Это последняя ночь, которую ты проведёшь в одиночестве, Посмотри мне в глаза, чтобы я знал, что ты знаешь, Что я буду везде, где ты хочешь, чтобы я был. Последняя ночь, которую ты проведёшь в одиночестве, (Skillet — «The Last Night»)
— Ты ужасна. — Словно плевок. Шатенка дергается, словно от пощечины. Внутри все обрывается, словно только что ей со всей силы врезали поддых. Как давно она не слышала этих слов. Как страшны были воспоминания о них… Но все это: боль, отчаяние, горечь — все это остается внутри, сгорает глубоко в сердце. Сейчас она уже научилась держать лицо. Жизнь научила ее. И глаза ее вроде бы должны быть полны вины, но стрик видит в них лишь ненависть. Лишь злость и жажду мести. Он тяжело вздыхает, крепче сжимая тонкую ладошку в своей дряблой, покрытой морщинами руке. Девушка в белом перед ним прекрасна в своей невинности, словно нетронутый людскими взглядами горный цветок, прекрасный лотос. Другая же — воплощение всех существующих человеческих пороков. Без совести. Без чести. Без сострадания. Мерлин, и чем же Милли заслужила такое к себе обращение? — Ты ведь понимаешь, что отныне Камень навсегда отверг тебя, и находишься ты в Янтарном дворце только моими силами? — мудрые выцветшие глаза вновь обращаются к лицу злодейки. — Скажи мне, кто виноват, что я вообще оказалась в нем? — фыркнула в ответ девушка, складывая руки на груди. Ее руки непроизвольно сжались, заставляя ногти впиться в нежную кожу. — Не переводи, пожалуйста, тему. — Сухо отрезал старик. — Так вот, я надеюсь, что цель твоего визита, в процессе которого случилось вот это — он кивнул в сторону лежащей на кровати девушки, ручку которой сжимал все это время, — стоила того, чтобы тратить твой последний шанс. — Уж поверь мне, я сделала, что хотела. Могу теперь я идти? — И ты не чувствуешь даже капли вины? Шатенка в золотом, уже повернувшаяся, чтобы выйти, застыла на месте. И донесшиеся из-за напряженной спины слова почти не были слышны в звенящей тишине. — Я забыла, что значит «чувствовать», когда ты отнял все, что у меня было, и заставил дорогих мне людей страдать. Теперь страдай ты. Адара ушла, громко хлопнув дверью. И тут же оказалась в своей коморке, где из мебели были только старое кресло да зеркало в резной медной оправе. На это раз оно показывало библиотеку, за самым дальним столиком в которой сидели двое. Волосы девушки вновь стали коротки, а глаза посерели. И она вновь осталась наедине со своим худшим кошмаром. И все же… она ни о чем не жалела.***
Когда Дэмиан поднялся с кровати после нескольких часов отдыха, Олив даже и не подумала его останавливать. Она хоть и волновалась за мужа, но тот был уже большим мальчиком и мог позаботиться о себе сам. Сна не было ни в одном глазу, поэтому она вновь углубилась в вышивание, мурлыча под нос какую-то песенку. Мужчина вернулся минут через пять, и блондинка не была удивлена, увидев в его руках бутылку. В начале их семейной жизни Оливия часто ругала мужа за его любовь к алкоголю. Она потрясала медицинскими исследованиями, пыталась воздействовать своим собственным врачебным опытом, обижалась и устраивала истерики. Все это мало чему помогало, Дэмиан, как ни пытался, вновь возвращался к бутылке. Затем стало как-то не до этого всего, и на фоне событий, происходивших в их жизнях, женщина и сама начала выпивать, хоть и терпеть не могла алкоголь. А после она просто смирилась. Научилась готовить пару антипохмельных зелий и держала их всегда при себе, посмеивалась над попытками мужа споить невозмутимого Томаса, и лишь из привычки ворчала. — Ты правда думаешь, что после дозы Круциатуса тебе на пользу пойдет виски? — скептически проговорила Оливия, не отрываясь от вышивки. — Виски лечит от всего! — хохотнул