Пепел

      Мир начался с голода. Широяма вынырнул из спасительного небытия ночных кошмаров в кошмар настоящий от того, что вместо будильника его разбудил собственный истошно урчащий живот. Лежащая с ним рядом в одних трусиках Мику что-то недовольно простонала и прикрыла глаза рукой. «Интересно, она прячется от солнечного света или от реальности в общем?» — лениво подумал Юу, оглядывая мягкий и женственный силуэт. Он привык к другим очертаниям, и это несоответствие тоже ранило, вызывая самый нелюбимый Широямой оттенок в спектре человеческих эмоций — унылое, серое до тошноты чувство вины. Цвет небытия, цвет мышиной шкурки, обезличенности, асфальта и пепла, в который каждый человек обречён превратиться после смерти и традиционного обряда кремации. Даже это упругое, гладкое нежно-бело-розовое существо рядом тоже обречено.       Желудок снова возмущённо воззвал о помощи. Оикава весьма не литературно и при этом изысканно выругалась и наконец проснулась. Привстала, подтянула простыню — прикрылась. Причём, судя по всему, дело было не в целомудренности и скромности, несвойственной обоим участникам весьма прагматичного соития. Банально замёрзла спросонья, вот и закуталась.       – Широяма, где мой мобильный? — рассеянно огляделась по сторонам.       – Зачем он вам, Оикава-сан? — вздохнул Юу, думая о том, что курить хочется адски, но даже ради этого вставать лень, а уж ради телефона он тем более не стал бы так суетиться и тратить энергию, как это делала неугомонная женщина-редактор.       – Хочу хотя бы пиццу заказать и заткнуть твой живот. А то он слишком громко жалуется на свою несчастную судьбу. Ты почему не ешь ничего?       – Говорят, художник должен быть голодным, — притворно ласково мурлыкнул Юу и от нечего делать потянул за край простыни, которая стала импровизированной тогой на теле боевой редакторши.       – Так то художник. Какой из тебя художник? На высокое искусство даже не замахивайся, за него денег не платят, голодные бредни обдолбанных писателишек бестселлерами не становятся. Так что ты у меня будешь правильно питаться и выдавать материал согласно плану. Где две обещанные главы?       – Сначала пицца, Оикава-сан! — зевнул он и отвернулся.       Мику решила, что ей удалось убедить бунтующего «гения» быть более приземлённым и послушным, нашла телефон на полу под кроватью и, отыскав в интернете понравившуюся пиццерию, сделала заказ онлайн.       Пока ноготки клацали по гладкому экрану, Юу, лежавший к женщине спиной, напряжённо прокручивал случившееся вчера у зеркала. Это было жутко, и грязно, и совершенно ненормально. То лицо в зеркале он запомнил до мельчайших чёрточек: губы, полные и влекущие, быстро скользящий по ним язык, глаза цвета чёрной вишни, странная причёска, как у персонажа загадочной сказки или викторианского ужастика. Такая внешность — нездешняя, нереальная, задумай он писать новую серию книг, обязательно включил бы в неё такого героя. Но сейчас мысли были вовсе не о творчестве.       Широяма никак не мог решить, как поступить. Признаться Оикаве, что заразился, было бы единственным верным решением. В конце концов, редакция действительно могла помочь с деньгами, поискать лекарства, какую-то вакцину, да хоть что-то. Может, отправят его в какую-то секретную лечебницу в пригороде. Вдруг о выживших неизвестно как раз потому, что они находятся под присмотром медиков в тайном правительственном учреждении.       Фантазия разыгралась и граничила с бредом, но у этого была причина: Юу до боли не хотел исчезать из этого мира. Пусть прогнивший, пусть разбивший все его иллюзии, хмурый город цвета чувства вины, Токио был любим Широямой. Покинуть его значило вырвать из себя кусок плоти, лишить себя любимого кофе и надёжного привычного угла, заваленного книгами, пропитанного дымом.       Ирония заключалась в том, что только перед страхом смерти писателю открылась эта противная и простая истина — он, как любой микроб под ногтем, как плесень, как тупое животное, жутко хотел жить. Другой стороной вопроса была банальная гордость и стыд вкупе с нежеланием покидать насиженное место. Допустим, он откроется Оикаве, а она не поверит, решит, что он чокнулся, что вполне вероятно.       