Глава 2. Проклятье янтаря.
«Носи на груди мой янтарь, дорогая, И нитки серебряной не оборви, Янтарь помогает родившимся в мае, И лечит глубокие раны любви». (Старинное заклинанье, вырезанное на янтарном ожерельи графини Нелидовой; перевод с французского)
Большая светлая комната выполнена в изумрудных тонах. Огромное окно во всю стену, выходящее на цветущий сад, где, среди роз, расположилась кованная беседка. Посреди комнаты расположена громадная двуспальная кровать, застеленная шелковым покрывалом. И свет, много света… Кажется, что все сияние солнца сейчас направлено для того, чтобы осветить эту комнату, а прежде всего, изящную фигурку девушки, стоящей у зеркала в полный рост. Девушка смотрит на зеркальную поверхность и руками поправляет невидимые складочки, сдувает несуществующие пылинки со своего одеяния. Ее темные волосы цвета шоколада уложены в хитрую прическу, состоящую из переплетения локонов и цветов лилии. Девушка кружится вокруг себя, поднимая подол длинного голубовато-белого облегающего платья, расшитого жемчугом. Ее глаза цвета гречишного меда светятся от счастья, ровные алые губы растягиваются в нежной улыбке. —Ми! Небеса, сколько можно уже наряжаться? Ты итак будешь прекрасна, даже если выйдешь в простыне! — из-за двери слышится недовольный женский голос. Шатенка еле слышно фыркает себе под нос, закалывая жемчужными шпильками несколько выбившихся из прически прядей. — Все! Мой лимит добренькой сердобольной подружки на сегодня исчерпан! Я захожу! Слышится стук каблучков о мраморный пол, возвещающий о приближении скорой расплаты. Девушка у зеркала ухмыляется, когда вместо скрипа открываемой двери слышатся щелчки тщетно открываемого замка, на который наложено искусное проклятье и совсем чуть-чуть — скрежетание зубов подруги. Судя по дальнейшим звукам, девушка за дверью прислоняется к куску красного дерева и раздраженно стучит по нему каблуком в ожидании, когда ей откроют. — Конечно, Лив-Лив, заходи. Я уже вытащила простыню, поможешь мне в нее обернуться! — со злорадной улыбкой пропевает невеста и резко открывает дверь, надеясь на то, что подруга не удержит равновесие. Но та лишь злобно взирает на нее голубыми глазами, сдувая от глаз надоедливый белокурый локон. — Просила же не называть меня так! — отталкивая с дороги шатенку, она проходит к огромному зеркалу и начинает поправлять изрядно потрепанную прическу. Немного подумав, девушка хватает с туалетного столика светло-желтую лилию и, слегка морщась, закалывает ей длинную челку, придирчиво осматривая свое творение в зеркальной поверхности. — Только после тебя, дорогая! — кареглазая скрещивает руки на груди, падая в светло-зеленое кресло. На недовольное «Помнешь же» та лишь отмахивается и, выбрав из хитрой прически один из самых больших цветов (и высвободив этим нехилую часть волос), выбрасывает его в открытое окно. — Мой лимит идеальной невесты на сегодня тоже подошел к концу. Я нервничаю, словно семнадцатилетняя девственница перед первым поцелуем! — Твой женишок тоже недоволен всем вокруг с самого утра. Я не знаю, как еще его сдерживать! Он то и дело порывается пойти к тебе! Но ты же у нас суеверная! Кстати, как долго ты с ним не конта… — развернувшись к подруге, светловолосая девушка останавливается на полуслове, замерев, глядя на красавицу в белом платье, что нервно кусает губы и мнет рукава платья словно от сильного холода. Недовольная мина сменяется ласковой улыбкой. — На самом деле ты прекрасно выглядишь. Помяни мое слово, Томас не достоин такой красоты! — светловолосая заговорщически подмигнула подруге. — Но все же я была бы лучшей невестой, чем ты… — Мерлин, заткнись, Лив! Твое платье ждет тебя в шкафу в твоей комнате! — девушка счастливо улыбается и сильно