Пепел

      Всеобъемлющий густой шорох обрушился на него с потолка и стен. Казалось, даже с пола общей душевой вверх поднимались мелкие капли воды, парили и оседали на теле плёнкой полного удовлетворения. То была морось идеально выверенной комфортной температуры, насыщенная необходимыми коже элементами, настырный тёплый дождь с ароматом бергамота и мяты.       – У женщин, говорят, жасмин или роза, поочерёдно. А в выходные нечто мандариновое, — доверительно шепнул Кай на ухо Юу, и писатель вздрогнул от жёсткого прикосновения мочалки из натуральных волокон к лопаткам.       Простая физиологическая реакция на неожиданный жест. Не отвращение. Не брезгливость. Ничего предосудительного или неприятного в услужливости Кая он не увидел, тот банально хотел ему помочь. Юу не отстранился, даже наоборот: прислушавшись к себе, мягко отклонился назад, позволяя чужой руке скользнуть ниже на поясницу.       – Ну, у них есть хотя бы иллюзия альтернативы. У женщин, — на всякий случай уточнил Широяма с усмешкой.       И так же, как Кай минутой ранее, нажал на выступ в белой стене, получая банные принадлежности и одноразовые мини-порции бесцветного шампуня и антисептического геля для душа. Позднее нажатием на другой выступ всё использованное можно было сгрузить в выдвижной контейнер и мгновенно утилизировать.       – Иногда ведь так приятно ничего не выбирать, да, Юу? Вернее, позволить другим выбирать за тебя. Как тебе? Понравилось?       Когда Кай говорил, он явно давил на слушателя, но делал это прицельно и очень тихо, не привлекая чужого внимания. В душевой находилось всего около десяти человек, а не полсотни, как обычно утром или перед сном, и всё же тон голоса приходилось понижать до интимно-доверительного. Он явно не намеревался сделать достоянием общественности их с Юу диалог. Не для того он притащил Широяму мыться сразу после секса.       Выждал нужное время, чтобы расслабленный, изнеможённый Уруха уснул в чужой постели. Неважно, был ли юноша не в силах передвигаться или желал продлить сладкую близость. Юу не возражал, он и сам почти соскользнул в сон. Но насмешливый демон возник в дверном проёме и разбудил. Кай не до конца раскрыл лоскуты, загораживающие проход, — лишь слепящий оскал и рука были видны в незавершённое отверстие. Поманил пальцем, и Широяма пошёл — почему бы и не пойти?       И вот они вместе с Каем, отымев поочерёдно одного мальчишку, дружно принимали душ — какая идиллия. Правда, не наедине, а при свидетелях, но грязная ирония ситуации лишь усилилась от этого абсурдного обстоятельства.       – Вполне понравилось. Могу сказать, что как никогда удовлетворён собственной безынициативностью и твоим… другом. Хочешь обсудить детали? Тебе нужна оценка по десятибалльной шкале или желаешь поговорить про что-то иное?       Юу откинул голову назад, легко задев Кая волосами, и занялся шампунем: пальцы глубоко ныряли в мокрые пряди — прочёсывали водопад из длинных чёрных змей, взбивали пену, массировали. Приглушённый голос Кая сливался с шёпотом воды:       – Ты как всегда — сама догадливость. Второй вариант, а книгу жалоб и предложений можешь составить персонально для Урухи. Скорбно признавать, но он несомненно выучит назубок и исполнит любые твои прихоти. Меня интересует другое.       Широяма бросил взгляд через плечо и подумал, что более открытым и уязвимым он этого специфического господина ещё не видел. И это немало позабавило мужчину — сейчас с ним рядом был не вышестоящий мелкопоместный чиновник зеркального мира, не загадочный коварный тип, а совсем ещё зелёный, по меркам писателя, юный и почти искренний парнишка. Он был ровесником Койю, и теперь это было особенно заметно. Гибкое подтянутое тело, местами округлое. Порозовевшие от тёплого пара участки кожи, и даже изящные тёмные завитки волос в паху — всё это выдавало возраст желторотого неоперившегося птенца.       Кай проследил за взглядом Юу и хмыкнул, прижался ближе, одним плавным движением перевёл руки на живот и грудь Широямы, принимаясь аккуратными движениями очищать его тело от белых сухих подтёков, оставленных на нём Койю. Бесстрастно, дотошно, без намёка на заигрывание.       – Думаю, более профессионально и асексуально меня не мыли даже в роддоме, перед тем как выдать матушке, — усмехнулся Юу, спокойно принимая заботу молодого мужчины как должное. Поворачивался, чтоб было удобнее, выгибал спину и по-своему наслаждался процессом.       – Прости, но с тобой на большее я, видимо, не способен, только на акт гигиены. Надеюсь, это не сильно отразится на твоей самооценке и не разобьёт великолепное в своём непревзойдённом эгоцентризме творческое сердце.       – Моё старое сердце справится, не переживай. Но считай, что ты меня удивил: это непередаваемо. Одни из самых деликатных прикосновений в моей жизни. С ним ты не так осторожен, — заметил Юу, намеренно выделяя местоимение интонацией. — Произошедшее было близко к грубости.       – Скорее к компромиссу. Если бы я брал его так, как хочется мне, ему было бы в стократ противнее.       Широяма резко обернулся и вопросительно вскинул бровь. Слово «противно» в этом мире было сродни вердикту судьи, так зачем Кай бросался такими откровенностями?       – Не оправдываюсь, но попробуй взглянуть на нашу занятную ситуацию ещё разок. Вполне вероятно, ты найдешь истинный источник жестокости в этих неизящных отношениях. А я действую более чем взвешенно и милосердно, знаю точные пропорции того, что могу дать или взять, и пользуюсь этим. Почему нет? Но вредить по-настоящему — не в моём стиле.       – В твоём стиле не избивать, а запускать пальцы под кожу, да? По-моему, это и есть настоящая жестокость, а не грубость проникновения, увы, знаю это по себе. Ты ведь нарочно подтолкнул его ко мне, чтобы организовать нам, скажем так, приватность?       – И с чего такой вывод, интересно?       – Забавно, что ты этого не отрицаешь.       – Не отрицаю. Но, пожалуйста, сперва озвучь ход своих мыслей, прежде чем я что-либо подтвержу или опровергну, — Кай провёл по плечам писателя и задержал пальцы, постепенно сжимая хватку.       – Ну, давай поиграем в шпионов, — ответил Юу. — Ты хотел, чтобы я увидел. Чтобы убедился. И тогда ты заранее сказал мне об аномалиях не потому, что здесь принято информировать вновь прибывших о возможных изъянах этого дивного нового мира. Скорее даже наоборот — ты вскрыл тайну лично для меня. Вероятнее всего, понимал, что я не смогу не увидеть его нестандартности, а это риск. Вдруг кто-то ещё узнает? Да? А значит, тот, кто делает первый ход, тот и в дамках. Лучше всего самому открыть карты, чтоб обойти меня. И купить моё молчание, если я увижу, кто здесь аномалия.       – И ты увидел? — спросил Кай и несильно впился ногтями в кожу плеч допрашиваемого.       – Да. Уруху сложно не прочитать, особенно в некоторые моменты, когда он максимально открыт, уж прости за двусмысленность. Кроме того, думаю, он поступил так же, когда в первый раз лёг под тебя. С его стороны это аванс, — криво улыбнулся Юу.       – Аванс, — кивнул Кай. — Я глух, слеп и нем. Разумная плата за доступ к телу — очень прозаично, правда? Но всё не так однозначно, как тебе кажется.       – А как это видится тебе? Не обессудь, это, конечно, не моё дело, но я не так давно обнаружил, что мне всё вокруг стало ужасно любопытно. Будто бы в прошлой жизни я смотрел вовнутрь, а теперь — вовне. Это упоительно, знаешь ли.       – Мои поздравления писателю, переходящему в разряд пассивных читателей. Уверен, ты уже всё интерпретировал, как тебе предпочтительнее. Раздал роли, где я — тиран, а бедный Уруха — жертвенный агнец. Поверь, мне не особенно сильно претит данное распределение, но истинное ли оно? Он прописал себя жертвой собственноручно. Потому что не может не накладывать нас с ним на вас с ним. Слишком хорошо знает, что такое желать кого-то вхолостую. В нашем случае в данном положении оказался именно я. Но разве ж можно допустить, чтобы у кого-то было столько же поводов чувствовать себя неповторимо несчастным и отвергаемым? Нет, это амплуа он ревностно оберегает для себя, чтобы у меня не было возможности заикнуться о схожести наших миров, — холодно объяснил Кай.       – Бог ты мой, да это банальный секс из жалости? Какая скука.       – Называй как хочешь. Хотя я бы назвал это обороной. Люди всегда с неистовой страстью оберегают свои боли, фантазируя об их уникальности. Он не агнец, Юу. Он мастурбирует на свои страдания так же, как делал это раньше, будучи твоим сталкером. Вопрос, кто кого поимел, вряд ли найдёт очевидный ответ. Я в твоих глазах легко превращаюсь в угнетающего злодея. Так тому и быть. Но не водружай нимб над головой, которая этого не заслуживает. Лучше подумай о том человеке, чью руку ты возьмёшь в лакуне. После всего, что ты знаешь о нашем милом маленьком друге, так ли безопасно будет оставлять их с Урухой наедине? Его психология — так сильно люблю, что готов придушить. Не тебя, конечно, без тебя карточный домик его мазохистской вселенной рассыплется в прах, так что скорее он направит агрессию на твоего ненаглядного. А ты даже волноваться не сможешь, какая досада! Знаешь, я заинтригован дальнейшим развитием событий.       Юу замер, мысленно проигрывая в голове предложенный сценарий, но весь его ужас не заставил сердце биться чаще, он медленно повёл плечами, сбрасывая уже расслабившиеся чужие пальцы, и проговорил ровно:       – Ты тоже читатель, да? Похоже, любопытство — это всё, что нам осталось, какая необычная задумка. В другой вселенной для этого даже был какой-то диагноз. Невозможность адекватного аффекта. Похоже на анальгезию, такое поэтичное нервное заболевание с полной невозможностью чувствовать боль. Когда-то я о нём грезил. Сейчас мне не больно, не страшно, хотя это неправильно. Но чертовски приятно. Так что я тебя услышал.       – Этого я и хотел. Нам осталось не только любопытство. Ещё — животный эгоизм. Желание сохранить своё, выбрать для себя самое удобное. Подумай! Если он как-то навредит твоему…       – Таканори, — бездушно, словно запись на автоответчике, продолжил Юу, а Кай с хищной радостью отбил подачу ему в спину:       – Таканори. Так вот, представь, даже если Уруха причинит твоему звену зло, совершит нечто страшное, твоя симпатия к нему не померкнет, и это нормально.       – Ваша… Нет, уже наша норма — это какой-то жуткий аморальный кошмар. И хуже всего то, что я с тобой согласен. Это нормально — не волноваться и не разводить панику.       – Вот и правильно. Расслабься. Течение вынесет тебя к нужному берегу, а я сделаю всё, что в моих силах, чтобы усадить рыжую акулу в клетку до того, как она оттяпает кому-нибудь ногу.       Кай коснулся стены, и ёмкость для использованных вещей покорно раскрыла пасть, чтобы пережевать отходы. Когда она захлопнулась, Юу понял, что разговор закончен, а он, обмытый во всех местах посторонним рациональным чудовищем, совершенно чист. Полностью избавлен от грязи, в любом из возможных смыслов.       На выходе из душа, посвежевшие и спокойные, они встретили глупо топтавшегося в коридоре Уруху. То ли он случайно оказался на пороге душевой, то ли караулил их, не решаясь войти в просторное помещение, скорее напоминавшее теплицу для овощей, чем комнату для мытья. Юу склонялся к последней версии, потому что лохматый и растрёпанный молодой человек просиял, едва заметив его, и тут же бросился на шею, запечатывая губы Широямы влажным тягучим поцелуем. Он не закрыл глаза, пока Уруха елозил языком по его губам, не отключился, не позволил приятным прикосновениям усыпить и расслабить тело. Он смотрел в оба — за свою «рыжую акулу», туда, где у стены картонной фигурой стоял сосредоточенный Кай.       В одежде, наглухо застёгнутый, со своей отличительной Путеводной звездой и фирменной слепящей, как фары в ночи, улыбкой. Ларчик захлопнулся — он больше не выглядел открытым вне своей наготы и юной откровенности. Сейчас он мог бы стать отличной моделью для рекламного постера Рая. Или Ада. Как посмотреть. «Лучшие перспективы для вас. Навсегда». Вот что Юу написал бы на этом постере. ***       Впрочем, вскоре гипотетический вопрос отпал сам собой за ненадобностью. Писательская привычка искать полярные Добро и Зло, плюс и минус, осталась в прошлом. Как и необходимость разграничивать что-либо вообще. Благостное равнодушие затапливало оставшиеся уголки личности Широямы Юу. Его главная цель не требовала столь сложной работы мозга, нужно было лишь сконцентрироваться на желании. Поэтому следующие три дня Юу воображал себя куколкой, предчувствующей скорый переход в стадию имаго.       Иногда, зависая с ложкой мисо-супа, недонесённой до рта, он смотрел перед собой и думал одну продолжительную и сладкую, как тянучка, мысль. Обсасывал её, игрался с ней, лелеял: всю свою жизнь до этого он был никем. Жалким и обездвиженным насекомым в преддверии последней линьки. Капли супа стекали обратно в миску, уголки губ теперь уже бывшего писателя механически поднимались, создавая на лице классическую театральную маску — символ комедии. Впервые Широяма с непоколебимой уверенностью ожидал финального раскрепощения, приправленного слащавой присказкой «долго и счастливо». Затем взгляд упирался в качающиеся поплавками кусочки шиитаке и кубики тофу в тарелке. Юу виновато озирался по сторонам и с облегчением видел такие же озарённые незамутнённым счастьем лица, как у него. Люди мечтали, люди улыбались, а в перерывах — ели и болтали друг с другом о том, что скоро, уже вот-вот достигнут личной нирваны.       Близость к обретению гармонии стала для Широямы откровением. Как же так? Годами он бился над вопросами: «Зачем?», «За что?», «Почему всё так?» А тут вот, внутри зеркала, за небольшой отрезок времени всё просто и безапелляционно сложилось. Кубик за кубиком — башенка возводилась, стояла прочно, не как раньше: словно он трёхлетний ребёнок с нарушенной координацией, от каждого неосторожного движения которого новостройка рассыпалась на составные. Яркие, смешные, злые, такие знакомые, с крупными буковками на боках: Т — тоска, А — агония, К — карикатура, А — абсурд, Н — нарыв, О — одиночество, Р — ревность, И — изоляция.       Теперь-то он мог хорошенько поразмыслить над новыми расшифровками, пока у него оставалось немного времени. Мог, но возможностью не пользовался. Нужда сопоставлять текстовые запчасти и смысл притуплялась в свете чистейшей убеждённости, что всё будет ровно так, как хочется и как надо.       Его внутренний героинщик со стажем, давно и глубоко насаженный на иглу, воплощённую в человеческом создании, содрогался в блудливом предвкушении. Интенсивно растекающийся по внутренностям сладкий яд журчал, вспенивался, готовый хлынуть наружу в любую секунду.       Экзальтация Юу не ускользала от внимания Урухи. Час близился, и это было неизбежно, но как же горчило во рту и болело внутри, словно в груди у него орудовали коловоротом, подкидывая в глотку токсичные пилюли. Сталкер в отставке стал почти сиделкой, он очень старался не подавать виду, окутывал Широяму собой, точно был костюмом, купленным на один выход. Впереди маячили шкаф и забвение, а ему так хотелось искупаться в воздухе и умыться светом ещё раз, прижаться к чужой коже плотнее. И Урухе давали такую возможность — физику с пустой Юу-болванкой, лишённой ценных данных, но забитой доверху спамом вражеского имени. Он пытался быть благодарным хотя бы этому. Обнимал, убаюкивал, впускал.       «Потому что мы оба не хотим быть счастливыми, нас устраивает такое положение вещей», — вспоминал Широяма уверенную фразу мальчишки, по ощущениям произнесённую года назад. На деле — не больше двух недель. Какой же нелепицей она стала сейчас… Как жаль, что он сумел вернуться к аутентичности, а его раболепный фанат — нет.       Каждый взгляд в сторону Урухи был глазирован приторно-сладким сочувствием. Новая, сильная эмоция, сотканная из любопытства и долга опеки, вымещала из него робкий порыв исправить поломку, предать гласности, изолировать нечто неправильное от правильного. Бедный мальчик — ущербный, писателю он по-настоящему нравился. Так просто было ощутить себя всезнающим взрослым, обязанностью которого стало покровительство неразумному ребёнку. Юу казалось, что он наконец-то понял Кая, и был готов подыграть.       Игры закончились на тринадцатый день. Тринадцать — неоднозначное число. Из двух трактовок значений Широяма склонялся к менее популярной, сулящей удачу. Ослеплённый, он не слышал тихого шипения гаснущих одна за одной свечей — метафорических, но всё ещё символизирующих тьму. В своих мыслях он мчался к чему-то божественному, пусть и самолично рукотворному. Отзеркаленный мир вновь был готов распахнуть свои гостеприимные объятия и принять нового брата. ***       Потянуло. Как ему и обещали, делать ничего не потребовалось. Просто в какой-то момент Юу отбросил планшет с недочитанной книгой Дика «Снятся ли андроидам электроовцы?» и встал с кровати в их общем тканевом многоквартирном улье. Проверка часов успокоила — перерывов на еду или сон в ближайшее время делать не требовалось, так что он прекрасно успевал добраться до места предполагаемой встречи, не ломая свой график. «Когда это у меня появился график?» — внутренне изумился Широяма, и тут же переключился на обстоятельный восторженный анализ чувства предвкушения: в нём была радость, море нежности, похоть и ещё довольно крупная доза превосходства. Юу представлял, как будет завлекать сюда Мацумото, как покажет ему этот мир, станет его наставником, всему научит и всё объяснит. То, что он и сам не особенно-то разобрался, уже не приходило в голову, он был опьянён будущим успехом.       Таким образом, погружённый в себя и успокоенный отсутствием повседневных занятий, писатель быстро надел свою сложную псевдовикторианскую одежду, которую за неполные две недели наловчился застёгивать и натягивать за считанные минуты, без единой оплошности.       Адреналиновая бомба разорвалась, разливая по жилам острое нетерпение. Он просто знал, что время пришло. Можно было бы догадаться, куда повлечёт его внутренний навигатор. Широяма чуть не расхохотался от мгновенного понимания. Его с Таканори лакуна могла раскрыться только там. Это была одновременно манящая и жуткая воронка, хищная, словно венерин башмачок. Привлечённое насекомое чётко чуяло, куда лететь — в тот самый район, знакомый до колик, до вяжущей на нёбе оскомины.       В иной реальности Широяма предпочитал обходить его стороной, но порой ноги сами приносили туда писателя во время сомнамбулических прогулок для вдохновения. Прежняя неприязнь возвращалась сейчас светлой выцветшей ностальгией. Всё-таки ему снова предстояло посетить место, которое его больной голодный идол выбрал для мерзостно-уютного совместного проживания с Акирой, пускай здесь оно и было вывернуто наизнанку, но смысл оставался тем же. Он столько раз ползал туда побитой собакой, прячась в тенях и на виду, в толпе, хоть и знал, что Така — не заметит, не увидит, при его любви к замкнутому образу жизни шанс встретить его на улицах почти равнялся нулю.       Конечно же, лакуна должна была возникнуть в том доме, поэтому, как только Юу осознал появление зеркальной пуповины с зарождающимся порталом для общения, он поспешил туда.       Таканори тоже жил в центре, но центр Токио — понятие весьма растяжимое, оттого добираться предпочтительнее было не на своих двоих, а на общественном транспорте. За все тринадцать дней Широяма так и не удосужился на нём прокатиться, так что был очень даже не против совместить открытие лакуны с ознакомительной экскурсией. «А потом, когда всё будет сделано, я повезу на автобусе Таку к себе», — он не мог сдержать улыбки. Хотелось добавить слово «домой», но даже таким, оболваненным, в эйфорическом состоянии и про себя, Юу не мог назвать ту гигантскую экологически чистую опухоль на перекрёстке домом.       На остановке с ним в автобус садились ещё двое: очень прямая сухонькая старушка и, будто в противоположность ей, невероятно сутулый хмурый подросток. Широяма вошёл в салон последним и поразился контрасту — нутро белёсого беспилотного ламантина внезапно оказалось жгуче-алым. Начинку составляли два ряда кровоточащих голливудским шиком плюшевых кресел. Усевшись рядом с каким-то благообразный старичком, он позволил себе тактильное удовольствие — опустил руки и погладил раскрытыми ладонями красную обивку.       – Мягко, правда? Настоящее, ничем не омрачённое блаженство, — негромко протянул его сосед.       Широяма с удивлением повернул голову, фокусируясь на мужчине. Он оказался европейцем преклонного возраста с плутоватой улыбкой, какая могла быть и у просветлённого шаолиньского монаха, и у самого грязного и продажного политика. Он тоже был одет старомодно и вычурно, но не так, как Широяма: белая рубашка, чёрный застёгнутый на все пуговицы жилет, брюки и галстук, тросточка в скрещённых руках. На коленях у него лежала фетровая чёрная шляпа с чересчур широкими и слишком ковбойскими для этого века и страны полями.       – Так вам нравится здесь, юноша? — даже голос старика был немного винтажным, точно в звучание вмешивалось ламповое потрескивание дискового телефона. И при этом от него не веяло уютом, а несло какой-то потусторонней жутью.       Широяма напряжённо улыбнулся в ответ:       – Нравится. Если вы, конечно, ко мне обращаетесь. Меня лет десять никто, кроме моего отца, юношей не называл.       – Пожалуй, в силу возраста могу себе позволить такую вольность. Конечно, нравится, сынок. Не может не нравиться. Это же мир безграничных удовольствий без шор и преград. Человечество испокон веков стремилось к наслаждению, помеха была лишь одна — угрызения совести. Очень уж гадкая штука, согласитесь. Не позволяет радоваться жизни во всех её проявлениях. А ещё есть мораль. И комплексы. Ох, что я говорю, простите, не есть. Были. Тут же их нет, верно?       – Верно, — осторожно ответил Юу и ненароком отвёл взгляд в сторону.       Стёкол в окнах автобуса не было, транспорт плавно плыл по улицам, потоки воздуха обдували лица, ерошили волосы, и в висках Широямы пульсировала лишь одна настойчивая мысль: «Скорее бы моя остановка».       – Вы, наверное, смущены. Думаете, как бы сбежать, и скоро ли ваша остановка, — хихикнул прозорливый старец. — Не придавайте внимания моей болтовне, пусть она будет шумом прибоя, пока мы движемся из точки А в точку Б. Людям в моих летах свойственно нести чепуху, лить её в любые уши. Тем более, что подходящих у меня нет. Вот катаюсь и досаждаю всем мало-мальски любопытным личностям дни напролёт.       – Ну почему же досаждаете? — выдавил из себя Широяма натужную вежливость. — Вы говорите занимательные вещи. Нестандартные. А чем вас не устраивают те уши, что пригласили вас в эту вселенную и, наверняка, ждут дома? Мои вот вполне не против выслушать любой бред от меня.       – Дома? Вы серьёзно? Этот перевалочный путь, палатка заблудившихся туристов, зал ожидания неизвестно чего — как ни назови, оно не похоже на место, в которое хочется возвращаться.       – Но… ведь надо. Это нормально… — Юу, у которого совсем недавно была похожая мысль о доме, на чужую среагировал иначе. Такое бывает, когда в глаз попадает соринка: этот иностранец мешался, его хотелось удалить.       – Надо? Вам правда тут что-то надо? — скрежещущим смехом рассмеялся пожилой мужчина. Да так несдержанно, что его плечи затряслись, а коленки стали подпрыгивать вместе со шляпой. — Как? Вы ещё не заметили? Здесь никому ничего не нужно! Никто ничем никому не обязан! Райское благоденствие — можно творить всё, что вздумается, и не бояться осуждения. А насчёт ждущих меня ушей, затянувших в зеркало… Вы не поверите, я эту девушку почти не знаю, хоть она и работала пять лет моим личным помощником. Каких бы тайн моей семьи и компании я ей ни доверял в прошлом, говорить с ней, как с человеком? Нонсенс! Сотрудник — это нечто вроде аппаратуры, которую ты оставляешь на производстве и не хочешь о ней думать вне офиса. Как бы она ко мне ни относилась, это ведь не моя проблема, не так ли? Кто-то считал меня — только посмотрите! — живую мумию — любовью всей жизни, а я и не знал. Весёлая история, почему вы не смеётесь? Весь этот мир соткан из весёлых историй, — мужчина солнечно улыбнулся и вытер слёзы, собравшиеся в лучистых морщинах у его глаз. Льдистые озерца смеялись и вместе с тем осуждали кого-то неизвестного, находящегося далеко за пределами этого автобуса.       – Я считаю, её судьбу скорее можно было бы назвать трагичной, чем весёлой, — сухо сообщил Юу. — Но, знаете, я тоже был незнаком со своим проводником, получается, у меня схожая ситуация.       – О нет, молодой человек. Мы абсолютно непохожи. Сомневаюсь, что могли бы совпасть хоть в чём-то. Вы ведь торопитесь к кому-то прямо сейчас, а я банально трачу время, крутясь, как белка в колесе. Кто из нас двоих свободен, как думаете?       – Если я отвечу искренне, боюсь, это расстроит вас.       – Валяйте, меня это скорее развлечёт.       – Нельзя быть свободным без цели, а ваше катание на автобусе кажется мне бесполезным. Так что, думаю, вывод очевиден.       – Можно ли быть свободным, полагаясь на вложенные кем-то в голову изначальные истины и мотивации? Свободным в клетке ложного позитива? Свободным — лёжа на ленте некоего конвейера и позволяя кому-то любить себя просто потому что это вам более не противно? — хмыкнул незнакомец с неприкрытым высокомерием.       И тут в мозгах у Юу что-то щёлкнуло, а затем завопило тревожной сиреной: «Аномалия! Он ведь аномалия! Мне нужна помощь!» Пальцы свело панической судорогой, и писатель инстинктивно растянул лживую улыбку на лице пошире, чтоб не выдать своего понимания, кожа почти затрещала от усилия, глаза лихорадочно ощупывали пассажиров. Но все отворачивались, делая вид, что не замечают подозрительного поведения старика. Лишь один высокий, коротко стриженный мужчина в хвосте автобуса ответил на взгляд Юу и, кажется, даже успокаивающе кивнул.       – А теперь вы почти боитесь меня. Я это вижу — десятилетиями делал деньги на страхе, сколотил состояние, знаете ли, и у меня намётанный глаз. Я вице-президент одной крупной игровой корпорации, делаю компьютерные игры, а лучше всего продаются именно ужастики. Но вот что интересно, молодой человек, ваши зрачки не расширились — то есть химической реакции ноль, хотя внутренне вы почти готовы испытать тревогу. Какое важное «почти»! Спасибо вам за это интересное наблюдение. Я охотился именно за ним. А теперь — ответный подарок! Смотрите, что у меня есть.       Старик поднял чёрную шляпу с лицом профессионального фокусника-интригана. Юу был готов увидеть кролика или парочку выпорхнувших оттуда голубей. Но на коленке лежало яблоко — не такое, как было у Койю: зелёное и скучное, с отполированной, точно восковой кожицей. Такие яблоки вечно сверкают в овощных отделах супермаркетов, лежат идеальной пластиковой пирамидой, возведённой в угоду каким-то новым не египетским, а генномодифицированным богам.       – Чудесно. Витамины — это здорово, вам, думаю, они очень пригодятся, — кисло отозвался писатель, раздумывая, не выйти ли прямо сейчас, не дожидаясь нужной остановки.       – Господи, молодой человек, мне уже ничто не поможет: ни витамины, ни трепанация, ни электрошок. Я не к тому яблоко вытащил. Просто сейчас начнётся дождь. Вы ведь проверяли прогноз погоды на сегодня в своих смарт-часах? Наверняка проверяли, готов поспорить. Дайте угадаю, когда пили утренний кофе? Да! По лицу вижу, что так вы и сделали. Все вы — такие, как вы, местные зомби, живёте по указке данных, которые вам разжёвывают и поставляют через эти браслетики. Так вот сейчас начнётся. Вот прямо через пару секунд, раз, два…       – Эм? Дождь? К чему вы вспомнили о дожде…       Прежде чем Юу понял, о чём говорил старик, за окном зашуршали первые капли, датчики сработали, и беспилотный автобус заботливо укрыл пассажиров от влаги, ощетинился стёклами, по которым тут же потекли сначала струйки, а затем и плотное водяное полотно.       – Вот и зеркало нам подали, как заказывали. Наслаждайтесь шоу.       Собеседник Широямы с безумной ухмылкой мотнул седой головой в сторону окна, поднял яблоко в руке, подсунул под нос своему ошарашенному соседу, снова опустил и поднял, затем подмигнул:       – Видите, молодой человек? Отражения нет.       В стекле и правда не было ни яблока, ни самого навязчивого деда. Но тот вдруг подбросил яблоко вверх, и Широяма ахнул от неожиданности. Круглое зелёное пятно мелькнуло в отражении и пропало, когда снова упало в сморщенную ладонь.       – Как? Я не замечал…       Иностранец спрятал «магический» фрукт в карман, снова противно хихикнул с видом всезнайки, а затем быстро-быстро зашептал, как сумасшедший:       – Яблоко объективно существует. Как и эти дома, дороги, деревья. Материя. А мы? Что такое лакуна, сынок? Ты и я. Всегда: и здесь, и там — по обе стороны. Вечно и вход, и выход. Просто проводники, сменяющие друг друга в любом из миров. Ты можешь отразить своё существование, вырастив здоровое дерево, которое потом даст душистые плоды. Их существование неоспоримо. Но стоит взять один из них в руки, и ты-лакуна поглотишь его, превратив в ничто. Мы никогда не перестаём ею быть, миллионы и миллионы кротовых нор в многообразии пространств и времени. Ты и я — чёрные дыры, просто энергия, сынок, мы существуем и не существуем одновременно, устанавливаем связи, разрушаем их, отправляем сигналы и созидаем, чтобы потом вновь обратиться в ничто. Несущественные, невещественные, но такие важные… О! Прошу извинить! Моя остановочка! — старик неожиданно накинул шляпу и подскочил с внезапной для него прытью.       – Как остановочка? Вы ведь сказали, что катаетесь здесь по кругу… — только и успел воскликнуть Юу, привстав на месте.       Его оппонент тем временем уже выбрался и побежал между двух рядов алых кресел, торопливо выкрикивая на ходу отдельные фразы:       – Мало ли что я вам сказал. Помните, здесь можно всё! Кто может запретить чёрной дыре врать? Или даже насиловать? Убивать? Антиматерия не способна ни на что и может всё! Окружающие не испугаются и не расстроятся, не смогут закричать, переступят труп и пойдут дальше с улыбкой. Только посмотрите на этих! — старик на ходу указал на пассажиров. — Они же даже не шевельнутся. Не люди — манекены!       Кое-кто всё же шевельнулся — это был ранее замеченный писателем доброжелательный гражданин из заднего ряда, он угрожающе приближался к сумасшедшему собеседнику Широямы:       – Давайте выйдем вместе и не будем создавать проблем, — гаркнул коротко стриженный беглецу.       – Какие проблемы, сынок? Нет проблем! Всё это — иллюзия, жрите, отдыхайте и развлекайтесь. Именно такой сценарий я написал бы для подобной игры, — то ли всхлип, то ли поддёвка, то ли прощальный возглас раздался уже от дверей, раскрывшихся на остановке.       Высокий же, как грозился, спрыгнул за иностранцем на тротуар. Юу пересел к окну и внимательно наблюдал, как преследователь ускорил шаг, а затем и вовсе побежал за своей удивительно шустрой аномальной жертвой. Старик петлял, огибая прохожих, нёсся стремительно, пока не завернул в какой-то проулок, а второй припустил следом, не отставая. Откуда-то из толпы появились третий и четвёртый.       