Kрик в тишине

Утро встретило Кенсу в теплых объятиях Чонина. Альфа крепко обнимал его со спины и мирно посапывал на его плече, опаляя дыханием нежную кожу. Кенсу посмотрел на него через плечо. Нежная улыбка расцвела на его губах. Спокойное лицо вечно агрессивного Чонина заставило сердце пропустить удар. Он впервые в жизни почувствовал себя омегой. Омегой, которого защищал альфа. Но как бы ему не хотелось продлить этот момент, осознание реальности не заставило себя долго ждать. Он знал, что Чонин не изменит свое решение и все равно женится на Ае. Кенсу не был глупым, и не был трусом, но в этот миг он почувствовал себя последним придурком. Ему не оставалось ничего, кроме как сбежать. Он знал, что не выдержит, если Ким сам выгонит его или, что еще хуже, попросит прощения. Кенсу осторожно сполз с постели, нашел свою одежду и привел себя в относительный порядок. Он посмотрел на мирное и красивое лицо Кима, словно пытаясь запомнить того именно таким. Он наклонился к Чонину, нежно поцеловал горбинку носа и бесшумно ушел, не оглядываясь. Когда дверь за омегой закрылась, Чонин открыл глаза. — Что я натворил, — прошептал он, сдерживая себя от рыка. ****** Никто не говорил об их последней ночи: ни Чонин, ни Кенсу. Оба боялись этих воспоминаний: в ту ночь они были настолько честными, что показали свою слабость, свою зависимость. Но сдерживать взаимное желание они не могли. Чонин зажимал Кенсу в разных местах, на последней секунде одергивая себя от омеги и сбегая от него, как последний трус. После того, как они чуть не потрахались в лифте, потом в конференц-зале и, что самое абсурдное, в туалете омег, Кенсу принял решение пить таблетки от запаха, хотя это грозило ему тем, что он опять потеряет запах и надежду на то, что когда-нибудь забеременеет. Поняв, что может окончательно загубить омегу (как будто он еще не сделал этого) Ким заставил себя держаться подальше от него. А это давалось ему с трудом. Хотя подготовка к свадьбе и постоянное присутствие Аи отвлекали от мыслей о Кенсу, ему хватало одной секунды, чтобы разозлиться. Его постоянные вспышки гнева заставляли исчезать на несколько часов. На его рабочем столе накопилось столько неподписанных документов, что даже Чанель предложил свою помощь. Круги под глазами стали еще больше. Споры с Се заканчивались криками, а иногда и кулаками. Однажды они так поссорились, что не разговаривали несколько дней, пока Чанель не заставил их помириться. Кенсу молча терпел, потому что понимал и принимал его. Чертов идеалист. С Тэмином он больше не разговаривал, ведь тот был далеко: в какой-то глуши, чтобы найти того урода, что заставил его задержаться в ту злопамятную ночь. Единственной подругой и утешением осталась Ruffian-а. Каждый раз после встречи с ней Кенсу заряжался уверенностью, но дружба с Аей, что началась в течении двух недель, заставляла его чувствовать себя вором, что чуть не украл чужого жениха. День свадьбы приближался, и самым большим ударом для психики Кенсу стало то, что Ая попросила ему помочь с подготовкой, ведь он тоже был архитектором. Бэкхен и Лухан чуть не убили его, когда До сказал, что согласился на это. Бэк и Лу места себя не находили, когда видели, как на их глазах их сильный друг превращался в зомби. Они всеми силами, пытались ему помочь: приглашали туда, где ходили всей компанией. Чанель и Сехун тоже видели это и всеми силами помогали омегам, хотя никто из них не знал, что именно произошло. Чонин не говорил никому, а спрашивать не было смысла. И это продолжалось уже вторую неделю: каждое утро встречало Кима с пустой бутылкой в руках и с новыми ранами на ногах, оставленными осколками очередного разбитого стакана. Работа стала сладким адом для него, потому что находиться рядом с Кенсу и сдерживать себя, чтобы не навредить омеге, стало