Размышляя об этом, Юу признавался себе, что и сам верит не до конца. Да, он видит галлюцинации. Возможно, дело не в эпидемии. Может, у него рак мозга? А вдруг это просто стресс и недосып, спровоцировавшие глюки, ну или лёгкая форма шизофрении. Таким часто страдают одарённые люди. «Наверное, часто», — успокаивал себя Широяма и внутренне сам над собой потешался: какой же трус, жалкий, неспособный принять решение.       – Мику, — наконец решился он, перекатился на живот, лёг щекой на бок, вглядываясь в Оикаву.       Женщина легко вздрогнула, слышать своё имя из его уст ей было непривычно и откровенно приятно. До этого она успела надеть бюстгальтер и блузку, сидела в постели, причёсываясь, собирала волосы в высокий конский хвост, отвернувшись к двери. От этого сказанного по-свойски «Мику» она даже немного растерялась, опустила руки и пряди снова рассыпались по спине.       – Что? — переспросила Оикава, чувствуя жгучий взгляд на своих лопатках.       – Ты вчера… Прости…       – О, я всё понимаю, дорогой. Рабочий момент, глава про любовные отели, — расслабившись, с привычным ироничным холодком произнесла она. — Знаю я вас, писателей. Не первый раз что-то подобное происходит. Да и не девочка я уже, чтоб передо мной оправдываться.       – Да я и не собирался, — озадаченно добавил Юу. Моральная сторона вопроса его до этого совершенно не заботила. Только теперь он с изумлением понял, что мог задеть чужие чувства, воспользовавшись так безропотно предложенной «помощью» редактора. — Но если что, извините, Оикава-сан…       – О боже, ты как нашкодивший школьник: извиняешься, а сам не понимаешь, за что именно. Не утруждайся. В этом нет смысла, — рассмеялась Мику и снова взялась за расчёску.       – Я хотел спросить, не заметили ли вы вчера чего-либо необычного? Что-то, что могло вас… обескуражить.       Женщина всё же соизволила обернуться, смерила его ледяным взглядом, надменно вздёрнув бровь, и пригвоздила ответом:       – Нет, ничего необычного, Юу. Увы и ах, всё было очень заурядно. Но если это ранит твою чувствительную творческую натуру, могу сказать, что ты неординарно хорош в сексе и достоинство у тебя размером с Килиманджаро.       – О нет, не надо, Мику! Оставь горячие вулканические сравнения кому-нибудь получше. Спасибо, — ответил Широяма со сдавленным смехом, уткнулся в подушку. Недоумевающая Мику с минуту оценивала состояние припадочного разового любовника, пока он не успокоил её приглушённым стоном:       – Как же я жрать хочу! ***       Улица напоминала измученную фильтрами фотографию: неестественно монотонно и размыто, уныло и угнетающе. Куда делась резкость? Кто заминусовал контраст и насыщенность? И почему вечно бурлящий город замедлился как на киноплёнке? Густой воздух-кисель будто сопротивлялся каждому движению прохожих. Заторможенный, дымчатый, изувеченный пейзаж всё ещё существующей для него реальности. Широяма чувствовал себя неловко вмонтированной в мир фигуркой, неуместно до чёртиков, и эта несовпадающая со вчерашними ощущениями обособленность побудила его начать новый день с моциона. Знакомое, любимое ощущение отторженца, и глаза — не глаза, не смотрят — считывают, записывают, сохраняют в коллекцию детали и мелочи на будущее. Если оно, конечно, будет.       Расстояние в две остановки на метро казалось вполне посильным, несмотря на не самый энергичный настрой и температуру воздуха ниже двадцати градусов. К тому же подвозить его Оикава не рвалась, хоть и предложила из вежливости. Писатель понимал её гнев, обрушившийся на него привычной ношей ровно тогда, когда женщина поняла, что никаких двух глав сейчас и близко нет. В какой-то мере эта перепалка оказалась даже кстати, сразу же замяв собой события прошедшей ночи. Юу понимал, теперь эта кровопийца вцепится в него с удвоенной силой, но то позже, а сейчас он имел немного времени на себя и свои безрадостные мыслишки о насущном. А поработает — реально поработает — он вечером или ночью, в излюбленный музами кусок суток. Если, конечно, сможет.       