Сержант головного Улья

С Дином я договорился, что он на экзамене вырубит своего сержанта и сбежит в лес с оружием. И это весь план. Застрелиться. За неделю в Улье не придумать ничего более стоящего это провал. Собраться вместе вся группа не может. Знаменитая логическая задачка про цзы’дарийца, женщину и гнароша, перебирающихся через реку в двухместной лодке, меркнет по сравнению с нашим раскладом побега. Дарион не бросит Дина, я должен прийти в лагерь с Дарионом, Дин и Дарион не потерпят Грута, а я не могу его бросить. А если вспомнить про преторианца и его Договор с Дарионом, то цепочки усложняются в разы. Хоть вешайся на ремне. Я до головной боли просчитывал варианты, и все упиралось либо в преторианца, чье поведение предсказать невозможно, либо в Грута, чье поведение я мог просчитать, но легче не становилось. В умственном напряжении и физическом труде день пролетел почти незаметно. Расслабился я только к отбою, ожидая когда господин сержант придет за мной в ячейку. Последняя спокойная ночь перед экзаменом и, надо быть реалистом, возможно последняя моя ночь в принципе. Я один против многотысячного Улья, не герой и не гений рукопашного боя и в случае провала из претории не выберусь и никого не спасу. Да я буду работать, буду планировать с Грутом побег, но на последний глоток счастья тоже имею право. - Сто пятьдесят шестой, - позвал Грут из-за перегородки, - в тренировочную. Ответив, как положено по Уставу, я выскочил в коридор. На лицо васпы вернулась привычная маска неудовольствия и тихой злобы, и только сжатые кулаки выдавали волнение. А я смотрел на него и думал, как буду признаваться в пустом доме полусгоревшей деревни, что выдавал себя за другого. Как Грут примет мою правду? Сочтет сумасшедшим, не иначе. Дайте мне сил несуществующие боги. В тренировочной на полу сержант расстелил теплое одеяло. То самое, которым укрывал меня в первую ночь. Воспоминания разливались по телу мягким теплом, настраивая совсем не на разговоры о побеге. Проблемы все равно никуда не денутся. Подождут. - Раздевайся. Форму в ведро, - сказал Грут своим обычным тоном, прижав меня к стене и целуя. Настойчиво, требовательно. Из сознания улетучивались все мысли и переживания, пока тело отзывалось на ласку. – Меня стояк замучил, еле дождался отбоя, - прошептал сержант. - Как себя чувствуешь? Я счастливо улыбнулся. Васпы не заботятся и не думают о других. Это что-то из ряда вон выходящее. - Намного лучше, - выдохнул я между поцелуями. Надо оторваться. Хотя бы для того, чтобы снять одежду. Разделся я быстро, по-цзы’дарийски, и плевать, что не комбинезон. Грут замер, уставившись на меня. Сам успел снять только гимнастерку. Ничего, признаюсь, кто я такой, каждый день будут новые открытия. - Ложись, - сказал я, поглаживая рукой через ткань галифе упомянутый стояк, - я хочу попробовать тебя языком. Можно? - Нужно, - эхом отозвался сержант, опускаясь на одеяло и увлекая меня за собой. Галифе я стянул сам, освобождая Грута от одежды окончательно. Большой член. Больше, чем у меня и, как оказалось, больше, чем я мог безболезненно принять. Я склонился, взявшись у основания, и провел языком по нежной бархатистой коже снизу вверх. Выпил влагу с самого кончика и вернулся обратно. Ласкать васпу языком все равно, что сосать конфету. Аромат сладости тот же. Я заглатывал и отпускал, перекатывая на языке, слушая тяжелое дыхание Грута, и посматривал на него, наслаждаясь искренним удовольствием на лице. Не умеючи заставить сержанта стонать будет не просто. Если васпу вообще можно заставить стонать. Ощущения заводили, аромат сладости кружил голову. Хотелось быстрее и глубже, но в какой-то момент, сержант вздрогнул, подскакивая. - Подожди, нет, - выдохнул Грут, - я хочу в тебя. Обнял и потянул вверх, укладывая на грудь. Возбужденный васпа на два градуса горячее, чем обычно. Я плавился и тонул в ласках, чувствуя раскаленные ладони на спине и на ягодицах. Не удержался Грут, проверил пальцем. - Нет, не больно. Можно, - шепнул я. Грут тихо заурчал, крепко обнимая, и рывком крутанулся, подмяв под себя. Кончилась моя инициатива, теперь властвует господин сержант. Мой бог, царь, король и тренер. Моя причина остаться. Моя причина жить. Я не открывал глаз, пока сержант гремел баночкой с мазью, а потом почувствовал легкий толчок. Робкий, бережный. И отозвался протяжным стоном, когда Грут вошел на всю длину. - Маленький мой, - нежно сказал васпа. - Узкий. Огонь рождался внутри, растекаясь дрожью удовольствия. Я двигался навстречу, боясь упустить хотя бы одну искру. Сливался с ним, вспыхивая и выгорая дотла. Я воскрес, будто и не было меня до этого. Выгибался дугой и откидывался обратно на одеяло, а было все быстрее и сильнее. Зверя не удержишь. Грут рычал, вколачиваясь в меня без остатка. Я уже не различал нас среди боли, остроты и наслаждения. И услышал стон васпы за мгновение до взрыва. Грут не отпускал, сжимая меня рукой крепко, отчего пульсации никак не проходили. Семя изливалось толчками, а я не мог успокоиться, стонал и задыхался. - Снова сильно, да? - выдохнул васпа. – Но