сжимает блондинку в объятьях. Идиллию прерывает звон разбитого стекла и громкая ругань, доносящаяся с нижнего этажа. — О, кажется, терпение твоего женишка окончательно лопнуло, — шутливо закатив глаза, сказала блондинка. — Что ж, не будем больше задерживаться! — произнесла невеста, разрывая объятия. Все та же девушка в белом платье идет по проходу, мимо десятков людей, к небольшому алтарю, находящемуся в беседке. В руках невеста держит букет из наипрекраснейших белых лилий, таких же, что украшают ее прическу. На ее губах теплится счастливая улыбка. В этой улыбке отражаются все эмоции, что переполняют девушку: огромная любовь, разрывающая ее сердце, радость, граничащая с безумством, бесконечная нежность, направленная на одного конкретного человека, и даже, немного сжигающей душу грусти. А у алтаря стоит мужчина в черном костюме. Его черные волосы в безупречной прическе обрамляют бледное лицо, голубые глаза смотрят четко и ясно, губы нервно поджаты. Но и за всем этим суровым видом мужчина не может скрыть своего волнения. Его выдают руки, которые то и дело разжимаются и сжимаются в кулаки. Но все же, он просто физически не может отвести взгляд от темноволосой красавицы, что шаг за шагом приближается к нему. Он подмечает каждый ее шаг, каждый взгляд, брошенный на него, пытаясь запомнить каждый момент сегодняшнего дня. Невеста наконец подходит к жениху. Тот слегка приподнимает губы в вежливой улыбке и берет за тоненькую ручку в белой кружевной перчатке. Его пальцы слегка подрагивают и девушка чуть крепче сжимает теплую ладонь, как бы стараясь успокоить. Человек в мантии священника начинает что-то читать, но девушка не слушает его. Она смотрит на подушечку, стоящую на столике у алтаря. Синяя, с серебряной окантовкой, она притягивает к себе, будто просит надеть кольца, лежащие на ней. Золотые… С кусочками янтаря… Глаза шатенки расширяются, ноги подкашиваются, и она кричит так сильно, как только может. Она тяжело дышала и не могла оторвать рук от груди, где, под ребрами, бешено стучало сердце. Было до безумия страшно и больно. И если безумную боль точно доставляла поврежденная рука, то причина страха была ей неизвестна. Но на это ей было глубоко плевать, пока руку продолжало жечь, и огонь этот неумолимо распространялся по всему телу, словно она была грешницей в адском пекле. Холод мраморного пола никак не успокаивал взбесившиеся ткани кожного покрова. Но…мраморный пол? Девушка точно помнила, что Выручай-комната была застелена коврами. Мерлин, это просто чудо, что она могла думать, пока такая адская боль пожирала ее тело. И если она все правильно помнила, то она стояла на лестнице в момент, когда потеряла сознание. А по ее расчетам, эта лестница в высоту была не менее двадцати футов. Если это так, то где ее мягкая больничная койка и огромная бутыль костероста? Гермиона открыла глаза. И правда, мрамор, но, как он тут оказался? Или, во сне она так желала полежать на мраморном полу, что Комната исполнила ее желание? Но что же все-таки случилось? Комната… Все завязано на комнате. Ковры, сокровища, лестница, кольцо… Какой черт ее дернул лезть непонятно куда непонятно зачем? Неужели Гарри с Роном покусали, пока спала? Девушка попыталась сменить позу, и сесть, облокотившись на неровный камень стен, но тут же зашипела от неприятной рези в правой руке, словно она попыталась совершить самоубийство, но что-то пошло не так и в итоге порез загноился. Шатенка дернулась, пытаясь посмотреть на руку, что заставило ее вновь зашипеть от острой боли. Но ей все же удалось разглядеть тонкий золотой ободок, опоясывающий ее безымянный пальчик. Дыхание резко сперло, а глаза инстинктивно расширились. Она что…вышла замуж? В голове Гриффиндорки возникла