в ответ Дэмиан, пробираясь ближе к кровати. — Ну-ну, и от импотенции тоже? Лицо женщины осталось непроницаемым, но ее муж тут же залился безудержным пьяным смехом. — Хочешь проверить? — Не лезь ко мне со своими пошлыми намеками, пьянчуга! Как подросток себя ведешь… И, оборвав свою речь, блондинка продолжила петь, делая вид, что в комнате совершенно одна. Дэмиан же, присев на кровать рядом с креслом, в котором сидела его любимая женщина, залюбовался ей. Отставив в сторону не опустошенную даже на треть бутылку, он положил голову ей на колени, ловя мелодию, срывающуюся с нежных губ. Как мужчина любил это пение! Как редко он слышал его в последние годы… — А знаешь, может, наши проблемы и возникают оттого, что мы слишком стараемся вести себя как взрослые? Может, все проблемы в мире возникают от этого? Оливия резко замерла, занеся иглу над канвой. А затем, немного подумав, отложила вышивание в сторону. — Тебя вдруг потянуло философствовать? — блондинка опустила руки и стала легко поглаживать мужа по волосам. — Может и так… Но, вообще, есть много причин. — Не усложняй. — Прервал ее мужчина. И, привстав, легко поцеловал. — Я люблю тебя. Просто люблю. — Я тебя тоже, пьянчуга. Просто люблю. — Впервые за вечер она безмятежно улыбнулась, подаваясь навстречу родным теплым рукам. И, может, впервые за эти несколько лет, ей было так легко.***
В этот раз ей приснилось море. Ласковый шепот волн, огибающих тело со всех сторон. Беспросветная синева глубин, скрывающих в своих недрах несметные сокровища. Стайки разноцветных рыбок, юрко проносящихся у самой кромки воды. Бриз, пропахший солью и солнцем, овевающий и приятно охлаждающий мокрую кожу… Здесь было так уютно и хорошо в этот солнечный день. И ни за что не хотелось покидать эти теплые, бескрайние воды. Ни за что в жизни. И вдруг… Прошедшись рябью по воде, подул иссушающе холодный ветер. Волны, до этого спокойные и неторопливые, раскачивались все сильнее, пытаясь потопить, забрать с собой под темно-серую толщу воды. И не было вокруг ни разноцветных рыбок, ни солнца, ни берега. Остались только ужас и мутная вода высоко над головой. Дышать не получалось. Горло будто сжали невидимыми тисками, прекратив доступ кислорода к легким. Гермиона открывала рот в попытках протолкнуть в себя хоть немного воздуха, словно рыба, выброшенная из воды. Но все было тщетно. Она чувствовала, как напрягается каждая клетка ее тела, как мозг, почти лишенный кислорода, начал работать еще отчаяннее, стараясь отсрочить конец. И даже паника, заполняющая пустые легкие, приостановила свое движение, подчиняясь разуму. Как и стоило предполагать, в комнате она была одна. Некому было охранять ее сон в эту ночь. Условия договора были нарушены — она была наказана. Сколько там может пробыть человек без воздуха? Минут пять? От шеи по телу распространялось странное жжение, только подталкивая девушку к решительным действиям. Мерлин, хоть бы хватило! И ударенная громким «Беги, дуррра!» в своей голове, Гермиона побежала. Ноги несли ее наугад в полной темноте. Она натыкалась на углы и стены, то и дело спотыкалась об собственные конечности, почти не чувствовала сумасшедшего биения сердца, вся поглощенная огнем, змеившимся по венам, идущим, кажется, из самих легких. Что за ужасная была ночь для двух людей, не сумевших справиться с собственной гордостью! Но, всего несколько мгновений, и… Воздух, хлынувший неудержимым потоком в горло, был слаще амброзии. Ее вдруг окутал запах свежего пергамента, чернил и, да… мятной зубной пасты. А налетевшая на него девушка явственно пахла старыми книгами, чаем и кондиционером для белья. И он, на чистых рефлексах поймавший хрупкое тельце в падении, почему-то не спешил разжимать рук. Держать