еще труднее. Он видел, как омега вот-вот сломается, но пока еще держится. Он чувствовал, как для Кенсу стало целью преодолеть боль, не обойдя ее, а пройти через нее и стать победителем. Он понимал, что тот делает это, чтобы после никогда не обернуться. Омега не обвинял его ни в чем, не упрекал, просто смотрел своими большими глазами долго, молча. Эта чертова забота и нежность в его глазах заставляли чувствовать себя самым никчемным созданием. Но он знал, что хуже чем Кенсу, никому не было. Но тот держался. Гордо держался, позволяя жизни испытать себя. Еще раз. Кенсу не собирался предавать себя. Он не собирался стать зависимым от слабости по имени Ким Чонин. Он не первый и не последний на земле, кто был отвергнутым. Строить драму ему не хотелось, несмотря на то, что он гнил изнутри, подсознательно блокируя все чувства. Возможно, именно поэтому он решил довести борьбу с прошлым до конца. День (до свадьбы оставалась неделя) начался тем, что Лухан и Бэкхен объявили, что этим вечером они идут в аргентинский ресторан, и Кенсу идет с ними. Именно в этот день он запланировал увидеться с человеком, которого когда-то называл отцом. Он согласился, потому что кроме архитектуры и Ruffianы у него была еще одна страсть— Танго. Он рассказал друзьям о том, что собирается встретиться с отцом и попросил Бэкхена предупредить о его отсутствии в компании, обещав прийти вовремя в ресторан и успокоив друзей, что не даст отцу и пальцем прикоснуться к себе. А когда они стали настаивать на том, что он не должен идти один, парень перебил их сказав, что сам (!) должен пройти через это, что он должен показать родителю чего достиг. Он успокоил друзей, показав доказательство о его махинациях в "SS Group", рассказав о том, что мистер Пак обещал всеми силами помочь ему, и не подавать в суд против его отца, пока Кенсу сам не даст согласия. Друзья поняли, что До уже надоело все - он хотел от всего избавиться, чтобы, уехав из Кореи, иметь возможность начать жизнь с чистого листа. Но самая главная причина была другой: он должен вернуть то, что имело для него огромное значение. Бэкхен и Лухан смирились с его решением. ****** Кенсу подъехал к дому отца только к вечеру. Смысла приходить раньше не было, ведь отец был на работе. Он припарковал машину на улице и подошел к зданию, что когда-то было и его домом. Ничего не изменилось: дом как и был мрачным, таким и остался, напоминая ему тюрьму. Он усмехнулся: вот так описание. Кенсу наслаждался своей уверенностью— кажется, он действительно прошел через все, или просто его больше ничего не интересовало. Ухмылка коснулась его губ: он и правда больше ничего не чувствовал. Подсознание успешно заблокировало все. Омега подошел к двери и позвонил. Через несколько секунд дверь открылась - перед ним стоял дворецкий. — Чем могу помочь?— на автомате сказал он. — Здравствуйте, господин Мен, мистер До дома?— спросил Кенсу, по изменившемуся лицу дворецкого поняв, что тот только сейчас узнал его. — Господин Кенсу? Это и правда Вы? Вы так изменились. Я Вас не узнал,— притворно ласково сказал Мен.— Как вы? — Не надо любезностей,— махнул рукой Кенсу.— Где господин До? — Ваш отец сейчас дома, но он сказал, что не принимает гостей, особенно... — Меня? — Да. Этот приказ нам был дан еще с тех времен, как вы ушли. Кенсу усмехнулся. — Мне плевать на приказ Вашего хозяина. Скажите ему, что я здесь. И немедленно,— приказной тон слишком удивил Мена, чтобы перечить ему. — Проходите. Я передам ему. — Не надо,—передумал Кенсу.— Я сам. — Но. — Никаких но... Он в кабинете?—взгляд маньяка- убийцы сделал свое дело. — Да. Кенсу поднялся наверх, не обращая внимание на новую супругу отца и на охуевших служанок. Он постучался в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел. — Что за беспредел?!— сказал мужчина, сидевший у стола.