совершенно дурацкая мысль о том, что бы сказала мама, узнав, то дочурка обзавелась мужем. Девушка еле слышно фыркнула и потянулась снять ненужный кусок железа с пальца. Оно не поддалось. Девушка попыталась еще и еще, и лишь довольно сильный разряд тока, прошедший по нервам показал, что она что-то делает не так. Сжав зубы, кареглазая перетерпела боль и, пообещав себе позже снять эту чертову вещь, попыталась подняться на ноги. К слову, получилось это у нее только с третьей попытки. Непрочно стоя на дрожащих ногах, Гермиона попыталась сделать шаг. И тут же мешком свалилась обратно на пол. Все бы ничего, но из дальнего конца комнаты послышался холодный, чуть хрипловатый, смех. Гриффиндорка вздрогнула. Однажды ей уже не посчастливилось услышать этот голос и этот смех, от этого воспоминания Гермиона вся покрылась холодным липким потом и резко побледнела. Девушка зажмурила глаза и заткнула уши, когда ее резко посетила мысль о том, что ей просто показалось и, если она будет изо всех сил твердить себе, что этого нет, видение рассеется. Да, именно, как в детстве, когда ей мерещился монстр под ее старенькой скрипучей кроваткой, а мама, гладя ее по голове, твердила, что надо зажмуриться и сильно-сильно пожелать, чтобы этого не было, а затем заглянуть под кровать. Мама называла это «взглянуть в лицо своим страхам». Гермиона назвала бы это самоубийством сейчас. А затем резко подняла взгляд на темный угол. Она, в конце концов, была уже взрослой девочкой и не боялась монстра под кроватью. И тьма в дальнем углу зала будто бы расступилась перед фигурой в темном плаще с накинутым на голову капюшоном. Единственный источник света в зале — канделябр с почти догоревшими свечами, не мог осветить лица человека, но Гермиона отчего-то знала, что нос у него отсутствует. Фигура неумолимо приближалась к девушке, а та лишь прочнее стиснула зубы, смело вглядываясь в темноту и потянулась за палочкой, скрытой в потайном кармане мантии. А затем беззвучно выругалась сама на себя. Потому что потайной карман был пуст. И она, обездвиженная и безоружная, была совершенно беспомощна перед «монстром из-под кровати». Это забавляло, если честно. Опять придется выкручиваться на голом энтузиазме и гриффиндорской настырности. Поэтому она смело вглядывалась в темноту под капюшоном, встречая яростную красноту глаз огнем своих ярко-карих. — Что же, не боишься меня? — он первым отвел взгляд, оглядывая гриффиндорку с ног до головы. И волшебница засчитала себе маленькую победу в этой игре в «гляделки». — А может быть, ты даже не догадываешься о том, кто я? — Ты — монстр из-под кровати, — совершенно серьезно ответила девушка. Волшебник был уже совсем рядом с ней, и кажется, если бы протянул руку, смог бы коснуться ее. — Тот, кого всерьез воспринимают только дети. — Смела… непокорна… но все же глупа…впрочем, как и все Гриффиндорцы — прошипел Волдеморт над самым ее ухом. В его голосе слышалась усмешка. — Именно такой и должна быть подруга «героя». И когда он успел подойти так близко? — Спасибо, стараюсь… — теперь язвила уже она, совершенно не стесняясь. Ее глаза вновь нашли глаза собеседника. Она видела в них злобу и ярость, уже достаточную для того, чтобы их обладатель сорвался. Но все предохранители самой Гермионы полетели к чертовой бабушке, — Вы меня так рассматриваете, будто сами подбираете себе «подругу». Однако, извините, мое сердце уже занято. Быть может, какой-то самый дальний уголок сознания и давал девушке понять, что с неуравновешенным Темным Лордом следовало бы разговаривать как-то не так, но кто бы стал его слушать? — Зачем мне огрызки со стола «светлой стороны», девочка? И я также не нуждаюсь в подстилке всего Ордена Феникса поголовно, тем более в такой грязной, — мужчина