на двоих в пыльном пустом амбаре светает. Но покидать это место, ставшее за короткое время чуть ли не сакральным, было ещё рано. И чистокровный решил сыграть ва-банк, игриво задавая вопрос с подвохом:       – Сколько мы знакомы, Ютака?       – Мм. Пару недель? — озадаченно отозвался Уке, подозрительно глянув на слишком уж довольного мужчину. — Сейчас ведь не последует этой противной фразы из сериалов, мол, «А кажется, что всю жизнь»?       – Не совсем, — оспорил названный промежуток времени Хидето и, тут же спохватившись, оскорблённо скривился: — Я что, по-твоему, могу быть таким приторно-банальным ухажёром?       – Да, — быстро, без раздумий припечатал его вовсю потешающийся Ютака.       – Нет! — с притворным ужасом возразил Хайд. — Сейчас вот было обидно!       – Хорошо. Я тебе докажу. Загибай пальцы: розы, подстроенный Арена-флирт, свиданка в клубе, как у подростков, — на добивание стал перечислять вампир. — Что там у нас ещё было из банальщины? А, знаю. Ночь с поцелуями и трепотнёй. Тоже довольно стандартно, если подумать. И смешно, если учесть то, что ты вроде бы должен был меня вызволять отсюда. А мы сидим на пыльных досках и занимаемся всяким… приторным. Пора и честь знать, наверное?       Ставить точку в этой затяжной, невыносимо приятной глупости почему-то не хотелось. Ютаке было даже жаль. К тому же в отдалённой перспективе замелькало невесёлое будущее — возвращение в разрушенный дом, где столько всего предстояло убрать. Но он понимал, что всё хорошее должно заканчиваться. Собрался было встать — и не смог. Удивлённо потёр кулаком слипающиеся глаза, зевнул. Как это произошло? Откуда такая томительная накатывающая дремота? Ведь секунду назад её не было… А смеющийся плут рядом покачал головой:       – Нет, Ютака. Не сейчас. Пока ещё не время. Давай-ка сюда, — коварный и счастливый Хайд приглашающе похлопал ладонью по своему бедру. — Приляг. Я хочу тебе кое-что показать. Заранее прости. Наверное, это тоже будет сладко.