Любая мысленная ремарка с «если» отзывалась мгновенным ироничным «не факт». Будущее — не факт, работа — не факт, даже успешное прибытие в свою драгоценную холостяцкую обитель — не факт. Если задуматься, так можно было размышлять и прежде, как будто раньше было как-то иначе, разница состояла лишь в том, что теперь он имел опорную точку страха. Он следовал за ним по пятам, и как выяснилось спустя двадцать минут пешего путешествия — буквально.       Витрина заведения, мимо которого проходил Широяма, поражала самим фактом своего наличия. Это было ново. Писатель никогда и подумать не мог, что примкнёт к мнительным особям, требовавшим на высших уровнях принудить население так или иначе избавиться от искусственных отражающих поверхностей. Было ли это осуществимым и разумным Юу и сейчас не до конца представлял, но и не мог отрицать внезапно накатившее желание войти в заведение, оказавшееся салоном красоты, и неизящно поинтересоваться, что же они творят.       Исполинское «зеркало» ловило ничего не подозревавших пешеходов на ходу, забрасывало лассо на шею и дёргало на себя, во всяком случае именно такая ассоциация возникла у писателя в голове. Ноги сами отказались нести дальше, он замер на месте так же резко, как его накрыла удушающая волна ужаса. От желудка и вверх, секундный паралич организма, и тело само обернулось за спину ради подтверждения — это происходит.       Существо извне, его исчадие, впервые в полный рост прямо за ним, но только в изображении на витрине. Тощее, длинное, немного сутулое, выражение лица было трудно разглядеть в полупрозрачном отражении, только Юу почему-то не сомневался — мина его личного кошмара сожалеющая и извиняющаяся. Так они и стояли какое-то время: полубоком к стеклянной громадине, в реальности — только Широяма, в отражении — Широяма и его преследователь. Рой кишащих мыслей, от абсурдных до успокаивающих, действовали на мужчину подобно нашатырю, и надо бы оторваться и следовать дальше, только как…       Писатель настолько остолбенел в этом абсурде, что не сразу заметил молодого мужчину всё у той же витрины, он-то и помог Юу прийти в себя хотя бы физически. Незнакомец находился почти вплотную к зеркальной угрозе, но, в отличие от Широямы, не выглядел напуганным, скорее наоборот. Улыбка ломала его лицо нездоровым восторгом, что бы он ни видел перед собой, оно его завораживало и пленило. И это, пожалуй, было более зловещим, чем собственные миражи писателя.       К несчастью, улизнуть от чужого внимания Юу не успел, зомбированный обратил на него внимание. Повернул голову отрывисто, как шарнирная кукла, всё с той же ликующей гримасой. Тогда писатель заметил, как говорили в средствах массовой информации, «финальный симптом» — белки глаз мужчины кровоточили, иного слова было не подобрать: насыщенный красный, кровавое месиво с тёмными точками в серединах. Широяма невольно скривился, хотел было двинуться дальше по маршруту, когда до него донёсся шорох слов «инфицированного» незнакомца:       – Моя жена выбросила все зеркала. Окна, телевизоры, микроволновку — всё заклеила матовой клейкой лентой. И что дальше? Выход всё равно есть, я прихожу сюда уже третий день…       – Простите, — оборвал Юу изливаемые бредни и нервно сжал ручку сумки на плече, — не понимаю, о чём вы говорите. Меня ждут, — и двинулся вперёд так быстро, как мог. Только вот кинутые ему вслед слова он всё же услышал:       – Конечно, ждут! Вам не стоит их бояться! Не слушайте телевизор, там ложь! Они лишь хотят…       Дальнейшее затухло и потерялось в городском шуме, Юу мчался обезумевшим сгустком нервов, истерично давя всё ещё звенящие в сознании слова сумасшедшего чужака. О своём собственном проклятье он даже не думал, разрешал себе не думать вплоть до самой квартиры, несмотря на понимание, что и там ничего не кончится. Потусторонний загонщик никуда не исчез, Широяма знал, что они встретятся дома, сомневаться не приходилось. Хоть что-то и в этой неопределённой рассыпающейся вселенной оказалось гарантированным. ***       – Я дома, — произнёс писатель, наверное, впервые с того времени, как поселился в этой квартире. Будто раньше его, и правда, никто не ждал, а теперь всё коренным образом изменилось. Он в действительности ощущал, что пространство больше не являлось пустым, и была в этом некая обречённость наравне с умиротворением. Не то чтобы мужчина ждал ответа от отродья, обитавшего в его зеркале, нет. Слова сами сорвались с губ, заставив затем нервно рассмеяться.       – Не ответишь же? Какой невежливый демон мне попался! — истерично ляпнул он, сбрасывая обувь в прихожей и вешая пальто. Отпираться было бессмысленно. Всё теперь было бессмысленно. И при этом обрело значение. «Ждут! Вам не стоит их бояться!» — проплыло в голове туманным эхом из прошлого.       «А я и не боюсь. Забавненько. Стадия принятия», — мысленно съехидничал он, понимая, что так оно и есть, он больше не испытывает страх. То ли паника отступила совсем, то ли временно была приглушена открытием: да, он заражён. Впереди только пепел. После дикой сцены на улице что-то в его душе сдвинулось, точно внутренний механизм произвёл один оборот, кардинально всё изменивший. В эту минуту Широяма Юу был спокоен, как просветлённые древние мудрецы, живущие далеко в горах. Только монахам для этого понадобились годы медитаций и тренировок, а развратному циничному литератору — всего миг лицезрения чужого безумия перед салоном красоты.       Да, тот прохожий был прямой трансляцией из будущего Широямы. Теперь он видел всё и знал, что его ждёт. Наконец его оставили истеричные мысли о тайных лабораториях, где можно найти спасение за большие бабки, или о побеге от своей ванной, или о том, что всё это, конечно, ошибка, он не болен. Болен, да ещё как. До смерти оставались, вероятно, считанные — что? Дни? Часы? И Юу накрыла мягкая светлая вуаль покоя.       Он осмотрелся по сторонам и недовольно поморщился: срач в квартире был ужасный. Вспомнилось всё: пенное зеркало, мерзкая змеиная настойка, то, как он метался тут точно припадочный, снося всё на своём пути и напарываясь на углы, а также то, как сидел сжавшимся в ком в наушниках в спальне. Последствия панического припадка выражались в страшном беспорядке. И первое, что он сделал — открыл нараспашку все окна в доме, чтобы проветрить, изгнать из своей обители застоявшийся сигаретный дым с примесью страха. Потом подумал, закатал рукава и принялся за уборку.       – А что ещё осталось? Бежать к родителям? Нет никакого желания, — бормотал он, собирая мусор в пакет. И не видел, как по зеркалу в этот момент шла довольная мелкая рябь снизу вверх. Кому-то по ту сторону нравился ход его рассуждений. А Широяма уже пылесосил с сигаретой, зажатой в зубах, и продолжал говорить сам с собой:       – Что же мне делать теперь? Запереться в помещении без отражающих поверхностей? — стряхнул пепел в пепельницу и стал дальше двигаться по комнате. — Идиотизм. Да и нереально это. Я, например, не смогу без того же ноутбука и телефона. Думаю, на этом этапе они тоже станут небезопасными зеркалами. А спрятаться в коробке без окон и без дверей ради призрачного шанса выздоровления я не сумею. Сам себе ногтями вены вскрою или горло порву. Как я без информации? Без буковок… Это для меня смерть.       Пылесос работал почти бесшумно, поэтому, когда Юу услышал негромкое «Оставайся» из ванной комнаты, свалить это на жужжание или на звуковую галлюцинацию было практически невозможно. Это была речь, осмысленная, человеческая речь, обращённая к нему. Писатель знал, кто именно произнёс это слово печальным усталым голосом, он чувствовал чужое присутствие в квартире ещё с порога, только прежнего страха не испытывал, но всё же подойти к зеркалу и проверить не мог. Воздух снова стал прохладным, но не полностью, а лишь тонкими пластами подобно слоёному пирогу. Полоса тёплая, полоса холодная, потрескивающая морозом, тянущаяся, конечно же, из-за двери ванной.       – Хочешь, чтоб я остался? — стараясь говорить как можно более хладнокровно, спросил Широяма в пустоту. Ответом было только напряжённое молчание. Он вздохнул, нажал на кнопку, которая втягивала шнур пылесоса, и убрал компактных размеров агрегат обратно в шкаф.       – Нервы ни к чёрту, скоро буду, наверное, как тот тип, спешить на свидание с отражением. А потом совсем чокнусь. Дикость какая: разговариваю с воображаемым воздыхателем из зеркала. Хотя стоп. С чего я решил, что воздыхателем? И свидание приплёл. Вот оно, уязвлённое самолюбие и жалкое либидо творческого человека. Да кому я на хуй сдался? Может, я ему как раз не нравлюсь. Может, он суп из меня сварить хочет.       – Нравишься, — смущённо, но разборчиво ответил воздух, и спустя пару минут, будто серьёзно над этим поразмышлял, добавил: — Суп не хочу.       Тут с Широямой приключилась настоящая смеховая истерика. Он рухнул в своё компьютерное кресло, обхватил голову руками и ржал, как умалишённый. Колотил себя кулаком по коленке, обнимал собственный живот и смеялся, смеялся. Хохотал пока слёзы не покатились из сощуренных глаз градом. Такой сюжет не мог ему привидеться даже во сне с его чудной вывернутой логикой, слишком нарочитый и странный, на грани гротеска и хоррора.       Юу был в восторге от нового зазеркального знакомого, но тот радости не разделял — спрятался, видимо, смущённый приступом нездорового веселья, а может, и по другим причинам, кто же их, исчадий, знает? Однако факт оставался фактом — голос больше не отвечал, воздух в квартире прогрелся, немного потеплел и при том стал более свежим благодаря открытым окнам. Широяма попытался разговорить потустороннее существо, даже набрался смелости и заглянул ради этого в ванную. Постоял перед зеркалом минут десять, пялясь на свою небритую, усталую и сильно потрёпанную после вчерашней ночи рожу. Никаких странных очертаний, никаких видений.       – Пугливый какой. Надо же, стесняшка, — ухмыльнулся писатель, вдруг испытав острейшее животное желание уснуть. Оно навалилось так быстро и беспросветно, наполняя тяжестью все части тела, заливая свинец в веки, что Широяма еле дополз до спальни.       С приятной зевотой стащил с себя одежду, бросил на стул, прижал ноги к животу, свернулся и собрался было отключиться, как вдруг понял: что-то не так. А что именно — непонятно. Необъяснимое беспокойство охватило Юу, он лежал на боку и смотрел перед собой.       Гардины плавно колыхались от ветра с улицы, подоконник, заваленный книгами, не работающий сейчас обогреватель внизу, тумбочка с лекарствами, кофейной чашкой, очками, мигающая лампочка на ненужном, напрочь забытом в мире гаджетов домашнем телефоне, брошенные тапочки на полу, которые Юу предпочитал не носить. Снова стопка книг внизу, на этот раз из непрочитанных, но желанных. Да-да, Широяма хранил их вот так, Пизанской башней на полу, чтобы можно было протянуть руку и стащить верхушку прямо с постели. Что же не соответствовало норме?       Он задумался, и лишь через минуту подскочил в озарении. Лампочка! Ну конечно же! Красное настойчивое мигание не дало ему погрузиться в мир грёз, разбудило своей неординарностью. Широяма думать забыл о стационарном телефоне, звонил по нему, наверно, лет сто назад, поздравляя маму с очередным Днём Рождения. И то, это было очень давно. Сейчас старики активно подсели на скайп и другими видами связи пренебрегали. Так что огонёк записанного на автоответчик сообщения был восьмым чудом света, не хуже говорящей твари из зеркала.       – Кто бы это мог быть? — снова вслух произнёс Юу, вздрагивая от странного звучания своего голоса и отстранёно думая, что совсем уже поехал, раз разговоры наедине с собой стали обыденностью. — Сейчас даже рекламу и лотереи всякие рассылают по мобильному. Кто же мог мне позвонить?       Медленно рука проплыла по воздуху, как утомившийся пловец по реке против течения, точно из последних сил, точно преодолевая сопротивление. То был внутренний протест, рождённый из подсознательного понимания — он знает звонившего, мало того — молится всем богам, чтоб это был не он, и одновременно — всем дьяволам в Преисподней, чтоб догадка оказалась верной. Широяма нажал на кнопку воспроизведения, и его пробила дрожь.       Знакомое хриплое «Привет» Таканори ударило по нервам равнодушной чёрной плёткой с широкими хвостами. Да, его голос был именно таким — рассекал свою цель в кровь и мясо.