Сержант головного Улья

Всю ночь не спал. Все утро как во сне. Думал. Забыл уже, каково это. Как после первого убийства и после первой пытки неофита. Весь наизнанку. До дна. И все мальчишка перед глазами. Безумие. Должен был забыть, отказаться, а веду к себе в келью. Мою келью, где до этого не было никого. Только я. Один. Тихо в жилых ячейках днем. Все сержанты на занятиях. Кто в тренировочных, кто в зале, кто на стрельбах или на пробежках. Пусто, безопасно. Смешно от этого безопасно. Я падаю с вертолета без парашюта. И разобьюсь вдребезги. - Проходи, - сказал я, открывая дверь и запуская Тура внутрь. Обычная келья. Кровать застелена аккуратно, на полу ни соринки. Странно, что я волнуюсь и слежу за реакцией неофита. Он перепуган и молчалив. Но вроде не морщит брезгливо нос. Вот так я живу, малыш. Не претория, конечно, но и не казарма неофитов. Чуть толкнул его в сторону, чтобы зайти следом и плотно закрыть дверь. - Садись, поговорить хочу. Я не узнал собственный голос. Уставший, надломленный старик. Зачем я ему такой? Тур осторожно присел на краешек кровати, сложив руки на коленях. Костяшки сбиты в кровь от многочисленных боевых тренировок, на лице синяки, ссадины и кровоподтеки. Почти все от моих кулаков. - Я сержант, Тур, - запинаясь начал я. Дерьмовый сержант. Мямлю и дрожу перед мальчишкой, - всю жизнь в Улье неофитов учу. Бойцов делаю из мальчишек. Я не умею ничего больше. Как жить в деревне? Что там делать? А если люди найдут? На вилы насадят, голову отрежут. Ненавидят они нас, понимаешь? Неофит кивнул, глядя мне в глаза и весь потянулся вперед. - Прятаться будем. Не найдут. - Васпы найдут, - тяжело сглотнув, продолжил я, - дезертиров всегда находят. Пытать будут преторианцы. Не так как я. Куски отрывать от тела, отпиливать кости, глаза расплавленным оловом выжгут. Но сдохнуть рано не дадут. Нет милости легкой смерти дезертирам. Живых еще Королеве скормят. Я не хочу, чтоб тебя. Ладно я, но не ты. Не хочу. Тур вскочил на ноги, схватив меня за гимнастерку. - Послушай себя, - неофит говорил тихо, а глаза полыхали безумием. - Всю жизнь в Улье с преторианцами, пытками. Неофиты ненавидят, люди голову отрежут, Королева сожрет. Это не жизнь. Это. Не. Жизнь. Пойдем со мной. В лес, в деревню, в глушь, где никого нет. Но только подальше отсюда. Из тьмы на свет. Мы все преодолеем. Любить будем, никого не боясь. Я взял его лицо в руки. Бережно, осторожно. В ушах свистел ураган свободного падения. Келья шаталась. Чужим голосом спросил. - А ты меня… любишь? Руки неофита на моих боках сжались тисками. Пол качнулся. - Люблю, - выдохнул Тур. Я разбился. Я сгорел, и ветер развеял мой прах. Пустота обняла в последний раз и отпустила. А в руках вздрагивал мальчишка. Мой мальчишка. - Я тоже тебя люблю, - хрипел я, - в первый раз в жизни… Горло перехватило спазмом. Накинулся на него осыпая поцелуями, принимая ответные. Держал в руках и не мог привыкнуть. Никогда больше не буду один. Теперь только так. Пустота ушла, сменившись жаром. Мальчишка как яд Королевы: течет по венам, и все время хочется еще и еще. Я снял с Тура ремень, стянул через голову гимнастерку, не видя, куда что бросаю. Гладил по груди и плечам, наслаждаясь прикосновением. Неофит не пах сладостью, как другие васпы, и я так и не разгадал этот ребус. Хотя сейчас тянуло едва уловимо. Неужели от меня осталось после ночи? - Малыш, я хочу еще, - шепнул я, расстегивая зиппер на галифе мальчишки. Стащил вниз все слои ткани. Руки сами легли на бедра. Молодое, упругое тело. Покорное, податливое. Меня захлестывало желание. Не мог я больше терпеть. С силой крутанул лицом к стене вздрогнувшего от такого напора неофита. Коленом раздвинул ноги, одновременно доставая себя из галифе. Мальчишка тяжело дышал. Лбом уперся в стену кельи, сложив над головой руки. Мне бы понять сразу, но я не мог остановиться. Тур дернулся всем телом, почувствовав меня внутри. Сжался в пружину, давясь криком. Я испугался. По-настоящему. Освободил неофита от себя и обнял сзади: - Что такое? Мальчишка дрожал, осторожно дыша и сжимая кулаки. Как на пытке. - Ничего, - с трудом выговорил Тур, - очень страстный Вы, господин сержант. Опять господин сержант. Но не это дернуло и обдало холодом. Неужели порвал все-таки? - Тур, - позвал я, - ты почему не сказал? Мальчишка замер. Стоял, молчал и думал. Чем больше, тем сильнее я ощущал панику. Она росла комом в груди. Болезненно. Синяки на его теле от меня. Раны и ожоги от меня. Теперь еще и это. Не учу, не тренирую сейчас, и все равно причиняю боль. - Не сказал, - тихо заговорил Тур, - потому что люблю. И хочу дарить радость. Я осторожно погладил его по голове. - Обернись. Посмотри на меня. В