Сержант головного Улья

Брился утром и два раза порезался, как пацан криворукий. Пальцы дрожат, зубы давлю так, что челюсть ломит. Дерьмовый выпуск. Дохлые все, сколько не гоняй. Двести тридцатый вообще не пойми кто. Группу крови лаборанты не смогли определить, кости не срастаются, как положено. Хорошо хоть сбагрил в преторию. Из того же третьего приграничного, что и Тур. От того же сержанта. За Тура голова болит сильнее всего. Раскис, перепугался. Недоломанные все странные. Вчера договорились, что он вызовется первым. Правильно, лучше сразу. Отойдет, успокоится, пока я остальных принимать буду. Боец ведь. Убить он не сможет. Дурак, ему же лучше будет, когда пристрелит. Мозги на место встанут. Не будет дури про жалость к людям. Сильно пригодится, когда среди них окажемся. Я не верил, что все будет гладко, а потому не спешил. Выпущу группу и уйду рейдом. Молодняк Зорг примет или еще кто. Не должно меня это волновать. Одернул гимнастерку, поправил ремень и складку на спине, выдохнул и пошел в казарму неофитов. - Подъем! Стройся! – громко крикнул я от самых крайних ячеек. Медленно шевелятся, давно должны были уже одеться и выскочить. Я ходил по ячейкам, выдергивая опаздывающих и ускоряя пинками. Заодно своих пересчитывал. Сто пятнадцатый, девяносто шестой, триста третий, сто пятьдесят шестой. Тура проводил взглядом, не удержался. Не подведи, малыш. Засмотрелся, налетел на неофита. Двести тридцатый? В груди противно квакнуло, разливаясь холодом. Живой и ухмыляется, наплевав на Устав. Глаза подними, щенок, чтобы я мог по морде дать. Не поднял, убежал. А я почему стоял, старый дурак? Надо было хватать за шиворот и тащить обратно в преторию. Не нужны мне такие ученики. Дальше. Двести восемьдесят шестой, двести пятый… все на месте. Семнадцать моих и двое приблудных. Я встал перед строем и как обычно пообещал пристрелить дезертиров и порезать на ремни трусов. Неофиты вздрагивали и ежились. Но сонно и вяло. Не пришлось бы выполнять обещание. Смотреть больно, какой слабый выпуск. Дальше так пойдет с новобранцами – учить станет некого. Я лишних два раза прошел вдоль строя, давая Зоргу время погрузить своих в лифт, как договорились. Теперь мои. Бегом! Ангар сегодня весь наш. Два вертолета с пилотами и дежурными и куратор из претории. Молодой и одноглазый. Неофиты увидев красный китель скисли окончательно. Как бы в штаны не наложили со страху. Сейчас и этот речь скажет про величие Королевы. Напомнит, что претория смотрит на нас и снова пообещает вырвать печень трусам. - И это называют васпами? – вдруг спросил одноглазый. Под взглядом преторианца вытянулся позвоночник. Туго давил ворот гимнастерки. Лысина в поту, да. Плохое начало. Мне не нравится. - Слабые, дохлые, трусливые, - говорил офицер, ввинчивая в меня каждое слово. - Сброд, недостойный носить клеймо головного Улья. Кого ты должен был подготовить, Грут? Меня отчитывал инвалид. Сопляк, как мой Тур. Вчерашний неофит. Давно ли с дыбы слез у Харта, щенок? Таких как ты десятки прошли через мои руки. И каждый сейчас в строю. Я свое дело знаю. - Солдат, господин офицер, - четко и холодно ответил я. Преторианец посмотрел ядовитой гадюкой. Смотри на меня свысока, щенок, пока можешь под защитой Устава, мундира и стэка. Я знаю, кто ты и кем был. Неофитов пугай сердитым сопением и грозными речами. - Зорг? – спросил одноглазый, не сводя с меня взгляда. - Бойцов, господин преторианец, - глухо ответил Зорг. - Плохо подготовили, - сказал, как влепил оплеуху. – Дерьмово. Это не васпы. Я давил гнев и желание взорваться. Это все Тур. Его влияние. Это