— Кто Вам разрешил войти?! Сгиньте с глаз моих долой. — Чтобы сделать это, надо чтобы Вы посмотрели на людей, господин До,— безразличным тоном сказал Кенсу, закрывая за собой дверь. Знакомый голос заставил господина До поднять взгляд на наглеца. Ядовитая улыбка расцвела на его постаревших губах. — Маленький никчемный омега, решил поздороваться с отцом? — Я бы так не сказал,— Кенсу, не дождавшись разрешения, прошел внутрь кабинета и присел на стул около стола.— Ну, как поживаете? — Прелестно. А ты как, сыночек? — Меня воротит, когда Вы так называете меня. Сделайте одолжение, зовите по-другому. Это обстоятельство, что во мне течет Ваша кровь, заставляет чувствовать себя... — Никчемной омегой?— усмехнулся До,— может так Вас называть? Или шлюхой Ким Чонина? Я знаю, что именно он поимел тебя тогда. Знаю, что ты сейчас работаешь под его дудку. Как он относится к тебе? Трахал уже тебя? — Боится,— холодно сказал Кенсу. — Хм, ты дал мне идейку, как испортить им жизнь. — Не думаю, что ты осмелишься, ведь господин Пак не тот, кого ты можешь тронуть. Я прав? — усмехнулся Кенсу.— Вот и не рыпайся и сиди тихо. До побледнел, кажется, он не недооценивал собственную кровь. — Я так посмотрю, ты совсем оборзел. — Думайте, как хотите, называйте, как хотите. Я пришел за медальоном мамы. И Вы отдадите мне его. — Какая уверенность,— усмехнулся До, почувствовав, как к нему вернулась уверенность,— может он уже в мусоре? Он знал, что Кенсу всегда мечтал о хотя бы одной вещице своей матери. Он нашел слабое место сына и решил надавить на больное. — Врешь. — Уверен? — Да,— холодно сказал Кенсу. Он готов был убить До. — А ты догадливый, но это ничего не меняет: ты все равно не получишь его, чтобы ты не сделал. — А мне не надо прикладывать усилия: ты сам отдашь мне его, как миленький. Кажется, план вывести Кенсу из себя не удался. До опять начал терять контроль над собой, ведь напряженные годы вечных махинаций и страха быть пойманными оставили свой отпечаток на его психике. — Никчемное создание, да кем ты себя возомнил?! — Собой. Ты действительно думаешь, что я так, без какой либо защиты пришел бы к тебе? Так вот, послушай. Я не буду с тобой играть в кошки мышки, особенно не собираюсь быть в роли мышки. У меня к тебе одна претензия: ты даешь мне мамин медальон, и мы разойдемся, как в море корабли. Если нет, то эти документы завтра же будут опубликованы не только в Корее, но и в Америке. Если следил за мной, то должен знать, что это в моих силах. — Не слишком ли ты самоуверен? — Повторяешься. Ответ остался тем же. Нет, не слишком. Подумай хорошенько, ведь у меня есть доказательство того, что именно ты помогал мистеру Чону продать масштабный проект. Сам подумай, что будет если я скажу мистеру Паку, что он может подать на тебя в суд. Он не сделал этого, лишь благодаря мне. У тебя есть минута, чтобы отдать мне медальон. — Паршивец,— зарычал господин До и, в мгновение обойдя стол, накинулся на Кенсу.— Да кем ты себя возомнил, никчемная омега. Напомнить тебе кто ты, а кто Я? Да я Вас обоих урою. — Не сможешь,— сказал До. Он и правда стал таким сильным, или ему реально наплевать на себя? — Не зли меня еще больше, я говорил тебе исчезнуть! Зачем вернулся? За медальоном твоей потаскухи матери? А вот это было ударом ниже пояса. Может ему наплевать на себя, но он не позволит оскорбить память его матери. — Сволочь. Это ты погубил ее. Да, я слышал о том, как ты бил ее и насиловал, когда она была беременна,—зашипел Кенсу. До скинул руки отца и сам схватил того за ворот. — Ты заплатишь за все,— он ударил альфу по груди. Если бы не адреналин, что бурлил внутри него, удар не был бы таким сильным. Альфа отошел на шаг, в глазах почернело. Рассудок покинул его. Он накинулся на Кенсу с кулаками, как тогда, но на этот раз Кенсу удалось увернуться. — Сукин сын! — закричал альфа. Кенсу в первый раз за сегодня стало страшно, потому что в глазах напротив не было видно и грамма рассудка. " Соберись!"