показушно стряхнул соринки со своего плаща и поморщился, чуть отодвигаясь. Однако он так и не прервал зрительного контакта. — Я не подстилка! — гриффиндорка задохнулась от возмущения, яростно краснея. Но затем она заметила блеснувшую в темноте капюшона усмешку и поспешила успокоиться. — Но ведь на нашем «столе» яблоки вкуснее, да и алкоголь покрепче будет. — Неужели гниль настолько вкусна? — он почти смеялся над девушкой, спешно придумывающей достойный выпад. Стоит отметить, это ребячество он считал довольно забавным… — Хотя, если сравнить с грязью… Волшебник с интересом следил за наливающимися яростью шоколадными глазами и все ждал, когда глупая гриффиндорка выйдет из себя. Это ведь было…забавно. — И это говорит тот, кто сам наполовину грязь? Гермиона почти слышала громкое «Нокаут!», когда голова Темного Лорда неестественно дернулась, а глаза потемнели еще больше. Но сама продолжила, будто рассуждая: — И даже если грязь попытается казаться озерной водой, она все равно будет грязью… А затем все вдруг померкло от невыносимой боли. Быть может, на нее так повлияли последние события ее жизни, а может сказались уроки Защиты от Барти Крауча-младшего, но девушка не закричала сразу, когда кости вывернулись под неестественным углом. Она не хотела давать ему такого удовольствия, как крики и мольбы о пощаде. Она была, черт побери, выше этого! Но, Боги, как же больно… Прошла, кажется, целая минута, когда сухие, искусаные в кровь губы распахнулись, испуская из горла глухой стон — свидетельство ее глупости и наглости. Тогда он увеличил напор. В голове тогда не осталось ни одной мысли, не несущей вреда психическому состоянию девушки. Пальцы стерлись в кровь уже через несколько жалких секунд после попытки держаться за холодный мрамор. Горло извергало из себя бессвязные хрипы, а в нос настойчиво пробивались запахи пота, крови и слез. И был этот смех. Боже, этот смех! Смех… Он улыбался… И он заправлял лилию ей за ухо. Ее глаза закрылись вновь так же резко, как и распахнулись. Но у нее была траектория. И остатки последних сил. И тогда рванулась вперед. Одного рывка было достаточно, чтобы перехватить руку с палочкой. Два одинаковых кольца тихонько звякнули, наконец-то встретившись. Стоило только двум камням янтаря встретиться, как произошло нечто настолько волшебное, что если даже самый талантливый писатель мира описал это действо, то описание получилось бы в разы хуже, чем было на самом деле. Белый свет озарил мраморный зал, и двое людей растворились в нем, словно мед в горячем молоке. Из света медленно выплыла фигура женщины невероятной красоты. Женщина махнула рукой и Гермиона почувствовала, что ужасный запах собственной крови больше не тревожит ее, и что ноги теперь не похожи на свинцовые балки. Девушка резко вздохнула и начала приходить в себя. К ней постепенно возвращались зрение и слух. Мысли меньше стали похожи на винегрет. Гриффиндорка часто задышала, и никак не могла надышаться. Девушка с трудом выпрямилась на все еще пошатывающихся ногах и осторожно приоткрыла веки, вмиг ставшие неимоверно тяжелыми. Белесая пелена перед глазами рассеялась, приоткрывая взору руку, обтянутую черной материей, в которую она отчаянно вцепилась. Холодные пальцы слегка подрагивали от напряжения и больше напоминали железные тиски. Гермиона вдруг с злорадством подумала, что на алебастровой кожей под ее пальцами вскоре расцветут ужасные синяки. И с этой мыслью она подняла глаза на лицо обладателя руки. И горький шоколад встретился с северным ветром. Он смотрел на нее взглядом, полным холодной стали, где все еще плескались отголоски ярости и безумное пламя. А его лицо, еще недавно скрытое тяжелой материей, было…человеческим. Прямой нос, поджатые в