я раскис. И теперь любой сопляк в красном кителе может возить меня мордой по дерьму. Дожил. Столько лет безупречной службы. Все сломать. Ради мальчишки. Дурака и труса. -Это люди. Жалкие ничтожные человечки, - шипел и ярился преторианец. Стегал нас с Зоргом гневом. Пил наш страх. Люто, уверенно. Один укол Королевы и такая мощь. Куда там дружбе и любви. Всей этой сопливой глупости. Как я мог так ошибиться? - Экзамен сделает из них васпов, - пообещал преторианец. - Если сдадут. А они сдадут? - Сдадут, господин офицер, - синхронно ответили мы с Зоргом. Коротко, четко. Как полагается. - Я посмотрю, - сказал преторианец, вгоняя в панику, - по машинам. Неофиты даже в вертолет не могли нормально забраться, толкаясь и поскальзываясь. Сбились в стадо и перемешались. Пришлось снова пересчитывать своих по головам. Вроде все погрузились. Забрался сам, затылком чуя преторианца. Командуй уже, офицер. - Открыть ангар, - сказал одноглазый, и пилот помчался выполнять приказ. Понятливый, расторопный, когда мои дохляки станут такими же? - Грут, - услышал я голос офицера, - двести тридцатого и сто пятьдесят шестого под особый контроль. Скверно. Из всего выпуска преторианец выбрал самых ненадежных неофитов. Мысли читает, насквозь видит. Узнает о моей страсти к мальчишке – на месте пристрелит. Значит, зол буду, жесток и брезглив. - Залетные же. С пе-ри-фе-ри-и, - цедил я сквозь зубы, но глаз не поднимал. - Неделю всего у меня, господин офицер. Думал о двести тридцатом, вспоминал лечением ожогов мылом. Идиот. Выгнали его из третьего приграничного. Убивать такого - только пачкаться. Запрос на него слал, чтобы вернуть обратно. Ответ пришел «сами выпускайте». Умники. - Неделю, но твои, - снова грыз меня преторианец, - Есть возражения? Да! Есть! Так точно! Но кого волнует сержантское горе? Я не поднимал головы, как положено. Лысиной чувствовал взгляд уцелевшего глаза. - Нет, господин офицер, - ответил я. Одноглазый молчал. Читал меня, пробовал, взвешивал. Я напрягся и сосредоточился, будто неофита резал. Чуть дрогнут мысли и будут проблемы. - Сдадут экзамен оба пойдут под моё начало, - сказал офицер, - один адъютантом. Выдержка пошла трещинами. Годы службы к черту! Сам дрожу, как неофит. Моего Тура адъютантом! Против воли глаза поднял. Тур сидел на лавке злой и напряженный, а я смотрел на голубые глаза, проклятые веснушки и губу, опухшую от моих поцелуев. Кабина вертолета качнулась и уплыла смазанным пятном. Пилот крикнул что-то, я не слышал. Офицер пошел к нему, красной тенью наползая на Тура. А я увидел как вживую руки мальчишки на золотых погонах. Ноги замком на красном галифе. Услышал стон протяжный. Не отдам! Всю дорогу до деревни пытался собраться в кулак. Вспомнить про восемнадцать других неофитов. Я их сержант. Я нужен им. Сильный, спокойный, безжалостный. А не дурак влюбленный. Все потеряю. Приземлились штатно, построились. Преторианец коротко рассказал про деревню. Годная деревня, несколько раз проверенная накануне. Не должно быть проблем. Одни бабы и старики. Мальчишки давно из коконов вылупились, девчонки на кладбище. Не переживают налет. Всех разбирают: лучших понятное дело офицерам, остальных толпой и по кругу. Рядовые голодные до женского тела. Бабу видят – себя не помнят. Как я с Туром. Я тряхнул головой и очнулся. Вокруг лес, впереди спина Зорга, я с маузером, а за спиной цепочка неофитов. Дошли быстро. Преторианец в хвосте колонны не давал расслабиться. Я увел своих направо, Зорг налево. Построил снова у ограды первого жилого дома. Давай, Тур, как договаривались. Не подведи. - Добровольцы