— сказал себе Кенсу. Он готов был идти до конца, не моргая, смотря на то, как разъяренное тело кинулось к нему. Именно тело, потому что в этом создании не было разума. Он готов был уже принять удар, как перед ним, словно в замедленной съемке, появилась широкая спина, а в ноздри ударил запах горького шоколада. Перед ним стоял тот, кого он совсем не хотел видеть, ведь при Ким Чонине Кенсу терял своего внутреннего бойца. — Совсем потерял рассудок?— непонятно кому сказал Ким. Кенсу посмотрел на него снизу вверх непонимающим взглядом. — Возомнил себя супергероем?— Чонин стоял, сжимая в руках кулак мистера До, что то ли от присутствия третьего человека, то ли от боли в руке, более менее вернул себе способность думать. Наглая и безумная улыбка появилась на его губах, и хотя его кулак был в руке Кима, он с ядовитым тоном усмехнулся. — Оу, твой рыцарь пришел? Ну здравствуй, Ким Чонин. Давно не виделись. Как жизнь? — Ну да, давно,— сказал молодой альфа, отпуская его руку. — Пришел за своей принцессой? — Да нет. Пришел за этим,— oн кинул в него папку. — Что это? — Доказательство о незаконном заключении договора. — Оу, кажется, мой сыночек, как послушный щенок, дал своему хозяину доказательство, которое он сам накопал? — Не знаю, что за ерунду ты несешь, но Ваши семейные дела меня не касаются. — Уверен? Именно о твоей компании шла речь. Он сказал, что твой папаня не тронет меня, если я дам то, чего он хочет,— он взглянул на Кенсу,— но не получит. Хм... Или они сдружились у тебя за спиной. Ха-ха, в тебе и правда течет моя кровь, До Кенсу. Чонин уставился на Кенсу: — Про что он говорит? — Не твое дело,— ответил Кенсу, не посмотрев на него. — Оу, ваша милая парочка ссорится? Детки, это вам не мотель. — Замолчи!— рыкнул Кенсу и посмотрел на Кая,— ты зачем пришел? — По делу. — Чонин, это я уже понял, по какому делу именно? — О незаконном закрытии приюта, а ты? Кенсу облегченно вздохнул: кажется, пронесло, ведь он обещал мистеру Паку, что Чонин не узнает ни о чем. — Не важно. — Какие страсти. В вашей парочке, кажется, альфа Кенсу, а не ты. Хотя, что же ждать от отброса? — Замолчи,— рыкнул Ким,— ты пожалеешь об этом, завтра же я подам на тебя в суд. — Так возмужал, да? А не боишься, что родители твоей невесты и сама невеста узнают о твоем прошлом?— Он усмехнулся, взглядом намекая на маленькое расстояние, между Кенсу и Чонином,— я бы сказал о настоящем. — Мне плевать. —Реально? Может рассказать о тебе и Кенсу? Чонин сжал кулаки. — Расскажи,— спокойно сказал Кенсу, заставляя Кима и До впасть в ступор.— Расскажи. Это никого не будет интересовать. Прошлое есть прошлое, а в настоящем меня с ним ничто не связывает. Расскажи всем, что твой сын лег под первого же альфу. Расскажи все, что скрывал, чего стыдился все эти годы. Это меня не остановит. Мне плевать на все. Мне плевать и на тебя, и на Кима, и на ваше гребенное общество. Вы всего лишь обстоятельства из моего прошлого, и я не стыжусь этого.— Кенсу вплотную приблизился к альфе,— ты отдашь мне медальон, и я уйду. Ты меня больше не увидишь, потом можете убивать друг друга. Мне плевать с высокой колокольни, что будет с тобой или с ним. Но не смей трогать мистера Пака. Как ты сам сказал: во мне течет твоя кровь? Да,и ты сам должен понять, что я пойду до конца даже нечестным путем. Не забывай, что я знаю о тебе больше, чем кто-либо. Если через минуту у меня не будет медальона, твоя жена узнает, кто именно виновен в том, что ее отец обанкротился. Речь Кенсу заставила двух альф вздрогнуть. Если Ким просто был шокирован (восхищен) омегой, то До не на шутку испугался. Кажется, Кенсу и правда