кого-то столь маленького и незначительно легкого, чувствовать под пальцами нежную кожу, видеть крохотные пальчики, сжимающие, словно спасательный круг, твою одежду, было так… странно. А глубоко вдыхать этот запах так привычно. Может быть, Гермиона и боялась посмотреть ему в глаза (боялась, что они вновь будут красными), но сделала это все равно. Так надо было, она чувствовала. Так надо было — увидеть холодную голубизну и судорожно вздохнуть. Надо было закашляться и засмеяться хрипло — почти одновременно. В жизни всегда есть место таким вот, казалось бы, обычным, но совершенно волшебным моментам. Простой закат солнца может стать необыкновенным воспоминанием, будоражащим сознание и годы спустя; обыкновенный лес — чарующим, полным тайн и загадок приключением, о котором не стыдно рассказать внукам; случайная улыбка, неловкая шутка, секундное прикосновение вдруг обернется целым калейдоскопом чувств и эмоций, с которыми будет просто невозможно совладать. Восторг, триумф, отчаяние, нежность — все это моменты, из которых и складывается человеческая жизнь. Такие крохотные, словно песчинки, — но вместе создают целый бархан. Но эти мгновения очень легко могут потерять все свое очарование. Лишь один удар часов — и принцесса вновь станет Золушкой. И, кто знает, сможет ли она побывать на балу вновь. — Вы заснули в кабинете, да? И все же (может быть, даже к счастью) Гермиона редко позволяла чувствам верховодить собой. Потому она и привыкла держать все аспекты своей жизни под четким контролем ума, который сейчас настойчиво твердил ей прояснить сложившуюся ситуацию. — Где было удобнее, там и заснул. Том Реддл же, в свою очередь, считал проявление чувств низшей человеческой слабостью. Если ты не умеешь держать себя и свои эмоции под контролем — ты либо псих, либо дите малое, либо просто олух. Именно поэтому его лицо всегда выражало отстраненную скуку, либо холоднее равнодушие. — Это не слишком похоже на такого хладнокровного рационалиста, как вы. — Скорее глубоко задумавшись, нежели, чтобы поддеть, пробормотала девушка, потирая рукой подбородок. — Ну да, здесь была такая ситуация, что не приходилось выбирать, как действовать. Поэтому, неудивительно, что Камень наказал нас. Мы слишком расслабились, не думали головой, потому нас проучили. Впредь надо бы быть осмотрительней, иначе это может плохо закончиться. Конечно, я не могу не чувствовать большую часть вины за произошедшее на себе, но вам бы стоило… — Мерлин, ты когда-нибудь научишься молчать, девочка? — предчувствуя новый виток рассуждений шатенки, прервал ее мужчина. Гермиона дернулась, будто только что находилась в каком-то трансе. Больше, чем неумение держать себя в руках, Темный Лорд презирал в людях любовь к бессмысленным разговорам (а бессмысленными они становились ровно тогда, когда собеседник начинал озвучивать совершенно очевидные суждения и факты). Неумение говорить четко и по факту выдавало в личности ее недисциплинированность, нерациональность. Все эти пространные философичные рассуждения, фантастические истории, долгие описания были уделом поэтов и политиков. Ни тех, ни тех волшебник, к сожалению, не любил. — Только тогда, когда вы научитесь обращать свой слух к другим, а не только к себе любимому. На этих словах шатенка презрительно фыркнула и, не дожидаясь ответа, удалилась в комнату. А волшебник, прикрыв глаза и глубоко вздохнув, с видимой неохотой отправился за ней. И послал же Мерлин… гриффиндорку! Что за ужасная ночь была…***