отвращении тонкие губы, следы от морщин на высоком лбу и чуть волнистые волосы цвета вороного крыла в идеальной прическе. Они все смотрели в чужие глаза. И это был их молчаливый поединок. Кто первым не выдержит напряжения? Кто первым отведет взгляд? Ни один не собирался сдаваться вот так просто. — Ты собираешься убрать от меня свои руки, девчонка? — выдохнул колдун сквозь зубы. Но взгляда не отводил. — А что, боитесь запачкаться? — она все не сдавалась. — Грязь легко отмывается, вы не знали? К тому же, если я отпущу, боюсь, вы вновь не найдете лучше выхода, чем вновь пытать меня. Причинять боль тем, кто слабее вас? Всегда так делаете? — Всегда язвишь тем, кто чисто гипотетически может тебя убить, девочка? В Гриффиндоре, что, серьезно учатся только самоубийцы? — Вопросом на вопрос? Мило… Но их словесную перепалку прекратил золотой вихрь, что внезапно окружил их. Будто тысячи лепестков золотого цветка поднялись со всех сторон и в неясном танце закружил со всех сторон. Ветер трепал форменную мантию, а золотые лепестки путались в волнистых волосах. И тогда девушка вмиг будто забыла о битве и заозиралась по сторонам, ослабив хватку на чужом запястье. Колдун было хотел вырвать руку из тонких пальцев, но не смог. Их руки вдруг опутали невероятно горячие путы, похожие на тонкую проволоку. Это были янтарные нити. Те самые, которые много позже он проклянет десятки раз. Лепестки вдруг потеряли всю свою хаотичность и начали выстраиваться в ровные ряды. Это было похоже на ступеньки, ведущие прямо к Ней. Она была как богиня. Спускалась по лестнице из лепестков медленно и чинно, так, что каштановые волосы развевались сзади парусом в непогоду. Ее карие глаза были слегка прищурены, будто от излишнего ехидства, хотя алые матовые губы не трогала улыбка. Платье ее было абсолютно белоснежным и, казалось, светилось манящим теплым светом. Она приблизилась к ним совершенно незаметно и тогда, когда ее ножка, обутая в золотую сандалию, коснулась холодного мрамора, порыв громового ветра вновь поднял лепестки и развеял их. Она пробежалась взглядом по лицам волшебников и слегка коснулась глазами их сцепленных между собой рук. А затем, будто найдя в их лицах что-то совершенно необходимое, она прикрыла глаза и слабо улыбнулась. — Мое имя — Миллиана, я Дух-Хранитель Камня Душ. И моя миссия — помочь избранникам Камня обрести силу. Вы были выбраны могущественнейшим артефактом, как будущие Хранители его силы… — Камень? Сила? Подождите, я не понимаю… — Гермиона встряхнула копной каштановых волос и растеряно посмотрела в лицо женщины. — Ведь Камень Душ, да? Это ведь старая легенда. Всего лишь сказка. — Как магия, сказка? — иронично предположила Хранитель. — Ладно, — слегка смутилась девушка. — Но почему тогда я и… Он? Гриффиндорка исподлобья взглянула на темного волшебника. Он стоял и все рассматривал янтарные путы, находясь полностью в своих мыслях. Прядь его волос выбилась из аккуратной прически, а на лбу залегла морщинка. Волшебник, почувствовав, что на него смотрят, вырвался из мыслей и в ответ посмотрел на нее. И в яркой голубизне не было и следа отвращения, лишь любопытство и задумчивость. — Я не знаю. — Просто ответила Дух. — Камень выбирает сам. Но всегда неспроста. И не каждый, кого тот выберет, может завладеть Силой. Будет Пятнадцать сложнейших испытаний. Через каждые два дня Камень назначит испытание, которое нужно будет пройти. Вместе. Также, есть четыре нерушимых условия получения Силы. Первое — Силу может получить только помолвленная самим артефактом пара… — Помолвленная? Так мы действительно… — Гермиона подумала, что, наверное, не надо было думать на эту тему. Ведь мысли, оказывается, в самом деле материальны. Ведь ее безымянный пальчик все так же