знает о нем все. По глазам До, омега понял, что еще один шаг, и он победит. — Жду! До медленно отошел назад, открыл нижний ящик своего стола, доставая из нее маленькую коробку, и протянул Кенсу. —Держи,— дрожащим голосом сказал он. Парень молча взял коробку, еле сдерживая себя, чтобы не заплакать, когда его пальцы прикоснулись к медальону. Все исчезло, остался только он и единственная вещь от его мамы. Ким сделал шаг к нему: он почувствовал моментальную растерянность омеги, но Кенсу развернулся и направился к двери, не обращая внимания ни на что и ни на кого. — Прощай, мы больше не встретимся. Навещать тебя в тюрьме я не буду. И под изумленный взгляд альф он вышел. Чонин посмотрел на До. — Увидимся в суде. Ему ничего не оставалось делать: картина, что он увидел, когда вошел в кабинет заставила его понять, что с этим конченым человеком не о чем говорить. Он вышел из дома тогда, когда машина Кенсу тронулась с места. Омега посмотрел на него с пустым взглядом и, даже не остановившись, проехал около него. Ким смотрел вслед уходящей машине. Он понял одно: ему никогда не понять эту омегу. Но, кажется, До Кенсу вычеркнул его из своей жизни. Ведь именно этого он хотел... ***** — Ты говорил, что это будет аргентинский ресторан,— сказал Бэк. — Да, он и есть аргентинский, только тогда играли другие музыканты, а сегодня будет именно танго,—сказал Чанель.— Сегодня здесь будут играть именно уличные музыканты-аргентинцы. — О~ понятно,— довольно улыбнулся Бэкхен. Они сидели в том ресторане, где состоялась встреча с мистером Паком. Лухан и Сехун оставили Фо с мистером Паком, который с первого же момента знакомства с малышом объявил, что Фо его внук, раз уж Бэкхен его папа. Они быстро сдружились. Атмосфера просто завораживала: все пришли одетыми специально для танго. Городской стиль интерьера создавал впечатление, что они находятся на одной из улиц Буэнос-Айреса. Кенсу, Чонина и Аи еще не было. — Вина?— спросил Сехун Лухана. — Да, но белого. — Если бы Кенсу был здесь, он назвал бы тебя ... — "Дилетантом, что не умеет пить", —перебил Бэка Лу.— Знаю, знаю, но я люблю именно белое вино. — Если честно, то я тоже. Налей и мне, Се,— сказал Бэк,— пока наш гурман не пришел. — Надеюсь с ним все хорошо,— сказал Лу. — Он не даст себя в обиду. — Кто?— спросил подошедший Чонин. — Кенсу, у него был тяжелый день. Чонин открыл рот, чтобы сказать, что виделся с ним, но Сехун заставил промолчать. Парень забыл, что обещал другу не говорить омегам, что это именно Сехун сказал ему, где находится Кенсу, когда он почти сходил с ума от того, что не знал, где находится омега. А когда узнал, вылетел из кабинета Се и отправился к дому До, прикрываясь угрозой отправить мистера До в суд. По лицам омег он понял, что Кенсу еще не объявился, и это встревожило его. — А почему ты один, где Ая? — Она у родителей, сказала, что не увидимся до свадьбы. — Оу, а она суровая,— сказал Бэк. — Да,— не обращая внимание на иронию, спокойно ответил Чонин. — Вина?— спросил Сехун. — Нет, я не пью белое, но от красного не откажусь. Лу и Бэк усмехнулись: ирония судьбы. — Так, а почему вы помрачнели? Так не пойдет,— сказал Чан. — Вот так Кенсу делает, когда заставляет вас делать то, что он сказал? Он сделал глаза, как у Кенсу, когда тот злился, и заставил всех улыбнуться. Он, конечно же, получил щелбан от прекрасных пальчиков, но, все равно, заставил мрачную атмосферу улетучиться. Через полчаса на сцене появились музыканты, и жизнь по имени Танго началась. Музыка стала литься из бандонеона, пианино, контрабаса, виолончели и скрипки, заставляя присутствующих утопать в страстных нотах великого чувства по имени любовь. Чанель, Бэкхен, Сехун и Лухан не удержались и после нескольких композиций потеряли и одновременно нашли себя на танцевальной площадке. Одна