есть? – громко спросил я. – Шаг из строя! Сопляки вздрогнули и скукожились. Трусы. Даже башками не крутили, чтобы посмотреть, не решится ли кто. Я намеренно рассматривал всех, забыв про Тура. А преторианец стоял рядом и следил за мной. - Разрешите, господин сержант. Тонкий голос мальчишки как лишний кусок сахара на обед. Я выдохнул. Еще не победа, но первый шаг. - А говоришь пе-ри-фе-ри-я, - подал голос офицер, уставившись на Тура. Слишком долго смотрел, я опять задергался. Заберет в преторию – не достану. Зубами в воздухе щелкну. Все самое лучшее офицерам. Баб не хватает так на неофитов перешел? Адъютант рядом и днем и ночью. Покорный, смирный, тихий. Режь не хочу, молчать будет. Насилуй в день по три раза, не пикнет. Одноглазый зверь, он будет. Харт других не воспитывал. Что он сделает с моим Туром? - Тогда и второго бери, Грут, - сказал офицер, оборачиваясь ко мне. – Посмотрим, на что способны приграничные. Я открыл рот, чтобы вызвать неофита и замер. Нас будет четверо в избе. Я, два неофита и преторианец. Дерьмово. Почему он так прицепился к приграничным? Мог узнать о хорошем бойце под личным номером сто пятьдесят шесть, да. Неофиты шепчутся, сержанты видели, дежурные из рядовых. Но при чем здесь двести тридцатый? Тот же Улей, тот же сержант. Шрамов нет, слабак и трус. Дошло до меня. Вот кто подставил зад своему тренеру. Двести тридцатый! В претории выжил, у офицера в фаворе. Экзамен сдаст, назад в преторианскую келью вернется. И Тура за собой тащит. Скучно вдвоем стало? Третьего нашли? - Двести тридцатый, вышел из строя! – с яростью выкрикнул я. Сопляк бодро шагнул вперед, почти улыбаясь. Наплевав на Устав крутил головой, смотря то на меня, то на Тура, то на своего покровителя. Офицерской подстилке можно все? - За мной, - прорычал я, поднимая маузер. Будет вам экзамен! Оба сдадут! Не дам повода одноглазому втоптать меня в дерьмо! Дверь я выбил пинком, шагнув в дом с пистолетом в руке. Внутри старик и баба. Завизжала сразу, раздражая без меры. Не губите, паны, не губите. Поздно, дура, просить. Знаешь, как приходят васпы, деревня горела. Почему осталась? Нас ждала? Встречай! Офицер встал в углу, сложив руки. Затаился, ждет. Неофиты мялись посреди комнаты. Двести тридцатый принюхивался, как собака. Жди, щенок, не с тебя начну. - Сто пятьдесят шестой, - позвал я, беря Тура за руку и отдавая маузер. Едва тронул и поплыл. Мальчик мой. Я тебя не только из претории, из-под земли вытащу. Сделай, что должен и верь мне. Прошу тебя. Умоляю. - Убей одного на выбор, - чужим голосом сказал я. - Две минуты. Услышь меня, забудь все глупости о любви, дружбе и жалости к людям. Сейчас экзамен. Стреляй! Иначе мы оба сдохнем. Ты в претории, я от тоски. Офицер смотрит. Нельзя по-другому. Стреляй! Я сделал шаг назад. Дышать не получалось. Тур поднял руку, целясь в бабу. Хороший мой, ты должен! Давай! Две минуты - двести ударов сердца. Я сосчитал каждый. В тишине. Выстрела не было. Тур смотрел на женщину зло, уверенно, а потом взгляд голубых глаз потух. Неофит сто пятьдесят шесть разжал пальцы и уронил маузер на пол. Двести первый удар, двести второй… Ты убил нас, мальчик. Я так просил, а ты… Я бросился на него, сшибая с ног, и бил, как ненавидел. Захлебывался тьмой, как болотной жижей. Харкал ею, как кровью. Пока не услышал выстрел, а пуля не прошила насквозь, свистнув воздухом из легких. Белый свет вспыхнул в глазах, стирая все, кроме лица моего мальчишки. И голоса офицера за спиной. - Раз. Пинок я едва почувствовал, заваливаясь на бок. В голове пусто. Один. Я снова один. Второй выстрел.