Автобус тронулся, и вскоре их уже не было видно. Последним, что заметил Широяма, был блеснувший в лучах выглянувшего солнца значок на воротнике одной из ищеек, поворачивающей за стариком. Юу был уверен, что это был значок с Путеводной звездой, точно такой же, как у Кая.       Он выдохнул с облегчением. Представление было отталкивающим, и, обдумывая произошедшее, писатель решил, что и в этом можно увидеть плюсы. Первый: за ними присматривают, это вселяло покой и даже чувство благодарности за то, что подобные субъекты не будут безнаказанно бродить по городу и портить людям прекрасные дни воссоединения со своим звеном. Неправильных отследят и исправят. Второй позитивный момент: какое счастье, что он сам — не аномалия, хоть ранее его и беспокоила странная зависть по этому поводу, всё-таки он любил быть особенным, но так — нет уж, увольте! Таких лечить надо. Третий плюс: хорошо, что Уруха не похож на этого старика, наверное, он умеет сдерживаться, или имеет мотивацию, чтобы контролировать эмоции. В любом случае он не напоминает эту гадость. Широяма скривился от одного лишь воспоминания, прикрыл глаза и провёл по векам руками, будто стряхивая с себя неприятный осадок.       Дальше всё шло без приключений. Дождь кончился, снова на полную засветило солнце. Юу ехал, любуясь пролетающим урбанистическим пейзажем с поправкой на актуальную эко-стилистику, и незаметно для себя теребил мочку уха — ту самую, за которую ещё в другом мире, казалось бы, совсем недавно, его укусил Таканори в прихожей своего дома. Она, конечно, бесследно зажила: ни шрама, ни малейшей царапины не осталось. И так же, как исчез след, растаяли прошлые сомнения. Теперь Широяма Юу уже не смог бы объяснить, почему тогда убежал от того, кого желал больше всего на свете. Что именно показалось ему отвратительным? «Радоваться жизни во всех её проявлениях» — вот то единственное, что он хотел теперь. ***       Ладони сошлись на ключицах и плавно соскользнули ниже, к торчащим бугоркам грудей. Любовно оглаженные защищёнными пальцами по окружности, они уютно легли в руки — идеальные размером, бесстрастные, лишённые сосков, мягкости и взволнованного колебания вверх-вниз. Никакой жизни, только форма.       На этом исследование не остановилось: хватка окрепла — в мнимом желании причинить боль тому, что не могло её испытывать, и устремилась дальше — на талию. Раскрытые ладони уверенно замерли по бокам, пока наконец не переместились на спину и выше — к лопаткам. Объятие вышло удушающим, жестоким для принимающей стороны. Он не желал раздавить свою верную спутницу, нет. Только излиться в неё своей нерастраченной энергией, которая теперь мнимо перемещалась из солнечного сплетения в бездушный бюст, больно упирающийся в грудь.       Таканори осторожно, будто бы слегка заторможено отстранился от швейного манекена, ещё раз осмотрел плавные изгибы и без сожалений толкнул. Безрукое, безногое, безголовое туловище с грохотом встретилось с полом, качнулось из стороны с сторону и замерло.       – Моя бедная девочка, — бесстрастно выдохнул он, смотря на свою рабочую помощницу без единой эмоции.       Присел на корточки и одним мощным движение выдернул металлический штатив — точно позвоночник из тела. Отбросил к стене, куда секундами позже откатилась и основная часть портновского оборудования, отброшенная одним движением ноги.       Сменить устаревшую вещицу на новую, раздвижную, он планировал давно, и сейчас настало самое время. Старьё заслуживало быть сожжённым. Ему было почти жаль сдавать её, его истаскавшуюся малышку, мусорщикам. Куда эффектнее смотрелся бы полыхающий костёр, поглощающий его опостылевшую собственность — вещь за вещью, прямо здесь — в его скромной импровизированной мастерской… Ну что за глупость? Машина была заказана на завтра. Ему следовало поторопиться и закончить приготовление барахла на выброс.       Мацумото встал ровно посередине комнаты и осмотрелся. Работы максимум на час, в остальном же всё было почти готово. Самые ценные и дорогие ткани были обмотаны плёнкой в единый кокон и приставлены к одному из углов. От них он, конечно, избавляться не собирался, это было бы пустым расточительством. Всё прочее уже было разложено по коробкам и небрежно залеплено клейкой лентой. Оставалось только снять со стены многочисленные фотографии, рисунки и эскизы — бумажные трупики, судьба которых была так же незавидна и сводилась к мусорному крематорию. Акира, наверное, расстроится. Пускай.       Путь до стола требовал трёх шагов, и он их сделал. Старый-добрый музыкальный друг-американец расслабляюще вещал из оставленного на столешнице ноутбука о том, как он охренительно ни о чём не волнуется. Таканори был солидарен.       – I'm not worried at all. Around me burdens… seem to fall. I'm not worried at all, — беззвучно повторил он одними губами и отсалютовал бокалом экрану, на котором замер улыбчивый иноземец со шлемом в руках. Тёмная жидкость качнулась в отражающей преграде.       Он не переживал.       Вино было кислым, а воздух смердел лекарственными испарениями.       