музыка - разные движения, другая аура, другая любовь. Танец Бэкхена и Чанеля напоминал игру, где оба были явными победителями, готовыми ухватиться за эту игру до конца. Танец Лухана и Сехуна был похожим на нежный поцелуй, в котором оба партнера наслаждались каждой секундой в меру сладких ощущений. Чонин смотрел на них, понимая одно: Танго можно танцевать лишь с человеком, которого любишь. Налив себе вина, он откинулся назад, покорно отдаваясь музыке, которая ворвалась внутрь и стала пытать его изнутри. Он закрыл глаза, перед его глазами появились две танцующие фигуры: в одной из них он узнал себя, а другого так и не смог разглядеть. Музыка сводила его с ума - он танцевал внутри. В горле пересохло, рука само потянулась к стакану вина. Он отпил глоток, прекрасна зная, что когда пьешь вино глотками, пьянеешь. Улыбка — он уже пьян. Чаша его чувств была переполнена. Он задыхался от желания выплеснуть все наружу. Ему так хотелось отдать их кому-то на хранение, потому что у самого не было сил терпеть их присутствие внутри: реальность, которую он создал своими руками убивала их. Он хотел защитить их от самого себя. Да только некому было отдавать. Кому были нужны столь раненые чувства? Он усмехнулся: кого он обманывает? Упустил человека, которому смог бы отдать всего себя без остатка, не боясь задохнуться. Но, как можно упустить человека, которого у него никогда и не было, потому что такой, как он не может владеть таким, как До Кенсу. Он даже не смог защитить его сегодня, Кенсу сам все сделал, сам защитил себя, заставляя его чувствовать себя никчемным идиотом. "Мне плевать и на тебя, и на Кима, и на ваше гребаное общество. Вы всего лишь обстоятельства из моего прошлого, и я не стыжусь этого",— раздался в его голове голос Кенсу. Чонин горько усмехнулся: он и правда всего лишь обстоятельство в жизни. Он обстоятельство для всех: для омег на одну ночь был всего лишь большим кушем, для Аи он всего-навсего замена. Парень мог бы перечислить многих, но подсознание не смогло долго терпеть его саморазрушительный диалог, напомнив о моментах, когда До Кенсу принадлежал ему целиком. Когда тот извивался под ним, даря мелодичные стоны, от которых все переворачивалось внутри. От жарких воспоминаний его рука потянулась к верхним пуговицам рубашки. Ему определенно нужно было отвлечься, но музыка не давала возможности сделать этого. Он выдохнул, очередной вдох принес с собой запах диких гвоздик. Ему удалось разглядеть лицо второго танцора. Он медленно открыл глаза — напротив сидел До Кенсу. Напряженный, недоступный и нереально красивый До Кенсу. Не скрывая взгляда, Ким смотрел на него, жадно глотая все его движения, замечая все: как тот налил себе красного вина, как откинулся назад и, закрыв глаза, начал расслабляться, отдаваясь власти вечной музыки. Нежная улыбка играла на почерневших от вина губах омеги. Кажется, не он один сходит с ума от танго. Альфа смотрел на омегу с какой-то нежной и безудержной тоской. На один миг все исчезло, остался только Кенсу. Дрожащие ресницы Кенсу, губы Кенсу, бледная кожа Кенсу, весь Кенсу. Чонин сделал еще глоток— сдерживаться не получается. Он встал с места. Омега даже не взглянул на него, но когда тот взял его руку в свою, До поднял на него взгляд. Врать не было возможным, Кенсу, как и он, терялся в музыке. Ким потянул его на себя, и Кенсу поддался, вставая со стула и поставив бокал с вином на стол. Кажется, этот день запомнится омеге, как последний день его борьбы с прошлым, ведь Танго для него было борьбой, где оба были проигравшими. Пары во всю танцевали, и только они шагали к центру танцевальной площадки. Музыка остановилась. Под удивленные взгляды своих друзей они прошли около них и остановились в центре танцевальной площадки. Четверо вернулись к столу, так и не задав