с тобой не получается иначе. - И не надо, - ответил я, поднимаясь на встречу и гася стон в поцелуе. - Ненасытный, - сказал Грут, и чуть прикусил за губу, - дикий, как животное. Хотелось смеяться. А потом просто греться в его объятиях. Обессиленные, мы еще долго молча лежали на одеяле, и меньше всего я хотел говорить о серьезных вещах. Ни один цзы’дариец никогда не снимал погон. Долг, честь, служба и только смерть в конце. То, что я собирался сделать немыслимо. И едва ли вообще возможно. Хотя смерть не такой уж плохой выход. Но пойдет ли Дарион на обман? Что я ему скажу? Почему решил остаться? С сержантом переспал и мне понравилось. Да, с Грутом, с тем самым, который пытал тебя, сына генерала, до полусмерти. Скажи, пожалуйста, папе, что я умер. Перед глазами то улыбался Дарион, то морщил лоб Наилий. Похожи, как братья близнецы, если не знать ни того, ни другого. Насколько мягок Дарион, настолько жесток генерал. И все-таки лейтенант Лар сын своего отца. Каким бы благородным и сострадающим не был, все равно не поймет, не простит и помогать не станет. Клеймо позора с моего лба не смыть никогда. - Завтра важный день, - сказал Грут, крепче обнимая за плечи, - мой выпуск отдали новому преторианцу. Его представляли на построении, ты должен был видеть. - Да, помню, - кивнул я, не понимая, к чему клонит сержант. - Преторианец молодой, резкий как понос. Неделя с инициации. Все еще под ядом Королевы. Хоть один неофит не сдаст – меня раком поставит. Я приподнялся на локте, внимательно смотря на Грута. На переносице залегла глубокая морщина, а шрам на щеке повторял изломы напряженно стиснутых челюстей. Всерьез опасается офицера. А я всерьез опасаюсь экзамена. Да, есть особая Инструкция для таких внедренцев как я, которая разрешает в случае прямой угрозы для жизни выполнять приказы, находясь под легендой. Да, я имею право застрелить гражданское лицо, чтобы успешно притвориться васпой, но я не уверен, что смогу это сделать. Это идет вразрез с моими убеждениями. Экзамен - игра, развлечение для офицеров в красных мундирах. А для сержантов последний удар, финальный аккорд в моральном сломе неофита. Убить очень тяжело, даже в бою. И в моей звезде не все бойцы прошли через это. Но здесь деревня, женщины и дети. Слабые и беззащитные. Я отказывался понимать и принимать такие методы подготовки. Намеренно толкать бойцов на мародерство и насилие, закрепляя это ярчайшим опытом первого убийства. - А если я не сдам? - осторожно спросил я. Грута дернуло. Он тоже приподнялся на локте ко мне навстречу. - Как это не сдашь? - Не смогу убить, - ответил я. От сержанта несло холодом и тьмой. А еще я уловил тонкий привкус крови на небе. Но может быть виновата разбитая и не успевшая зажить губа. - Ты должен, - зло сказал Грут, - это этого зависит всё! Я семь лет тренировал этих мальчишек. Я должен их выпустить. Без провалов. Иначе они не станут васпами. Не выживут. Сдать должны все! Кто бы знал, что настолько не получается быть вместе, даже если очень хочется. Я не мог объяснить, почему не хочу убивать. Что я не васпа, никогда им не был и никогда не стану. Любое моё признание до завершения операции – предательство. А я не предатель. Я чувствовал, как меня корежит, как проминает защиту жгучее желание остаться с Грутом. Сделать, что он просит. И ведь можно. Инструкция. И сразу же после я перестану быть цзы’дарийцем. Так почему? - Сдай экзамен, - повторил сержант, но уже по-другому. Тихо и беспомощно, - я прошу тебя. Потом мы уйдем. Я обещаю. Я что-нибудь придумаю. Рядовым станешь, рейды будут. Я могу устроить так, что пойду с тобой. Сбежим. Он прижал меня к груди, ласково гладя по волосам. Я задыхался от нежности и аромата сладости. Я не уйду, я не смогу без него. Все сделаю, но только не это. - Нельзя начинать новую жизнь с убийства, - болезненно проговорил я, пытаясь отстраниться, - эти женщины и мужчины чьи-то матери, отцы, дети. Нельзя жертвовать ими ради нас. Разрушая ничего не построить. Давай уйдем с экзамена. Я прошу тебя. Я умоляю. - Не думал, что ты такой слабак, - недовольно сказал Грут. И тут дернуло меня. Как же надо было сломать, размолоть и все перепутать, чтобы сострадание оказалось постыдной слабостью. Нет, господа васпы, здесь вы глобально не правы. - Лучше быть слабаком, чем трусом, - ответил я, - ты сильный только с мальчишками на дыбе, которые не могут тебе ответить. Грут зарычал, занося над головой огромный кулак, но я ждал удар, увернувшись и послав пару ответных. Не сильно, но неожиданно и очень обидно. Глаза васпы хищно сверкнули, а я запоздало вспомнил, почему цзы’дарийцам нельзя подпускать противника слишком близко. Грут просто скрутил меня в захват, придавив огромным по сравнению с моим весом. Я пару раз зло дернулся и почти освободился, но сержант снова оказался сверху. - Перестань, - захрипел он и обмяк, разжимая руки, - я не смогу без тебя. Погладил по щеке, касаясь поцелуем. Я развернулся из захвата, вытягивая ноги и ложась под Грута. Разрешил себя обнять, ответил на поцелуй. Завтра все решим. По обстоятельствам. Эта ночь наша.