Эта ночь, поверьте, была столь ужасной не только для Гермионы и Тома. Тяжелее, чем чувство полного отсутствия контроля над сложившейся ситуацией, может быть только чувство ожидания непонятно-чего от непонятно-кого. Именно это испытывал парень по имени Гарри Поттер, сидя в темной гостиной Гриффиндора в час ночи. Освещением в эту ночь ему служил лишь камин, поводом для раздумий уже как третий день — внезапное исчезновение лучшей подруги. В кресле рядом с ним самозабвенно посапывал Рон, а он все сидел и ждал. Нет, Гарри и не думал винить друга, Уизли, как никому другому, сейчас необходим был этот небольшой отдых. Пусть он никому и не говорил об этом прямо, но Поттер знал — рыжий винит во всем произошедшем себя и только себя. Потому он и прилагал титанические усилия к поискам Гермионы, ровно, как и сам Гарри. Первыми пропажу девушки обнаружили ее соседки по комнате. Парвати и Лаванда были весьма удивлены, когда, в один из будних дней, проснулись от звона будильника, а не, как обычно, от возни собирающейся на учебу Грейнджер (она очень сильно раздражала подружек тем, что вставала ни свет ни заря, тем самым будя их). А встав, девушки обнаружили, что обычно аккуратно убранная кровать шатенки находится в полном беспорядке, что уж никак не характерно для педантичной старосты. Позже оказалось, что никто не видел, как она выходила из спальни утром. Тогда-то все и поняли, что девушка ночью бесследно исчезла. Они все очень тяжело переживали пропажу Гермионы. Ученики Хогвартса вдруг поняли, что даже в школе они не в безопасности. Учителя, устав от попыток успокоить разводящих истерию школьников, сами ходили чернее тучи. Директор, чтобы не поднимать еще больше паники, не стал публично объявлять о замешанности в этом деле Волдеморта и его приспешников (хотя все итак догадывались, что дела обстоят именно так), однако усилил меры безопасности. Орден Феникса уже сбивал ноги в надежде найти хоть какие-то следы пропавшей, параллельно пресекая попытки Отряда Дамблдора вмешаться со своей «помощью» в процесс. «Да, им не разрешили вмешиваться. Но держать в курсе были обязаны» — именно так считал Гарри, а потому и не смыкал глаз, ожидая чего-то во втором часу ночи в полутемной гостиной. И его ожидания были вознаграждены. Пламя камина на миг вспыхнуло, облизывая разноцветными языками угли, и в огне появился еле угадываемый профиль Нимфадоры Тонкс. Поттер даже подскочил в кресле от неожиданности и нетерпения, тем самым разбудив своего спящего друга. — Ну, что там? — выпалил он в какой-то безумной надежде. Вот. Вот сейчас Тонкс улыбнется и скажет, что они нашли ее. Что они смогли ее спасти, и что с ней все в порядке… но лицо волшебницы выражало лишь многодневную усталость. — Ничего. Никаких странностей в поведении Пожирателей, никаких активностей, никакого выжидания. Глухая стена. Мы, конечно, продолжим поиски, но… — и она тяжело вздохнула, проведя по лицу рукой. — Ох, Гермиона, куда же тебя занесло… Ребята разом поникли, услышав такое донесение от подруги. Но… это не значило, что они сдались. Хотя тревожность с каждым днем все нарастала, грозя похоронить под собой двух молодых волшебников. — Что ж, все равно спасибо, Тонкс, что сообщаешь нам. — Устало проговорил Гарри. — Если бы я этого не сделала, вы бы тут совсем извелись, и сами на подвиги полезли бы. Вы главное не вешайте нос. Гермиона далеко не слабая девочка, если что, постоять за себя сможет. А вы пока отдохните. Ждать — это все, что остается вам сейчас. С этими словами Тонкс исчезла в завихрениях пламени. Сна у Гарри не было ни в одном глазу уже как третий день. Рон, похоже, тоже уже не собирался засыпать. — Мы спасем тебя, Герми. Обязательно… — пробормотал шатен спокойному, равнодушному к его словам огню. — Во что бы то ни стало… — поддержал его Рон. Так и сидели они, окутываемые светом пламени. Не зная, что приготовит для них завтрашний день. Как не знала этого и неспокойно спящая девушка за много миль от Хогвартса.