бессмысленный вопрос: " Почему?". Пары остановились. Музыкант, что играл на бандонеоне, взял микрофон в свои руки: — Много слов были сказаны о Танго. Например, кто-то сказал: " Танго — это тайна, которую танцуют двое", другой — "Танго считается музыкой страстной любви. Это не так. Это музыка одиночества и похоти." Или "Танго — это печальная мысль, которую даже можно станцевать", но была одна мысль, которая, по-моему, описывает следующую композицию: "Каждое танго – это прощание." Так вот, дамы и господа, по-моему Танго - это стиль любви. Лгать в танго невозможно, и только Вам решать, каким оно будет для вас. Танго - это истина, которую каждый человек пропускает через себя, как кристалл, отражая иные краски. Как истинному аргентинцу, мне близко это высказывание: "Думаю, что танго будет существовать всегда, потому что оно выражает нечто, что, похоже, вечно в аргентинцах: эта пустота или расстояние между тем, что человек делает и тем, кем он является" Ох, кажется, я заболтался. Скажу кратко. Astor Piazzolla - Oblivion.(не имеет смысла читать, если вы не поставили ее на повтор) Первые аккорды заполнили тишину помещения. Чонин и Кенсу стояли на расстоянии одного шага. Печальная и одновременно мечтательная улыбка коснулась их губ. Пары начали двигаться, и шуршание ткани смешалось с нежной мелодией, создавая мистическую атмосферу. В отличии от других пар, Чонин и Кенсу не сделали и шагу друг к другу, не обняли друг друга, а просто молча стояли на месте, давая музыке возможность проникнуть внутрь, чтобы, как марионетки отдаться своим чувством: медленно, нежно, но чертовски жестоко. Оба закрыли глаза и подняли головы вверх: медленно, чувственно, одиноко, как будто стремясь к чему-то недосягаемому. В голове не осталось ни одной мысли. Пустота. Они стояли под вопросительные взгляды присутствующих и их друзей. Вступление скрипки, и они сделали один и тот же жест, поднимая руки и нежно обнимая воздух, словно партнера. Ким сделал шаг вперед, Кенсу шаг назад, с закрытыми глазами танцуя самый искренний, самый чувственный танец, не касаясь друг друга, удерживая расстояние в шаг. Непонятное танго для других, но такое понятное для них. Танцующие остановились, думая что это представление. И мало-помалу на танцевальной площадке остались только они, но пара даже не заметила этого, потому что они и до этого уже были одни, не замечая никого вокруг кроме себя и своей любви. Они не танцевали друг с другом, потому что их тела были слишком реальны, чтобы говорить правду. Они танцевали со своими чувствами. Обоим нужно было время, чтобы довериться друг другу. Свет сконцентрировался на них. Это было похоже на театр, где играли два актера. Два одиноких персонажа. Музыка сменилась и, если до этого лидером была скрипка, то сейчас к ней присоединились и другие инструменты - звуки пианино стали более резкими. Они повернулись друг к другу спиной, шаг вперед, поворот, скользящий шаг, опять поворот, резкие два шага обратно, и они оказались в страстных объятиях друг друга. Музыка опять сменила свой ритм, и они начали качаться в такт этой бесконечно больной музыки, как при качке корабля на море. Медленно, слишком страстно, больно. Кенсу наклонил голову к плечу Кима, не касаясь его, ведь танго - это танец борьбы, а не поражения. Он медленно поднял ногу, обхватив ею бедро альфы. Чонин наклонил его на бок, заставляя откинуть голову назад. Он не смотрел на омегу, но видел его красивые приоткрытые губы, его маленькие точки, его ключицы, что запомнил наизусть. Ким не чувствовал тяжести, не чувствовал боли от травмы, казалось, что тело само позабыло обо всем. Он наклонился к омеге и вдохнул полной грудью запах диких гвоздик. Голова начала кружиться, альфа медленно вернул Кенсу в вертикальное положение и сделал шаг вперед, заставляя омегу