Он не переживал.       Мацумото был выпотрошен и заполнен до краёв одновременно. Багряный поток послушно стекал внутрь, гладкая ткань полуперчаток опасно скользила по пузатым бокам бокала. Пальцы сжимали их уверенно, не дрожали. Уже нет.       Таканори вернул опустевшую ёмкость на стол. Изначально он не планировал тащить её с собой, взял чисто на рефлексе. Прямиком из бутылки — вот как он хотел. Чтобы его маленькое тайное священнодействие было честнее: надираться надо из горла, как свинье, а не помпезно потягивать из подходящего конкретному напитку бокала. Он смаковал градус, а не вкус, и пускай катятся к чертям те, кто желал бы посоветовать ему взяться за ножку. Мысль об этом заставила его ухмыльнуться: думать о нормах этикета сейчас было по меньшей мере странно. Но эта странность продолжала беззастенчиво лизать границы его разума: а как это делал Юу? Наверняка по всем правилам, Мацумото не сомневался, что Широяма обучен всем необходимым для выходов манерам. Как и Сузуки. Помпезные мудаки.       Смартфон завибрировал неожиданно, вырывая его из пучин воображения. Смотреть и уж тем более отвечать не было необходимости, и без того было понятно, от кого сообщение, как и его содержание. «Ты там как?» Или «Хочешь чего-нибудь конкретного? Я зайду в магазин по дороге домой». Такой милый и внимательный Акира, наполненный скорбью и сочувствием. Часа через три он снова с расщепляющей сердце тоской унесёт пустую бутылку к помойке, не сказав ни слова. Словно всё понимает, осуждает, но даёт время. До тошноты славный. Разделённый с истинным пониманием парой световых лет.       Таканори последний раз мазнул по мобильному взглядом. Он не отвечал на звонки уже вторую неделю. На текстовые сообщения — иногда, но только не голосом. Финальное «Ну, пока», извергнутое чужими связками и налипшее на его динамик, заботливо оберегалось. Он не имел права осквернить последнее, что получил непосредственно от Юу.       Юу. Именно они нашли его в тот день. Вернее, то, что от него осталось. Сузуки был таким сексуальным в то мгновение. Перед глазами Мацумото до сих пор стояла будоражащая сцена разлетающегося на осколки зеркала, пущенного в полёт руками его любовника. Кулак встречался со стеной в бессилии, Акира бил по ней в остервенении, стремительно замедляясь, пока окончательно не сполз на колени. Скорее всего, он плакал. Таканори не ожидал такой реакции. Похоже, этим двоим как-то удалось сохранить крупицы давнишних отношений, в которых третьему никогда не было места — лучшие друзья. Его удивительные мальчики.       Сам же он тогда, пока Сузуки набирал кого-то трясущимися руками, лихорадочно искал глазами подходящий сосуд. Так и не найдя, Мацумото стащил с книжной полки первую попавшуюся книгу и безжалостно вырвал из неё страницу. «Цветы зла» Бодлера стали сосудом не для всего, но для части, оставшейся от Широямы. Он действовал быстро: стянул зубами перчатку и прямо пальцами смёл на лист немного пепла Юу. Бесценный квадратик, испещрённый печатными строками, скользнул в карман, а почерневшие подушечки — в рот. Он вылизал их начисто, с неохотой выпустив из себя. Но это была лишь прелюдия, разогрев перед близостью, которой они едва достигли бы в других обстоятельствах.       Теперь, спустя долгих тринадцать дней, Таканори стоял и размышлял о том, достойно ли выбранное им вино Широямы. Возможно, тот предпочёл бы иной напиток. Но в этой мелочи Мацумото оставил выбор за собой. Он вообще не любил алкоголь. Юу любил.       Свёрнутая страница жёстким контуром выделялась в нагрудном кармане рубашки. Так просто было ссыпать её содержимое в бокал, залить тёмно-бордовой жидкостью и поглотить, смакуя каждый глоток. Сделать это можно будет всего один раз — уникальный акт, и потому он не решался.       Фантазия была не новой, проигранной неоднократно, но ему не надоедало. Вот и сейчас, замерев у стола, он бездействовал. Запальчивый порыв сходил на нет. Стоять на ногах становилось всё тяжелее, словно кости были сделаны из трясущегося желе. Таканори грузно облокотился на столешницу — гиповал, мгновенно взмокая от внутренней духоты, а в помещении тем временем холодало. Он передёрнул плечами, безмолвно удивляясь резкому изменению температуры. Окно было закрыто. Леденящими потоками тянуло не от него.       Мацумото медленно обернулся к корню всех зол. По мнению Акиры, конечно же. У них чуть до драки не дошло, когда в который раз зашла речь о выбросе прелестного напольного артефакта, всё ещё зачехлённого чёрной вельветовой тканью. Таканори сопротивлялся, будто за смысл жизни боролся. Прибегнул к своему излюбленному приёму — шантажу. Он всегда грозился одним и тем же, после чего Сузуки неизменно отступал.       Компромисс был найден: ни в коем случае не обнажать и сдать на утилизацию вместе со всеми остальными вещами. Пришлось согласиться. Хотя не хотелось до боли. Он и сам не смог бы объяснить, почему, но оберегать зеркало казалось самым верным решением в жизни. Завтра им пришлось бы расстаться, но на дворе ещё было сегодня. Обволакиваемое свежестью и мерным дыханием где-то там, за слоем мягкого плена.       Мацумото приблизился. Он собирался нарушить данное Акире обещание.