украшало удивительной красоты колечко. И его тоже. — Довесок в виде грязнокровной девчонки? — его голос был глух. Но он еле заметно усмехался. — На что только не пойдешь ради Силы. — Второе — супруги должны постоянно находиться рядом: жить в одном доме, спать в одной комнате, — говорила Дух как ни в чем ни бывало. Тем временем Гермиона передернулась от страха и отвращения. А он лишь слегка сдвинул брови на переносице. И в правду, подумала девушка, на все готов. — Иначе янтарные нити сами начнут вас душить. Но, может, к счастью для вас, это условие войдет в силу только по прошествии дня, то есть, ровно через двадцать четыре часа после принятия вами соглашения. Третье — вам нельзя убивать и сильно калечить друг друга. Умрет один, умрет и второй. Появится рана у одного, появится и у второго тоже, но в меньшей… степени. Четвертое, и последнее условие, это испытания, о которых я говорила. Тем не менее, вы можете отказаться от всего этого. Однако, — видя, как загорелись у Гриффиндорки глаза, произнесла она, — если откажется лишь один, вся Сила перейдет к другому… Перейдет к другому, значит? Темный Лорд с огромной мощью — это проблема. И в этой проблеме будет виновата только она, Гермиона, одна. Потому что струсила. С другой же стороны… А вдруг эта «Сила» окажется полной туфтой? Типа способности читать свои собственные мысли? Или же это может быть способность выжигать целые города взмахом руки… Тогда, если она согласится, то единственная сможет противостоять Темному Лорду. Если выживет, конечно. Что ведь будут делать Гарри и Рон, если спустя много месяцев она не вернется? Когда спустя много месяцев она не вернется… Она повернула голову и взглянула на свою руку, намертво прикованную к его. У него были, все же, слишком теплые для темного волшебника руки. Быть может, они грелись чужой кровью? И, наверное, ее кровь тоже будет греть эти руки, если она откажется… — Я согласна, — гриффиндорка сделала свой выбор и нити янтаря на ее руке вспыхнули золотым пламенем. Но, в отличии от прошлого раза, они не причиняли боль, а лишь грели. Назад пути не было. Темный Лорд лишь уверенно кивнул и тогда и его руку объяло пламя. — Да будет так! — прокричала Дух и, через минуту, огонь от пут соединяющих двух людей начал разрастаться, расплываясь белым светом по комнате. Когда свет пропал, на руках ведьмы и колдуна остались ожоги в виде нитей, словно змеи, обвившиеся вокруг их запястий. — Именем Камня Душ объявляю вас мужем и женой! — слегка насмешливо проговорила Хранитель. — Теперь, чтобы заключить союз, вам нужно поцеловать друг друга. Поцеловать? Эм…что? Ее, что, слух уже подводит? Не может же… И пока девушка стояла в ступоре, мужчина внимательно разглядывал ее. А затем, все сохраняя невозмутимость, наклонился к шатенке и лишь на секунду прикоснулся своими узкими губами к ее, сухим, хранившим отблески недавней боли. Он тут же отстранился и вытер губы рукавом мантии. Но его губы тоже были теплыми — она успела почувствовать. И она все боялась, что их заметят тут. — Ну вот, все формальности соблюдены, теперь я обязана удалиться. Я вернусь через день, чтобы начать ваше первое испытание. — С этими словами Дух растворилась в круговороте золотых лепестков. — Целовать грязнокровку — мерзость, да? — Все равно, что есть грязь, если от этого легче, — он сурово взглянул на девушку и, схватив ту за ткань форменной мантии, приблизил к себе вплотную, обжигая шипением ухо. — Но не обольщайся, девочка. Не думай, что когда я получу Силу, оставлю тебя живой в знак благодарности. А затем с силой толкнул девушку на пол. Перед ее глазами встала красная пелена, когда затылок приложился о холодный мрамор. По лицу текло что-то теплое и липкое. А сознание неумолимо уплывало.