отступить на шаг. Чонин надавил на поясницу партнера, заставляя его тело сделать волну, которая закончилась махом ноги. Аrrastre — смещение стопы по полу Barrida — сдвиг ногой, как подметание метлой Boleo — мах назад свободной ногой от колена Entrada — вторжение на территорию партнера Gancho — крюк, мах ногой под колено партнеру Llevada — когда партнер на бедре «несёт» ногу партнера Пауза. Ким отпустил колено Кенсу. Они отошли друг от друга. Музыка стихла. Тишина... Раз ... Два ... Три ... Зал взорвался аплодисментами. Только шестеро и музыканты никак не реагировали. Кажется, аргентинцы без всяких слов поняли этих двоих. Они смотрели на них с печальной и нежной улыбкой. Кажется, танго – это прощание для этих молодых людей. С глаз Бэкхена и Лухана скатилась слезинка, ведь До Кенсу никогда не был столь искренен. Обоим хотелось взвыть от чувства несправедливости, беспомощности, потому что помочь Кенсу не было возможным. Они были настолько поражены и обессилены, что даже не чувствовали злости на Кима. А зачем? Что изменится? Если даже сам парень не хотел изменить что-то, он смирился с этим. Возможно, это и к лучшему, возможно, это и был конец истории об омеге, решившим побороться за человека, в жизни которого ему не было места. Сердце сжалось за обоих, ведь Чонин и сам страдал... По-своему, но страдал. Ким рвано дышал, понимая, что только что было. Он забыл обо всем, забыл о том, кто он. Забылся, отдаваясь чувствам. Его чаша чувств опустошилась, он отдал все ему. Как после каждого взрыва наступает тишина, так и после крика его души, внутри наступила тишина, что звенела в пустоте. Кажется, внутри Кенсу творилось тоже самое. Он, по-доброму, улыбнулся Киму. Омега отпустил его, насовсем отпустил. Он сказал все, что смог, отдал все, что смог. Он молча просил Чонина ничего не делать, чтобы их история закончилась на этой ноте, чтобы альфа позволил ему не сломаться окончательно: когда прогоняют честным путем, это не лечится. Он взглядом просил Кима отпустить. Чонин улыбнулся в ответ, как последний трус, позволяя Кенсу решить все. Кенсу развернулся к музыкантам и поклонился им. Бандонеонист спустился с маленькой сцены и, взяв его руку, нежно поцеловал. — Спасибо за столь нежное понимание Oblivion-a, но вы делаете ошибку,— он посмотрел ему в глаза. Кенсу улыбнулся ему, мягко, с просьбой о молчании в глазах. Музыкант понял все и улыбнулся в ответ. Он протянул визитку Кенсу,— если будете в Аргентине, приходите к нам, мы знаем цену такой любви. — Спасибо,— прошептал Кенсу и опять улыбнулся. Альфа потянул его к себе и обнял. Может, он и ошибается, отпуская все, а может, и нет. Чонин понял, что ему нечего делать в жизни До Кенсу. Он пошел к столу. Никто из друзей ничего ему не сказал. Даже Чанель молчал. Омега тоже вернулся к столу и присел возле Бэка. Бэкхен молчал. А что сказать-то? Утешить? Сказать, что все хорошо? Лгать? Нет, дамы и господа, лучше молчать, ведь слова - это всего лишь звуки, тень. Они понимали друг друга на уровне молчания. Это новый рубеж для Кенсу, и они сделают все, чтобы тот преодолел его. Они не хотели ущемлять достоинство Кенсу. — Леди и джентльмены, я предлагаю тост за омег, что смогли пройти через боль расставания, за омег, чье смирение с реальностью равнозначно силе воли. За танго, что с сегодняшнего дня для меня пахнет дикими гвоздиками. Кенсу улыбнулся ему благодарной улыбкой. Он поднял бокал и выпил до дна, смотря на музыканта. Эти слова заставили Кима вновь почувствовать себя никчемным отбросом. Он не достоин Кенсу. Может, и к лучшему, что тот смог пройти через него, может, он и есть обстоятельство. Чонину показалось, что именно в этот момент он понял, кто он и кто Кенсу. И именно До Кенсу стал для него недосягаемой звездой. Яркой и одновременно успокаивающе нежной звездой...