глазах мальчишки боль. Не этого я хотел. Нельзя так с ним. - Ложись, - сказал я, отнимая Тура от стены, - я посмотрю. - Нет, - дернулся неофит, оттолкнув мои руки. Стесняется? Скверно. Глупо. - Я сержант, - попытался его успокоить, - а это просто рана. Не хуже и не лучше других. - Нет, - упрямо и зло ответил Тур. Я начал закипать. Только капризов мне не хватало. - Обработать надо, - твердо сказал я, - все раны, какие есть. Ложись! Неофит сверлил меня взглядом. Злой, раздраженный. И откуда только взялось? Не сломал его сержант в приграничном. Странно. Но здесь, в головном, будет так, как я сказал. Я поставил руки по бокам от головы Тура, настраиваясь на перепалку, но мальчишка вдруг опустил глаза и буркнул «ладно». - Ложись, - повторил я уже мягче. Мазь взял под подушкой и начал с рассеченной губы и следов от побоев. Потом шея с синяками от моей ночной вспышки гнева. А на груди и животе не вспомню и половины. - Сам калечишь и сам лечишь, - пробормотал Тур, надевая гимнастерку и застегивая ремень. Нормально сказал, но я снова взвился. Сидел рядом на койке, упрятав кое-как в галифе возбуждение. Мне успокоиться надо, а не объяснять неофиту простые вещи. - Я всех лечу, – зло сказал я. – Битых, резаных, жженых. Другие постарались или сам сделал, не важно. - Ну и как? – тихо спросил Тур. - Нравится резать? Удовольствие получаешь? Мне уши заложило, а келья подернулась мутной дымкой. Плохой вопрос. Достает из глубины забытое. Похоронил уже. Думал, что похоронил. Теперь мальчишка есть и все заново. Он разбередил, разбудил, раскачал. Пусть слушает. - Да, - жестко ответил я, - раньше получал. Ярко было, сладко. Тур молчал, потирая пальцами лоб и запуская руку в волосы. Ждал. Слушал. - Первое убийство до сих пор помню, - продолжил я, - экзамен мой. Тренер за спиной с маузером. В деревне в дом зашли. Там трое гражданских. Отец с матерью и мальчишка. Мужика тренер застрелил и вложил мне в руки маузер. Стреляй, говорит, должен. Испытание твое. Выдержишь, васпой станешь. Карать и наказывать будешь. Сам. Силой станешь, яростью. Убей! Неофит за голову схватился. Да. Вот такой у тебя любимый, малыш. - Орала та баба. До сих пор в ушах звенит, как вспомню. Пацана за спину прятала. Я боялся. Маузер из руки выскальзывал. Колотило, как в припадке. А за спиной тренер. Нельзя назад. Там только боль и смерть. А в руке маузер. И шепот «убей». Вот сюда сверлил. Я ткнул пальцем в затылок. Туда, где под черепом мозжечок. - Убей. Убей. Убей. Выстрелил. И сразу тихо стало. Баба на пол упала. Пацан всхлипывает, сопли мажет. И тренер руку на плечо положил. Теперь васпа. А мне показалось, я себя застрелил. У меня в ушах женский крик. Опять. На одной ноте. Не заткнешь. Пацана, сказал тренер, с собой заберешь. Будет тебе ученик. Я перевел дух, смотря на бледного Тура. Терпи, малыш. Как я терпел. - Достали его из кокона и мне отдали. Я уже забыл почти и снова женский крик. Пронзительный. Я схватил пацана и на дыбу. Бил, пока крик в голове не затих. Хорошо стало. Очень хорошо. Тур вздрогнул, зябко поведя плечами, но взгляд не отвел. - И так год за годом. Пока все не прошло. Пустота осталась. Работа. Я сержант. Ничего не чувствовал, пока ты не появился. С тобой снова больно. Мне. Тур молчал, а я ждал. Не торопил, не переспрашивал. Да и ответ не хотел слышать. Страшно. Он другой, не сломленный. А если не поймет? - Скажи, Грут, - заговорил мальчишка, - а что ты вчера чувствовал, когда пытал меня? - Сначала злобу на тебя и на себя, потом похоть, а под конец боль, - честно ответил я. – Больше не хочу тебя пытать. - А будешь, когда уйдем в деревню? – спросил Тур. Замер и не дышал. – Убивать других будешь? Комок паники в груди разросся до размеров кельи. Не мог я соврать. - Буду. Келья подернулась инеем. Мальчишка замерз, омертвел. Смотрел на меня и не видел. А у меня внутри что-то лопнуло. Вышло гноем и болотной жижей. - Буду стараться этого не делать, - сказал я. Вот теперь действительно всё. И я весь перед тобой. Тур добрался до меня по кровати и обнял. Крепко. Мне снова стало тепло. - Ты такой, какой есть, - шептал неофит, - хищник не забудет запах крови. Но облегчить жизнь тебе и мне можно. Я тоже буду стараться. Я все для тебя сделаю. Я снова целовал его и тискал, ероша светлые волосы, согревая в объятиях. Потом сидели долго и молчали. Я бы совсем никуда не уходил, но служба. - Тур, мне надо к ученикам, – сказал я, пересаживая мальчишку с колен на кровать, - Я тебя вечером заберу перед отбоем. Здесь будут другие сержанты. Могут услышать нас. Я в допросной постелю. Хорошо? - Хорошо, - улыбнулся Тур. - Тогда идем. Тебе еще посуду мыть. - Да, господин сержант, – еще шире улыбнулся мальчишка.